***
Сидни Грасс возвращается с Каньона, откуда чисто физически не могла заваливать Джейн сообщениями и звонками, а теперь виснет на ней со спины, подсовывая под нос телефон с бесконечной лентой фотографий. — Это я на склоне, это я упала в овраг, это я лежу в овраге, это лицо мамы, это небо, — рот Сидни не закрывается ни на минуту, пока они поднимаются по лестнице. Джейн слушает только в пол уха, другой половиной своего тела четно пытаясь сохранять равновесие из-за слишком острого запаха тысячи и одного школьника. Запахи острые и едкие, впиваются ей под кожу, оставляют глубокие зазоры и противно смеются. Но Веном будто урчит. Внутри тихо, второй голос уходит куда-то в подкорки, и Джейн даже пытается сохранить самообладание, хотя Сидни Грасс начинает немного раздражать. — Я хочу, чтобы ты в следующий раз с нами слетала, — лепечет её голова, пока открывает второй альбом фотокарточек, — мой брат Люк очень хочет с тобой познакомиться, — и неоднозначно подмигивает, театрально кривя лицо. Джейн снисходительно цыкает и закатывает глаза. — Люку четырнадцать… — Дорогая, а ты планочку то понизь, зато он какой красавчик растет. Джейн недолго раздумывает. — Ладно, ты права, будем с ним кататься на скейтбордах в дырявых вансах, слушать андерграунд и пить сидр. Ради такой жизни готова ждать Люка еще четыре года. — Джейн расправляет плечи и мечтательно выдыхает, сладко причмокивая губами, Сидни смеется. — Не придется, он уже по всем пунктам для тебя идеальный кандидат. Джейн нравятся легкие задушевный беседы ни о чем. Сидни Грасс тоже. Наверное, именно поэтому три года назад они нашли что-то общее друг в друге и не смогли больше расстаться. Одно дело дрянь — расписания почти не совпадали. Там, где Сидни видела в себе запал юного психолога (немного дилетанта, чуть-чуть либерального прогрессора, провидца людских проблем), Джейн же находила отдушину в математике, за что какая-нибудь стерильно-блестящая нахалка Нина Ромель называла её лесбиянкой. Или охочей до мужского внимания шлюшкой (Джейн всё равно любила Нину). — У тебя расписание всё есть? — Они останавливаются у стенда с информацией, и у Джейн глаза немного разбегаются, не позволяя сфокусироваться на одной точке, прежде чем до неё доходит вопрос. — Я не… Не могу найти себя. — Вот, Джей, — Сидни терпеливо тыкает пальцем в правый верхний столбик, — у тебя биология в тридцать девятом, советую взять ручки в ножки и бежать. — Блять, — Джейн хлопает себя по голове, — только не Уэйн…***
Профессор Уэйн ненавидит опоздания. Людей он ненавидит тоже. Если опаздываешь — позволяешь себе неприемлемую роскошь. Дотошный мужичок высчитает минуты, на которые ученики задерживаются, а потом ставит им их в укор, всегда дает знать, что от его орлиного взора не утаивается ни-че-го. И тыкает в нос проебами. И валит на семестровых контрольных работах. В прошлом году их класс едва-едва взял общий средний балл 4,25 по предмету. Уэйн ненавидит их за это. И Джейн тоже ненавидит себя в тот самый момент, когда на часах уже едкое 9:04, а она вынуждена прятаться в туалете, краснеющая и скулящая от резкого приступа боли в голове. — Что ты делаешь? — Шипит она, проводя напряженными до накала пальцами по скальпу. — Мне же больно. «О, я знаю, милочка, я чувствую, как нейронные связи в твоем сладкому розовом мозгу обрываются,» — в голосе не слышится и толики сочувствия. — Зачем ты это делаешь? — Джейн хочется закричать, но как только она открывает рот, он до треска в зубах захлопывается обратно. «Вообще-то… Это делаю не я. Это твой организм. Не сможет справиться с сосуществованием с паразитом и посылает тебе сигналы бедствия. — Голос сладко мурчит, переливаясь нотками радостной интонации. Джейн уже ненавидит его всем сердцем. — Можешь ненавидеть меня, сколько хочешь, за этим очень весело наблюдать. За тобой, кролик.» — Я всё равно от тебя избавлюсь однажды. Блядь, я обещаю тебе, — Джейн едва сдерживается от приступа начать рвать на себе одежду, только бы не волосы, когда пульсирующая боль отступает. 9:08. Пиздец. Джейн влетает в кабинет, едва не падая на колени, когда открывает тяжелую классную дверь с невиданной прежде легкостью. На самом деле это Веном удерживает её на месте, и пока двадцать пар удивленных глаз смотрят на его носительницу, он уже выбирает первую жертву. — Извините, я ударилась головой, нужно было в себя прийти… — Головой ударились? — Профессор Уэйн неудивлённо хмыкает носом, — а где шишка? — Что? — Шишка где? На лбу, может быть на затылке или, упаси Боже, на виске? — Он выжидающие смотрит на Джейн, пока она пытается совладать с собой и не проболтаться, что внутри неё теперь живет черный склизкий паразит, который зовет себя Веном, но Джейн лишь считает его своей второй неконтролируемой личностью, которая появилась после неудачного утопления в заливе силами лучшей подругой. Очки медленно сползают с переносицы профессора, и он незамедлительно их поправляет средним пальцем. — Я дома ударилась. С лестницы упала, пока летела, вот, ударилась. Сейчас очень заболела голова… — Так вам лучше, мисс Ричардсон? — Мистер Уэйн недовольно выгибает бровь. Джейн чувствует, как злость трогает кончики пальцев. — Какая красивая английская фамилия, кстати. — О нет, профессор начинает тираду. — Я смогу вам на каждую букву алфавита найти выдающуюся личность с такой же. — он поднимает руку, начиная манерно загибать пальцы. — Альфред Мейдли Ричардсон, например, был музыкантом-педагогом, Джоэли Ричардсон — британская актриса, кстати, почти ваша тезка, Квентин Ричардсон — баскетболист эпохи восьмидесятых. Сэмюэл Ричардсон — английский писатель семнадцатого века. Вот только… Что-то я не припомню ни одной Джейн Кейтлин Ричардсон? Джейн недовольно закусывает щеки, выдерживая укоризненный взгляд мужчины. От класса исходит исмота поддерживающей энергии, и только она удерживает Джейн от ироничного смешка в лицо учителя. Ироничного … ? Нет-нет, правильнее было бы сказать Истеричного. — Раз вы, мисс, в историю за свои заслуги ещё не вошли, прошу вас больше не привлекать к себе пустого внимания. И следить за головой. «О, малышка, однажды я разорву его на кусочки. Эдди учил, как вести себя с такими людьми,» — Джейн игнорирует реплику, прикусывая язык, чтобы не сказать лишнего, и садится на пустое место. ЭмДжей, сидящая по правую руку, посылает ей многозначительный взгляд и улыбается. Она тоже недолюбливает Уэйна. Биология — самый скучный предмет в классе математиков, потому что заставляет их напрягать те части мозга, которые уже давно и надолго были покрыты слоем серой пыли. Джейн устало ковыряет дырку на джинсах, считая минуты до звонка. Мистер Уэйн достает карточки с этапами видообразования и терпеливо (дотошно ровно и аккуратно) крепит их к одной из досок, попутно рассказывая что-то про возникновение и обособление подвидов. Джейн лениво наблюдает за тем, как профессор забывает закрыть маркер, и он засыхает, как Нед Лидс передает через весь класс записку для Бетти и хрюкает от смеха. Взгляд падает в собственную тетрадь — пустую и невинно-чистую, Джейн искренне надеется, что к концу семестра там появится хоть один конспект, но слушая заунылую лекцию Уэйна, очень в этом сомневается. — Симпатическое видообразование животных обычно наблюдается либо у паразитов, либо у растительноядных форм, которые спариваются на кормовом растении. Голову снова начинает покалывать в районе висков, и Джейн даже не уверена, виной тому служит Веном или рисунки двенадцати абсолютно одинаковых рыб на доске. «За тобой наблюдает какой-то дрищеватый девственник,» — вдруг подает он голос, и Джейн мгновенно поднимает голову, оглядываясь по сторонам. — Что...? — Неосознанно говорит она в тишине, и весь класс оборачивается. — Вам что-то непонятно, мисс Ричардсон? — Уэйн недовольно цокает. — Я… Повторите про голоценовое видообразование, пожалуйста, — Джейн снова опускает голову в тетрадь, стараясь незаметнее следить за одноклассниками, — что ты сказал? «За спиной, у стены, в джинсовой куртке и мятой футболке, щенок,» — с некоторым отвращением выговаривает голос. Джейн с опаской оглядывается за плечо и удивленно замирает. Брови непроизвольно сдвигаются, а лицо её становится кукольно-недовольным из-за пристального и испуганного взгляда глубоких карих глаз. Питер Паркер. Как только его ловят на подглядывании, парень отворачивается, но Джейн продолжает смотреть (призывно и чуть-чуть злобно), снова и снова ловя на себе взгляды странного мальчишки. — И что с ним? — Шепчет она, возвращая всё своё внимание рыбам. «Хочет тебя либо трахнуть, либо убить,» — предполагает Веном. — Этот чокнутый пацифист и мухи не обидит. Как только звенит звонок, Джейн выбегает из класса первая.***
В столовой шумно, душно, воняет женскими духами и апельсиновым соком. Джейн съедает две порции рисовой каши с рыбой прежде, чем понимает, что вторая тарелка принадлежала Сидни. — Упс, — неловко говорит Джейн, поднимая виноватые (но ничуть не сожалеющие) глаза. Если бы Сидни было жалко, или она сама хотела это съесть, вырвала бы свой поднос с боем. — Не думала, что на тебя так повлияют четыре первых урока, Дженни, — невозмутимо пожимает плечами она, не отрывая глаз от телефона. Расслаблено листая ленту инстаграма, Сидни Грасс способна уйти от проблем реального мира вся, без остатка. «Так всё-таки Дженни?» — Не смей называть меня «Дженни», — цедит Джейн, глотая сок, едва не выплескивая его через нос из-за неслабого удара в затылок невидимой рукой зла. Сидни немного тушуется, откидываясь на спинку стула и вопросительно поднимает бровь. — А? — Да Боже, я не тебе. Хотя ты, пожалуй, тоже не называй меня так. — Ричардсон тычет пальцем Сидни в грудь, а та только поднимает в руки в знак капитуляции. С Сидни всегда было просто решать проблемы. Но Сидни ничего не понятно — вопрос отражается в сощуренных глазках: — Как ты себя чувствуешь, Джейн? — Отвратительно, но хорошо. Так плохо, что хорошо, как… Как индийский кинематограф. Последняя ложка отправляется в рот Джейн, и она удовлетворенно мурчит, поглаживая живот. Голод с каждый днем становится всё невыносимее, тем приятнее насыщаться пищей. Умом Джейн понимает, что просто так это не закончится ничем хорошим, но раз пока что получается (очень криво, косо, неумело) скрывать от других людей свои пристрастия к еде, она будет продолжать жить. Джейн знает, что это не подход взрослого человека — откладывать проблему до её критического состояния, а потом бороться с необратимыми последствиями, но Джейн… Ничего не может с собой поделать. Вернее, ничего не хочет с собой поделать. В дверях столовой появляется кучка девиц, и косой прищур сразу же вылавливает их среди всех учеников. Вот же блять. — Нина Ромель, — Джейн разочарованно стонет, скатываясь вниз под стол, чтобы агрессивная коротышка-заводила не дай Бог её не заметила. Сидни смеется, и ничуть не помогает. — Я думала ты хочешь вернуться в команду черлидерш? — Хочу… Но я надеялась, что в этом году заправлять будет Джесс, а Ромель в отставку уйдет. Грасс дует губки и хмурит брови, разглядывая, обернувшись через плечо, четырех девчонок. Черлидерши по своей природе должны быть миниатюрными для удачного баланса и легкости прыжка, но Нина и её пять футов выглядят комично даже в компании таких же крошечных малышек. — Ты всегда можешь не записываться на пробы и не возвращаться на тренировки, — Сидни невозмутимо жмет плечами, снова открывая телефон. — Смеешься? — Джейн знает, что проиграла, когда из другого конца столовой ловит суровый взгляд Нины, судя по которому, её последний учебный год обещает быть насыщенным.***
«Ты не чувствуешь ничего подозрительного, конфетка?» — щебечет голос, когда на улице становится слишком приятно и тепло, чтобы думать о плохом. Да, не любит осень, но в моменты единения и блаженного природного спокойствия она готова включить внутреннего романтизатора жизни. Солнце тает золотыми лучами и легкий ветер щекочет шею. Тело Джейн покрывается мурашками, она вымучено вздыхает, но продолжает идти. — Я, блядь, буду просто тебя игнорировать, — Джейн подтягивает сумку выше и демонстративно затыкает уши пальцами, — я ничего не слышу, и мир абсолютно абстрагирован от меня! Веном молчит. Молчит протяжную минуту, грея новый план, и Джейн с опаской делает шаг, второй, третий, пытаясь вернуть ватным ногами уверенную походку. Тишине внутри нельзя доверять, особенно если ты был готов к ответу. А потом голос появляется снова, уже не такой мягкий и обволакивающий: «Ты можешь прятаться от мира сколько вздумаешь, но тебе никогда не скрыться от своего нового «Я»,» — боль когтем вонзается в икры Джейн, и она изумленно вскрикивает, теряя равновесие. Холодная судорога пронизывает нерв, и тело содрогается от острой вспышки, — «Если я и позволяю тебе вести себя неприступной малышкой, то только из-за собственного великодушия.» Злость на несправедливость мира охватывает разум Джейн. Судьба повелевает слишком грязными и гнусными способами воздействия на её. Ричардсон ведь просто выпускница, ей семнадцать лет, она только-только отпраздновала день Рождения в компании близких друзей, а потом пощечиной получила в лицо. И в другие части тела. Веном — плевок на её линию жизни. Но Джейн — тоже резвая хищница, по природе, она будет сопротивляться, чего бы ей этого не стоило. Она почти падает на колени, хватаясь руками за немеющую коленку, как тело ловят чьи-то руки. За подмышки, почти как мама кошка своего котёнка. — Джейн Ричардсон? Два карих глаза, испуганных и удивленных, глядят на неё с искренним беспокойством. Джейн тяжело дышит, пока смотрит на Питера, пытаясь совладать с болью в теле. Паркер почти что ставит её обратно в вертикальное положение и протягивает упавшую сумку. — Ты в порядке? — Да, — говорит Джейн быстрее, чем успевает подумать и скорее забирает сумку из рук. — Я просто… Когда с лестницы падала, и голову, и ногу повредила. — Хорошо, — Питера этот ответ не устраивает, но он и не лезет дальше. Больно надо Джейн рассказывать что-то какому-то Паркеру. — То есть, плохо. Плохо, конечно, плохо. «Я имел в виду это, когда говорил о чем-то подозрительном, Дженни,» — она едва успевает прикусить язык, чтобы не прошипеть агрессивное «я не Дженни». Сидни Грасс бы такое еще поняла (вернее, посмотрела бы на Джейн глазами человека-а-я-говорила-что-ты-не-только-затылком-ударилась-но-и-всеми-важными-частями-головы), а одноклассник-ботаник-математик — нет. Однозначно, нет. — Я Питер Паркер, — зачем-то вдруг произносит он, когда Джейн заканчивает отряхивать колени и уже собирается идти дальше. — Мы, эм, учимся вместе. Джейн смотрит на Питера, внимательно разглядывая бегающие из стороны в стороны глазища, его рассеченную бровь, нелепую мягкую полуулыбочку, чувствует, как под гнетом пронзительного взгляда парень держится до конца. — Питер, я знаю имена своих одноклассников. Я Джейн Ричардсон, спасибо. — Да, точно. «Малышка, его пульс увеличивается. Что это за щенок, напомни, пожалуйста?» Джейн смеряет Питера благодарной улыбкой, поддернутой парой морщинок у глаз, как бы намекающей, что неловкий разговор на этом закончен, и парень может топать дальше. Но стоит только Джейн сделать шаг в сторону дома, привычным маршрутом, как Питер делает тоже самое, смотря на неё вопросительно. — Мне по пути, — комментирует он. «Он мне не нравится» — Мне тоже много чего не нравится… — шепчет Джейн, скрипя зубами. В висках покалывает, а сердце продолжает биться кувалдой по наковальне. Ветер поднимает в воздух первый желтый лист, и скользкое чувство боли расползается по венам. Может быть, это начало последнего школьного года дает о себе знать. — Как у тебя учеба? — Вопрос застает Джейн врасплох. Питер ждет, думая, что она не услышала или проигнорировала, но Джейн просто не в состоянии дать вразумительного ответа. — Чудесно, очевидно. Мечтаю взять факультативы у Уэйна, чтобы общаться с этим премилым мужчиной чаще раза в неделю. — Я думал он тебе не- Паркер осекается, пряча руки в карманы, когда видит, как ехидная улыбка расцветает на лице Джейн. — Это был сарказм. Я понял. Джейн мечтает продолжить идти в горделивом молчании, не обращая внимания ни на что. Сосредоточиться на человеческой составляющей жизни, что Джейн безуспешно пытается сохранить, вцепившись руками в то живое, обыкновенное, людское, что еще осталось внутри, как утопающий за спасательный круг. Ричардсон мечтает вернуться домой, дождаться с вечерней смены маму, позвать на ночевку Сидни, втроем посмотреть кино и упросить родителей не идти завтра на занятия. Но в глазах идущего в полуметре задумчивого Питера плещется столько живительной энергии, что она не может позволить себе произнести и слова злого в его сторону. — Ты уже готовишься к футбольному сезону? Пит мгновенно реагирует: — Конечно. Тренер Абрахамс не потерпит безделья. Да и мне понравился футбол … Он для активных людей. А … я активный человек? Джейн хрюкает от смеха, прикрывая рот рукой. — Паркер, тебе бы потренировать навыки самопрезентации, и цены тебе не будет. — Поэтому в кружок театралов меня не взяли. — Упущение с их стороны. Питер делает самый нелепый жест из возможных — поклон. — Спасибо! Она снова громко усмехается. Тревожные мысли чуть-чуть отступают, и это приятное ощущение воцарившейся тишины в голове липким медовым слоем растекается по венам. — Меня пугает Нина Ромель, и я подумываю правда записать к Уэйну, чтобы не попасться под её удар, — Джейн решает, что это неплохой момент, чтобы чуть-чуть пооткровенничать. Сентябрьское небо легкой периной укрывает их плечи. Но ответный взгляд Питера на такое заявление кажется наполненным чистым ужасом. — Надеюсь, ты шутишь. Это даст ей повод станцевать на твоей могиле. — Ромель не такая страшная, — в защиту протестует Джейн, хотя и согласна с Питером, хоть руку на отсечение давай. — Даже тренер побаивается её, — хмыкает Паркер, пинает носком кеда камень с дороги и останавливается на развилке, — мне — туда, домой, — палец тычет вправо, где через дорогу и светофор начинается район высоток и бульварных центров. — Ну тогда пока, одноклассник, — поджав губы, улыбается Джейн, и поворачивается на пятках. Дома её ждет какао на молоке, две пачки чипсов и три часа неотсмотренных серий «Американской Истории Ужасов». И гнусно усмехающийся симбиот где-то под кожей, разумеется.***
Во вторник Питер появляется из неоткуда. Хочет Джейн того, или нет, но прилипала-мальчишка врезается в неё в коридоре и начинает таращиться, попутно собирая разбросанные учебники. — Што ты тут делаешь? — Спрашивает Джейн, пока затягивает волосы в хвост, взяв резинку в зубы. — В ограниченном пространстве всегда существует большой шанс встречи, — питеровские шоколадные глаза на секундочку озаряются смущенной улыбкой, и Джейн перестает злиться. Невозможно испытывать негативные эмоции к положительно настроенным людям, невозможно! Питер передает ей книги, на секунду дольше положенного держа их в руках, на что Джейн сильнее хмурит брови и вопросительно косится. — Да. Мне… туда. Пока, Джейн. — Питеровскую голову опять посещают какие-то только ему понятные мысли, поэтому, пару раз повернувшись на месте, он быстро отходит в сторону, но быстро сориентировавшись, идет в другую. Глядя Паркеру в спину, Джейн задается некоторыми вопросами, но никто, кроме Венома не узнает их. Это происходит и через два дня, в четверг. Джейн слишком громко смеется над шуткой ЭмДжей про собак, когда звенит звонок, и Паркер появляется в дверях кабинета, но спотыкается о порог и едва не летит лбом вперед, вовремя хватаясь руками за проём. Нед Лидс снисходительно закатывает глаза, а Флэш произносит феерично тупую шутку про опавший член (но всему классу этого становится достаточно, чтобы посмеяться). ЭмДжей устало закатывает глаза, и они переглядываются с Джейн такими до боли в поджилках сочувствующими глазами. — Это никогда не изменится… — говорит кто-то из них. Питер обходит ряды парт через самый крайний, хотя сидит по середине. Джейн же видит только влетающую следом Сидни Грасс, слишком счастливую, дурно улыбающуюся и распыляющую в воздух ауру розового настроения. Она налетает на Джейн и Мишель со спины, так зажимая их шеи в тисках объятий, что девушкам остается только протестующе замычать. Близкий контакт с людьми внезапно вызывает в Джейн дрожь и приступ холодных мурашек по лодыжкам. Она отстраняется, но приветливо (язвительно-остро) улыбается Сидни. — Что ты здесь делаешь, дитя природы? — Чересчур спокойно спрашивает Мишель, словно в эту же секунду теряя интерес. Вопрос скорее звучит для галочки, Джейн по глазам читает — ЭмДжейн не интересно. А вот ей самой становится до зуда в кулаках любопытно, почему её личный психолог заявился в кабинет математиков, в который зарекся не заходить даже под страхом смерти. — Алекс позвал меня на свидание, — улыбаясь от уха до уха, отвечает Сидни, мечтательно хлопая синими глазками. Джейн передергивает, и гримаса притворного отвращения сразу же отображается на лице. — Не делай такое лицо. Никогда. — Угрожающе шипит Грасс. — Ну это же Пенброк! — В оправдание Джейн хватается рукой за сердце. От произношения фамилии внутри что-то переворачивается, и Ричардсон словно накрывает ледяной волной. С именем Алекса Пенброка за последний месяц стало ассоциироваться слишком много неприятных (отвратительных до самых поджилок) воспоминаний. Нашептывающий голос в разуме, как пример. Алекс Пенброк был бывшим парнем Сидни, и их отношения с удивительной скоростью то начинались снова, то сходили на нет. Когда в августе, в ту самую злополучную пятницу в жизни Джейн, она праздновала свой семнадцатый день рождения, именно Пенброк был тем человеком, кто услужливо предложил свой дом как территорию разгрома. Сидни говорила, что он надеялся на благодарственный секс (Джейн всё еще надеется, что Сидни имела в виду себя, а не их двоих). Но, какая незадача, именинница и её лучшая подруга в самый разгар вечеринки сбежали купаться в заливе. Джейн так надолго уходит в воспоминания, что Грасс приходится щелкать пальцами. — Говорю, что «нет» ему сказала, подружка. Ричардсон складывает руки в молельном жесте и благодарит Бога.***
На ночной улице хорошо и спокойно дышать. Джейн сохраняет ровный ритм дыхания, пока пытается собраться с мыслями. В школе на неё словно обрушивается шквал новых ощущений и запахов, с которыми тело не может справиться. Люди мельтешат не просто обрывочными образами, они, словно в пленочном кино, появляются и исчезают за долю секунды. Своё состояние Джейн может сравнить только с сильным алкогольным опьянением. «Ночь так прекрасна, когда ты рядом со мной» — А еще он. Каждую минуту каждого гребанного часа Джейн не чувствует себя в безопасности, потому что чёрная разумная субстанция поглотила её тело. — «О, дорогая, когда я захочу поглотить твоё тело, от тебя не останется и кучки костей» — Так сделай это, — хмыкает Джейн, заворачивая за следующий угол. В шортах становится немного прохладно бегать, но температура — последнее, что сейчас волнует Джейн. Скоро её вечерние пробежки придется оставить до лучших весенних времен, потому что мама волнуется. Слишком темно становится. — Давай, съешь меня. «Ах-хах, какая ты хитрая маленькая лисичка. Съесть тебя — дело секундное, а я еще не насладился всеми прелестями» — Как это мерзко … «Поговорим об еще более мерзких вещах. Кровь из твоей матки — это нормально?» — Голос на мгновение теряет былую уверенность, и Джейн прыскает от смеха. Коленки начинают немного дрожать от усталости, но она не сбавляет ритма, продолжая свой путь. — Месячные? Ты живешь в моем теле и не знаешь, что такое месячные? «У Эдди такого не было. Да у Эдди и вагины то не было, пупсик, если быть честным». Джейн слегка передергивает, когда она представляет себе какого-то Эдди без вагины. Выровнив дыхание, продолжает бежать, поворачивая на следующую улицу. «Да-да, он был тем еще клоуном, посмеяться было над чем» — Веном шутит? Неважно. Джейн смотрит на небо впереди. В районах, типа Квинса, где она и живет, звезды светят чуть ярче, чем в эпицентре мирового зла — Нью-Йорке, где высотки на каждом шагу, а из каждого окна светят лапмы. Джейн наслаждается видом, пока может. Пока сердце живо и трепетно дрожит в груди, отдаваясь звоном в ушах. «Что за дурная привычка бегать? Ты тратишь силы на пустоту». Джейн рычит от злости, поворачивая в следующий переулок. — А мне может нравится тебя злить? «Моя крошка с характером» — Веном выбивает её правую коленку, и Джейн едва не падает, но черный вектор ловит за плечи, не давай коснуться жесткого асфальта, — будь внимательнее». — Иди ты нахуй. Смех Венома кажется разливающимся по ушам жидким металлом.***
Мистер Хэррингтон — прекрасный учитель. Человек с большой буквы. Джейн всей душой и сердцем лелеет его активистское участие в жизни каждого из школьников, а его упорство и доброта оставляют внутри неизгладимый след. Но сейчас лекция Хэррингтона не идет. Голова ватная и мягкая, и так хочется просто провалиться сквозь время и пространство, оказаться в лавандовой кроватке и сладко сопеть. Магнитное поле — смертельно скучная тема. Джейн пробегается взглядом по темноту классу — свет выключен, пока на проекторе отображается видео-лекция — и видит два десятка скучающим лиц. ЭмДжей улыбается ей одним уголком губ — тоже чувствует бессмысленность. Сидни — по правую руку, так близко и так далеко — основательно засела в нескончаемой переписке, не поднимая головы и игнорируя весь мир. Наверное, пишет Люку, что Джейн согласна пойти на свидание в скейтпарк. — …то увидите, что они входят в Землю в районе северного географического полюса у канадских берегов Северного Ледовитого океана, — чеканит полумертвый голос диктора, когда дверь кабинета распахивается. Голова Джейн соскальзывает с руки, на которую она опиралась щекой. Нина Ромель — угрюмая маленькая партизанка — смеряет класс взглядом-хлыстом, прежде чем натыкается взглядом на Джейн. — Простите, мистер Хэррингтон, могу я забрать Ричардсон в спортзал? «Какая миловидная овечка» — шепчет Веном, довольно облизывая клыки. Джейн может только догадываться, но она уже неплохо распознает его эмоции по тону голоса. Вся её надежда — на мистере Хэррингтоне, прекрасном учителе, человеке с больш… — Да-да, конечно, мисс Ричардсон, вы можете идти. Домашнее задание вам сообщат. Предатель. Джейн собирает вещи с напускным напряженным спокойствием. Перед выходом стреляет в Сидни взглядом, умаляющим о помощи, но та в своем мире. Нина — Ричардсон всё еще её любит — смотрит недовольно, рыжие брови сведены, губы поджаты, когда они выходят в пустой коридор. Ни свидетелей, ни защиты. Даже Веном не спасет, Джейн уверена. Но недовольство Нины Ромель — это палка о двух концах. — Почему ты еще не записалась? — И тебе привет, я тоже очень соскучилась за летние каникулы, — Джейн широко улыбается. — Не паясничай, Ричардсон, — режет Нина, складывая руки на груди, — тренер Абрахамс принес мне сегодня ранние списки команд. И я почему-то не увидела ни одну «Джейн Кейтлин Ричардсон». — Ты даже мое второе имя знаешь, так приятно. Нина распаляется еще сильнее — это явственно чувствуется по энергетике напряженного заряженного воздуха вокруг её тела. Джейн шестым чувством ощупывает чужие эмоции, и это всё еще немного пугает. — А ты не думала, что я… Например, не захочу возвращаться к черлиденгу? — Джейн искренне пытается противостоять. Но Ромель сравнивает её с землей таким тяжелым проникновенным взглядом, что выбора уже, оказывается, и нет. — Ну нет, так нет, идем записываться. Что-то наподобие улыбки даже прорезается на лице рыжей коротышки. Джейн доставляет капельку самодовольства их разница в росте — хоть так она чувствует преимущество. Пока поднимаются на второй этаж, Джейн считает ступеньки, только бы лишний раз не произнести и звука. Она не боится Нину, нет, но дело в каком-то чреватом последствиями, вкрапленном под кожу чувстве уважения. Ромель — сильная и важная, она самолично занимается группой поддержки и искренне верит, что победы школьных команд по футболу, лакроссу, регби и американскому футболу — это её личная заслуга. У Нины всё всегда под контролем, и если хоть один элемент системы выбивается — из-под земли достанет. Или с урока физики. — Мне нужно, чтобы ты снова замыкала левую колонну, как тренировались в прошлом году. Каждый вторник и пятница — тренировки. — Всё, что угодно для любимой Нины Ромель, — на шумном выдохе произносит Джейн, когда та открывает дверь спортзала и жестом головы приказывает идти. Такой ответ Нину вполне устраивает.***
Джейн пытается усидеться в комнате, вонзаясь пальцами в одеяло, как в спасательный круг. Голова не помнит, как Джейн бежала домой, спотыкаясь и падая на каждом углу, как тело начало противно зудеть и чесаться, а потом хлестко болеть на последнем уроке цифровой безопасности. Ричардсон изо всех сил старается сдержать себя и не закричать. Голос дрожит, и тело готово вот-вот заскулить от страха, но по венам растекается нечто большее, чем ужас, — кровавая ярость. И ярость эта не была всю жизнь спрятана где-то в потемках живой души, покорно ожидая своего часа. Это чувство оказывается новоявленным, просочившимся сквозь пальцы утопающего. Это чувство тонкой леской прорывает кожу, подползая к сердцу, и с чувством бьет в самую середину. Джейн горит, жжение по всему телу шпарит конечности, словно её мешком кидают с корабля на каменистый берег. Берег. Берег черной воды. Глубоководный залив, где душа Джейн потонула, разрешив разделить тело на двоих с монстром-симбиотом. Веном улыбается ехидно. Хищно. Он лишь наблюдает. Его склизкое лицо — морда, пасть — так близко, что Джейн чувствует запах слюней на кольях-зубах. — Мой милый, очаровательный дружок, — тон мягок. Джейн не впервой слышит этот голос в физическом пространстве, а не только глубоко внутри себя, но всё равно вздрагивает. — Нам с тобой пора немного поразвлекаться. Повеселиться. — В голосе и появившемся кончике языка Джейн чувствует двусмысленность и молится Богу. — Чего ты хочешь от меня…? — Её лоб покрывается испариной. Блондинистые волосы мокрые от пота. Веном наблюдает, как хищная гиена, готовящаяся прыгнуть из-за куста. — Я хочу есть, Джейн. И если тебе не нравится, что я замыслил укусить сладкий бочок твоей великолепной мамы, нам придется выйти на охоту. Джейн прислоняется головой к стене. Пытается дышать глубоко и ровно. Истерия захватывает тело ударной волной — прорывает себе путь от кончиков волос до пяток. Ей холодно и жарко. Ей хочется разорвать на части что-то. Или кого-то. И Джейн уже не в состоянии уловить, её это желания или инородного хозяина тела. — Какой же ты мерзкий тип, — шепчет она, стуча зубами от гнева. Но её тело уже согласно на всё, потому что в тот самый момент, когда в кровь попали черные лейкоциты, они с Веномом разделили одно желание на двоих — чувство могущества. И хотя Джейн еще не готова рациональной частью себя согласиться с этим, её чувственное нутро готово рваться вперед. Она закрывает глаза. Чтобы открыть и больше никогда не вернуться к прежней Джейн. — Поверь, малыш, мы с тобой на одной волне, — это последние слова, которые Джейн слышит осмысленно, прежде чем ядовито субстанция покроет тело черным непробиваемым слоем тьмы. Она медленно опускается на дно зловещего шепота своего второго «Я». А потом Веном выпрыгивает в окно, и Нью-Йорк сотрясается от ужаса.***
На следующий день по школе разносится волна боязливых слушков. Питер мрачнее тучи, когда несет поднос с обедом к столику. Нед — не читающая новости румяная голова — встречает его улыбкой, что быстро тухнет, стоит только увидеть сведенные к переносице питеровские брови. — Ты че такой грустный? — Ты слышал, что вчера ночью произошло? Питер кривовато садится, немного поскальзываясь на разлитом на полу соке, и глядит в стол несколько секунд, собирая мысли в кучку. Нед нетерпелив — он тыкает в Паркера пальцем и строит вопросительные глазки. — Ну? — Вчера в центральном районе Квинса было съедено заживо семь вооруженных грабителей. В-в музее современных искусств. Питер проговаривает и замолкает. Питер в ужасе. В панике. Он не представляет себе, что такое только что произнес, и как отказаться от вылетевших изо рта слов. Чутье волной мурашек проходится по рукам и шее, вверх-вниз, заставляя его снова и снова вздрагивать. Он проебался и очень зол на себя. Он не успел ничего не сделать. Первый перехваченный рапорт полицейского сигнала — и Паук уже мчался по улицам. Но он не рассчитывал увидеть то, что увидел. Он бы продал душу Дьяволу, лишь бы забыться. Хотел даже украсть у Мэй бутылку текиллы, но чувство ответственности сыграло свою роль. Это было так обыденно, всё казалось так просто — охрана позвонила в службу спасения, вызвала подкрепление. Паук был близко, уже чувствовал в носу запах невыпущенных пуль, когда реальность ударила в лоб. Когда из окна, сверкая в подственной огнями ночи выбрала гигантская черная женская тень. Гибкое мышечное тело, состоящее из лоскутов инородного черного вещества. Свирепое и абсолютно хищное, оно спрыгнуло с восьмого этажа и растворилось среди деревьев, а потом — гражданских зевак, прибывших из-за шума полиции. Питер помогал вытаскивать раненое тело охранника Боба — пузатого мужичка, на которого упала колонна — параллельно сканируя помещения музея на наличия следов. Боб не был в состоянии говорить или здраво мыслить, но его напарник Джереми схватил Паука за плечо и говорил с выпученными глазами обо всём, что видел. — Это была черная баба-монстр. С вот такими клыками! — большим и указательным пальцем показал он, — Сначала это было какие-то мужики. Мужики с ружьями, эстеты ебаные! Хотели украсть картины и цацки и продать. На нас с Бобби пистолеты наводили! — Что с ними произошло? Вы сможете дать показания? — Нетерпеливо вмешался полицейский. — Это хуйня огромная их сожрала. Не подавившись! Тогда Паук ужаснулся. Он до последнего момента не хотел верить, что лужи крови, ошметки тел и разорванная до обрывков черная броня были не музейными инсоляциями. Но выставочный зал походил на хоррор-комнату в квесте больше, чем на живую действительность. — Питс? Питер вздрагивает, когда Нед в очередной раз толкает его плечо. — Ты серьезно насчет новостей? Случилось то че, нормально объясни. — Бойня, — с недовольным сожалением чеканит Питер, закусывая изнутри щеку. Он погружается в глубокий омут размышлений и рассерженности по отношению к самому себе. Волны мурашек начинают сильнее щипать кожу, задевать коготками нервы, и Паркер вынуждено отвлекается от рыбного супа, оглядывая гудящую столовую. Старшая школа Мидтауна во всей своей красе прежде не вызывала в его тело столько чувства трепета, и Пит с еще большим энтузиазмом смотрит по сторонам. Его голову велением свыше поворачивает в сторону главных дверей, где, окруженная группой поддержки, стоит заливающаяся смехом Джейн Ричардсон.