***
Империал встретил детектива привычной роскошью шинуазри и очарованием азиатских танцовщиц. Музыканты мучили скрипку и клавиши, подражая восточному загадочному шарму, в зале витал сладковатый дым, подсвеченный алыми бумажными лампами. Меж гостей шныряли проворные официанты, за столиками у окна велись оживленные беседы. То и дело переливался смех. Хвала небесам, не Моцарт, не без облегчения привычно подумалось Риду, едва музыка коснулась его ушей. Так вышло, что композитор был трепетно любим его матерью, наградив дитя таковым вторым именем в честь гения. Любовь эта была пагубной и безграничной, а расплачивалось за ошибки родителей, разумеется, неразумное дитя — ныне вполне себе самостоятельный мужчина, сыщик, не лишенный самолюбия и сущей толики гениальности, Эдмунд Амадеус Рид собственной персоной. Стоит ли добавлять, что на всяческое упоминание Моцарта у мужчины развилась аллергия? К счастью, Империал был далек от классических представлений о чести, морали и долге, а потому место было любимо меж лондонской знати. Что иронично, нелюбовь к Моцарту не мешала Риду время от времени музицировать и писать этюды. Матушка по сей день была убеждена, что вместе с великим ее надеждами сыну перешел и великий дар. В споры с родительницей Эдмунд, конечно, не ввязывался, и потому стал детективом. Долгая была история... Рид широко улыбнулся с порога всем, кому попался на глаза, и тут же отобрал у официанта пару бокалов шампанского. Вечер обещал быть приятным на эмоции и ощущения. Мадам Марион, невероятно хваткая и обаятельная женщина, знала, за что берет деньги, и что клиенты хотят взамен.***
Как же замечательно началось утро! Ещё в восьмом часу его можно было разглядеть украдкой выглядывающее солнце, что, в итоге, скрылось за глухой пеленой высоких белых облаков, но оттого хорошее и приподнятое настроение доктора Филиппа Эбберлайна это не испортило. Пришёл новый, обновлённый медицинский справочник с дополненными главами в разделе кардиохирургии и офтальмологии, превентивной и профилактической методологии ведения больного. За полным отсутствием мяса за завтраком можно было и вовсе углядеть промысел Божий, но прагматичный Эбберлайн остановился на удачной случайности. Но самым главным достижением этого утра было то, что оно началось без соседа. Сосед имел привычку не всегда объявлять о том, когда, куда и КАК он куда-либо собирается. И хотя желанное одиночество, некоторая имитация скорой самостоятельной жизни, будучи самим себе хозяином дома, доставляло неимоверное удовольствие, однако, под вечер, не получив даже и намёка на то, куда запропастился сосед, доктор почувствовал волнение. Отсутствие сна, так и не приходившего ровно с 22:30, как мужчина лёг в постель, он компенсировал чтением всё того же справочника. Но мысли витали где-то за его пределами. Он положил книжку на грудь и уставился в тускло освещённый керосиновой лампой потолок. В ответ на него глядел резной цветочный рельеф, кое-где подмазанный шпаклёвкой. Эбберлайн вздохнул.***
Молодой констебль Уэтли вызвал первый попавшийся кэб, сменив на своём новом "посту" в "Империал" более опытного полисмена. Вообще, Уэтли было не привыкать исполнять функцию почтовой совы, потому как он просто не был способен задуматься о том, что из себя представляет его "карьера". Ехать было не так далеко, и уже через 7 минут он выскакивал на ночную сырую каменную кладку дороги, чуть не подскользнувшись на размокшей и поплывшей газете. Ещё через 43 секунды констебль стучал в дверь. Ему, причитая, открыла пожилая женщина. Выслушав полисмена, она пожала плечами: — К сожалению, дома только мистер Эбберлайн... — Да, дома. И я готов поехать с вами, констебль Уэтли, только дайте я соберу свою сумку. Маявшись от бессонницы, доктор ухватился за малейший повод развеять ту поглощающую скуку, что постепенно начинала его съедать с самого вечера. Потому он давно был одет и уже защёлкивал металлическую застёжку кожаного тёмно-коричневого саквояжа. Покрыв голову шляпой, Филипп Эбберлайн покинул дом и отправился вместе с констеблем Уэтли к ожидающему их кэбу. Только подъезжая к "Империалу" он вспомнил, что в спешке позабыл свою трость. Лошадь остановилась плавно. До дверей "Империала" пришлось преодолеть путь пешком за особой погоней за "секретностью" знаменитого борделя. Эбберлайна поражала наглость Мадам Марион (или, как бы было правильно приласкать её уши — Маръон) спокойно пользоваться услугами полиции в своём Содоме и Гоморре, абсолютно не боясь последствий. Внезапно спешно семенящий рядом молоденький констебль Уэтли, из-под шляпы "Бобби" которого выглядывали рыжие волосы, вызвал у доктора раздражение. Даже его собственные рыжие усы зачесались, и по привычке мужчина оглянулся, высматривая, кто бы не увидел его, приличного джентльмена, близ борделя "Империал". — Сюда, сэр! — подал голос полисмен и прибавил шагу. — "Да знаю я, где находится этот чёртов бордель," — промолчал Флилипп, проследовав за Уэтли. На улицах курили местные проститутки, пара окликнула его, обращаясь на "сэр" и "мистер", но, Боже, храни Королеву, никто не знал его по имени. Так, натянув шляпу на глаза, Эбберлайн прошёл в "святая святых" пороков человеческих, расцветших воспалённым фурункулом на блестящем лаке высшего сословия. "Да здравствует "Империал"!" — с такими словами его встречает резная небольшая вывеска под дверной притолокой, когда запах сырого ночного Лондона сменяется на пряный, терпкий запах китайских благовоний, французского "шерри" и, конечно же, людского пота на любой вкус и... о, Господь, цвет. — Мадам, — повинуясь этикету, Эбберлайн пропускает перед собой вереницу обильно накрашенных дам, насильно не обращая внимания на их не по статусу открытые плечи, — "будто в опере, какой кошмар," — затем поспевает за Уэтли, шагнувшим на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. — Доктор Эбберлайн, — представляет доктора младший констебль другому, старшему, что играл роль преграды между любопытными зеваками и лежащим телом куртизанки на полу в коридоре. — Сержант Чет Бейкер. — Добрый вечер, сержант, — они пожимают руки, — есть какие-то предположения, что произошло? — Я думал, это вы мне скажете, доктор Эбберлайн... точнее, ваш друг. На это доктор лишь поднимает брови и снимает шляпу, вешая ее на вешалку рядом с полисменами. Пройдя к трупу, он опустился на корточки, начал первичный осмотр. Руками в перчатках, пропальпировав гладкие девичьи щёчки, он оценил степень окоченения: — Смерть наступила совсем недавно, часа 2-3 назад, — тут он понял, как по-дурацки говорить вслух, когда говорить, собственно, некому, а полиция — не в счёт. Хотя, младший констебль Уэтли умудрился это записать в свою записную книжку. Заметив это, Филипп помахал рукой: — Уэтли, подойдите сюда и записывайте, будьте добры. На секунду врач задумался, будто бы его "напарника" подобный жест может обидеть. Откуда такая дурацкая мысль? Филипп Эбберлайн ещё не осчастливился встретить относительного виновника смерти юной леди, хозяйки борделя, но отчётливо слышал, как где-то на этом этаже за глухой дверью происходит крупная ссора. Мадам Марион, виляя бедрами, призвала идти за ней и Роберт согласился лишь по той причине, что думал, будто бы его ведут в другую комнату для преподнесения подарка. Неужели Мадам все же прониклась его горем и посочувствовала тяжкой судьбе? В коридоре было довольно неприятно многолюдно, ибо сэр Монтгомери предпочитал появляться в них лишь когда в них было пустынно. — Кажется, я ясно сказала, что мне нужен детектив! — мадам Марион медленно идет по направлению к молодому констеблю, который в тот же момент делает несколько шагов в противоположном от нее направлении, словно опасается получить несколько пинков все той же изящной туфелькой на каблучке. Он даже пытается лепетать нечто вроде объяснение, но мадам уже его не слушает, переключив внимание на другого «посетителя». — Мистер Эбберлайн, а я все ждала, когда вы окажите нам честь, — она слегка улыбается, — жаль, что при таких обстоятельствах, — кивнув в сторону Грейс, Мадам Марион становится крайне серьезной и снова качает головой. Ее привычное состояние, выражающее нечто среднее между состоянием крайней скуки и полной незаинтересованности в происходящем. — Я крайне наслышана, — туманно произносит мадам Марион в ответ на немой вопрос и машинально вспоминает картотеку действующих и потенциальных клиентов и хоть сколько-то значимых персон в Лондоне и его окрестностях. База весьма обширная и крайне полезная, особенно с ее исключительной памятью. — Что здесь делают полисмены, мадам? — осознав, кто перед ним стоит, Роберт ошалел и по инерции сделал шаг назад. К тому же, его все еще изрядно пошатывало из стороны в сторону, поэтому он тут же прильнул к стене и уперся в нее спиной. Неужели облава на его персону? Закрывают игорный этаж? Или сам бордель? Что за чертовщина здесь творится? — Господа, что стряслось? — откашлявшись, вопрошал в удивлении сын достопочтенного Сэра Монгтомери. Роберт неоднократно давал взятки всем присутствующим полисменам, чтобы закрывали глаза на некоторые его дела. Хотя тут добрая половина присутствующих была неоднократно замечена как за игорными столами, так и в бойцовских ямах. Либо ставки делали, либо сами принимали непосредственное участие. Тогда что они все тут делают? Кто-нибудь уже начнет объяснять? — Грейс? Что с Грейс? — не сразу понял Роберт. Голова шла кругом, звенело в ушах, а тут еще и пространные вопросы задают с ходу. Как жить?! — ГРЕЙС! Когда констебль отступил в сторону, Монтгомери открылась ужасающая картина. Мужчина сполз вдоль стенки на пол, ощутив вдруг неимоверную усталость. Сказать, что он был шокирован — не сказать ничего. Его любимица, Грейс Лавлейс, лежала посреди коридора с мертвенно-бледным лицом и синими губами, а глаза ее застыли, словно стеклянные и были устремлены в одну точку.***
То, что в коридоре что-то произошло, Рид понял, еще находясь в постели за важным делом: девочка под выдуманным именем Шанталь тщательно рисовала на его лице краски падшей женщины. Было щекотно. Неудобно. И до ужаса любопытно. А потом коридор начали заполнять голоса, и Рид от скуки решил воспользоваться услугами Шанталь по назначению. Кажется, он оставил часть косметики на ее бедрах, но кого это интересовало?..***
— Будем точнее, дорогой Филипп, — вместо приветствия заявил Рид, на ходу раскуривая трубку. Выход вышел у детектива эффектным: на всеобщем обозрении он появился в ночной сорочке и макияже, сквозь который проступала щетина. Знакомый голос заставляет доктора исподлобья взглянуть на его источник: — Что с вашим ли..? — Я экспериментировал, — пресек все возможные вопросы Эдмунд и ткнул трубкой в сторону доктора, — вы и в постели не раздеваетесь, мистер Эбберлайн? — Предположение о том, что доктор присутствовал все это время в борделе как и сам Рид, прозвучало абсолютно естественно, хотя Эдмунд прекрасно знал, что это не так. — Боже, храни Королеву, — буркает себе под нос Эбберлайн, проследив реакцию собравшихся в коридоре на мужчину, разодетого женщиной... мысли самого Эбберлайна, вообще-то, разделяла бОльшая часть присутствующих. — Раздеваюсь я! — на эмоциях выпалил он, но тут же осёкся, помотал головой и с нахмуренным видом прижал подбородок к груди, раскрывая саквояж подле себя. Из него доктор вытащил небольшой футляр, из него - длинный пинцет, который и поднёс к губам девушки. — Смерть наступила два часа назад. Но из-за того, что его отвлёк голос Марион, он чуть не ткнул бедняжке Грейс в её милый и аккуратный, бледный носик. — Рада, что вы к нам присоединились, детектив, — мадам оборачивается к Эдмунду Риду, примкнувшего к этому странному собранию в весьма интересном виде. Впрочем, в отличии от других присутствующих, она не изменилась в выражении лица и, будучи привыкшей к подобным «шалостям», в стенах особняка, все еще стояла с видом фарфоровой статуи, не склонной к каким либо эмоциям. Рид вдохнул в себя дым и задумчиво оглядел присутствующих, запоминая их лица, одежду, расположение. Кто знает, что пригодится в дальнейшем. Затем мужчина бросил изучайщий взгляд на труп: — Внешних повреждений вроде бы нет. Поправьте меня, если я не прав, Филипп, — сделав пол-оборота в сторону Мадам, Рид снабдил свое лицо вежливой улыбкой, — Грейс жаловалась на самочувствие в последнее время? — Насколько мне известно, нет, — она машинально качает головой, — можно попробовать допросить Амелию, — мадам Марион делает паузу и разводит руками, — только бедняжке пришлось дать успокоительное, вряд ли до утра вы добьетесь от нее хоть каких-то внятных показаний. — А быть может, она жаловалась вам, сэр? — Эдмунд повернулся к любовнику покойницы — человеку редкого ума и потрясающей харизмы. Таких обычно радушно принимает к себе темная сторона, так что Роберт Монтгомери вполне мог считаться баловнем судьбы. Видимо, говорили шотландские корни... — я бы снял шляпу в знак почтения, но как-нибудь в другой раз. — Гре-ейс, моя милая, Грейс! — юноша протянул трясущиеся руки в ее сторону и попытался подползти поближе, но полисмены встали у него на пути и обхватили за руки с двух сторон, чтобы заставить принять вертикальное положение. Всё же, Филипп ткнул Грейс в ее бледный, как саван, носик. А всё потому, что имел неострожность всмотреться в то, как бусинка тёмного колье пропала в ложбинке меж приподнятых грудей Марион. — Записывайте, записывайте, — Эдмунд не обошел вниманием и Уэтли, который за последние две минуты успел потерять и вновь обнаружить карандаш. Детектив обошел тело и присел напротив Филиппа, на этот раз взирая на мертвую красотку чуть пристальнее, — подберите челюсть, доктор, а то займете ее место, — кивнул на шлюху Эдмунд, — лучше скажите мне то, чего не вижу я. — Кхм, да, — игнорируя крики баловня магната "Сэра Джейэм", Эбберлайн, наконец, пинцетом надавил на нижний край губы девушки, оправдав тем самым свою догадку, — "значит, не показалось". — К-как? КТО? За что-о? — Роберт попытался вырваться, но тело слабо подчинялось его приказам в силу чрезмерной опьяненности, — кто посмел убить ее?! — Монтгомери делает рывок вперед, но его снова останавливают, теперь уже не особо церемонясь и насильно отодвигая к стенке, — я найду этого мерзавца! И он пожалеет о том, что родился на свет! — будучи ярым собственником, сын влиятельного английского джентльмена не любил, когда у него забирали то, что принадлежит ему. Он выкупил у Мадам Марион право на полное владение Грейс Лавлейс в течение трех месяцев. И был теперь необычайно зол из-за того, что его лишили его любимой игрушки. Детектив в женском платье, приняв к сведению все, что сообщили ему завидно невозмутимая хозяйка "Империала" и полыхающий праведным гневом и измотанный бурной ночью перед свадьбой Роберт Монтгомери, привычно проигнорировал все обращенные к нему вопросы и снова вернул все внимание погибшей. Какая то была удивительная ирония: желанная многими при жизни жрица любви не утратила своего влияния и после смерти. Пока окружающие кудахтали подобно курам, Эдунду ничего не оставалась, как закатить глаза и подумать... нет, не об Англии, а о том, что Англия нисколько бы не потеряла, будь на ее территории поменьше людей, способных закатывать истерики на пустом месте. Пусть на этом месте и был обнаружен труп. Пусть и труп прехорошенькой юной леди, чей образ жизни был далек от представлений об идеальной женской доле. Спокойствие сохраняли только мадам, которая наверняка имела неудовольствие видеть куда больше трупов в своей жизни, чем тельце красавицы Грейс, и доктор. Боже, храни докторов, и доктора Эбберлайна в частности. Несмотря на свое порой скверное и невыносимое поведение, Рид прекрасно осознавал, что с характером Филиппа ему несказанно повезло. Доктор не задавал вопросов, не жужжал над ухом бесконечной чередой бессмысленных комментариев, неплохо заваривал чай, со вкусом одевался и умел держать язык за зубами. А рассказать о Риде он мог — и не мало. Будь Эдмунд немного иного склада характера, решил бы, что с таким багажом знаний о ближнем доктор долго не проживет. К счастью, детектив не собирался совершать ничего из тех насильственных глупостей, которые могли бы прийти в голову, и все, что делал с удовольствием — так это потешался над своим несчастным соседом при каждом удобном случае, при этом сохраняя самое невозмутимое лицо, на которое только был способен. Эбберлайн слегка напрягся, слыша, как простучали пару раз грозные туфли Монтгомери в глухой ковёр коридора, но остался собран и, достав ещё один металлический инструмент, слегка приоткрыл челюсти девушки — язык был окрашен уже постепенно растворяющейся в слюне розоватой плёнкой от крови. Кисловатый запах. — Отравление, Рид, — тихо, заглушаемый воплями "...найду этого мерзавца! И он пожалеет о том, что родился на свет!.." произнёс Эбберлайн, — или... желудочный сок вперемешку с кровью, — решил ограничиться фактами доктор и отнял ото рта девицы стальные инструменты, кинув их в отдельный кожаный мешок, что отправился в саквояж. Дождавшись конечного приговора Эбберлайна, который с присущей ему аккуратностью осматривал усопшую, — как интересно-о-о, — Рид обрадовался его вердикту будто ребенок, получивший на Рождество лишнюю порцию индейки. Саквояж доктора защё... Ну уж нет. — Смойте с себя это всё, Бога ради, — и, не ожидая пособничества от Рида, Эбберлайн просто сунул пару марлевых кусков ткани детективу за его "декольте", — да-бе-ри-те-же. — Вам не милы мои румяна? — невинно поинтересовался Рид, все же стирая помаду настойчиво одолженной марлей, — вкус у нее и впрямь отвратительный. Вы не пробовали? Не советую начинать. Вы только представьте, мой друг, сколько этой гадости съедает женщина за всю свою жизнь! — задумчиво бормотал детектив. — Мистер Рид, Вам известна личность убийцы? — теперь, когда первый шок прошел, Роберт взял себя в руки, пускай и пребывая в чрезвычайно раздраженном и решительном состоянии, — Доктор Эбберлайн, какова причина смерти? — юноша дал знак полисменам, чтобы отпустили его, пообещав им вести себя более сдержанно. Он старательно не смотрел в сторону лежавшей мертвой куртизанки, чтобы запомнить ее такой, какой она была в его крепких объятиях — живой и необычайно страстной. Его очень впечатлила ее бледность и остекленевший взгляд, которые он увидел после пробуждения спустя несколько часов их бурного совместного времяпровождения. У того, кого не коснулась боль утрат, не было времени на перепалки с разодетым в женское соседом. Это попросту неэтично в понимании доктора Эбберлайна, сына обладателя ордена "за выдающиеся заслуги", вступать в личные споры даже в борделе. Поэтому он молчит, дав детективу, как старшему на месте, самому решать, оглашать ли такие сведения, как причина смерти, потенциальному обвиняемому. — Мистер Рид, что с... с Вашим лицом и... с Вашим костюмом? — когда свет от лампы упал на детектива, Монтгомери вновь обомлел от увиденного, — работали под прикрытием? — он выразил сомнительную догадку, так как не присутствовал в коридоре в тот момент, когда Эдмунд Рид пояснял причины своего нового амплуа. Доктор встаёт, ощутив, как взмокла его спина. Только сейчас до него дошло, что он не снял с себя верхний плащ, и всё это время находился в нём, в душном помещении, где девицы разгуливают полуголыми, а детективы в ночных сорочках. Филипп снял плащ и повесил его на руку, в которой держал саквояж. — И впрямь, раздевается, — почти про себя подметил детектив, когда Эбберлайн наконец-то — а главное своевременно! — избавил себя от плена верхней одежды. Неопределенно хмыкнув, Рид бодро поднялся на ноги и повернулся к Мадам, которая все еще с хладнокровно взирала на натюрморт совершенного преступления. В том, что это было преступление, Эдмунд практически не сомневался, — я увижусь с Амелией позже, пусть бедняжка приходит в себя. Роберт переводил взгляд с детектива на доктора и наоборот, пытаясь уловить в их жестах и поведении хоть намек на истину. Монтгомери пылал от злости и жаждал правосудия, ведь из-за невесть откуда взявшегося убийцы теперь все планы пошли насмарку, а последний день перед свадьбой омрачен гибелью любимой куртизанки. А теперь, похоже, не видать ему двух симпатичных китаянок из Поднебесной. Кто в здравом уме и памяти позволит подозреваемому и дальше кутить? Роберт сжал кулаки и весь аж трясся от ярости, бушевавшей в груди. Может это кто-то из врагов его семьи пытается подгадить? Узнали, что он ходит именно в этот бордель, а какая-нибудь куртизанка взяла и проболталась за горстку шиллингов про фаворитку сэра Монтгомери. Тогда нужно переговорить тет-а-тет с мадам Марион и любезно уточнить у нее, не приходили ли в бордель какие-либо гости, чрезмерно интересовавшиеся личностью одного из спонсоров? — Необходимо доставить мисс... — имя умершей доктор Эбберлайн вспоминает в озлобленной физии Монтгомери, — ...Грейс в институт, — заканчивать фразой "на вскрытие" Филипп не стал, — только тогда мы точно узнаем причину смерти, сэр. — В институт? — хриплым голосом вопрошал Роберт, — везите. Везите, только узнайте, кто это сделал! Его небо и звезды, его свет очей убили самым наглым образом! Уж не будущая супруга ли прознала про это? Или может причина кроется в игорном бизнесе или бойцовском клубе? А может убийца затаился меж серой массы рабочих, что были недавно сокращены с табачной фабрики? Или же угроза идет со стороны отца и его бизнеса? Да тут великое множество вариантов! Когда ты из числа сильных мира сего, кто угодно захочет сбросить тебя с вершины, лишь бы занять насиженное место. А семейство Монтгомери жило безбедно благодаря личному знакомству с Вильямом Маккинноном и Робертом Маккензи. Все знают, что подобного рода связи всегда желанны. — Доктор Эбберлайн, детектив Рид, любезно прошу Вас оповестить меня в первую очередь о причине гибели мисс Грейс, — и нет, это не театральный жест, а как раз-таки наоборот, довольно убедительно, учитывая важность роли погибшей в жизни мистера Монтгомери, — хочу знать, кто лишил меня счастья узреть ее прекрасный лик в течение ближайших нескольких месяцев. Столько сотен фунтов стерлингов было вложено в Грейс, а теперь она мертва! — нет большего разочарования для предпринимателя, чем утрата или порча его ценных вложений в товар/фабрику/дело. Роберт Монтгомери был из числа тех людей, которые предпочитали считать каждый пенни, а потом тратить их на то, что считали нужным. Например, на открытие нового дела, поддержание старого или же на содержание любимой куртизанки в элитном борделе.***
… Он всегда отличался взбалмошным нравом и, зачастую непредсказуемым поведением, влиять на которое было не легче, чем пытаться укротить бешеную собаку, и я понимаю ваши опасения, высказанные в прошлом письме. По началу, я вынуждена признаться, что сей союз не внушал доверия, и даже более того, казался безумным, в отличии от предложенного им плана, на который я, все же, прошу обратить внимание, учитывая предоставленные мной данные. Его денежные вложения, несомненно послужат на пользу общему делу, а идея расширить "Империал", добавив развлечений на подвальный ярус, окупится с лихвой уже через пару месяцев. Прошу обратить внимание, что подготовка этажа только началась, а небольшой слух, небрежно брошенный вскользь, в процессе разговора с виконтом Алванли, кой слывет своим умением распространять информацию быстрее, чем самые востребованные печатные издания, уже принес свои плоды. Большая часть именитых постояльцев отеля уже, так или иначе, проявляли интерес, выпытывая у меня лично, девушек или прислуги о нововведении. Смею вас заверить, что, не смотря на все опасения, я вижу перспективу в данном сотрудничестве и уверена, что вскоре оно принесет пользу всем нам, а пока, буду держать вас в курсе…
с уважением М.М
Отрывок из письма Мадам Марион [о Роберте Монтгомери] адресованного господину Х [главному инвестору "Империал"] от 3 марта 1888 года
***
«Он всегда отличался взбалмошным нравом» — эти слова пронеслись в голове так, будто она выводила их на бумаге всего пару минут назад, сидя в тишине собственного кабинета, пока в "Империал" стекались деньги со всего Лондона. Сейчас это фраза казалась настолько глупой и, вместе с тем, забавной, что мадам еле сдержала улыбку, осознавая, как будет смотреться подобный выпад рядом с трупом бедняжки Грейс, по всей видимости, оказавшейся не в то время и не в том месте. По крайней мере, именно так мадам Марион окрестила причину смерти для себя, стараясь лишний раз не встревать в разговор, по крайней мере, пока Роберт умудрялся устраивать перфоманс, покрывая «весельем» весь этаж, а чуть позже, просто чтобы не «спугнуть» блюстителей правопорядка, которые могли озвучить нечто полезное. Словно мадам Марион превратилась в статую, коей для правдоподобности не хватает лишь голубя на оголенном плече. Сохраняя каменное выражение лица, она продолжала сверлить взглядом несчастного констебля, который сразу оказался в немилости и, осознав это, попытался ретироваться, пусть и весьма неуклюже. Мадам же была непреклонна, мысленно решив, что разберется с этим рыжеволосым господином чуточку позже, как только уладит дела чуть более важные, а их, как оказалось, скопилось слишком много. Чего стоит убийство в стенах особняка, само себе. Уже завтра пресса может обрушиться на "Империал", поставив под сомнение многие из его негласных правил и достоинств. Будет ли уважающая себя публика рада узнать, что покушение на их «имя» — не самый большой риск и, при определенных обстоятельствах, отправляясь на встречу к своей дивной гурии можно лишиться жизни? К тому же, мадам еще предстояло объясниться с инвесторами, что, само по себе, было делом весьма деликатным и требующим не менее пристального внимания, чем само убийство. А если вспомнить, что жертвой стала одна из самых востребованных девушек? Оказавшаяся настолько полезна, что уже неоднократно была выкуплена для единоличного пользования, в связи с чем, обзавелась списком «брони на будущее», как это шутливо называли девушки между собой. Кажется, это было нечто вроде соревнования, но у Мадам Марион не было времени на подобные глупости, пока конкуренция не выходила за рамки дозволенного. К тому же, зная опыт беспризорных уличных проституток и рабочих домов, немногие из обитательниц дома выходили за рамки испорченного платья и шли на риск потерять насиженное место, оказавшись на улице из-за того, что подпортили личико своей сопернице. Впрочем, исключать подобную причину было бы слишком беспечно, так что, наблюдая за мужчинами, мадам Марион «сделала» еще одну пометку, в воображаемом списке дел и решила навести визит Амелии раньше детектива. К тому же, он любезно озвучил свои намерения, с чем она сразу согласилась. Кульминацией этого "спектакля" можно было считать факт, что ныне покойная Грейс, была выкуплена и провела последние часы жизни в обществе Роберта, который, помимо того, что был персоной публичной, так же являлся одним из инвесторов "Империал", что осложняло задачи в связи с последними событиями. Теперь, судя по всему, он становился еще и подозреваемым в убийстве. Впрочем, по поведению Мадам и Монтгомери, а именно, тому, кто как оплакивал смерть девушки, еще можно было поспорить, кто больше подходил на роль палача. Мадам Марион лишь томно вздохнула. Подобное окончание вечера ее сильно расстраивало.***
Эбберлайн расправляет пальто, собираясь его надеть и наблюдает, как возможных подозреваемых усаживают в полицейский "кэб". — Доброй ночи, господа, — махнул рукой на прощанье Роберт, усаживаясь в этот самый полицейский кэб. — Они, ведь, не доедут до участка, я прав? — Филипп поворачивает голову на напарника, — вообще-то, завтра у меня ужин с родителями Терезы. — Допрос в участке ни к чему не приведет, Эбберлайн, — Отмахнулся Рид, ненавязчиво забирая из рук доктора плащ и надевая его поверх сорочки. Испачканный помадой клочок ткани детектив благоразумно сунул в карман, — Тере... Ах, ваша Тереза, — вопросительные интонации сменились едва уловимым раздражением. Мысль о том, что за пределами их расследований существует другая, мирная жизнь, действовала Риду на нервы, — надеюсь, ваши родители смогут развлечь вашу невесту без вас. Если вы правы, и Грейс отравили, убийцы среди этих господ нет, — высказав это самоуверенное заключение, детектив до самого анатомического театра не проронил больше не слова.* * *
— Сделайте одолжение, — Марион нарушает тишину, щурясь, чтобы разглядеть лицо собеседника в темноте полицейского кэба, — наймите хорошего адвоката, — она закидывает ногу на ногу и выуживает из небольшого, искусно украшенного портсигара, индийскую сигару «бидис», привезенную по спец заказу вместе с последней из танцовщиц. Хлопнув крышкой футляра, Мадам подносит изделие к ярко красным губам, даже не обеспокоившись предложить Роберту составить ей компанию. — Не сомневайтесь, Мадам, у моей семьи есть несколько грамотных адвокатов — настоящие мастера своего дела, — Роберт всё ещё был опечален гибелью Грейс, поэтому лишь смотрел в решетчатое окно, не глядя на владелицу борделя. Одна улица сменяется другой, отчего в глазах Монтгомери начало рябить, но он упорно всматривался в темные силуэты, мелькавшие то тут, то там. Вдоль бордюра стояли куртизанки, приманивая себе клиентов. Роберт лишь бегло проходится усталым взглядом по их фигурам и оборванным тканям одежд. Он привык к роскоши, и ни за что не променяет куртизанок "Империала" на тех, что стоят в темных улицах Лондона. — Думаю, вам не стоит напоминать, что данная оплошность… — Мадам Марион выпускает облачко белого дыма, бросая взгляд на ярко тлеющий кончик сигары, — может привести к очень нежелательным последствиям и в наших же интересах замять это дело как можно быстрее. Этот детектив... — выпустив еще одно облачко дыма, продолжает Мадам, — пусть и ведет себя как кретин, выбегая напомаженным в женских одеждах, но дело свое знает. Не обольщайтесь, — Я услышал Ваши опасения, Мадам. Вполне разделяю Ваши взгляды на сложившиеся обстоятельства, — юноша переводит взгляд на индийскую сигару, которую хозяйка борделя закурила прямо в "кэбе", и хмыкает, — я всё улажу, не беспокойтесь. Все наши договоренности остаются в силе, — он имел ввиду все, что касается игорного этажа и их дополнительного совместного заработка. Марион выжидательно смотрит на Монтгомери, после стучит по стенке «кэб» у себя за спиной и, дождавшись остановки, встает: — Надеюсь на вашу благоразумность, сэр, — бросив напоследок, Мадам Марион выходит, громко хлопнув дверью, и направляется к скучающему извозчику на другой стороне улицы, чтобы вернуться в Империал. — С Вас, Мадам, еще причитаются китаяночки, — бросает Монтгомери ей вслед вместо прощания и пожеланий доброй ночи. Горе горем, но обещания необходимо исполнять, а Роберт всегда ценил в людях исполнительность. Оставшись наедине с собой, юноша с горечью подумал о возвращении в особняк. Сегодня был тот самый день, когда он не желал быть дома. Будь на то его воля — он и вовсе не явился бы на свадьбу, но в таком случае, отец его точно лишит всего наследства и бизнеса, а Роберт был птицей гордой и необычайно властолюбивой — почуяв запах денег и крови, он, как коршун, витал над всеми своими предприятиями, желая заполучить все больше и больше. Поэтому, бывать воле отца и придется жениться. К тому же, никто не заставляет его отныне каждую ночь проводить в объятиях нелюбимой жены. У него все еще есть "Империал", пускай уже и без любимой Грейс, которая единственная могла вызвать искреннюю улыбку у привередливого Роберта Монтгомери.***
Конечно же, никто из подозреваемых этой ночью не доехал до полицейского участка. Только лишь пара гневных заявлений сопровождающей охранке дала понять, что везут они не мелких сошек, а сильных мира сего, и, кабы не налететь на неприятности, птицы высокого полёта были доставлены с комфортом до своих поместий.***
В институте, не выспавшийся, поднятый посреди глухой ночи главный хирург и ректор, светило, доктор Руперт Листон, поставил точный диагноз малышке Грейси, лишь добравшись до её лёгких: — ...чахотка. Скоротечная чахотка. В пол пятого утра уже светало, а они, Эбберлайн и Рид, нога-в-ногу по мостовой, только покидали белокаменное здание медицинского института, направляясь ловить очередной полусонный омнибус, наполненный бедняками, спешащими на заводы в столь ранний час. Настало время нанести визит подозреваемым, по очереди.