***
Джейн ненавидит больницы. Она сидит, залезши на кресло с ногами и гудит, как старая дворовая кошка. Больница всегда ассоциируется с болью — физической (поломанный палец правой ноги или вывернутый в узел позвоночник), если вам повезло, или с психологической (сестра попала в аварию, а отец на грани жизни и смерти лежит под капельницей), если вы у судьбы не в любимчиках. Когда Джейн ломает конечности, она не ноет о боли больше положенных минут, потому что физическая боль остается с ней ненадолго. Маргарет заходит в палату со слегка сморщенными бровями и красными венками в белках заспанных глаз. В заключении пишут «отравление». Закрывают медицинскую карту, прописывают лекарства и настоятельно просят не задерживать очередь. Уколы обезболивающего продолжают противно ныть и воспаляться, тело словно отвергает любую помощь из вне, а капсулы антибиотиков встают поперёк горла. Страшно ли Джейн? Да. Она лежит на спине, запрокинув ноги на стену и задумчиво чешет подбородок. Дома, в отличие от стерильной, дурно пахнущей спиртом и другими людьми больницы, дышится комфортно. Не так, как на улице, но приятно и по-родному. Наверное, вечер пятницы — тот самый переломный момент, когда Джейн окончательно понимает, что купаться в заливе было дурной идеей. Как это повлияет на их дружбу с Сидни Грасс, остается гадать. В одном Джейн уверена наверняка — она не знает, как дожить до начала учебного года. Сид, 22:13: Дженни, прости меня Прости прости прости Как ты себя чувствуешь? Хуйня вопрос, знаю что плохо Может тебе что то привезти???? Позвони как будет лучше: (((( Сидни пишет примерно по пять раз на дню, но у Джейн так болят глаза, что она с трудом может фокусироваться на статических предметах в комнате, не говоря уже о дисплее телефона. Подружка, люблю тебя, — приходит последнее сообщение в час ночи, и Джейн слабо улыбается, проваливаясь в очередной длинный и глубокий сон. Сначала это бабочки — золотые, переливающиеся, потом пауки — красно-синие, маленькие, нападающие целым строем из-за спины. А потом всё резко меняется с ног на голову, картинка комкается листком бумаги, и во мгле черноты Джейн приходит образ глади мутного пляжа. Прежде спокойные воды начинают колыхаться — поднимается ветер, небо затягивают угрюмые серые тучи. Джейн стоит ногами в холодном песке и, не имея сил сопротивляться, ступает вперед, чувствуя кожей голых ступней леденящий мороз волны. Вода медленно поглощает всё её тело, податливое и слабое, готовое погрузиться на дно. Там, среди мутноты и глины, пепла и гари, окрашивающих воду большим чёрным пятном, Джейн видит два ярких белых глаза.***
— Я хочу есть, — первое, что произносит Джейн, едва разлепив глаза через два дня рано утром. Для Маргарет это становится признаком надежды — она всегда говорила, что когда появляется аппетит, человек выздоравливает. Когда Джейн заканчивает есть третью тарелку рисовой каши, заедая её оставшимся в доме беконом и банкой йогурта, Маргарет смотрит на дочь несколько удивленно. — Ты хорошо себя чувствуешь? Джейн замирает с послезней занесенной ко рту ложкой в воздухе и смотрит на маму самым выразительным взглядом, на который способна. — Мне кажется, я будто ем первый раз в жизни. В это утро она не проснулась, она вскочила с постели, воровато оглядываясь по сторонам, словно не узнавая собственную комнату. Острое чувство голода заставило проснуться моментально. Оно притупило все остальные — тело казалось легким и податливым, потому что в голове пульсировала одна только мысль: еда, еда, еда. Тело требовало пиши. Так сильно, что Джейн едва не напоролась на шкаф, пока летела вниз по лестницы, случайно удержав на месте стеклянный столик с вазой. — Может быть, у тебя глисты? — задумчиво произносит Маргарет, почесывая подбородок, когда Джейн осушает флакон воды за раз. — Острица или Свиной цепень? — Мам! — Может, пропить таблетки, пока не поздно? Джейн пробивает холодным потом, а бутылка чуть не выпадает из рук. — Только не таблетки. Меня стошнило от них в прошлый раз. — Она неприятно ежится от воспоминаний. — Отравление. Доктор Паул же сказал, отравление. Со мной всё будет хорошо. Маргарет устало качает головой и, прежде чем выйти, тихо произносит себе под нос: — Это потому что нельзя пить дешевую водку и яблочный пунш вместе. Джейн давится лимонной водой и смеется.***
Ровно две недели Джейн метается из стороны в сторону. Внутри словно пробуждается зверь, охочий до её крови. Джейн каждый раз чудится, что вот-вот станет лучше, но в следующий момент она спотыкается на ватных ногах о ступеньки и летит вниз, не чувствуя конечностей. Тело покрывается синяками и ссадинами, но… — Почему так быстро заживает? — Сидни изумленно разглядывает локоть Ричардсон, на котором еще вчера цвела лиловая гематома размером с ладонь. Сейчас же чистая и белая кожа заставляет их обеих удивленно переглядываться. — Я не знаю, — признается Джейн, откусывая кусок яблочного рулета, — мне кажется, я тогда утонула в заливе, а всё, что происходит сейчас — это игры мертвого разума. Грасс виновато закусывает тонкую губу, притупляя задумчивый взгляд в пол. — Ты рассказала тёте Маргарет? — Маме? Шутишь? Я сказала, что нахлебалась воды в бассейне у Пенброка. Меня неделю назад еще выворачивало наизнанку, а если она узнает про пирс, поверь, всё происходящее в последнее время покажется мне отдыхом в лечебном санатории. Как только Джейн зашла в дом Сидни — место, которое знала, как свои пять пальцев — спустя почти месяц отсутствия, замерла от ударившего в нос запаха. Кучи запахов, доносящихся со всех стороны, пробуждающих внутри странное чувство, которое Джейн не могла описать. — Что с тобой? — Спросила Сид, когда врезалась в спину замервшей на месте подруги. — Я понимаю, ремонт сделали небольшой, коробки не разобрали, но не узнать мой дом ты не можешь. — Я не… — Джейн осеклась, прикрывая глаза. Снова оно — едкий голод и жажда заскребли когтями по желудку и горлу. — Что у тебя есть из еды? — Спросила она, подавляя грудное рычание. Так они и оказались на диване в небольшой гостиной. Свесившись вниз головой, Джейн пустыми глазами смотрела на книжную полку и выключенный телевизор, пока Сидни продолжала копаться в телефоне, неприятно стуча длинными ногтями по монитору. — Что сказал Алекс, когда мы ушли? — Пенброк то? — Грасс смотрит на Джейн с легкой успешкой на губах. — А что он скажет? Я повязала мальчика по рукам и ногам. Мне кажется, никто и не заметил тогда, что мы ушли. Ты вообще помнишь, какая Нина Ромель пьяная была? — Пиздец, да, — Джейн хохочет в руку, — Эту коротышку вообще кто позвал? Что-то я не помню, чтобы на её дне рождения я хоть рюмку текилы выпила. — Ричардсон задумчиво чешет подбородок. — Ой, подождите-ка, я же не была её дне рождения. — Вот тебе и поднятие командного духа, — саркастически-измученно выдыхает Сидни и, немного поразмыслив, прыгает на место рядом с Джейн, копируя её позу. Джейн поворачивает голову. Её блондинистые волосы собирают всю пыль с пола, когда как коротенькие прядки на голове Грасс едва опускаются вниз. В комнате воцаряется тишина. Впервые за три недели Джейн чувствует себя мало-мальски хорошо. Но едва она успевает об этом подумать, блаженно прикрывая глаза, как в голове раздается тихое хриплое мурчание. «Дже-е-ейн,» — шепчет приторный голос, лаская слух. Джейн снова кричит.***
Голос приходит во снах — мужской, приторно-мускусный, немного резкий и совсем нечеловеческий. Голос хищника, оходчего до чьей-то жизни. Джейн с дикой неприязнью пытается отогнать от себя мысли, что она и есть добыча. Она — школьница из Куинса, выступающая в команде черлидерш и мечтающая надеть золотое платье на выпускной. Голос в голове обрушивается ударной волной на реальность совсем скоро. Преследует каждый шаг и следит за каждым нервным вздохом. У Джейн болят глаза — красные и воспаленные от нескончаемых слёз. — Что с тобой, что с тобой, что с тобой, — твердит она, как ману, глядя в зеркало, — что с тобой происходит… — Джейн проводит напряженными пяльцами по красным щекам, оставляя на коже багровые глубокие рубцы. «Маленькая испуганная крошка,» — медленный тягучий голос разливается как мёд. — Замолчи, — трепещет тело. «Невинный ребенок.» — Заткнись… — голос срывается и звенит. «Дженни Ричардсон,» — словно пробуя на длинный мягкий язык, произносит голос в голове, — «ты такой потрясающий субъект, что тебя даже съесть будет жалко» — Закрой свой рот! — на издыхании кричит Джейн, огромными глазами встречаясь со своим отражением в зеркале. Отражение в ответ улыбается, и у Джейн кружится голова. «Я бы вонзился зубами в твои почки. Такие молодые и вкусные. Оторвал бы каждую, начиная медленный отсчет, пока твое т-» — Кто ты, блядь, такой… — Ричардсон прикрывает глаза, касаясь дрожащими кончиками пальцев живота, груди, шеи. Из тела хочется вырваться, сорвать с себя кожу живьем, окунуться в кипящую воду, убить в себе любые признаки чужой жизни. «Прелестный кусочек пирожка, такая хрупкая и маленькая, такая беззащитная и совсем невинная перед злодеяниями этого большого и опасного мира.» Джейн бьет кулаком в кирпичную стену, вереща от боли. Голосовые связки рвутся одна за другой, тонкие кисти становятся лилово-красными, а пальцы немеют от повторяющейся назойливой и тупой боли. Джейн бьёт и бьёт, пока тело покрывает морозный пот, и внутри что-то переворачивается. Она сошла с ума, она потерялась на пороге взрослой жизни, от умерла — там, на дне залива, от переохлаждения и недостатка кислорода, а теперь страдает за грехи свои на втором кругу ада, лелея скромную надежду на счастливое вечное. Когда-нибудь. — Ты, — удар, — не, — удар, — сошла, — удар, — с ума! — Джейн хватается рукой за сердце, падая разбитыми коленями на асфальт. Слезы прожигают рваные раны на коже рук, когда она прижимает их к лицу, кровь пачкает щеки, сердце отбивает двухсотый удар за минуту, время плетью бьет в спину. «Я не дам тебе сойти с ума, малыш,» — что-то склизко-мягкое, теплое и скользкое Джейн медленно отрывает дрожащие руки от лица. — Что за… Чистые и целые пальцы блестят в свете тусклого фонарного столба.***
Джейн сбрасывает седьмой звонок от Сидни. С определенной переодичностью ей пишут и Джошуа, и Мик, и Франческа, и даже сворливая и грубоватая Нина, но с особым треском в груди Джейн блокирует только звонки от Сидни Грасс. — Почему бы тебе не сходить прогуляться? — Мама продолжает натирать тарелку, стоя у раковины, делать какую-то рутинную работу по дому. Она пытается не обращать внимание на то, что её дочь превращается в иссушенную мумию. Грубоко внутри, но это только хуже. — Нет, — вяло отвечает Джейн, едва шевеля губами. — Может быть сходим вместе за новыми вещами к школе? — Тарелка со скрежетом касается стола. — Мол открылся, — Нет, мам, я не хочу, — растягивая гласные и устало прикрывая глаза, шепчет Ричардсон младшая. — Можем съездить в центр в театр, или я могу купить билет тебе и Сидни, развеетесь перед учебой? — Голос Маргарет натяжно пытается выдать веселые беззаботные нотки. — Мам, пожалуйста, я не… Не сейчас. — Я хочу бежать по улице под проливным дождем и кричать, что есть мочи, а потом лететь с обрыва в воду, и будь что будет. «Ты такая смешная,» — фарфоровая кружка падает из рук Джейн. Она дрожит, глядя на разбросанные осколки.***
На улице Джейн чувствует себя немного более живым человеком, чем в стенах дома. И пусть прежде незаметные и тихие запахи теперь бьют по нервным окончаниям, а даже самые тусклые образы скрежут перед глазами ярким огнем, Джейн всё равно. Она заставит себя поверить, что мир всегда был благосклонен. Вечером пригород становился более уютным и спокойным. Массовая культура сделала из районов типа Куинса криминальное и нерегулироемое гетто, в котором правят парни со стволами и чёрные ниндзя в трико. В реальности всё было чуть проще: с пары десяток улиц, плавно переходящие в небоскребы домики, всегда ровный асфальт и приветливая бабушка-соседка. Джейн искренне надеется, что та не носит под юбкой револьвер. На улице человек перестает фокусироваться на собственных проблемах. Здесь, в диком мире, главная цель — это защита, а значит каждый ищет способ скрыть от других свои самые потаенные секретики. Джейн выбегает на ночную пробежку только с одной мыслью — сбросить на двадцать минут напряжение и окунуться в ночь. Мама никогда не одобряла такое, называла опасным, но разве они зря живут в мире полном ребят в цветном трико, чтобы никто не защищал тощую задницу Джейн? Теплый ветер приятно щекочет кожу лица. У Джейн от физической нагрузки щеки покрываются персиковым румянцем, а глаза начинают блестеть. Она бежит размеренно и ровно, невысоко приподнимая коленки и сохраняя дыхательный ритм — кардиоразминка, которую школьный врач назвал обязательной. Становится тихо. Непривычно спокойно и умиротворенно. Джейн на секунду дольше прикрывает глаза, наслаждаясь блаженством внутреннего уюта. Когда голова не наливается свинцом, глаза не краснеют, голод не съедает изнутри. В свете желтых фонарей, под весом черного неба, в вакууме ночной тишины слышится только трель сверчков и собственный ритм сердца. Джейн бежит вперед, не обращая внимания на плоский камешек в левом кроссовке, слишком туго затянутый шнур спортивных штанов и даже на липнущую челку. Она не чувствует дискомфорта, который бы обязательно доставил неудобств еще месяц назад. Она знает теперь, что такое настоящий дискомфорт. «Дже-ейн.» — Что ты хочешь от меня? — Джейн останавливается посреди дороги, опираясь руками на коленки и быстро дышит. — У меня раздвоение личности произошло? Я правда сошла с ума? «Ты молодая и сильная, приятная на ощупь и абсолютно здоровая. Эдди бы позавидовал с его пропитой печенкой и сгнившими легкими.» — Ты… Кто бы ты ни был, ты назвал меня слабой! — Истерично шебечет Джейн, вытирая тыльной стороной ладони лоб. «Ты была слабой.» — Что это значит? «Теперь тебя ждет столько веселья. Мы станем очень сильными, Дженни» Джейн недоверчиво и пугливо поднимает голову. Тело против воли аккуратно ступает к близстоящему автомобилю. Она пропускает несколько шумным вздохов и замирает, вне движения времени останавливается и сердце. Там, в чёрном отражении стекла, прямо как из глади чёрной воды, на неё смотрят два белых глаза, обрамленных рядом белых острых зубов. Такой величины, что Джейн и в кулаке не смогла бы сжать. Она издает невнятный тихий писк, но не двигается с места и смиренно глядит прямо в глаза своего отражения. Звериная пасть открывается. «Меня зовут Веном» — зубы смыкаются в подобии улыбки, а Джейн кажется, что во всём районе отключается свет.