Вместе с запахом выжженных Солнцем полей, Тёмной птицею в сердце Входит новая осень. Ты плетёшь свой венок Из траурных лент, Из увядших цветов И почерневших колосьев. Но кто знает, чем обернутся Холода и потери Для того, кто умел верить? Flеur — Для того, кто умел верить
Антон заподозрил что-то неладное, когда после удаления зуба мудрости у него на шее воспалился лимфатический узел, а ещё через несколько дней не только не уменьшился в размерах, но даже наоборот стал расти. — Алло, Поз, привет, — неуверенно проговорил он в трубку, глядя в зеркало. — Слушай, у меня тут лимфоузел воспалился, это нормально вообще? — После того, как я тебе зуб удалил? — без предисловий уточнил Дима. Антон согласно угукнул и Позов продолжил. — Насколько сильно он увеличился? — Ну, примерно до размеров перепелиного яйца, — он осторожно потрогал шею с правой стороны и поморщился, ощущения были не из приятных. — Не хочу тебя заранее пугать, Тох, — это может быть всё, что угодно, поэтому топай-ка ты в поликлинику. Понял? Антон с подозрением поблагодарил Диму и отключился. Читать в интернете о том, чем это воспаление может оказаться было страшно, поэтому утром следующего дня он сразу же пошёл в поликлинику, к которой был прикреплён. Выстояв огромную очередь к терапевту и успев вытрепать нервы не только себе, но и сидящим рядом людям, он наконец-то зашёл в кабинет с зеленоватыми стенами. Видимо, они должны были обладать успокаивающим эффектом, но сейчас Антона этот цвет только раздражал. — Что, Антошка, заболел? — приветливо улыбнулась терапевт, мельком взглянув на него. Антон хоть и был на взводе, не мог грубить этой женщине, поскольку она была хорошим специалистом и человеком, раньше, когда он ещё учился в университете, могла продлить ему больничный на пару дней, если он очень сильно просил. — Здравствуйте, — улыбнулся он в ответ, садясь на стул. — Да нет, сегодня у меня немного другая проблема. Женщина уже внимательнее оглядела Антона и, заметив его увеличенный лимфоузел, тихо охнула, поднимаясь из-за стола. У неё были тёплые руки, которыми она осторожно прощупала шею, попутно задавая наводящие вопросы по типу «Как давно воспалился?», «Из-за чего?», а потом дала градусник, вновь садясь за стол. Антон заметил, как женщина неловко поправила выбившуюся из аккуратной причёски прядь, а после быстро написала что-то на бланке, протянув его Антону. Он посмотрел на бумажку, ожидая увидеть там список противовоспалительных препаратов, которыми он будет лечиться, но оказалось, что это направление в онкологический диспансер на пункцию... Сердце Антона ухнуло куда-то вниз, когда до него, наконец, дошёл смысл написанного. — Антон, может быть, всё ещё обойдётся, — попыталась поддержать его терапевт, но Шастун её не слышал, поражённый этим известием как громом среди ясного неба. — Пункция необходима, если размер воспалённого узла превышает один сантиметр. — Эм, спасибо, я пойду, — он резко встал со стула, при этом чуть не уронив градусник, зажатый под мышкой и, извинившись, отдал его врачу, нетвёрдой походкой двигаясь к выходу. Кажется, терапевт говорила что-то ещё, но Антон уже не слушал, погрузившись в свои мысли. Больничные стены давили на психику похлеще самых качественных фильмов ужасов, поэтому Антон поспешил поскорее убраться из этого места, пропитанного запахом медикаментов. Вдохнув полной грудью морозный осенний воздух, он вытащил из пачки сигарету и, подпалив кончик подрагивающими пальцами, затянулся, чувствуя приятное тепло, оседающее на лёгких. Вечером позвонил Дима и поинтересовался его состоянием. Антон грустно ухмыльнулся и, глядя на опадающие за окном листья, сказал: — Это пиздец, Дим. Похоже у меня рак.***
В интернете писали, что пункционная биопсия — безболезненная процедура, но Антон всё равно чувствовал себя неуютно, когда в воспалённый узел вводили тонкую иголку. Через неделю нужно было явиться за результатом. О своём возможном диагнозе Шастун рассказал только Диме, который всеми силами пытался поддержать друга, говоря о том, что это не обязательно должен быть рак и сейчас самое главное — дождаться результатов пункции, но Антон не хотел никого видеть и постарался оттолкнуть Диму как можно мягче, однако он и сам всё понял, не дурак. А потом Антон взял на работе внеплановый отпуск за свой счёт и только и делал, что пил и курил, практически не выходя из дома. Эта неделя стала сущим адом, тревога затянулась в груди тугим узлом и мешала нормально дышать, неизвестность пугала до дрожащих поджилок, до бледных полумесяцев от ногтей на ладонях, до искусанных в кровь губ. В назначенный день он стоял у кабинета, нервно поправляя браслеты и кольца на руках. Вокруг него стояли и сидели такие же отчаявшиеся, перепуганные люди. Сам коридор диспансера был пропитан настолько угнетающей атмосферой безысходности, что казалось, её можно осязать. Когда подошла его очередь из кабинета вышла медсестра, обыденным голосом сообщив: — Вы Антон Шастун? Ваш результат уже передали врачу. Идите. Теперь вам к онкологу. Антон замер на месте, переваривая полученную информацию. Он поймал на себе несколько сочувствующих взглядов и накинул на голову капюшон, поджимая губы в бессильной злости. Его бесила эта жалость. Он плохо помнил, как дошёл до врача, который ощупал его шею ледяными руками, совершенно отличающимися от рук его терапевта, и таким же обыденным и сухим голосом сказал: — Да у вас тут, молодой человек, целая россыпь воспалённых лимфоузлов. На госпитализацию соглашаетесь? Антон неуверенно кивнул. — Тогда я запишу вас на понедельник к начальнику хирургического отделения, идите.***
Выходные прошли как в тумане, он не мог поверить, что умрёт вот так и не успеет сделать всё то, о чём мечтал. Антон и не догадывался, что может так плакать. Нет, рыдать. Когда уже дома он докуривал очередную сигарету, рука дрогнула, и окурок упал на пол. Для него это стало последней каплей. Антон кричал, бил кулаками стену, разбивая костяшки в кровь, и не мог остановить слёз, льющихся из глаз. Истерика закончилась также быстро, как и началась. Обессиленно опустившись на пол, Антон уткнулся носом в колени и долго сидел так, не шевелясь, лишь изредка его спина вздрагивала от судорожных всхлипов. А потом он потянулся за следующей сигаретой. Всё равно терять уже было нечего. Негативные эмоции постоянно воспроизводились где-то внутри новыми партиями, не требуя взамен хоть какого-нибудь физиологического отклика, ему не хотелось ни есть, ни пить. Выходные стоили ему почти пяти килограмм веса. В понедельник Антон стоял у кабинета начальника отделения, бездумно пялясь в одну точку. На встречу, как ни странно, пришёл не начальник, а обычный хирург-онколог. Он был хорошо сложенным темноволосым мужчиной с небесно-голубыми глазами лет тридцати на вид. «Как-то не очень хочется умирать у такого красивого доктора», — подумалось Антону, и он улыбнулся, впервые за несколько дней. — Добрый день, — ослепительно улыбнулся хирург, протягивая руку. Антон неуверенно пожал её. Доктор увидел его сбитые костяшки уже покрывшиеся тонкой корочкой и, нахмурившись, продолжил. — Попов Арсений Сергеевич — ваш лечащий врач. Ужасно выглядите, — доверительно прошептал он, наклоняясь поближе. Антон даже немного устыдился за свой неприглядный внешний вид: худой как скелет, с недельной щетиной и уродливыми синяками под глазами. Наверняка ещё и табаком несло за километр. Однако Арсений лишь ободряюще улыбнулся ему, пропуская в кабинет. Осмотрев Антона ещё раз, Арсений произнёс фразу, которая, возможно, была прямым нарушением его функциональных обязанностей. — Если даже диагноз подтвердится, у вас очень хорошие шансы на полное выздоровление, — сказал он. — Молодость и здоровье сделают своё дело. Только, пожалуйста, бросайте курить, рака лёгких нам ещё не хватало. Госпитализация завтра, операция после всех плановых осмотров и анализов. Согласны? Глаза Антона загорелись огоньком надежды. За эти выходные он успел похоронить себя, в красках представляя, как его холодное тело найдёт Дима, когда он перестанет выходить на связь, и уже ни на что не надеялся. А тут... — Да, — прошептал он, пытаясь унять непрошеные слёзы. — Да, да, да. Ещё ни разу в жизни он не говорил слово «Да» столько раз подряд. Несмотря на возможные запреты, нарушение этики, здравый смысл и всё остальное Арсений вселил в него надежду. — Знаешь, Антон, у тебя красивые глаза, когда они не затуманены дымкой боли и тщетностью бытия, — философски произнёс Арсений, внезапно переходя на «ты». — Позитивный настрой — это половина удачного лечения. Антон, явственно почувствовав поддержку от незнакомого, в общем-то, человека, ощутил злость. Злость на самого себя за то, что так быстро сдался, даже не попытавшись ясно посмотреть на проблему, с которой столкнулся, за то, что позволил мыслям о болезни так легко оплести его сознание. Из его кабинета Антон шёл твёрдой походкой с уверенностью в глазах. Со смертью он ещё поторгуется. — Бахилы снять не забудь! — крикнул ему вдогонку Арсений, улыбаясь.***
Собрав вещи, во вторник он стоял на пороге отделения, в котором ему предстояло победить болезнь. «Отделение малоинвазивной хирургии» — место, где отрезают быстро, но мало. Антон огляделся по сторонам, но не смог убедить себя в том, что это место можно назвать позитивным. Когда вокруг только онкобольные, кажется, что другого мира нет. Нет ничего радостного, динамичного, есть лишь ощущение, что больны все вокруг, и надежды нет. — Скоро рассвет, выхода нет, да? — спросил он у себя. — Что ты там шепчешь, Шастун? — услышал Антон голос и вздрогнул. Позади него стоял Арсений и с едва заметной улыбкой смотрел на него. — Ты либо вперёд, либо назад. — Только вперёд, Арсений Сергеевич, — пошутил Антон, переступая порог отделения. Теперь назад дороги нет. — Антон, только позитивные мысли и настрой, запомни, — наставлял Арсений, шагая с Антоном бок о бок в сторону палаты. — Поверь, что у тебя всё получится и иди с высоко поднятой головой навстречу выздоровлению. — Постараюсь, — вздохнул Шастун. Что ж, позитив был в том, что палата, куда его поместили, состояла из жизнерадостных мужчин, по сравнению с ними Антон был тем ещё пессимистом. Мужчины шутили, пили чай и рассказывали интересные истории из жизни: они пытались подключить к разговору и Антона, но он вежливо отказался от предложенного чая и отвернулся к стене. Всю ночь он не мог уснуть, прислушиваясь к больничным звукам и тихому сопению своих соседей, иногда смешивающимся с громким храпом. Когда утром из соседней палаты вынесли больного, накрытого белой простынёй, внутри холодом прошла мысль: «Как бы я ночевал в палате с умершим за ночь?» После этого зрелища в сердце поселилась агрессия, настраивающая на борьбу за собственную жизнь, помогающая расправить плечи и идти по длинному коридору, полному тяжелобольных, к кабинету лечащего хирурга. Эта же агрессия в голове кричала: «Не смотри! Не слушай! Не кричи! Сопротивляйся!» Его лечащий врач Арсений Попов был практикующим уже несколько лет онкохирургом. Судя по тому, что Антон видел в отделении, доктора здесь работали в условиях многозадачности и на таком конвейере, что в опыте сомневаться было как-то неприлично. Ещё один диалог, поразивший Антона, состоялся у хирурга в перевязочной. Они разговаривали полтора часа! О жизни, путешествиях, работе, мечтах. Арсений не просто поддерживал беседу, а открывался Антону: он рассказал, что работа его изматывает не столь физически, сколько морально, лишая последних нервных клеток. — Когда на операционном столе умирает пациент, эмоции разрывают изнутри, — поделился Арсений и ненадолго замолчал, а после задумчиво добавил. — Но я до сих пор не сломался, а это что-то да значит. Заметив доверчивый взгляд Антона, Попов сразу же смутился и перевёл тему, рассказав, что у него дома живёт кот, похожий на Шастуна — такой же вредный, а Антон признался, что очень боится смерти. — Ты не умрёшь, — твёрдо произнёс врач. — Я тебе обещаю. Аккуратно Арсений узнавал детали его пребывания здесь, расспрашивал про диагноз, интересовался предрасположенностью к онкологическим заболеваниям, задавая вопросы по поводу болезней родственников. Гладил ладонь и спокойно смотрел в глаза, не успокаивал, не отмахивался от вопросов Антона, даже самых неудобных. По мере того, как Арсений раскладывал по полочкам этапы обследования, в Антоне разливалось спокойствие, которое он словно бы перенял у доктора. Обследовали его как космонавта. Биоматериала в таком количестве у него не брали, наверно, за всю жизнь. Параллельно готовили к операции. Антон был и на УЗИ всех ключевых лимфоузлов, и на компьютерной томографии всех органов, на ЭКГ. У него даже взяли образец костного мозга из подвздошной кости (крайне неприятная процедура, Антон ещё долго морщился, вспоминая о ней). Каждый раз после процедуры и результата Арсений заходил в палату и говорил: «Чисто!», после чего по палате разносился одобрительный гул, и они вместе с соседями садились пить чай, рассказывая друг другу забавные случаи из жизни. Постепенно Антон привык к этому «чисто», к больничному ритму и атмосфере, искренне радуясь, когда кому-то из его соседей сообщали хорошие новости. А в душе с каждым днём нарастало сомнение. Сомнение в наличии болезни. В больницу Антон приехал на машине и при каждом удобном случае старался сбежать из неё. Естественно, душ и постель были домашними, все субботы и воскресенья Шастун проводил с близкими. Не без помощи Арсения спустя какое-то время он всё-таки рассказал о диагнозе родным. Когда Антон сидел на диване рядом с палатой и бездумно смотрел в телефон, на экране которого высвечивалось «Мама» к нему подсел Арсений и сказал: — Не будь таким эгоистом, Антон. Наверняка вся твоя семья переживает. Именно поэтому, записав номер телефона Антона, Арсений выпроводил его к родителям, чтобы тот не кис в больнице и хотя бы немного развеялся. Приходя на адские процедуры, Антон столько начитался и наслушался, что смог бы читать лекции. При таких заболеваниях время пациентов ограничено, и важно не упустить для лечения даже час и день. Раньше обследовали — раньше начали лечение. Даже во время операции они с Арсением умудрялись шутить. Удаление лимфоузла занимало где-то сорок минут, всё проводилось под местным наркозом типа лидокаина, который постоянно подкалывали при ослаблении, Антон не стеснялся в выражениях, когда начинал ощущать дискомфорт в области шеи. Если бы на операционном столе пришлось лежать тихо, Антона убила бы паника, поэтому Арсений болтал с ним без умолку — про свою практику работы в ожоговых отделениях, про больницу скорой помощи, про практику студентов в морге, после чего Антон очень просил не зашивать его, как труп, потому что там стежки некрасивые. Доктор с небесно-голубыми глазами торжественно поклялся зашить разрез крестиком. Перевалившись через Антона, стоя слева, он зашивал разрез, находящийся справа, предварительно упершись локтем в его грудную клетку. Зашил и отошёл, убрав локоть, — дал Антону вдохнуть полной грудью. — Наконец-то я могу нормально дышать! — сипло выкрикнул Антон, поскольку доктор больше не пытался перекрыть ему кислород. — Ты мне понравился сразу, — констатировал Арсений. — А это всего лишь метод заигрывания с симпатичным парнем-пациентом. Антон как-то и не понял, когда их отношения перешли на такой уровень. После операции удалённый лимфоузел отвезли в лабораторию, где могли провести более углубленное исследование и определить само заболевание и степень, чтобы можно было начинать подбирать лечение. Сказать, что в день получения результатов вся бравада Антона и самомотивация скрылись в неизвестном направлении — значит, ничего не сказать. Всё, что он мог, — молиться и просить степень поменьше. Наворачивая круги вокруг кабинета и заламывая пальцы, Антон ждал, когда доктор позовёт его в кабинет для оглашения приговора. В кабинете Арсений достал результаты и, посмотрев на Антона пронзительным взглядом, сказал те слова, которые Шастун всё ещё считает самыми главными в жизни. Прозвучало почти как признание в любви: — Диагноз не подтвердился. Болезнь не обнаружена. Ты можешь вернуться домой, Антош. — Доктор, вы что, прикалываетесь? — глупо переспросил Антон, не веря своим ушам. Арсений лишь улыбнулся, покачав головой. Именно в тот момент с души Антона словно бы свалился тяжёлый камень. Он резко подорвался с места и заключил Арсения в объятия, как в бреду шепча: — Спасибо, спасибо тебе, Арсений. — Мне-то за что? — спросил он и провёл большим пальцем по заживающему разрезу на шее Антона. — Я всего лишь вырезал лимфоузел. — Ты помог мне не свихнуться, — глухо говорил он Арсению в макушку, прижимая к себе сильнее. — Своими словами вытянул из костлявых рук Смерти, когда я и не надеялся на чудо. — Костлявый здесь только ты, — пошутил Арсений, обнимая худющего парня. Это потом уже были слёзы радости, звонки родне и прочие хаотические действия, а сейчас он выходил из кабинета Арсения с таким чувством лёгкости и желания жить, будто бы только что родился. — Бахилы снять не забудь! — крикнул ему Арсений и счастливо засмеялся. Позже в кругу близких Антон понял, что испытание прошёл. Ведь для чего-то оно было дано. Может, для того, чтобы понять, что жизнь — это не только зарабатывание денег, но и хобби, друзья и любимые? Что он ещё успеет исполнить все свои мечты, самое главное — упорно идти к цели, не останавливаясь на середине пути и не расстраиваясь по пустякам и мелочам. Так на своём собственном опыте Антон убедился, что без острого ощущения быстротечности жизни невозможно познать всю полноту счастья. А шрам справа на шее, который зашил хирург с голубыми глазами — стал любимым местом для утренних поцелуев от Арсения, поскольку, как утверждал он сам, какой бы страшной ни была болезнь Антона, именно она помогла им познакомиться.