Помоги поверить

      -Не дай вам Бог, когда-нибудь встать у меня на пути.       Эти слова звучали в ушах, стоило Николаю только подумать о Яков Петровиче. Еще тогда в Диканьке, Гоголь решил, что сделает все от себя зависящее, чтобы не пересекаться боле с предавшим его человеком. Ушел из третьего отделения, сменил квартиру и начал писать. Писал запойно, непрестанно следуя за мыслью, боясь упустить нужные слова.       Над ухом привычно ворчал Яким, уговаривая своего барина прерваться на сон или еду.       -Как дите малое ей-богу! –убирая беспорядок в комнате, причитал слуга. – Хоть бы вышли куда, на людей посмотрели. Вас Александр Сергеевич, который раз зовет на бал. Сходили бы развеялись, а я бы прибрал спокойно тут, а то стоите над душой как ворон на кресте на кладбище! И бледны более обычного…       -Все, Яким, я понял, - устав от причитаний остановил слугу Николай. – Подай одеться и экипаж.       -Опять черное это ваше!       -Яким! Крымские татары. Денег теперь у меня в достатке, так что выкуплю.       -Ну и…Бог с вами, – махнул рукой слуга.              Балы, как и все возможные приемы, Николай не особо любил, но по долгу своего изменившегося положения, был обязан время от времени на них присутствовать, дабы не прослыть отшельником и затворником.       Еще утром Пушкин прислал приглашение в дом А*вых, так что найти друга не составляло труда. Александр Сергеевич легко очаровывал каждого, с кем имел знакомство и кому был представлен. Мнение его как народного поэта и писателя было далеко не последним, а потому после восторженного отзыва Пушкина о первом сборнике Гоголя, Николай был удостоен чести быть приглашенным во многие дома, чем редко и не без удовольствия пользовался хотя бы для того, чтобы сбежать от ворчания Якима.       Поприветствовав хозяев дома и своих многочисленных знакомых, приобретенных за последние три года, Николай теперь отдыхал от общества на балконе с бокалом вина в руке, к которому изредка прикладывался, с удовольствием смакуя напиток.       Шум смеха, горячих споров, шепота сплетен, деловых разговоров и дружеских бесед остался там за закрытыми дверями.       Наслаждаясь своим уединением, Николай пропустил момент когда в его убежище появилась еще одна персона.       -Вечер добрый, Николай Васильевич.       Николай застыл на месте, пытаясь осознать тот факт, что человек, с которым он надеялся никогда не пересекаться, в данную минуту стоиту него за спиной и обращается к нему как к старому другу. В последнем Гоголю виделась насмешка, учитывая, как они распрощались.       Не дай вам Бог встать у меня на пути.       -Добрый, Яков Петрович.       -Вижу вас можно поздравить с успехом.       Отвечать Гоголь не стал, потому, как не был уверен, вопрос ли это был вообще. Между тем Гуро уже стоял рядом, опираясь руками на каменные перила. Соблазн оглянуться на собеседника был велик, но Гоголь продолжал упрямо смотреть перед собой, через силу любуясь видами ночного Петербурга. Молчание затягивалось, но сил развернуться и уйти не было, к тому же это сильно смахивало на побег, а выглядеть трусом в глазах своего неприятеля Николаю не хотелось.       -Не получится видно у нас с вами светского разговора, Николай Васильевич, –и снова утверждение. –Тогда спрошу прямо. Сняться ли вам еще те чудные сны?       Тут Гоголь не выдержал, покосившись на собеседника. Не шутит ли он? Назвать чудными сны о покойниках и нечисти, полные крови и прочих ужасов мог только Гуро.       -Не так редко как хотелось бы.       -Замечательно! В таком случае мне понадобится ваша помощь.       -С чего вы взяли, что я соглашусь?       -Вы, Николай Васильевич, необычайно…мягкий человек. И душа ваша терпеть не может страданий других людей. Вот друг ваш, Александр Сергеевич – повеса, игрок, довольно горячный молодой человек. Вполне может быть убит на дуэли. Или Михаил Юрьевич, еще один блистательный молодой поэт. Может быть призван на Кавказ для службы, где его найдет шальная пуля горца. Или вы Николай Васильевич, со своими видениями можете угодить в желтый дом. Могу только представить, каким ударом это станет для вашей матушки.       Внутри все похолодело. Не станет же Яков Петрович в самом деле… А вдруг не пустые угрозы?       -Вы просите меня о помощи и тут же угрожаете благополучию и безопасности близких мне людей. Вы еще хуже, чем я думал о вас. Довериться вам было ошибкой, которую я больше не повторю.       -Не драматизируйте, Николай Васильевич. Помните, что я сказал вам в нашу последнюю встречу?       -Не вставать у вас на пути.       -И это тоже, конечно. Но так же я сказал, что вы мне глубоко симпатичны. С тех пор ничего не изменилось.       Внезапно вид ночного города растерял всю прелесть. Желание повернуться к следователю, заглянуть в глаза, удостовериться в том, что тот не врет, оказалось так велико, что сил противостоять порыву оставалось все меньше.       -Яков Петрович…, - Гоголь,наконец, посмотрел на него, но продолжить так и не смог.       Стоящий перед ним человек был одновременно знаком и не знаком писателю. Не было больше морщинок вокруг глаз, глубокие складки возле рта стали меньше, делая лицо менее суровым, исчезла седина в висках. Тем не менее, помолодевшему следователю никак нельзя было дать меньше сорока.       -Как такое возможно?       -Странный вопрос, учитывая прошлые события, – усмехнулся Гуро в своей привычной манере.       -Мария?       -Именно.       -И сколько же девушек вам пришлось ради этого погубить?       -Ну что вы, Николай Васильевич, -поморщился Гуро. – Метод Елизаветы Андреевны привлекал бы слишком много внимания. Есть куда более чистые способы.       Упоминание о Лизе отозвалось в сердце застарелой болью, которую Гоголю удалось подавить, загнав поглубже. О «чистоте» способа, которым был достигнут такой результат, Гоголь предпочитал не знать.       -Однако мы отвлеклись. Так как, Николай Васильевич, не откажете в помощи?       -Я уже дал вам свой ответ.       -Меня он совершенно не устраивает, так что подумайте еще.       Гуро буквально излучал недовольство. Видно не на такой результат рассчитывал. Вечер перестал быть приятным, оставшееся в бокале вино уже не хотелось смаковать, к нему вообще не хотелось прикасаться. Оставаться в доме А*вых для Гоголя более не представлялось возможным. Даже если Яков Петрович больше не подойдет к нему, находиться с ним в одной зале было бы для Николая затруднительно.       -Прощайте, Яков Петрович.       -До скорой встречи, Николай Васильевич.       Не оглядываясь, Гоголь спешно покинул сначала балкон, а затем и сам дом. Гуро видел как писатель прощается с хозяевами дома, вышедшими его проводить, и по тому как А*ва заламывала руки, наверно уговаривали его остаться еще ненадолго, но Николай оказался тверд в своем решении уехать. Поцеловав руку графине, и пожав руку графу, Гоголь сел в поданный экипаж. Расторопный кучер подстегнул лошадей, и карета тронулась, быстро исчезая из поля зрения. Гуро постоял еще какое-то время в восстановившейся тишине, задумчиво смотря в даль. Рядом с его рукой остался стоять бокал с недопитым вином. Правая рука потянулась к бокалу, медленно двигая его к краю парапета. Мгновение и бокал летит вниз, со звоном разлетаясь на осколки, но дослушать это мелодию уже некому, балкон пуст.              С того вечера прошло два дня. Но Николай, с головой погруженный в работу над новой пьесой, вовсе их не заметил. Со дня на день он готовился отнести рукопись в печать. Пушкин как раз посоветовал одно. Но владелец типографии при встрече, сославшись на излишнюю занятость, отказался принимать рукопись в печать.       -Николай Васильевич, поймите меня! Не могу взяться, обождите месяцок, как раз к апрелю и выйдет книжка ваша.       -Но Александр Сергеевич заверил меня…       -Александру Сергеевичу неудобно было отказать. Но ежели дело не терпит, то обратитесь в другое издательство, только думается мне, там до мая не возьмутся печатать. Знаю я творческих людей, только в печать возьмешь, как вы бежите с правками, и просите немедленно поменять то одно, то другое.       Посчитав разговор на этом законченным, типографщик ненавязчиво выпроводил Гоголя из своего кабинета. Расстроенному таким отношением, Николаю нестерпимо захотелось бросить исписанные листы в огонь, как делал уже не раз, однако сдержался. Черт с ним, месяц так месяц, благо есть над чем сейчас работать. Успокоив себя этим, Гоголь побрел домой. Но все его спокойствие улетучилось, стоило переступить порог кабинета. Неприятные мысли заносились в голове.       Вдруг тот господин не хотел иметь с ним дела из-за своего личного отношения к его творчеству? А когда подойдет срок, снова перенесет дату? Или это дело рук Гуро?       Почему-то Николай был уверен, что у следователя достаточно власти, чтобы чинить препятствия подобного рода. Думая об этом, Николай совершенно не мог сосредоточиться на повести. Неприятные мысли лезли в голову, отвлекая от дальнейшего сюжета. Промучившись весь день, но так и не написав ни строчки, Гоголь лег, отказавшись от ужина.              Всю ночь Николай вертится с боку на бок, встает и ходит из угла в угол, пробует писать, но все тщетно. Сна ни в одном глазу. Яким несколько раз заходит к нему,спрашивая, не надо ли чего? К трем часам ночи Николаю все же удается задремать, но сон этот настолько мрачный и выматывающий, что он просыпается в тревоге, с тяжелой головой и полностью без сил.       Снилось ему, что он секундант на дуэли Пушкина, снилось, как пытался отговорить друга стреляться с обидчиком, но тот оставался непреклонен. А когда Николаю все же удалось переубедить Пушкина, на месте другого дуэлянта уже стоял Гуро, наставив пистолет на поэта готовый выстрелить. Секундант считает до одного и Гуро спускает курок. Николай, что есть сил, отталкивает Пушкина в сторону, и судя по боли в груди, сам ловит предназначавшийся другу заряд. Гуро смотрит на него безразлично, губы его слегка изогнуты в улыбке.       Не дай вам Бог встать у меня на пути.       Николай падает, кровь толчками выходит из него, держать глаза открытыми все труднее.       Проснулся Гоголь, как из воды вынырнул, хватая ртом воздух. В теле неприятно отзывается фантомная боль. Николай потер грудь ладонью. Довольно неприятный сон, поселил в душе писателя смятение и тревогу, которые будут терзать своего обладателя не одну бессонную ночь.       Часы показывают девять утра, вот –вот зайдет точный как часы Яким, чтобы будить его. При появлении слуги, Николай замечает в руке у того депешу и пока Яким застилает постель, Гоголь читает присланное.       Пишет Наталья, просит приехать. Дойдя следующей строки, Гоголь чувствует слабость в руках.       Ранен. Пушкин ранен.       Не медля больше не секунды Гоголь накидывает прямо на ночную рубашку сюртук– авось никто не заметит –и велит подать экипаж.       -Да что случилось, барин? – недоумевает Яким такой спешке.       -Пушкин…ранен, – справляясь с последним элементом своего гардероба, выдыхает Гоголь.       Старый слуга, причитая и крестясь, спешит на улицу выполнять указание.       До дома Пушкина карета доехала быстро, или Николай, погруженный в свои мысли просто не заметил времени в дороге.       Влетев в прихожую, Гоголь сразу же направился в комнату друга, почему-то ему кажется, что он именно там. На кровати в окружении врача, жены и еще пары слуг, лежал вполне себе живой Пушкин, правда, с перебинтованным правым плечом.       -И Гоголь здесь! – с присущей, но не совсем уместной в данном случае, веселостью поприветствовал Николая поэт.       Врач недовольно покосился на Пушкина, выписал рецепт, приписал больному покой и удалился от беспокойного пациента прочь.       Пока Пушкину меняют повязку, Гоголь стоит в стороне, сосредоточив все свое внимание на книжном шкафу. Вид крови по-прежнему неприятен для него. Наташа подходит совсем не слышно, но Николай все равно чувствует ее близость.       -Как хорошо, что ты приехал, Коля. Я так испугалась, когда Сашу занесли в дом! Право не знала что делать. Было столько крови! –зажав рот ладонью, Наташа приглушила рыдания.       Гоголь не был силен в утешениях, единственное, как ему казалось, что он мог сделать – это обнять женщину пережившую такое потрясение. Поверх хрупкого женского плеча, Гоголь послал Пушкину взгляд полный укора и осуждения. Александр Сергеевич, кажется, понял, что пытался донести до него друг, и виновато потупил глаза.       -Наташенька, распорядись подать завтрак. Николай наверняка не завтракал, нам всем не помешает подкрепиться. К тому же меня сейчас будут отчитывать как малое дитя, не дай пострадать моей гордости еще больше, душа моя.       -И поделом! Коля, не жалейте его, может хоть вас послушает.       После того как Наташа оставила их наедине, Гоголь решил выдержать небольшую паузу, во время которой не единожды выслушал стенания Пушкина пеняющего на то что теперь не сможет писать, а Наташа не станет записывать за ним, дабы проучить.       -Одно меня расстраивает, не смогу теперь писать! А сколько мыслей, рифм крутится в голове! Это почти что пытка! Ну ты то понимаешь меня друг!?       -Понимаю, но тут поддерживаю твою жену. На кой черт тебе вздумалось стреляться!? И кто второй глупец? – Николаю важно было знать личность второго дуэлянта, как и то, насколько причастен ко всему этому был Гуро.       -Один господин. Часто играем за одним столом. А тут к нам подсел юнец играть и, ясное дело, проигрался в пух и прах. Ну, тот и начал требовать с мальчишки выигрыш. А откуда у того деньги? Я предложил записать долг на меня, мол, потом сочтемся. А этот дурак, вдруг кричать начал, мол, нечего заступничать, проиграл – пусть отдает или стреляется. Малолетка этот побледнел весь, да и принял вызов сдуру, пришлось вместо него, заступником вписаться. Вот так и случилась дуэль.       -Глупость какая! Вот потому я и не играю! – укорил поэта Гоголь. А внутри будто узел ослаб. Значит Яков Петрович здесь не причем.       В своем воображении Николай уже нарисовал себе, как залетает в кабинет к Гуро, бросает ему в лицо обвинения, презрев все его угрозы без тени страха и сомнений. Только, скорее всего придя в третье отделение, Николай был бы остановлен в приемной, спрошен о цели визита и оставлен ожидать, пока господин следователь освободится или же того и вовсе не окажется на месте. А писателю предложат записаться на другой день.       Убедившись, что произошедшее с Сашей не более чем недоразумение, хоть и опасное, Гоголь решил поговорить о более волнующем его деле.       -На днях я виделся с Гуро.       Пушкина от его слов встрепенулся, тревожа больную руку.       -Чего он хотел?       -Просил помощи в одном деле.       -Одном из этих?       -Думаю да.       -И ты вправду веришь, что ему вдруг понадобилась твоя помощь, спустя три года?       -Ни на секунду не поверил. – Но и отказаться не могу, - подумал Николай, но говорить ничего не стал. На пару минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, доносящимся из коридора.       -Я могу помочь, если хочешь. Хоть ты и не в братстве, я предлагаю тебе защиту.       Гоголь задумался. Стоило сейчас обратиться к Пушкину с просьбой, и Яков Петрович, не смог бы навредить ему при всем желании. С другой стороны его снедало любопытство. Зачем он вдруг понадобился дознавателю? Может это очередная ловушка, в которой Темному уготована роль приманки?       -Спасибо, Саша, но нет. Может и помощи от меня не будет вовсе. Знаешь же, что сила не подчиняется мне до конца.       После завтрака, Гоголь отбыл из дома Пушкиных. Прежде чем ехать домой, писатель хотел было заехать в третье отделение, надеясь встретить там Гуро и возможно поговорить с ним, но вспомнив о своем внешнем виде, отмел эту мысль. Вряд ли всегда с иголочки одетый следователь оценит неопрятно одетого и растрепанного больше обычного Гоголя в своем кабинете.       Не успев переступить порог дома, Николай был огорошен новостью:       -Яков Петрович заходили. Просили передать вам. – Яким протянул послание Гуро –вдвое сложенный лист бумаги, на котором было написано всего несколько слов              Я не имею к произошедшему никакого отношения. Уверяю вас.              -Больше ничего не передавал?       -Нет, барин. Яков Петрович только спросил где вы, а как узнал, только чиркнул вот это и просил вам передать незамедлительно, как вернетесь. А что Александр Сергеич?       -Все в порядке. Ранен в руку, но не серьезно.       -Слава Богу! – перекрестился Яким. – Вот я на вас ругаюсь барин, а все-таки хорошо, что вы не имеете пристрастия к картам, как другие баре.       Николай только улыбнулся на признание слуги.       Наверное, стоило написать ответ, указав в письме, что Николай ни в чем его не винит и верит в непричастность следователя, но.… Написать Якову Петровичу не было никакой возможности, так как писатель не знал, где тот живет, а отправлять письмо в третье отделение не хотелось. Еще свежо было в памяти Гоголя воспоминание, когда молодому полицмейстеру, недавно прибывшему к ним на службу, пришло письмо из дома, которое минуя адресата, было зачитано всему отделению Верейским. В письме не было ничего предосудительного, но кому бы хотелось, чтобы личное становилось достоянием общественности?       Вот и Николай не хотел, хотя вряд ли кто осмелился бы читать корреспонденцию адресованную Гуро. К тому же Николай чувствовал потребность в личной встрече.