Чаша Асклепия

      — Ну, чего ты хандришь, Стасик? Занялся бы чем-нибудь, придумал бы себе увлечение, да хоть те же модели собирал или марки… — Вениамин Игнатьевич смотрел на своего закадычного друга и участливо качал головой. Что-то расклеился Стасик в последнее время, ничего его не радует, даже бриться стал не каждый день, а это уже не слишком хороший признак.       Ох, чувствовал Вениамин Игнатьевич, что недалёк тот день, когда вместо бодрого и подтянутого военного пенсионера, пахнущего кофе и недорогим, но хорошим одеколоном, его встретит опухший небритый алкоголик с запахом давно не мытого тела и сивушным перегаром изо рта.       — Да перестань ты, Веня! Какие модели, марки… Ты ещё скажи: крестиком начни вышивать, — собеседник Вениамина Игнатьевича раздражённо махнул рукой и наполнил стоящие перед ними бокалы янтарной жидкостью, распространившей по небольшой, но чистенькой кухне аромат благородного напитка десятилетней выдержки.       Вениамин Игнатьевич опять нахмурился и укоризненно покачал головой: вот уже и немотивированное раздражение. Ох, не к добру всё это… Не к добру!       Хозяин кухни с лёгким недовольством оглядел стол, хмыкнул и потянулся к холодильнику за немудрящей холостяцкой закуской.       Пока он нарезал лимончик и раскладывал по тарелкам шпроты и огурчики домашнего посола, настоящие, хрустящие, дар заботливой соседки, Веня встал и прошёл в комнату стандартной однокомнатной квартиры бывшего бюджетника. Хотелось глянуть, не произошло ли в жизни друга каких-нибудь разительных перемен.       Комната встретила Вениамина Игнатьевича казарменной чистотой и порядком, нигде ни пылинки, ни соринки. Идеально заправленная кровать и старомодные гантели, притулившиеся возле типового славянского шкафа. Единственным украшением комнаты был обшарпанный старенький терминал с развёрнутым вирт-окном. Будто приветствуя дорогого гостя, он негромко пискнул входящим письмом и замигал зелёным конвертиком.       — Вень, глянь, что там! — хозяин квартиры явно не ждал интересных вестей.       — Угу, — Вениамин Игнатьевич прищурился, отчего его лицо на пару секунд потеряло выражение привычного благодушия, и быстро пробежал послание взглядом. — Ничего интересного! Обычная рекламная рассылка!       Быстро смахнул конверт в корзину и вернулся на кухню.       Вечер катился своим чередом, разговоры приобретали всё большую душевность по мере понижения уровня янтарной жидкости в настоящей стеклянной бутылке с летящим белым аистом на этикетке.       — Понимаешь, Вень, и ведь не пишет никто… Не звонит… Разлетелись друзья-однополчане кто куда. У всех семьи, дела, заботы… Только ты один у меня и остался! — собеседник Вениамина Игнатьевича не был пьян — что для здорового сорокасемилетнего мужика полбутылки хорошего коньяка, да под закуску, пусть непритязательную, но довольно сытную? Он скорее был опечален и удручён, а выпитый алкоголь лишь чуть развязал ему язык.       Веня кивал и цокал языком, изредка сочувственно похлопывая старого товарища по плечу. От него не требовалось особого диалога — другу хотелось выговориться, такое происходило примерно раз-два в месяц, когда Стасик совсем шалел от безделья и пустой квартиры.       На часах было уже за полночь, когда Вениамин Игнатьевич наконец-то зашёл к себе домой. Неторопливо разулся, поставил не новые, но удобные ботинки в старомодную калошницу, старательно выровняв задники и носы. Надел уютные домашние шлёпки с забавными мордахами двух рыжих щенков. Повесил куртку в шкаф, стряхнул с рукава невидимую пушинку. И двинулся на кухню, задумчиво кивая головой в ответ на какие-то свои мысли.       Кухня Вениамина Игнатьевича весьма отличалась от пищеблока в квартире друга. Сходство было только в одном: и там, и там царил идеальный порядок. Всё остальное — диаметрально противоположное.       На окнах кухни Вениамина Игнатьевича висели миленькие кокетливые занавески в красный горошек, в тон им — аккуратно разложенные на столе салфетки и расставленные декоративные вазочки. Пахло ванилью, корицей и тонким ароматом сухих лепестков роз.       Вениамин Игнатьевич неспешно открыл холодильник, налил себе обычный вечерний стакан кефира (с кишечником шутить нельзя!) и, всё так же покачивая головой, присел за идеально чистый и опрятный стол.       За окном тихо шелестел ветер, гоняя опавшую листву. Скоро зима. Ну как скоро? Через полтора месяца… А пока стояла сухая и холодная осень, октябрь с его ранними заморозками-утренниками, что сковывали мелкие лужицы хрустящим ломким ледком.       Вениамин Игнатьевич допил кефир и теперь крутил в руках высокий стакан, внимательно следя за бликами в золотистом ободке антикварного изделия. Этот стакан достался ему от бабушки, и Веня приложил все усилия, чтобы он не попал к Ленке при разводе… Хотя, как позже выяснилось, стакан ей оказался и не нужен, как и его владелец.       Вдруг спокойное, умиротворённое лицо Вениамина Игнатьевича исказила гримаса, он стукнул по столу пухлым кулаком и заскрежетал зубами.       — Чёрт! Чёрт! Когда же ты наконец поймёшь, что жизнь кончена! Нет никакого просвета и не будет! Когда же ты перестанешь надеяться на чудо и сопьёшься, как все бывшие военные… — Вениамин Игнатьевич с силой запустил стакан в стену. Любимая вещица пролетела через всю кухню, разбрызгивая на ходу остатки полезного кефира и с громким «дзинь» разлетелась на острые тонкие осколки.       Вениамин Игнатьевич перевёл дыхание и закрыл глаза: ну вот и стакан из-за него разбил, раритетный. Да ещё и письмо сегодня это, так не вовремя! Хорошо, что он успел прочитать почту раньше Стасика.       У всех людей есть слабости, у некоторых увлечения, у кого-то хобби, у кого-то женщины, у кого-то алкоголь или азартные игры. У части человеков увлечения перерастают в страсть, иногда даже в одержимость.       Но Веня считал свою страсть особенной, это была не слабость — это был смысл его жизни, его радость и боль, а вернее, сладостная боль, без которой Вениамин Игнатьевич Бобков, диагност от бога, милый добродушный человечек с пухлыми руками и чуть ехидным, но таким добрым смехом, уже не представлял своего существования.       Страсть звалась Станислав Федотович Петухов, космодесантник в отставке, бравый старшина, красавец с седеющими висками, старый холостяк и завидный жених для всех женщин микрорайона, начиная от юных дев двадцати лет и заканчивая дамами неопределённого возраста, деликатно именуемого в народе «тридцать с хвостиком», а по совместительству бывший одноклассник Вениамина и лучший друг.       Страсть была яркой, всепоглощающей и ничего общего с пошлой однополой любовью не имеющей. Она вообще не была плотской, нисколько. Она была высокодуховна и почти прекрасна в своей исключительности.       Веня люто, до черноты с алыми всполохами, ненавидел Стасика. Ненавидел давно и верно. Так верно, как никто и никогда не любил. Его преданности позавидовал бы самый пылкий любовник.       И сколько бы он ни читал книг, ни смотрел фильмов — Веня был уверен: его чувства исключительны и неповторимы. Причём тут Моцарт и Сальери? Пушкин и Дантес? Ромашка и Саня Григорьев? Есть только он и Стасик. И пусть весь мир подождёт. Ну или, если не хочет ждать, пусть крутится вокруг них.       Началось всё очень давно, в школьные годы чудесные. Сам Стасик уже и не помнил, как завязалась их дружба, он считал, что они дружили всегда, — чем неизменно вызывал у Вени новый приступ белой ярости.       А Веня помнил, помнил тот сентябрьский солнечный, но уже холодный день, когда чахлые земные берёзки покрылись золотистой листвой, словно пытаясь хоть немного разнообразить бледно-голубую палитру осени Нового Бобруйска. В тот день он и познакомился с новым одноклассником Стасиком Петуховым. Одноклассником, соседом и будущим заклятым другом.       Та осень была полна сюрпризов и неожиданностей. Всё началось с того, что в конце августа вернулись из длительной командировки его родители. Худые, загорелые до черноты под какой-то чужой звездой, слишком шумные и чужие.       За семейным ужином отец (почему-то было странно называть этого подтянутого и моложавого мужчину папой) окинул Веню критическим взглядом, задержавшись на пухлых щеках, и задумчиво произнёс:       — Мда, сынок, разъелся ты на бабушкиных пирожках… — потом дружески похлопал сына по плечу и оптимистично добавил: — Ну ничего! Мы быстро тебя в порядок приведём!       Веня вздрогнул всем телом и испуганно посмотрел на бабушку.       — У каждого свои таланты, кто-то мускулы качает, кто-то мозги, — Серафима Пална недовольно поглядела на зятя, — Веничка зато умненький у нас!       Зять внушением не проникся, а лишь жизнерадостно засмеялся, задорно поблёскивая глазами и ослепительной белоснежной улыбкой:       — Одно другому не мешает, мама! Вот на Новый Бобруйск мой одноклассник переехал с семьёй, сынок его вместе с Веней учиться будет. Так у Стасика и средний балл выше, и уже первый юношеский по лёгкой атлетике, плюс шахматы и ушу!       Так и началась у Вени новая жизнь. С новым другом, Стасиком. Тот к новой дружбе отнёсся очень серьёзно, таскал Веньку за собой по секциям и кружкам, благополучно совмещая подростковые проказы с учёбой и спортом.       Жизнь у Вени пошла весёлая, ему даже нравилось. Походы в лес и в кино на «взрослые сеансы», набеги на соседние сады во время дачных каникул, а позже — танцы в клубах в небольших посёлках, где они сначала блистали как «столичные звёзды», а после убегали от местных парней.       Вернее, Веня убегал, а Стасик стойко и упрямо стоял один против всех. За что был сначала нещадно бит, а после уважаем местной братвой. А Веня… А Веня всегда был на вторых ролях, верный оруженосец Санчо Панса. Ему постоянно ставили Стасика в пример.       Стасик выиграл на турнире по шахматам, Стасик взял кубок за победу в соревнованиях по плаванью. Стасик занял первое место в олимпиаде по математике…       Стасик. Стасик… Стасик!.. Ко всему прочему Стасика быстро принимали в любую компанию, везде он становился центром и лидером, мир вращался вокруг него. Веню просто терпели вначале и не замечали потом.       А ещё Стасик оказался отличным другом, готовым всегда прийти на помощь, будь то осадить не в меру ретивую местную шпану, выбравшую полноватого и неуклюжего мальчика объектом своих насмешек и тычков, или явиться домой к Вене во время ветрянки, не боясь подцепить заразу и выглядеть нелепым жирафом с зелёными пятнами.       В душе бедного Венички копилось раздражение пополам с восхищением. Копилось, набухая гнойным фурункулом, пока в один прекрасный — или, скорее, ужасный — день не лопнуло, оставив после себя незаживающую язву, которую Стасик, сам того не понимая, периодически поливал соляным рассолом.       По какой-то странной традиции опять стояла золотая (хотя для Нового Бобруйска скорее лазоревая) осень. Вообще, Веня потом, размышляя и анализируя, понял, что осень в его жизни играет очень важную, символическую, хотя иногда и фатальную роль.       Их небольшая, но дружная команда решила в первые школьные выходные сходить на лесное озеро в поход.       Вышли в пятницу после обеда и к вечеру уже были на месте стоянки. Пока все остальные разбирали вещи и ставили палатки, Веня пошёл оглядеть окрестности.       Он шёл вдоль берега, размышляя о том, что родители опять собрались в очередную экспедицию и можно будет бросить пару спортивных секций, только надо как-то Стасика убедить, что Вене лишние физические нагрузки ни к чему, а, может, даже и вредны.       Сам не замечая, он добрёл до устья небольшой лесной речки, впадающей в озеро. Раздвинув тонкие ветки кустарника, смахивающего на низкорослую лиану, Веня замер в оцепенении. Два молодых мужика натягивали поперёк речки странное ячеистое полотно, сплетённое из тонких бечёвок. Веня вспомнил, что подобное он видел в учебнике истории, это называлось «сеть» и служило для ловли рыбы, очень варварский способ. Рыба, попадающая в сеть, душилась и гибла, включая молодняк. Этот способ был давно запрещён всеми возможными конвенциями.       Веня замер, боясь шелохнуться, потом тихонько, чтобы его случайно не заметили, попятился задом в кусты, чуть ли не ползком выбрался на берег озера и пустился бежать не чуя под собой ног.       Очнулся Веня, только когда увидел друзей, спокойно разводивших костёр и мирно переругивающихся на тему картошки, дров и места в самой удобной палатке. Почему он ничего не рассказал им? Веня и сам толком не понял. Не хотел связываться? Боялся, что отчаянные приятели пойдут сами снимать сеть, обрадованные таким неожиданным и опасным приключением?       В общем — не рассказал. А на следующий день и забыл о происшествии, выкинул из головы, ведь так много интересного для подростка в лесу, на природе, без взрослых.       Они загорали на ещё жарком солнце, плескались в почти ледяной воде, собирали какие-то поздние ягоды, Веня даже не помнил их названия.       А потом… Потом случилось страшное. Они купались и ныряли, когда Веня зацепился ногой за что-то скользкое и ужасное. Когда он попытался выбраться, это что-то только сильнее сжало его лодыжку.       Первая мысль была о водяном чудовище, тут же навалилась паника. Накрыла с головой плотным непроницаемым одеялом. Как сквозь вату Веня услышал, как кто-то истошно кричит рядом.       Что было потом, Веня практически не помнил. Он боролся с чудовищем и проигрывал ему, он захлёбывался и терял сознание, когда чьи-то сильные руки рванули его вверх, но чудище было тоже сильно, оно не хотело отпускать свою добычу. Руки исчезли с плеч Веньки, он в отчаянье забился, пытаясь ухватиться за ускользающую надежду на спасение…       Потом какая-то борьба под водой: то ли Веньки со спасителем, то ли спасителя с чудовищем… Потом вязкая, душная субстанция разрывала лёгкие, сознание ускользало, перед глазами пролетела вся жизнь — и всё погасло…       Очнулся Венька на кромке воды, кто-то изо всех сил бил его по груди. Венька закашлялся, и его вывернуло озёрной водой и поздним завтраком… Лёгкие сипели и хрипели от такого вкусного, но чудовищно болезненного кислорода, горло будто продрали наждачкой.       Он сел на песке и огляделся: рядом прыгал только самый младший участник похода Юраська.       — Где все?.. — голос был чужой, воздух с трудом прорывался сквозь связки. — Что случилось?       — Стас и ребята Костика ищут, вы в какой-то сетке запутались, вроде как для ловли рыбы… Только откуда она здесь?.. — Юраська явно был раздосадован, что его с собой на спасательную операцию не взяли. — Тебя Стасик притащил, ты ногой в сетке запутался, он спас тебя… Велел искусственное дыхание делать, как в школе учили. А сам за Костиком полез… — Юраська тревожно оглядел озеро. — Только не видно что-то их…        — Спасателей надо вызвать, — проскрипел Венька и с трудом поднялся на ноги.       Парнишка махнул рукой:       — Вызвали уже…       На Веню навалилась страшная слабость, он опять сел на песок и безучастно склонил голову…       Вскоре прилетели спасатели. Веня попал в больницу, где провалялся три дня, за которые Стасик ни разу не пришёл его навестить.       Когда Веня, удручённый и недоумевающий, вернулся домой, то бабушка, вздыхая и всхлипывая, рассказала ему, что Стасик до сих пор в больнице с воспалением лёгких. Но организм молодой, сильный, он уже идёт на поправку.       Тогда же он и узнал, что произошло на озере.       Тех браконьеров поймали, но они сумели сбросить свои сети, и подводные течения приволокли лёгкие сетчатые полотнища в озеро.       Там в них и запутались Веня и Костик. Обоих спас Стас, не один, конечно, но смог организовать ребят, не растерялся, и все остались живы.       Стаса хотели показать по местному каналу головидения, но он упорно отказывался от встреч с репортёрами. Как он позже объяснил Вене:       — Я сам виноват, что так вышло, надо было всё проверить. Я был в ответе за вас.       Как ни странно, но такого же мнения был и отец Стаса, и вместо похвал и наград Стасу два месяца не разрешали выходить из дома. Он стоически перенёс наказание, лишь вздыхал и упрямо хмурился.       А у браконьеров оказались хорошие адвокаты и слабые улики, ведь никто не видел, как они ставили сети…       Вениамин Игнатьевич тряхнул головой, выныривая из воспоминаний о золотых школьных денёчках, и досадливо поморщился. Стасик — вечный герой.