Во-первых, хочу попросить у вас всех прощение за то, что новой главы так долго не было. Слишком много дел и слишком много работы навалилось, и я не был МОРАЛЬНО готов ко всему. ПЛАЧУ! Во-вторых, главы теперь будут выходить только тогда, когда будет вдохновение и позволять время, и если со вторым мы договорились, то первое ушло в отпуск и сказало, что не придет еще долгое время. Вот такие вот дела. Очень надеюсь на понимает с вашей стороны! Простите грешного Хэмелда! Приятного чтения, птенчики!
***
Краска грубыми мазками ложилась на холст. Губы сжаты в тонкую полоску, а в глазах плескался океан из злобы и детской неприкрытой обиды. Настроение рисовать хотя бы что-то, что не походило на обычную мазню ребенка кистью — не было. Хотелось закрасить холст черным или серым, смешать всё цвета, чтобы получилось то, что творилось в душе. И может быть, потом сжечь, как все те чувства, что пожирали изнутри. Было огромное желание кинуть в кого-нибудь железное ведерко с краской, поломать все кисти, что ему заботливо купила мать в одном из самых дорогих магазинах города и уйти под сопровождение матов учителя и «псих» со стороны сокурсников. Это даже немного настораживало и пугало. Разве можно было так сильно разозлиться из-за чего-то настолько банального, как свидание со своей девушкой?! Конечно же, нет! Его предупреждали, подготавливали к тому, что цель будет против связи! Говорили о том, что ничего не будет так просто! А он что? Махнул рукой на это, веря своим сказкам в то, что не может всё быть так сложно, как с Бёрром! Да только тогда вот он не учет, что не обладает и половиной природной обаятельности Лафа, а Александр Гамильтон на удивление туп в человеческих эмоциях! Но нет, он до последнего верит в свои секундные мысли в то, что Александр не мог оказаться натуралом! Стоило бы только посмотреть на эти лохматые волосы, в эти опухшие глаза, что явно не видели нормальных сон несколько ночей подряд, на эти помятые вещи. Да всё кричало о том, что парень как минимум не находится в серьезных отношениях или вообще имеет вторую половинку. Конечно, можно было сказать, что это обычное явление для студентов, кто не покладая рук работал для этого вуза и просто переволновался. Поэтому и не следил. Всё логично и просто, да сердце верить в логику отказывалось. Лоуренс вдыхает наполненный едким запахом растворителя и красок воздух. Мазки на холсте блеклые, оставляют после себя рваные линии, которые довольно грубо заканчиваются там, где всё еще виднелись линии грифеля карандаша. Первая картина, которая заставляет его сесть в углу своей старенькой комнаты и закурить сигарету, медленно перебирая струны на гитаре, напевая давно забытые слова песен. Такое состояние знающие люди бы назвали апатией. Безнадежность, печаль, отвращение к себе. А казалось, должен был получиться простой натюрморт. Цветы, ваза с простым узором, яблоки и красная неброская ткань, которая заменяла им фон. Джон опускает руки между ног, поднимает голову, вглядываясь в циферблат настенных часов. Еще несколько минут, и он сможет пройтись по заднему двору в попытках очистить свои мысли, чтобы те не мешали работать ему. Злость отступала, лишь оставляя горьковатый вкус обиды на кончике языка. Хотя, на что ему обижаться? Ему никто и ничего не обещал, да и шансы никто не давал. Ну, подумаешь, пьяный новый знакомый не сдержал язык за зубами и ляпнул пару фраз о том, что он мил для парня, что ему комфортно рядом с ним и что его улыбка заставляет сердце вытворять кульбиты! По пьяни, и от Бёрра подобное услышать в свой адрес можно было бы. И даже чего похлеще! Он ведь сам придумал, что-то себе и всё же. Где-то на дне сумки скомкано лежала записка Алекса с азбукой Морзе. Это казалось так по детски глупым, как те странные кодовые сообщения из символов, которые он когда-то составлял в начальной школе с друзьями. Тогда это было чем-то захватывающим, личным и настолько интригующим, что сердце билось сильнее, а глаза сверкали воодушевлением. Ведь понимали этот шифр только те, кому доверяешь, кому ты дорог и кто дорог тебе. А какие истории они придумывали каждый раз, когда писали новые записки?! А какого было счастье, что учительница не могла понять детские закарюльки о том, что кто-то нравится кому-то. Эта детская невинная шалость засела тогда в его сердце надолго, согревая его в более взрослой жизни. Лоуренс закрывает глаза, издавая тихий смешок. Насколько же нужно быть непробиваемым дураком, чтобы не понять шуточное выражение, но всё же он, как и обещал — сделал. Потратил на это свое время, хотя и мог потратить его на ту же девушку. Да и в эру, когда смартфоны правили миром информации, такое было варварством! Заставил вновь вернуться к тому моменту, с которого началась его любовь к неизвестному. Все же где-то внутри он оставался жадным ребенком. Когда в тишине раздается противный перезвон, по аудитории проносятся звуки умирающих китов. Кто-то не успел доделать картину, кто-то стонет от боли в пояснице, а кто-то просто хотел побыстрее прикончить свой обед. Лоуренс вздыхает и подтягивается, хмуро поглядывая на картину. Она все такая же блеклая, не имеющая привычного для него стиля, но всё же ему удалось спасти свою шкуру от неутешительного «неудовлетворительно» или «засунь себе свои каракули знаешь куда»? Суровые будни студентов-художников. Накрывая полотно тканью, Джон ставит его в остальную кучку первых работ их группы, засовывает кисти и краски в сумку и идет прочь на задний дворик, где его скорее всего уже ждут друзья. И он совсем не ошибается, когда подходя ближе к обеденной зоне, за одним из столов он видит компанию людей «зря мы так пили». — Утра вам, товарищи, хотя уже день, — с насмешкой в голосе проговорил художник, ехидно поглядывая в сторону страдающего от яркого солнечного света Бёрра. — Вижу, вы все живы и относительно здоровы, мои поздравления. — Очень не смешно, маленькая кудрявая ехидна! Люди страдают, умирают, а ты смеешься тут, мистер «у меня нет похмелья, а вы страдайте», — ворчливо отвечает ему Геркулес, прикладываясь головой к одной из колон. — Ты ужасный друг, Джон Лоуренс! — То, что я не страдаю от похмелья не делает меня злодеем для всех любителей хорошо выпить. Так, вы уже были на своих первых парах? — Я был не в состоянии даже рукой пошевелить, но наша староста нашла мой телефон и мне пришлось приехать к середине, — с великой грустью проговорил Герк, смотря на парочку. — А вот они явно облегчили себе задачу на это утро. — Между прочем, mon amis, я проспал даже звонки нашего Александра, что уж говорить про то, что Аарон просто отключил свое мобильное устройство сразу же. Мы просто не смогли проснуться, но сейчас у нас все шансы наверстать упущенное. — Или умереть, — хрипло добавил Бёрр к бодрому монологу Лафайета. В последний год у них не было шансов вот так вот посидеть и пообедать. Выбор места учебы, экзамены, работа, да и семейные дела попросту не давали шансов на то, чтобы с облегчением вздохнуть, так что в такие перерывы они пытались вздремнуть или занять свои руки тем, чего действительно хотели. И только сейчас, они поняли, как соскучились по этим сборам в стенах учебного заведения. Разговор из мрачного плавно перетек в шуточный, а затем и вовсе потерял всякие намеки на безысходность. Даже Лоуренс на минуты забыл о том, что произошло с ним утром, всё же ничего не бывает лучше, чем поедать свой ланч в кругу друзей, под их тупые шутки и бархатистый смех. — Что-то случилось? — Вопрос звучит, как гром средь ясного, а удивительно серьезный тон Бёрра заставляет дернуться. — Ты с того момента как пришел сюда делаешь вид, что всё хорошо. — Это из-за Александра? — Весьма быстро догадывается Лаф на что хмурится, явно не радуясь этой догадке. — Да, это из-за Алекса, — голос звучал непривычно тихо, словно на грани истерики, чуть дрожал. — Я утром позвал его к нам на обед, думал, что мы сможем провести время вместе, но как выяснилось — у него уже есть девушка и он пошел с ней на свидание в кафе. — … Так значит именно поэтому ты выглядишь так, словно увидел голого Геркулеса, что решил таки побриться? — С легкой насмешкой в голове проговорил Бёрр, встречая два кровожадных взгляда. — Да тише вы, я к тому, что разве ты собираешься отступать лишь по этой причине? Если у Гамильтона и есть девушка, то он встречается с ней явно не просто так по любви. Для начала хотя бы узнай побольше о ней, как зовут, чем занимается по жизни, оцени её потом и себя. Сделай выводы и жди. — Не хочу говорить это, но Аарон прав, — соглашается с тем Лафайет, мягко улыбаясь, словно отец. — Мне тоже пришлось отбивать этого дамского угодника из лап многих женщин. Главное не опускай руки и не позволяй своим неудовлетворительным мыслям заполнить твою дурную голову. Вряд ли человек, что имеет серьезные отношения пойдет с незнакомыми парнями в бар и напьется при этом ни разу не позвонив своей любви. — О, ну да, когда ты нажираешься, как последний алкаш американской Франции, так сразу стоит выключать телефоны и ждать твою тушу на пороге квартиры с битой в руках, — хмыкнул тому в ответ Бёрр, подпирая подбородок рукой. — Так что говори с ним уверенно, улыбайся больше и вот увидишь, он сам забудет о том, что есть кто-то кроме нашего веснушчатого солнышка. — Вы оба отвратительные родители, — подает голос Геркулес, кривя губы. — Если у вас будет ребенок, я сообщу во все станции, чтобы его у вас забрали, иначе он станет опасным для общества дон-жуаном. Напряженная атмосфера улетучивается, как и гримасы недовольных натуралов, даруя хоть какое-то облегчение и ненавязчивую свободу от нагнетающих мыслей. Они расходятся за несколько минут до звонка. Бёрр учился в отдаленном крыле, как и Герк, в отличие от Лафа и Лоуренса, которые шли медленно, разговаривая о сложностях жизни, иногда позволяя проскакивать подколкам. Сейчас всё было таким простым. Не зря говорят умные люди, что лучше сначала перегореть, а потом все обдумать, чем действовать на поводу у своих эмоций, особенно у ревности. Остальные пары идут как по маслу. Лекции были не сложными, но объемные и весьма проблематичные к восприятию, если ранее не ходил на курсы или в художественные кружки. Стили, эпохи. Все это Лоуренсу еще предстоит выучить, через боль и кровавый пот, ну, а сейчас ему просто хочется уткнуться лицом в подушку и полежать батоном часик другой. И когда он открывает дверь комнаты, уже готовый встретить морду лучшего недруга, как понимает, что один! У того еще были занятия, либо он таки решил нагрянуть в клуб, о котором трещала второкурсница с его факультета. И это даже к лучшему. Дверь закрывается на ключ, сумка с тетрадями летит к тумбе, а художественные принадлежности занимают свое место в изголовье кровати. Тишина, спокойствие и тихий стук в стену со стороны комнаты Алекса. Короткие перестуки складывается в незамысловатое «привет». Лоуренс нервно отстукивает ответное приветствие и улыбается искренней детской улыбкой. Тот слышал, как он пришел и решил поздороваться? Словно теплое мамино «добро пожаловать домой», после того как он переступал порог. Ему этого начинало не хватать, ведь никто больше не ждал его прихода, никто больше не будет готовить для него обед или ужин. Следующее, что отбивает собеседник по ту сторону стены «пойдем ужинать вместе в столовую?». И Джон теряется сразу же, сначала путаясь в буквах, а потом и в словах. Что-то идет не так, когда он отбивает совсем непонятный текст, а когда осознает свою ошибку, отстукивает тихое «да». И всё же с телефонами было куда легче! Не успевает он прийти в себя и перестать покрываться красными пятнами смущения, как в дверь стучат. На пороге стоял Алекс, он чуть улыбался, явно довольный таким удачным диалогом. — Прости, мне нужно было дать тебе хотя бы пятнадцать минут, — извиняющее тараторит Алекс, прикусывая губу. — Если хочешь, то я бы мог… — Нет-нет! Все отлично, — перебивает его сразу же Лоуренс, выходя из комнаты, закрывая за собой дверь. — К чему мне готовиться то? Это же обычная столовая, а не дорогие кафе или ресторан. Туда хоть в тапочках и пижаме иди, никто против не будет. — Впервые об этом слышу! Ты уже ходил туда? — Нет, но я хорошо общаюсь со старшекурсниками, чтобы познать достаточно историй, чтобы выжить в этом месте, — Джон смеется, идя по длинному коридору. — Кстати, как прошло твоё свидание? Сильно твоя девушка ругалась на тебя? Алекс морщится, отворачиваясь в сторону, явно не хотя говорить на эту тему, лишь выдает напряженное «все хорошо». Но в глаза больше не смотрит, да и вообще всячески избегает контакта и Лоуренса это действительно озадачивает, но потом даже радует. Всё же его друзья снова оказываются правы и придется потом их отблагодарить, снова. Расслабляется он лишь тогда, когда приходится выбирать, не без помощи Джона, свой ужин. Когда еда получена, оплачена и оценена в виде слюней во рту, они садятся за столик около окна. Едят медленно, иногда срываясь на бесполезный разговор, который заходят то в жанр траго-комедии, то перескакивает на вполне интересные рассуждение и теории о многих вещах. Они не замечают, как на улице стемнело, а в коридоры общежития походили на вполне типичные хоррорские «вот сейчас от туда выпрыгнет бяка и сожрет тебя». И это новая шутка находит себе место быть, пока они не добираются до своих комнат, где каждого ждет не очень приятный разговор, а на ночь обоюдное отстукивание «спокойной ночи». «И всё же… Сердце всегда будет верить в надежду.»