почва зыбка ошибка за ошибкой — вот и весь твой путь
Саске был подростком, у которого была цель, был запал. Пусть цели не всегда самые благородные, улыбки — не добрые, а скорее азартные ухмылки. Но Учиха жил и не позволял игнорировать себя, добиваясь своего, совершая поступки, пусть иногда вредящие… Но он жил. Любил бои, знал свое дело. Саске никогда не был особо эмоциональным, предпочитая вести себя сдержанно. Но он тоже был подростком, которому казалось, что весь мир — у его ног, что он тот, кто может все изменить. Вспоминая те времена, тот позор для их клана и для него самого, который он творил, казалось — кто будет улыбаться. Но Учиха еле заметно поднимает уголки губ, в память о той искре, которая когда-то в нём была. А что теперь, какую цель он преследует сейчас? Саске не знает — ведь это лишь абстрактные «защитить город и семью». И, наверное, очиститься от всех своих грехов, закрыв их благами, принесенными миру и родным.сначала ты станешь взрослым, а затем не встанешь с колен теперь ты сам себе друг ты сам себе круг бесконечный плен
Становиться взрослее сложно, но еще сложнее — быть взрослым. Всё в тебе оседает, утихомиривается, успокаивается. У тебя нет той жажды что-то изменить, что-то выкрикнуть. заявить миру о себе, сделать что-то неожиданное. Ты просто мирно работаешь день за днём, воспитываешь детей, прибираешься, ты больше не задумываешься о великом. Или даже о Великом, с большой буквы. Время идёт. И оно, в самом деле, не лечит. Боль в душе Саске не может уйти со временем, не может утихнуть. Некоторая боль не проходит, а лишь усиливается спустя годы. Только повзрослев, он понял, перед каким выбором стоял Итачи и старейшины, смог взвесить всё и всё обдумать. И от осознания того, что убийство клана было неизбежной необходимостью, не становится легче. Скорее, наоборот. С этим пришло ужасное осознание, одно из самых отвратительных и всепоглощающих — события, произошедшие в его жизни, вся эта боль и весь ужас — не зло одного человека. Это ужас, ужас поклонения государственной системе, слепой преданности, общечеловеческого безразличия. Все это — жестокая и беспощадная машина под названием жизнь. Учиха скучает по Итачи. Когда-нибудь, он расскажет об этом своей дочери. А пока, он просто смотрит на нее и думает, что она чем-то похожа на своего дядю. Он не может сказать, что любит Сараду, так, как мог бы. Она просто похожа на Итачи и на самого Саске и этим симпатизирует Учихе. Частично, ему жаль, что он не растил её. Вина гложет его — будучи рядом с Сакурой он сделает ей лишь хуже — напоминание о глупой подростковой ошибке. С другой стороны, работая вне Токио, он оставлял на нее маленькую Сараду. Но Харуно не одна. Учиха знает, что ей сердце давно принадлежит другому человеку, он даже видел его — мельком, выходящего из их дома. Ему, в самом деле, все равно, их отношения — браком их не назвать, ведь официально они и не обручены — всегда были очень фиктивными. А Сакура знает, что сердце, душа, разум Учихи — все принадлежит одному лишь Наруто. Болезненно играть в семью перед Сарадой. А что Наруто? У него ведь всё совсем по-другому. Так могло показаться. Но после вчерашней ночи он не пошел домой. Сказал, что не сможет смотреть Хинате в глаза.***
Они шли дальше по темной аллее, боясь даже взглянуть друг на друга. Идут молча — минуту, две. Наруто не выдерживает: — Я не могу так, теме. Эта работа гложет меня. Я подписываю приказы, но я не уверен в них, я не думаю, что делаю что-то лучше. Я не этого хотел. То, каким наивным я был… Даже удручает. Саске выдыхает с облегчением — он рад, что Узумаки смог сказать это и перестать притворяться, что все хорошо. Губы словно жгло от их мимолетного поцелуя и Учиха облизнул их. — Давай всё же напьемся. Как раньше, в университете? У меня в кабинете есть заначка неплохого виски. Саске хочется сказать: «Напивался только ты», но он кивает. Наруто смотрит на него с опаской. Как же больно… В кабинете повсюду фотографии его детей — на доске с информацией, на столиках, комодах, стенах. Весь стол заставлен рамками. И лишь в укромном уголке фото группы с университета, сделанное в один из первых учебных дней. Узумаки достает из одного из ящиков стола бутылку, разливает её содержимое по пластиковым стаканчикам для воды. Стопка за стопкой затуманивался разум. Наруто встал, пошатнувшись, оперся на плечо Саске — кажется, шел делать ловушку для Шикамару. Запнулся о несчастную стопку бумаги и чуть не полетел вниз носом, к счастью, на Учиху не так сильно действовал алкоголь — кое-как среагировав, он ухватил его за руку, потянув на себя. Наруто всё же рухнул — но более удачно и не вперед лицом. И оказался в паре сантиметров от Саске. Хотелось попробовать эти губы — последний раз. Еще хотя бы раз. Когда-то давно они бесконечно много целовались. Учиха, кажется, разделял это желание. Он грубо взял Узумаки за подбородок и притянул к себе, впившись жадным поцелуем. Он не умел бережно, никогда. Но эта страсть — то, чего так не хватало с Хинатой, теперь может быть восполнена. Поцелуй за поцелуем, они медленно переходят на шею, ниже и ниже. Саске все также невозможно препятствовать. И вот, Наруто уже вжимается всем телом. А Учиха целует, целует, расстёгивает рубашку, стягивает вниз, дыхания уже не хватает. Они разрывают поцелуй, пытаясь отдышаться. Учиха ложится на ковер и утягивает Наруто, лежащего сверху, за собой. Потом подминает его под себя, кусает шею, зализывает укусы. У Узумаки всегда будет сносить от этого крышу. Та, энергия, что хранится в сдержанном Учихе, выплёскивается через край во время секса. Наруто не может привыкнуть к этой резкости, и потому - каждый раз всегда был как первый.***
Сейчас Наруто мирно спал на диване, укрытый плащом Учихи. Саске, по пояс голый, пил кофе. Солнце только вставало. И ни одного облака не было на небе.