Dirty

Утро Хосока начинается, как и каждый предыдущий день. Он приходит за два часа до открытия лавки, подметает пол и протирает полки, достает застывшую карамель, замешивает тесто для кексов, не забывая добавить заклинаний. Неспеша выставляет различные сладости, поправляет покосившиеся шоколадки на пирожных, нашептывает в карамельки чувство счастья, отчего они начинают отливать розовым и искриться. День обещал быть необычно теплым для апреля, поэтому на всякий случай Хосок заколдовал карамель не плавиться. Он принялся украшать испекшиеся кексы свежим кремом, ягодами и травами. Красивые, яркие и разноцветные, кексы отправились на стенд рядом с конфетами, а Хосок — доставать муку для будущих булочек. Сегодня он решил приготовить улитки с корицей, отлично подходящие апрельскому дню. И пока булочки наполняются его любовью, Хосок готовит к ним глинтвейн. Акция дня: купи булку с напитком и получи поцелуй от продавца! Такой же пряный, как и корица, которая теперь абсолютно везде. В улитках, в глинтвейне, на руках, на одежде и в волосах. Хосока радует мысль, что теперь он целый день будет пахнуть корицей, даже если уберет ее отовсюду. К чему он приступает сразу же, ведь кухню нужно держать в чистоте. Ровно в девять, как только Хосок поворачивает ключ в замке и открывает дверь, в магазинчик входит первый покупатель. Девушка смущенно косится по сторонам, рассматривая интерьер, засматривается на сладости, Хосок терпеливо ждет за прилавком. Он не решается нарушить тишину, следя за ней и улыбаясь приветливо. — Доброе утро, — привлекает он внимание девушки. Та слегка дергается от неожиданности, впиваясь в ремень сумки на плече. — Вся продукция свежая, можете не сомневаться. Девушка застывает, словно олень в свете фар, но быстро отмирает и качает головой. Она пересекает маленькое пространство широким шагом, направляется точно к Хосоку, останавливается у прилавка и впивается взглядом в Хосока, рукой не глядя роясь в небольшой сумке. Хосок лишь молча наблюдает, как девушка достает черный конверт с красной сургучной печатью и передает ему. Он принимает письмо, отвлекается на него, разглядывая, а как только поднимает глаза обратно на посетительницу, перед ним уже никого нет. Конечно, Хосок не обратил внимание на застывшую в уголке рта девушки кровь. Он распечатывает конверт, достает оттуда сложенную вдвое состаренную бумагу. Внутри написано всего одно слово. Пальцы Хосока, держащие письмо, начинают дрожать, пока бумага с тихим потрескиванием сгорает, опадая пеплом прямо на светлый фартук. Хосок больше не улыбается, он неестественно бледен, в глазах застыли слезы. Вокруг становится как-то слишком тихо и темно. Сегодня. Хосок продолжает работать. Все же, деньги зарабатывать надо. Особенно те, что пойдут Господину. И несмотря на то, что в кассе чуть больше половины нужной суммы, самому Хосоку придется голодать и в этот раз его точно выгонят из комнаты, он пытается не впадать в отчаяние. И не придавать особого значения струящимся по щекам слезам. В остальном день проходит обычно: нечастые покупатели, вкуснейшая выпечка и сладости, широкая улыбка и воздушные поцелуи по акции. Правда, все быстро остыло, а внутри стало совсем тускло. Как внутри магазина, так и внутри Хосока. Он с замиранием сердца ждет, когда за дверью покажутся две знакомые до рези в глазах фигуры; вздрагивает каждый раз, как звенит ветряной колокольчик, но до самого вечера никто не появляется. Только обычные покупатели заглядывают за сладостями. Ожидание лишь больше раздражает слабые в этом отношении нервы Хосока, и закрывает магазинчик он со вспотевшей спиной и дрожащими руками. Точнее, он просто поворачивает табличку на «Закрыто» и убирает остатки продукции, а сам садится обратно за прилавок и продолжает ждать. — Как поживает моя прекрасная ведьма сладостей? — Чимину, как всегда, красноречия не занимать. Он входит, чуть ли не с ноги выбивая дверь и встряхивая ярко-красной челкой, под стать его магии. Чрезвычайно опасной, практически неизученной и пугающей магии крови. Сзади за ним плетется Чонгук, нависая молчаливой тенью. Он бледен, словно сама смерть, одет в черный спортивный костюм, его леденящие душу черные глаза скрыты за смоляными волосами. Чимин проходит к самому прилавку, кладет на него локти, оправляет черный с белыми вставками пиджак, стучит носком тяжелого ботинка по деревянному полу, одновременно с этим поигрывая пальцами с листьями спатифиллума. — Заценил девчонку, которую тебе утром Чонгукки подослал? — Я… не по девочкам, — прозвище режет по ушам, так нелепо относящееся к мужчине, стоящему скалой посреди магазина. Хосок кидает взгляд на Чонгука, но тот даже не морщится, либо не замечая, либо уже привыкнув. Хосоку интересно, испытывает ли вообще Чонгук эмоции. Тот, кажется, за все время даже ни разу рта не раскрывал, не то что двигал мышцами лица. Но больше он беспокоится сейчас за себя, зная, что если Чимин заподозрит его во лжи, ему не поздоровится (прямо как дядюшке Киму в соседнем магазине). Он и так от волнения не может врать, но это, возможно, выглядит как абсолютно противоположное. — Не врешь? — ехидно спрашивает Чимин, сощурившись. Хосок в ответ мотает головой, подняв ладони в воздух. Он чувствует, как у него буквально трясутся колени. Чимин смеется в голос и треплет его по волосам, заставляя Хосока невольно сжаться. — Что ж, перейдем к делу, — Чимин хлопает по прилавку ладонью, заставляя Хосока дернуться, и усмехается реакции. — Господин ждет свой налог. Под снова грозным взглядом Хосок открывает кассу, достает оттуда всю выручку и передает ее Чимину. Тот неспеша пересчитывает деньги, хмурится, не досчитавшись крупной части, а Хосок робко поглядывает на него, все сильнее вжимая голову в плечи с каждым шелестом купюры. — Здесь только пятьсот, мой сладкий, — машет Чимин деньгами у Хосока перед носом. — Где еще триста? — Это все, что у меня есть. — Где еще триста тысяч вон, ведьма? — рокочущий выкрик вырывается из горла Чимина, тот почти теряет самообладание. Хосок на автомате приподнимает руки, чтобы закрыться, и Чимин хватает его за запястье, дергая на себя. Хосок оказывается нос к носу с Чимином, больно ударившись ребрами о прилавок. Он чувствует дрожащее теплое дыхание у себя на губах, пытается уйти от пристального взгляда, но при таком расстоянии это невозможно. Чимин смотрит не моргая, стискивает пальцы сильнее, так, что кожа под ними начинает гореть. Или это его магия так работает? — Клянусь, вы забрали абсолютно все. Мне даже не на что будет есть и платить аренду… — Ты хочешь остаться без покровительства Господина? — Хосок отрицательно машет головой, смаргивая слезы. — Нет? Тогда ты должен прямо сейчас достать мне хоть из ебанного воздуха эти триста тысяч, иначе твоя вшивая лавочка быстро закроется, а тебе больше не придется ни о чем беспокоиться! Чимин резко отпускает Хосока, отталкивает его так, что тот валится на пол за прилавком, обходит прилавок, становится в узком проходе, прямо у самых хосоковых ног, нависает сверху. Чонгук, стоящий за его спиной, только нагнетает атмосферу. Хосок ободрал локоть, но ему сейчас плевать. Его волнует только ботинок Чимина, стоящий на его ладони; тому точно хватит сил, чтобы сломать все пальцы разом. — Пожалуйста, — голос хриплый, сухой, словно наждачная бумага. По виску стекает капля пота, неприятно щекоча кожу. Давление на пальцы усиливается. — Я готов на все. Глаза Чимина недобро загораются. Кажется, он только этой фразы и ждал. — На все, говоришь? — он убирает ногу и присаживается на один уровень с Хосоком. — Знаешь, мы очень важные персоны… Мы могли бы попросить у Господина уменьшить твой налог. Но ты должен хорошо поработать. По мерзкой улыбочке с прищуром и медленному облизыванию губ Хосок понимает, чего от него требуют. Он мог бы прямо сейчас пнуть Чимина в лицо, но там бы его поймал Чонгук, и после такого у него точно не осталось бы шанса. А так призрачная надежда маячит перед глазами. Чимин ждет ответа. Хосок кивает, решаясь, возможно, на самый большой риск в своей жизни. — Отлично! — хлопнув себя по коленям, Чимин поднимается и выходит из-за прилавка. — Чонгукки, займись им. Положи на прилавок. Хосок и взвизгнуть не успевает, как его тут же обхватывают руками за талию и с легкостью поднимают в воздух, в следующее мгновение укладывая животом поперек прилавка, лицом к Чимину. Чимин наблюдает с усмешкой, но взгляд неожиданно мягкий. Правда, Хосок больше сосредоточен на руках на своих бедрах. Чонгук зря времени не теряет: гладит Хосока по ногам, оглаживает задницу, расстегивает и спускает штаны вместе с бельем, отчего Хосок дергается, впиваясь пальцами в край прилавка, и густо краснеет. Никому нет дела до того, что секс у Хосока в последний раз был достаточно давно, со всеми этими проблемами. Чонгук разводит ягодицы, натягивая дырку, разглядывает ее. — Он совсем тугой, — да, это точно первый раз, когда Хосок слышит голос Чонгука. Становится немножко неприятно, что это первая фраза, которую тот произнес. Лучше бы избили и харкнули в лицо. — Это проблема для тебя, Чонгукки? — Чимин уселся на стуле прямо напротив Хосока, будто зритель на первом ряду в театре: он будет отчетливо слышать тяжелое дыхание артистов и видеть пыль, летающую в свете софитов. — Нет, — не задумываясь, отвечает Чонгук. «Ну так приступай», машет рукой Чимин, и тот возвращает внимание на Хосока. Он вставляет палец, не заботясь о смазке, выбивая из Хосока болезненный стон. Палец двигается внутри тяжело, узкие стенки практически не поддаются, и уже на втором пальце Хосоку кажется, что его рвут. Чимин наблюдает, сидя нога на ногу, как Хосок закусывает губу и морщится от боли, как его костяшки бледнеют, и это вызывает в нем еще большее желание доставить Хосоку боль. Взгляд мельком падает на раскрашенную сердечками и цветочками бумажку с акцией поцелуя, рождая «прекрасную» идею. Чимин поднимается со стула, берет мебель за спинку и одним движением придвигает к Хосоку спинкой вперед, усаживается снова, раскинув ноги по бокам и уложив руки перед собой. Он хватает Хосока за подбородок, поднимает их глаза на один уровень, полушепчет низким голосом: — Мне, как постоянному посетителю, акции должны быть бесплатны, — и крепко целует, раздирая хосоковы губы в кровь. Хосок хнычет, на подобие поцелуя не отвечает, но и не вырывается. Бесполезно. Ему нужно лишь перетерпеть. Чимин слизывает кровь, довольно мычит, не отрывается, посасывает раны, притягивает Хосока ближе к себе за затылок. У Чонгука терпения не так уж и много, чтобы достаточно растянуть Хосока, да и если быть откровенным, ему плевать. Он сплевывает Хосоку на вход, растирает слюну пальцем, пару раз размашисто проводит ладонью по собственному члену, размазывая предэякулят по всей длине, и толкается внутрь. У Хосока, чей рот бесцеремонно насилуют языком, получается только сдавленно стонать. Его буквально разрывает изнутри, с каждым толчком все сильнее; боль нарастает и становится практически невыносимой. Настолько, что он уже не выдерживает и начинает плакать. Чимин замечает слезы, отрывается и гладит Хосока по щекам, даря фальшивое ощущение нежности. — Ну что ты, сладкий, не плачь, — Чимин наклоняется ближе к Хосоку, заглядывает ему в глаза, прищуривается, убирает упавшую рыжую челку. — Посмотри на меня. Все хорошо. И Хосок смотрит. Он шумно втягивает носом воздух, когда Чонгук совершает еще один глубокий толчок, промаргивается и кривит лицо, но смотрит на Чимина. Как только их взгляды встречаются, его глаза прорезает боль, все краснеет. Хосок плачет кровью. — Прости, — сквозь красную пелену еле получается различить, как Чимин встает прямо перед ним, его пах на уровне лица Хосока. — Всегда хотел увидеть тебя в крови. Чимин расстегивает ширинку, и вместе с этим кровь начинает идти у Хосока из носа. Ему тяжело дышать, кровь заливается в рот, стекает по подбородку и звонко капает на пол. Чимин приставляет головку к губам, надавливая, пачкая свой член в чужой крови. Хосок открывает рот, заглатывает плоть вместе с собственной кровью, окрашивающей зубы в жуткий красный и щиплющей язык, давится, издает булькающие звуки от заполненности, поперхивается вязкой жидкостью, отчего начинает кашлять и задыхаться сильнее. Чимина не останавливают его страдания, он продолжает двигаться до упора, крепко держа Хосока за затылок, ероша рыжие волосы. — Чонгукки, ты там как? — задорная усмешка в голосе, словно они сейчас не мучают бедного Хосока. — Я уже скоро, — Чонгук сильнее впивается пальцами в мягкие бедра, делает пару резких движений, а после выходит из Хосока по приказу Чимина. Чимин сам тоже останавливается, отпускает Хосока и жестом приказывает поднять его. Чонгук берет обмякшее тело на руки, перехватывает покрепче поперек груди так, чтобы Хосок не соскользнул, и открывает вид Чимину. Тот подходит, осматривает прикрытые глаза, сбитую окровавленную рубашку, ободранную кожу на животе, вялый член и раздолбанный сфинктер. — Ты совсем порвал его, — подхватывает Хосока под коленями и подтягивает выше, сажает обратно на чонгуков член. Хосок сдавленно стонет, но сил у него уже совсем не осталось. Чимин останавливает кровотечение, пристраивается между разведенных ног и тоже входит, выбивая из Хосока крик, окончательно срывающий его голос. Хосок лишь молча плачет, пока два члена двигаются внутри него, одновременно выходя почти до конца и вбиваясь обратно в теплое нутро. Он различает тяжелое сопение Чонгука под ухом и укусы Чимина на шее, как крепкие пальцы впиваются ему в бедра, пытаясь удержать на весу, а другие — в ребра. Чонгук скоро сбивается с ритма и переходит на более рваный и частый, кончает внутрь, несмотря на пререкания Чимина. Чимин от двойной стимуляции тоже долго не выдерживает, перехватывает Хосока на себя, отпуская Чонгука, укладывает его на пол и быстро заканчивает, не позволяя Хосоку потерять сознание. Но как только Чимин кончает и выходит, Хосок закатывает глаза, тихо стонет и отключается. Чимин осматривает его, поднимается и приводит себя в порядок. Черная футболка вся в крови, как и пиджак со штанами, но ему нисколько не жаль вещи, потому что произошедшее точно не было ошибкой по его мнению. — Что теперь будем с ним делать, Господин? — откашливается Чонгук. Единственное, что выдает его недавний оргазм — слегка покрасневшие щеки. — Забираем, — Чимин зачесывает волосы назад, открывая лоб, пропускает Чонгука с Хосоком на руках к выходу, сам убирает всю кровь и выключает свет в магазине, закрывая его на ключ, нашедшийся в кармане фартука хозяина лавки.