Ощущение вкуса

Ни с того ни с сего Роуз (их дочка) вдруг закатила самую настоящую истерику, а Хьюго и вовсе казался заболевшим. Непонятно отчего, но мальчика вырвало. Пока Гермиона пыталась утихомирить четырехлетнюю дочь, заляпанный рвотой сын шатался по гостиной и широко улыбался, будто совершил подвиг. Чувствуя, что сходит с ума, Гермиона тяжело опустилась на диван и, не обращая внимания на крики девочки, попыталась успокоить ее и успокоиться сама. Однако у Хьюго это получилось лучше: увидев испачканного братишку, Роуз перестала плакать и начала смеяться над ним. А тот дурачился, угрожая замазать рвотой и ее. Дети развеселились, настроение в комнате изменилось, и Гермионе удалось использовать эту возможность и увести обоих малышей в ванну. Поначалу она даже присоединилась к их безудержному веселью, но уже скоро поняла, что смеется не потому, что ей хочется смеяться, а совсем наоборот — потому, что ужасно хочется плакать. Скользнув спиной по стене ванной и спрятав лицо в ладонях, Гермиона изо всех сил пыталась скрыть тот факт, что уже не хохочет, а отчаянно рыдает. К счастью, дети не заметили слез, они оказались настолько поглощены забавными проделками с водой, что Гермионе удалось несколько минут поплакать почти спокойно. Правда, этот психотерапевтический сеанс пришлось прекратить: открыв глаза, она увидела на полу огромную лужу, от которой нужно было срочно избавиться, и, вздохнув, Гермиона снова погрузилась в суровую реальность. Плакать было уже некогда. Её муж Рон был снова в отъезде. Всё как всегда. Иногда Гермионе казалось, что с тех пор, как родился Хьюго, и детей стало двое, вся ее жизнь проходит в каком-то сумасшедшем калейдоскопе из подгузников, самых разных игрушек и периодических детских болезней. Нет, конечно, ее дети были самыми красивыми, самыми очаровательными и самыми умненькими малышами на этой земле. И, сказать по правде, Гермиона обожала их больше всего на свете и всегда считала себя довольно неплохой матерью. Только вот беда… в последнее время она перестала контролировать ситуацию, да и собственные эмоции тоже. Понятно, что Рон был очень хорошим отцом, вот только случалось это, когда он был рядом… Но когда его занятость на работе совсем не давала возможности заниматься семьей, вот тогда в Гермионе просыпалось возмущение. Или даже обида на жизнь. А порой и ярость. Вот и сейчас чувствовалась обида. На то, что у Рона была возможность хоть ненадолго выйти из дома; на то, что его не было рядом; на то, что он существовал где-то там, в блаженном неведении того, что происходит с ней, с Гермионой, и с его детьми. Прекрасно понимая, что обиды эти смешны и бессмысленны, все же не получалось отрицать, что они (эти обиды) есть. И от этого почему-то становилось еще горше. Или еще больней. Вообще-то Гермиона планировала вернуться в министерство на неполный рабочий день, когда Хьюго исполнится три, а Роуз как раз пойдет в начальную школу. Но порой начинало казаться, что это благословенное время не наступит никогда, ведь до трехлетия сына оставалось несколько месяцев. Конечно, не хотелось выходить на полный рабочий день, но и радости в том, чтобы быть домохозяйкой, Гермиона не видела. Ее энергичный развитой ум страшно соскучился по нормальной и взрослой компании, ведь последние несколько лет ей приходилось общаться лишь с мамочками в ясельных группах, где разговоры неизменно концентрировались на детях. Поначалу (когда Роуз только появилась на свет) Гермиона с удовольствием участвовала в различных дискуссиях о режимах кормления грудью или о детском питании, но когда родился Хьюго, новизна этих бесед несколько померкла, и ей стало откровенно скучно. Конечно, иногда заходили подруги, но что поделать… почти все они либо занимались своими детьми, либо работали. И вообще, всякий раз, когда Гермиона пыталась рассказать о своей усталости или же о своем разочаровании, порой душившем, в качестве утешения ей предлагались обычные банальности, вроде: «О, они же скоро вырастут», «Вот вернешься на работу, станет лучше». Порой эти разговоры вообще доходили до рассуждений о том, как прекрасно, когда женщина сидит дома и занимается своей семьей, что приводило Гермиону в самую настоящую ярость. Нет, она не спорила. И даже терпеливо улыбалась. Но иногда задавалась вопросом: а не лукавят ли ее собеседницы, пытаясь выдать желаемое за действительное? Или же откровенно блефуют в надежде успокоить самих себя, создать некую иллюзию благополучной и счастливой жизни? Как бы то ни было, разговоры эти помогали мало. Казалось, никто не понимал, что именно ее тревожит. Иногда Гермионе даже начинало казаться, что с ней что-то не так… Что она единственная мать на свете, чувствовавшая себя подавленной и задыхающейся. И ее разочарования не понимала и семья. Молли Уизли была отличной бабушкой и всегда помогала им, будучи безотказной няней, но, увы, о каких-то внутренних метаниях с ней не стоило и заикаться. Да Гермиона и не заикалась… Молчала. Но все чаще и чаще ощущала себя обычной неудачницей. В какой-то момент ей даже подумалось, что происходящее — результат послеродовой депрессии, но было странно, что проявилась эта депрессия так поздно, когда Хьюго уже исполнилось два месяца. В любом случае проблемы Гермионы не были обусловлены чувством какой-то потери своего «я». Она по-прежнему прекрасно понимала, кто она и на что способна, просто жить и дальше в этой реальности становилось всё трудней и трудней. Теперешнее существование настолько разнилось с прошлым, что порой ей даже не верилось в идентичность сегодняшней Гермионы и прежней. Не верилось, что такими разными жизнями может жить один и тот же человек. Пытаясь упорно подавить эти сложные и порой необъяснимые чувства, в целом, она, конечно же, радовалась своей уютной компании детей и старалась сделать их существование счастливым, полным любви, заботы и возможностей познавать этот мир. И всё же… бывали дни (как, например, сегодня), когда весь дискомфорт и недовольство собой словно бы обнажались, словно бы вылезали из того платяного шкафа, куда она прятала их. И ее снова охватывало состояние, очень близкое к истерике… ______________________________________________________________________________ Вечером домой вернулся как всегда довольный (жизнью и собой) Рональд. Сказать по правде, мужем он был не слишком требовательным: для того, чтоб чувствовать себя счастливым, Рону обычно вполне хватало горячего ужина и порции привычного супружеского секса. И, несмотря на то, что жутко устала после этого сумасшедшего дня, Гермиона ждала его с нетерпением. Чаще всего ей нравилась их физическая близость, и, не зная никого другого, она искренне считала Рона хорошим и вдумчивым любовником, пусть их близость уже давно и стала чем-то предсказуемым, чем-то довольно скучным, а еще редко длящимся больше пятнадцати минут. «Это совсем неважно! — часто думала она, убеждая себя, что всем довольна, хотя порой приходилось достигать кульминации самой, даже если он был рядом». Утренняя обида, от которой и случилась недавняя истерика, казалось, растаяла от его возвращения, и Гермиона радостно поприветствовала любимого мужа. Когда он был рядом, и бремя ухода за детьми хоть немного становилось легче, все проблемы начинали казаться не такими уж важными. Нет, Рон по-прежнему не утруждал себя особой помощью, ожидая, как правило, просьб или понуканий, чтоб помочь с ужином или с детьми. И иногда Гермиона срывалась и кричала на него, требуя оторвать задницу от дивана, чтоб помочь ей. Всегда уставшие, разговаривали они редко, тем более что обсуждение правил квиддича никогда ее не восхищало, а уж с годами и вовсе начало раздражать. Когда дети наконец-то уснули, Гермиона почти рухнула в кресло и с благодарностью приняла бокал вина, протягиваемый мужем. Хотя и знала, что уже через пару минут ей зададут знакомый до боли вопрос: «А что у нас на ужин?» В этот день он вернулся поздно. Пообщаться им еще не удалось, и поэтому Гермиона просияла, когда, подойдя с бокалом вина, Рон наклонился и поцеловал ее. — Ну… Как всё прошло? Сегодня он должен был присутствовать на встрече по обсуждению предстоящего в Британии одного из матчей Кубка мира по квиддичу. — О, хорошо, я считаю. Это будет впечатляюще… Но самое главное, перед тобой новый помощник главного тренера английской сборной. — Правда? О, Боже, это же просто замечательно! — искренне обрадовавшись, Гермиона крепко обняла мужа. — Да, Сеймур объявил об этом по пути домой. Знаешь, я так долго ждал чего-то подобного… Гермиону переполняла гордость. Муж уже был главным тренером, но только юниорской команды по квиддичу. Приглашений поработать в сборной он никогда не получал. И вот… наконец получил. Она еще раз поцеловала его. Рон улыбнулся, щеки сразу же покрылись румянцем. Гермиона же взъерошила ему волосы и вернулась к своему вину. — Ну а ты как? Как дети? — Как всегда… наши дети очаровательны и полны фамильного обаяния. Где-то между двумя и четырьмя часами довели меня до истерики, но уже к десяти минутам пятого я успокоилась. На мгновение Рон встревожился и внимательно посмотрел на супругу, но Гермиона и впрямь уже держала себя в руках. Она улыбнулась, правда, несколько наигранно: улыбка показалась ему показной. Но, предпочтя больше не обсуждать это, Рон усмехнулся и сменил тему. — Да… чуть не забыл, в пятницу вечером нам понадобится няня. — Зачем? Гермиону охватило странное смешение любопытства и тревоги. Как бы ни любила она выходить куда-нибудь (что было для них сейчас редкостью), склонность мужа сообщать о чем-то в самую последнюю минуту откровенно возмущала. Ему никогда не приходило в голову, что идея «нам понадобится няня…» на самом деле представляет собой серьезное планирование, множество телефонных звонков, беспокойство о том, что няня будет хорошей, а еще и чувство вины перед оставленными детьми. «И всего за два дня! Тем более что заниматься всем этим будет явно не Рон». — У министра состоится прием, посвященный предстоящему чемпионату. Там должны быть представители всех команд из всех стран и различные другие крупные особы. Ты должна пойти со мной, детка. Это очень важно, и я хочу показать тебя всем, — он виновато усмехнулся, понимая свой промах. Гермиона посветлела лицом. Вообще говоря, выйти куда-нибудь было бы неплохо. «Я разберусь с няней. Конечно же, разберусь…» ______________________________________________________________________________ Всю следующую неделю Рон оставался в городе, поездок пока больше не было. И Гермиона тихо радовалась этому: всегда приятно, когда рядом кто-то близкий. Да и дети в его присутствии вели себя гораздо спокойней. Гермиона немножко расслабилась и успокоилась. Она нашла на вечер пятницы няню и теперь уже с нетерпением ждала приема. — А кто там, говоришь, будет? Ну, на этой вечеринке… — накануне вечером спросила она Рона за ужином. — М-м-м… Все квиддичные тренеры, несколько послов из разных стран, потом… еще довольно много старых крыс из нашего министерства. А дальше не знаю, кто… — он положил в рот большой ломоть лазаньи. — Может, кто-нибудь, кого я знаю? — Ну… Гарри, конечно, будет. Кингсли, естественно. О, боюсь, что и Малфой придет. Ему удалось снова вернуться к финансированию крупных правительственных проектов. — Который из? Драко? — сердце Гермионы неприятно сжалось. Малфои были одной из страниц прошлого, вспоминать которую очень не хотелось. — Нет, я имею в виду его отца. С матушкой, по-видимому. Старший Малфой благополучно трудится консультантом в комитете по культурным связям во время турнира, или в чем-то еще… наподобие. Гермиона расстроено закатила глаза, ощутив, что ненавидит старших Малфоев еще больше, чем их сына. Поскольку никак не могла забыть их роль в одной из самых страшных ситуаций ее жизни. Никак не могла забыть ту ночь в доме Люциуса Малфоя, когда ее пытала сестрица его жены, Нарциссы Малфой. Гермиону всегда удивляло, почему Гарри помог им оправдаться после войны. Была б ее воля, все Малфои гнили бы в Азкабане до конца своих дней. Честно говоря, она очень надеялась, что после своего падения они вообще исчезнут из общества. И действительно, какое-то время о Малфоях даже слышно ничего не было, но теперь они, похоже, выползли из своей норы обратно. Теперь репутация этой семейки в значительной степени восстановилась, и они начали появляться на публике все больше и больше. «И это, — с циничным пренебрежением подумала Гермиона, — в значительной степени связано с тем огромным количеством денег, которое Малфой-старший начал разбрасывать налево и направо, надеясь окончательно восстановить свое влияние». — Ладно, — вздохнула она. — Надеюсь, что резиденция министра достаточно велика, и я буду избавлена от лицезрения их физиономий. Рон ухмыльнулся. — Конечно. Не беспокойся, детка, они не стоят твоих переживаний. ______________________________________________________________________________ Вытащив из шкафа платье для приема, Гермиона осмотрела его. Она не надевала его уже много лет. Красное, с открытой спиной, выглядело оно почти шикарно. Испугавшись поначалу, будет ли платье впору, после примерки она успокоилась, теперь оно сидело еще лучше, чем раньше. «Мда… видать, после рождения Хьюго я похудела больше, чем думала». Платье было довольно простым и изящным. Его можно было носить и на формальные вечеринки, и на мероприятия попроще, но вот беда… сейчас оно показалось Гермионе слишком смелым для резиденции министра. Она чуть было не решила снять его, когда в комнату вошел Рон и, увидев глядящуюся в зеркало Гермиону, замер, потрясенный ее внешностью. — Вау! Ты смотришься невероятно! Давно не видел тебя в нем, уже даже забыл, как хороша ты в этом наряде… — По-моему, чересчур открытое, — быстро ответила Гермиона, начиная раздеваться. — Лучше подберу что-нибудь другое. Но Рон тут же остановил ее. — Нет-нет, пожалуйста, не надо. Ты выглядишь безумно красиво, я буду очень гордиться тобой. Улыбнувшись, она потянулась и чмокнула супруга в щеку. ______________________________________________________________________________ На прием они все-таки опоздали из-за проблем с детьми, к которым пришла новая няня. Большинство гостей было уже там, и резиденция казалась заполненной звуками музыки и сопутствующих случаю бесед. Взяв с подноса бокал шампанского, Гермиона направилась в большой зал, где и происходил прием. Уже скоро она разговаривала с некоторыми из бывших коллег, и это казалось чертовски здорово. Гермионе было приятно вспомнить о своем недавнем «еще додекретном» прошлом, она поняла, как же сильно соскучилась по этому времени. Чуть позже к ним подошел сам министр, прокомментировав и платье Гермионы и то, как прекрасно она выглядит. Потом появились Гарри и Джинни, и друзья смогли провести несколько минут вместе, просто о чем-то мило разговаривая и не касаясь ни интриг министерства, ни квиддича. Хотя… Гермиона с Джинни и подозревали, что не будь их рядом, приятели целый вечер только об этом бы и проговорили. Но спустя полчаса супруги Поттер отошли, а Рон увлекся спором с каким-то специалистом по метлам. Гермионе стало скучно, поэтому она отправилась бродить по залу, периодически останавливаясь, чтобы перекинуться парой-тройкой фраз с давними знакомыми. Внезапно неподалеку раздался громкий, пронзительный смех. Повернувшись на этот звук, Гермиона удивилась: смеялась Нарцисса Малфой, вид которой говорил о том, что она явно перебрала со спиртным. Глаза казались несколько остекленевшими. В животе Гермионы сразу же что-то перевернулось, но она по-прежнему почему-то продолжала смотреть на миссис Малфой, которая, немного покачиваясь, наклонялась к какому-то незнакомцу, стоящему рядом, и, похоже, совершенно не беспокоилась о своем состоянии. Гермиона тут же перевела взгляд чуть левей, на мужчину, одетого в черный костюм, который тоже стоял рядом, но с другой стороны. Фигура его казалась весьма внушительной. Это был муж миссис Малфой. Гермиона почувствовала, как сердце забилось. Она не видела Люциуса Малфоя уже много лет, после того судебного разбирательства, когда после войны Гарри оправдал всю эту семейку. Люциус почти не изменился. Сейчас Гермионе даже казалось, что выглядит старший Малфой ни на один день старше, чем в тот день, во «Флориш и Блоттс», когда впервые встретила его. «Что за черт? Ведь ему уже давно за пятьдесят… а кажется, будто на десять лет моложе… — она с неудовольствием поймала себя на мысли, что этот мужчина красив до сих пор. — Хм… будет любопытно посмотреть на их теперешние отношения…» Тем временем стоящий рядом Люциус Малфой с плохо скрываемым отвращением глянул на свою половину. А когда смех Нарциссы раздался еще раз, его лицо почти неуловимо дрогнуло, будто он упорно сдерживался от чего-то. И, по-видимому, сдержался. Лишь сжал губы, но промолчал. С любопытством наблюдая за этой маленькой, но забавной сценой, Гермиона поняла, что теперь Малфой-старший, похоже, презирает жену. И, по правде говоря, не очень-то осуждала его за это. Ситуация казалась странной… Она всегда считала Малфоев, пусть и несмотря на их прошлое и на их репутацию, очень дружной и близкой семьей, преданной друг другу. «Что ж… Возможно, я ошибалась. Наверное, события той войны со временем изменили и их». Она видела, как Нарцисса осушила свой бокал и тут же потянулась к следующему, который проносил мимо официант, и даже успела снять его с подноса. Однако муж сразу забрал тот и вернул обратно. Нарцисса повернулась и презрительно взглянула на Люциуса, что-то яростно прошептав тому. Но… услышать не удалось. Закончивший разговор Рон, позвал ее в другую комнату, где тоже шел прием, и Гермиона отмахнулась от лицезрения семейства Малфоев. ______________________________________________________________________________ Когда вечер начал подходить к концу, Гермиона ощутила, что ноги уже гудят от усталости. Днем она водила детей в зоопарк и теперь понимала, что день был и впрямь изнурительный. Поэтому, оставив Рона и главного тренера сборной обсуждать списки команд, она извинилась и вышла на свежий воздух. Вечерняя прохлада оказалась живительной, и, стремясь удалиться от звуков вечеринки как можно дальше, Гермиона прошла на крытую террасу. Глубоко вздохнула, ощущая, как воздух словно бы восстанавливает душу, снимая некоторую напряженность, что так или иначе мучила ее этим вечером. От лунного света, отраженного в пруду возле террасы, вода невероятно красиво сияла, а пьянящий аромат роз ласкал обоняние. Закрыв глаза, Гермиона наслаждалась моментом совершенного покоя и уединения. Почувствовав лунный свет сквозь закрытые веки, она повернула голову к ночному светилу. Свет за прикрытыми веками стал чуть ярче, и Гермиона слегка улыбнулась. Постоянство Луны почему-то всегда дарило покой. — Мисс Грейнджер, надеюсь, с вами все в порядке… За спиной раздался мужской голос, и Гермиона вздрогнула. Удивилась, но не испугалась, голос казался знакомым. Более того, его тембр и глубина почему-то завораживали. Гермиона почувствовала, как мужчина подошел ближе. «Странно… я точно знаю, что уже слышала его раньше, но не могу вспомнить где…» — она обернулась и вгляделась в полумрак, пытаясь выяснить, кто же к ней обратился. Владелец голоса шагнул вперед. И только тогда Гермиона поняла, насколько потрясена. Рядом с ней стоял Люциус Малфой. Ошеломленная и расстроенная, она быстро отвернулась, кляня себя за то, что не узнала его голос сразу. «Ведь знала же этот тембр, знала… А подумала, что подошел просто знакомый! Или даже друг…» Обняв себя за плечи, она не ответила, игнорируя Малфоя. Раздался звук шагов, и Гермиона напряглась еще сильней. «Почему он вообще до сих пор здесь?» — Все эти вечеринки, как правило, очень утомительны. Вы согласны? Малфой приблизился и встал совсем рядом. Чувствуя его присутствие, она упрямо отказывалась повернуть голову и ответить. Потихоньку ее охватывал гнев. Даже сейчас, видя его лишь краем глаза, Гермиона удивилась, насколько высок Малфой. Это озадачивало. Почему-то раньше никогда не обращала внимания на его рост. А еще… ее тревожил аромат, знакомый аромат, доносившийся от Малфоя, и его не перебивал даже запах роз. Гермиона не могла отрицать его очарования: немножко пряного, с легкой ноткой мускуса. Чуть поморщив нос, она попыталась избавиться от какого-то неясного волнения. — Послушайте, мисс Грейнджер, ведь мы сейчас на одной стороне… так почему бы нам цивилизованно не переброситься парой-тройкой слов? Этот вопрос привел Гермиону в бешенство, сдерживаться дольше она не могла и потому гневно выплюнула: — Уверена, вы знаете, что я больше не мисс Грейнджер. И, кстати, не могу представить, что вы и я... можем быть на одной стороне. Но Малфой продолжил, не пропуская удара. — Как вы можете быть в этом уверены, мисс Грейнджер? В моем прошлом существует множество аспектов, смотреть на которые за последние несколько лет я начал абсолютно по-другому. Язвительно рассмеявшись, Гермиона подколола его еще раз: — Как мило и как удобно, что именно моральное пробуждение сумело удержать вас от Азкабана. Некоторое время он молчал, но потом продолжил: — Знаете, цинизм — это не самая привлекательная человеческая черта. — Так же как и злобный фанатизм, а еще склонность к пыткам! — ее реплика прозвучала немедленно. Некоторое время они молчали, но никто не двинулся с места, хотя Гермиона и ожидала, что Малфой тут же уйдет. Но он так и не шевельнулся. Испытывая неистовое раздражение, Гермиона повернулась к нему. — Почему вы все еще здесь? — Вообще-то, я вышел наружу, чтобы просто выпить на свежем воздухе, — ответил Малфой. — Тогда почему бы вам не подышать где-нибудь… подальше от меня? — она махнула рукой, указывая куда-то на другую сторону пруда. — Я действительно думал об этом, но, видите ли… — Малфой повернул голову, чтобы посмотреть на нее сверху вниз. — Теперь, кажется, наслаждаюсь нашей маленькой беседой. Замолчав, она снова отвернулась, решив не поддерживать эту шутку, и услышала, как он глубоко вздохнул рядом с ней. — Да, не думаю, что могу выдержать это скопление народа хоть чуточку дольше. Обычно большие компании действуют несколько удушающе. Вы не находите? Гермиона ничего не ответила. А Малфой же своим глубоким и шелковистым голосом продолжил: — На самом деле, удушающе могут действовать и маленькие компании. Я могу себе представить, что сидя дома с двумя маленькими детьми, без какой-либо интеллектуальной деятельности, с мистером Уизли в качестве супруга… вы должны находить свою жизнь довольно удушающей штукой. Развернувшись, Гермиона посмотрела на него расширившимися глазами. В этот миг казалось, что в душу ей смотрит некая глубокая серая бесконечность. — Что… вы сказали?.. — она попыталась возмутиться, но не получилось, и потому только сильно смутилась. Увидев ее реакцию, губы Люциуса Малфоя еле заметно дернулись в каком-то намеке на ухмылку. — Я просто выразил мнение, что некоторые аспекты теперешнего существования удушающими могут показаться и вам самой, мисс Грейнджер. Судя по вашей реакции… видимо, я оказался прав. Гермиона могла только стоять с приоткрытым от изумления ртом. «Как смог этот человек, воплощающий все, что я ненавижу, что считала и до сих пор считаю злом, этот предвзятый фанатик… как он смог понять и почувствовать ту путаницу, что царит в моей жизни. Все недовольство ею. В то время, когда никто, включая семью, друзей и собственного мужа не смог даже заподозрить этого?» Ее лицо дрогнуло, Гермиона неодобрительно качнула головой. — Как… как вы смеете? — отреагировала она с яростным гневом, испугавшись его слов. — Как вы смеете обсуждать мою жизнь? К вашему сведению, у меня прекрасный дом, прекрасный муж и двое детей, которых я безмерно люблю. Я совершенно счастлива! Ухмылка Малфоя стала шире. — Безусловно… Она снова обхватила себя за плечи и вскинула подбородок. — Пойдите прочь. Уходите. Сейчас же… — фраза была произнесена с плохо скрытым отчаянием, это Гермиона безуспешно пыталась спрятать свои эмоции. Люциус медленно повернулся к ней. — Как вам будет угодно. До свидания, мисс Грейнджер. Я… наслаждался нашей неожиданной встречей. Гермиона поморщилась и, глядя ему в лицо, раздраженно повысила тон: — Я перестала быть мисс Грейнджер пять лет назад, когда взяла имя своего мужа. Почему вы упорно продолжаете называть меня так? Какое-то мгновение он смотрел на нее, а потом ответил, хотя и словно бы удивляясь своему ответу: — Почему-то никогда не мог связать вас с этим именем, оно вас не достойно. Возмущенная Гермиона уставилась на него, осознавая, что по щекам медленно катятся слезы. Но уже скоро собралась с силами и угрожающе произнесла: — Убирайтесь отсюда. Немедленно! Слегка наклонив голову, Малфой отступил назад. — Всего доброго, мисс Грейнджер. И до следующей встречи… Окончательно придя в себя, Гермиона поправила его: — От всей души надеюсь, что следующей встречи не будет. — Хм… С какой удивительной убежденностью вы говорите это. — Удивительной? Почему же? Прежде чем ответить, Люциус дождался, пока их взгляды встретятся. — Потому что мы оба знаем, что думаете вы совсем не то, что говорите. Но оторвать взгляда от его глаз она так и не могла, хотя и желала этого изо всех сил. Малфой тоже пристально смотрел ей в глаза, а затем внезапно кивнул, повернулся и ушел с террасы прочь. Гермиона глубоко вздохнула, только теперь она поняла, что за разговором с ним затаила дыхание. После неожиданной беседы с Малфоем она еще долго продолжала стоять снаружи и не возвращалась на вечеринку. Его прямота и суровость слов задела ее. «Как же долго я ждала, что кто-нибудь поймет меня… Поймет всё, что происходит в моей жизни. Поймет, в какие порочные тиски я попала и вынуждена влачить там существование. Я тянулась к друзьям, к семье, но все они были слишком заняты, чтобы осознать все, происходящее со мной. И не задумывались, как больно мне от их банальных утешений и советов. Никто из них не жил моею жизнью. Ни один не прошел через то, через что прошла я. Ни у кого жизнь не изменилась так, как изменилась моя… И вот… Мне разложил всё по полочкам именно этот человек. Этот волшебник, что был свидетелем самой страшной ситуации в моей жизни. Тот, кто видел меня бьющейся от боли, кричащей диким криком, словно мне обнажили душу… Но почему? Почему именно он? И почему его слова до их пор звучат у меня в голове? Ведь именно он сказал то, чего я никогда бы не сказала сама себе… «Почему-то никогда не мог связать вас с этим именем, оно вас не достойно», — Гермиона зажмурила глаза, пытаясь забыть эту фразу. Люциус Малфой представлял собой все, что она ненавидела: его предубеждения, его нетерпимость, высокомерие, не забывая о том, что он был правой рукой Волдеморта. Гермиона в гневе обернулась и поняла, что в воздухе до сих пор висит его аромат. Ощутив в ногах необъяснимую тяжесть, покачнулась. Мысли почти душили. Ужасно хотелось выкинуть его слова из головы, но не получалось. Прощальный выстрел, сделанный Люциусом Малфоем, не прошел зря. Гермиона заявила, что надеется больше никогда не встречаться с ним. И ответ на это заявление все еще звучал в ее голове: «…мы оба знаем, что думаете вы совсем не то, что говорите». «Высокомерный мерзавец! Он… он просто невыносим…» Раздраженно вздохнув, Гермиона повернулась и стремительно вошла в дом. К счастью, Рон выглядел ужасно уставшим, и при виде жены лицо его просветлело. Гермиона приблизилась к нему. — Эй, детка, где ты была? Большинство гостей уже откланялись. Хочешь, пойдем домой, я не возражаю, вот честно. — Конечно, пойдем, Рон. И чем раньше, тем лучше. Пошли. Мы же обещали няне, что вернемся к одиннадцати, — протянув руку, она практически подняла мужа на ноги. А когда тот неуверенно встал, Гермиона крепко обняла его и поцеловала. — Ого, с чего бы такие нежности? — усмехнулся Рон. — Нет, не то, чтобы я жаловался... Они направились к выходу, и по дороге Гермионе вдруг отчетливо показалось, что их провожают холодные серые глаза, взгляд которых направлен на нее из угла комнаты. ______________________________________________________________________________ Нахмурившийся Люциус Малфой в мрачном одиночестве сидел в гостиной Малфой-мэнора. Наполовину пустой стакан с виски периодически надолго замирал в его руке. Вчерашний прием оказался на редкость утомительным. Нарцисса ничуть не помогала ему, снова и снова накачиваясь алкоголем, и все эти квиддичные боссы слились в итоге в единую массу, не имеющую никаких лиц. Но, сказать по правде, не это ввергло его в неприятное настроение, в котором он теперь оказался. Он восстановил в памяти события прошлого вечера. Нарцисса достаточно быстро опьянела, но к счастью, ее почти сразу отправили домой. Люциус же чувствовал себя обязанным остаться. Частично, чтобы исправить несколько скандальное отбытие жены. Вечеринка становилась все более и более скучной, и он вышел наружу. Уж больно хотелось хоть немного подышать воздухом. На террасе, залитой лунным светом, стояла женщина. Стройная и элегантная, она казалась почти высокой, но и удивительно хрупкой в этой синей темноте наступившей ночи. Тонкое платье, открытое сзади, мягко облегало фигуру и спускалось вниз, словно бы лаская бедра и ноги. Волосы казались пышной кудрявой копной, разметавшейся по плечам и спине, и кончики их слегка посверкивали (будто огни святого Эльма), когда на них падал свет луны. Люциус увидел, как плечи незнакомки чуть поднимаются и опадают от ее дыхания. Зрелище это почти завораживало... В этой женщине он почему-то увидел необычайное сочетание силы и уязвимости одновременно, ловя себя на мысли, что никогда не встречал ничего подобного. Она казалась… совершенством. Видение, что нежданно явила ему судьба, было таким изысканным, что на несколько мгновений Люциус даже задохнулся от изумления. Всю свою жизнь он искал красоту, искал гармонию и совершенство, всегда ускользавшее от него. Он чуть не потерял в этих поисках свой дом, свою семью… и даже свою душу. И вот, неожиданно оказался перед всем, чего так долго ждал… Этого оказалось достаточно, чтобы несколько смутить разум. Люциусу подумалось, что он мог бы стоять и смотреть на нее вечно. И если бы в эти минуты жизнь вдруг закончилась, он был бы счастлив. А потом незнакомка повернула лицо к лунному свету. И оно тоже показалось Малфою бесконечно красивым, словно бы завершающим тот восхитительный образ, что он успел нарисовать себе. «Черт… Черт!» — он узнал неизвестную прелестницу. Она была прекрасна и отвратительна одновременно, потому что… Это была Гермиона Грейнджер. Люциус застыл в ужасе, устыдившись своего восторга. Грязнокровка! Воплощение всего, что он презирал и ненавидел. Нет, конечно, он больше не рисковал следовать по пути темной магии, но чистокровные убеждения отнюдь не умерли. Малфой все еще ненавидел маглов, все еще презирал маглорожденных, а эта женщина была просто воплощением всех его многолетних предубеждений. Но все же он стоял и не мог двинуться с места. Ждал предстоящего отвращения, чтобы оно помогло ему уйти отсюда, помогло бы отвернуться и забыть об этой женщине навсегда. Не получалось… Ее красота казалась настолько завораживающей, настолько всепоглощающей, что Люциус по-прежнему стоял без движения. Стоило лишь протянуть руку, и можно было до нее дотронуться, но он предпочел обратиться к Гермионе Грейнджер: спокойно и невозмутимо, удивляя самого себя эдакой-то толерантностью. Он даже подошел к ней и встал совсем близко. Сразу же ощутив, как кровь бурно понеслась по жилам. И даже завел разговор, несмотря на явное нежелание собеседницы. Что ж… винить ее в этом было трудно. Конечно, подобной встрече она отнюдь не обрадовалась. И хотя Малфой не ожидал этих вспышек ярости, но все же продолжал беседовать с ней. Странно… В те минуты он говорил с ней как с близким человеком. Говорил о вещах, о которых не сказал бы никому другому. И все же, в тот момент происходящее казалось ему… правильным. Нет, даже естественным и совершенно очевидным. В конце концов, Люциус знал о ней достаточно, чтобы оказаться правым: Драко регулярно информировал их о том, что происходит в жизни Уизли и Поттеров. За обеденным столом Малфой-мэнора нередко веселились, обсуждая семейки победителей. Ему было совершенно ясно, что Гермиона Грейнджер несчастна и не удовлетворена своею жизнью. Даже казалось очевидным почему именно. У нее двое маленьких детей. О… Люциус помнил то время, когда Драко был еще очень мал. Их тогдашние отношения с женой были просто невыносимыми. А ведь Грейнджер еще и необычайно умна. И до родов у нее имелась интересная и перспективная работа в Министерстве магии. Потому-то для нее было особенно мучительно оказаться запертой целыми днями дома. Она никогда не должна была выходить замуж за Уизли. Это было очевидно даже для него. И вот… этим вечером он почему-то наткнулся на нее. Одну, наслаждающуюся тишиной, покоем и лунным светом… Люциус не знал, зачем вступил в этот разговор. Он просто сказал правду. Понятно, что его слова удивили и расстроили молоденькую грязнокровку. Но отрицать не мог: ему было любопытно наблюдать за этой женщиной. И за ее реакцией. Уже вернувшись на вечеринку, он продолжал следить за ней. И даже провожал взглядом, когда она уходила, утаскивая с собой своего бестолкового муженька. Так почему же теперь (здесь, в этом доме, полном портретов многочисленных чистокровных предков) он снова вспомнил свою встречу с ней? Почему она вдруг очаровала его? Эта мысль преследовала Люциуса целый вечер. «Да как она вообще смеет? Как посмела эта молоденькая грязнокровная гордячка столь быстро и глубоко проникнуть в мой разум?» Ему отчаянно хотелось, чтобы она убралась из его головы. Люциус пил и пил, пытаясь не думать о ней. Но вот беда… Чем больше он пил, тем больше эта паршивая девчонка словно бы отказывалась выметаться из памяти. Но хуже было другое… Мало того, что она поселилась у него в голове, она пыталась завладеть и его телом. Люциус понимал, что прошлым вечером в его теле не просто бурлила кровь, нет! Он чувствовал восхищенное вожделение к этой чертовой ведьме, порожденной на свет мерзкими маглами. И теперешнее напряжение в паху только подтверждало это. Сделав еще один глоток, Малфой нахмурился. Даже сейчас, сидя здесь, ее образ отчетливо стоял перед глазами, и он почувствовал, как между ног становится больно. Слегка переместившись в кресле, он старался унять дискомфорт, но напрасно. Теперь Люциус уже понимал, чего же хочет. Нет, точней, знал, чего он хочет сильней всего. Он хотел овладеть этой женщиной. Овладеть ее телом, войти в нее, почувствовать, как мышцы влагалища обволакивают его член… а еще вкусить ее, попробовать. Он хотел попробовать ее рот, этот изящный алый рот, к которому вчера он был так близко. Но больше всего... Люциус хотел вкусить ее женскую сущность. Увидеть сдавшейся ему на милость. Вот! Он мечтал увидеть Гермиону Грейнджер уязвимой. Слабой. И вот тогда он сможет почувствовать ее вкус на своих губах и на языке, сможет вдохнуть всю ее и выпить… Закрыв глаза, он застонал в пустоту комнаты от вожделения и злости одновременно. Бокал с виски выпал из руки и, упав на пол, разбился. — Твою же мать! — в гневе прошипел Люциус. Он поднялся и шагнул к бару, чтобы налить себе еще порцию. Рот тут же наполнился слюной, но не виски хотел сейчас Малфой. Не эту янтарную жидкость. Он глубоко вдохнул, почти воображая, что ощущает ее запах, и опрокинул в себя большой глоток, пытаясь перестать думать о грязнокровке. Тщетно… Вернувшись в кресло, он задумался о том, насколько изменилась его жизнь за последние несколько лет. Кроме Нарциссы, другой женщины у него не было, несмотря на то, что их сексуальная жизнь давно уже утомляла обоих и превратилась в совершенно предсказуемый и весьма пресный акт. Секс уже давно стал редким явлением между ними. Люциус и не думал, что его заботит это. Потребность в физической близости беспокоила все меньше и меньше, хотя он всегда считал себя сильным, умелым и чувственным любовником. Действительно, в первые годы брака они с женой были просто ненасытны, пусть Цисси и не была любительницей экспериментов. Это не мешало им наслаждаться страстной супружеской жизнью. А уж до брака у Люциуса было много женщин, и перепробовал он много разных вещей. В этом отношении жизнь вообще казалась замечательной штукой. «Надо же… как всё изменилось… — подумал он. Теперь Люциус даже подозревал, что у Нарциссы появился любовник. — Ну появился, и что с того?» Сказать по правде, ему было все равно. Жизнь с женой казалась комфортной, так пусть живет как хочет. Но сам любовниц не заводил. Иногда, правда, задавался вопросом почему. Нет, конечно, не из соображений морали. На мораль он плевал всегда. Скорее уж из высокомерного самолюбия: не находилась еще та, которую он счел бы достойной себя любимого. Люциус знал, что женщины считают его привлекательным… и даже очень. И обычно замечал и взгляды, и попытки флирта. Помнится, было даже несколько прямых предложений или просьб, причем все они шли от подруг жены, но Малфой предпочел игнорировать сие или же холодно отказаться. Подруги Нарциссы не интересовали его совершенно. Но вот теперь… за долгие годы он впервые ощутил вдруг какую-то волнующую тоску, ощутил не только вожделение, а еще и уверенность, что объект охоты этой самой охоты достоин. Одна беда… это была грязнокровка. Гермиона Грейнджер. Внутри что-то неясно дернулось. Что-то похожее на отвращение. Или на вожделение. Малфой стиснул зубы, подозревая последнее, и сделал еще один глоток. Он потер лицо ладонью, надеясь прогнать ее образ из памяти. Не получилось. Даже открыв глаза, он до сих пор видел, как она стоит рядом: то с закрытыми глазами, обратив лицо к луне, то яростно глядя на него… Казалось, будто образ этой чертовой ведьмы словно выжгли на его веках. «Я должен поиметь ее… И тогда этот ожог пройдет, и пройдет эта жгучая боль, моя одержимость исчезнет. И я избавлюсь от мыслей о девчонке Грейнджер». Негромко рыкнув, Люциус выпил стакан до дна и налил себе следующий. «Да. Точно. Я возьму ее. Всего один раз! Этого будет достаточно. И избавлюсь от этой нелепой жажды, которую безуспешно глушу сейчас алкоголем». Раздался звук хлопнувшей двери, а следом послышались шаги. В комнату вошла Нарцисса. — Ох… — удивлением протянула она. — Ты еще не спишь? — Как видишь, — с сардонической сухостью бросил Люциус. — Здесь совсем темно. Почему бы не включить свет? — она подняла палочку, и в комнате сразу же вспыхнуло несколько ламп. Люциус вздрогнул и прищурился от столь внезапного визуального натиска. — Где ты была? — хмуро поинтересовался он. — У Друэлы Гойл. Сегодняшний вечер мы провели за игрой в карты. — Как там эта жирная корова? Нарцисса вздохнула. — Люциус, ты мог хотя бы притвориться более терпимым к моим друзьям. — Я не виноват, что просто говорю правду. У Друэлы и впрямь приличный избыток веса, что делает ее очень похожей на эту крупную рогатую скотину, подметающую землю выменем. Проигнорировав его замечание, Нарцисса зажгла сигарету и посмотрела на Люциуса в упор. — Что ты пьешь? Виски? — Верно, — кивнул Малфой. — Я так и подумала. Для огневиски цвет слишком светлый. — Дорогая, твои наблюдения просто потрясающи. Особенно, когда речь идет об алкоголе, что, впрочем, совсем не удивительно. Слегка закатив глаза, она подошла к бару. — А что случилось со всем огневиски? — Выпил. Нарцисса удивленно повернулась и негромко ойкнула. — По-моему, ты действительно в каком-то странном настроении, дорогой. Может, пора лечь спать? Малфой разглядывал содержимое своего бокала на свет. — Может и пора. Хотя тебя это абсолютно не касается. Она насмешливо принюхалась. — Ты задержался вчера на приеме. Забыла спросить, что там было? — Ничего особенного, — не глядя на нее, буркнул Люциус. — Да, но я видела Поттера, а еще младшего Уизли с этой… со своей женой. Люциус ничего не ответил, он продолжал смотреть в свой бокал, слегка покручивая его в руке. — Ты видел их? — Хм... — невнятно отозвался Малфой. — Забавно, правда? Помнишь тот день, много лет назад? Когда Белла на нашем ковре пытала эту девчонку снова и снова… Глаза Люциуса вспыхнули. Конечно, он помнил, как эта девчушка билась здесь в агонии, крича от пыток его свояченицы. Он посмотрел на ковер, где происходило это, и его вдруг накрыла внезапная волна тошноты. Затыкая рот рукой, Малфой поднялся и быстро вышел из гостиной. — Мерлин… Не стоит пить так много, Люциус, — позаботилась о нем супруга. — Ты должен контролировать себя. ______________________________________________________________________________ С приема домой Гермиона с Роном добрались достаточно быстро. К счастью, дети вели себя хорошо и уже крепко к этому времени спали. Проводив няню, улегся в постель и Рон. Гермиона же ненадолго задержалась, не отдавая себе отчета, что продолжает мысленно дискутировать с Люциусом Малфоем. И уже здесь, сидя в тихом и уютном полумраке собственной спальни, она поняла, что все совсем не так… «Меня беспокоит не только явная способность Малфоя читать мою душу, словно открытую книгу, нет. Его физическое присутствие я тоже ощущала. И его тело… волновало меня. Так же, как и его опьяняющий аромат… Я не могу отрицать этого», — произошедшее на сегодняшнем приеме начало казаться ей каким-то… захватывающим. Резко встав, Гермиона тряхнула головой, словно бы отгоняя от себя такие дурацкие и неподобающие замужней женщине мысли и быстро улеглась спать, крепко обняв своего уже давно сопящего мужа. Следующее утро началось абсолютно привычно: в половине шестого в комнату ворвалась Роуз, а вскоре, громко требуя завтрак, проснулся и Хьюго. Образ Люциуса Малфоя несколько померк и был отодвинут на задний план, куда-то за необходимость сдать просроченные библиотечные книги и обсуждение школьной формы для Роуз. Жизнь потекла своим чередом. Тогда Гермиона еще думала, что навсегда…