Чаша Асклепия

      Обмануть команду капитана Петухова оказалось просто — как конфетку у ребёнка отнять.       Максимилиан Уайтер оказался не только толковым и предприимчивым дельцом, но и весьма остроумным человеком.       Стасика пригласили в гости, напоили-накормили, чуть не спать уложили, а потом…       Вениамин Игнатьевич рассыпался дробным мелким смехом каждый раз, когда вспоминал физиономию Стаса во время захвата экипажа. Недоумение, страх и стыд. Стыд перед всеми. Сам Вениамин Игнатьевич в тот момент старательно изображал растерянность, но внутренне ликовал: дошло до тупого капитана, что это он погубил свою обожаемую команду.       Но Стасик и тут сумел подпортить Вениамину Игнатьевичу момент триумфа. Доктор скривился от этих воспоминаний, как от зубной боли.       На какой-то миг лицо заклятого друга застыло каменным барельефом, скулы затвердели и заострились. В эту секунду он принял непростое решение, которого не ожидал никто.       Макс расслабленно разглядывал поверженного врага, Вениамин Игнатьевич мысленно улыбался, а Стас… Стас смотрел на своего навигатора. Тот стоял дальше всех от группы наёмников. И совсем недалеко от леса. Человеку не успеть… А киборгу… Секунды падали тяжелыми булыжниками и летели незримыми песчинками. Время замерло и загустело, это почувствовал даже он, Вениамин Игнатьевич. Во рту вдруг пересохло, он понял, что сейчас что-то произойдёт. Что-то если не страшное, то дико неприятное. Он даже дёрнулся в сторону Стаса, но его удержали руки охранников: по легенде доктор Бобков был таким же пленником, рядовые наёмники и не знали ничего о его привилегированном статусе.       — Стас, хватит тянуть резину, — голос Казака был ленив и насмешлив, он явно не чувствовал тягучего, почти замершего потока времени, — скажи своему киборгу, чтоб подошёл.       Капитан Петухов даже не повернул голову в сторону говорящего. Он не сводил пристального взгляда с высокой фигуры в лёгком скафандре на другом берегу крохотного озерца. Голос Стаса прозвучал спокойно и ровно, каждое слово было выверено и взвешено.       — Дэн, — Стас не кричал, но его слышали все, — Дэн. Уходи.       Вениамин Игнатьевич видел блеснувший щиток маски и быструю тень, почти беззвучно вошедшую в зеркальную гладь воды.       Белая, ослепительная ярость полыхнула в мозгу доктора: сколько можно портить всем жизнь! Сейчас он скажет Стасику всё, что давно, очень давно копилось у него в груди, выплеснет весь застоявшийся гной, который отравлял его душу и жизнь долгие, долгие годы, сложившиеся в десятилетия.       Вениамин Игнатьевич набрал воздуха в лёгкие и в последний момент невзначай мазнул взглядом по транспортнику, вчера ещё безымянному.       Он открыл рот и замер, на секунду забыв и о своём мнимом плене, и о рыжей гадине, сбежавшей от его, доктора Бобкова, возмездия.       На металлическом, чуть поблёскивающем боку корабля красовалась косая надпись, намалёванная кислотно-зелёной краской: «Космический мозгоед».       Доктор нервно сглотнул. Ярость улетучилась, дав место простому человеческому недоумению: зачем?       Зачем эти два дебила, навигатор и пилот, испоганили неплохую вещь? Он мысленно покачал головой: чему тут удивляться? Всё, к чему прикасались руки этих недолюдей, превращалось в… В полное дерьмо это превращалось!       Он поспешно отвернулся от оскверненного транспортника и почти с ненавистью смерил Теда взглядом. К счастью, всем было немного не до него, поэтому никто и не заметил ни вспышки белой ярости, ни гневных взглядов корабельного доктора.       Их почти сразу разделили. Первым утащили Стасика, за ним — остальных членов экипажа, оставив Вениамина Игнатьевича одного возле корабля, с которого подручные Уайтера споро таскали всевозможный скарб и остатки недоставленного товара.       Тед и Полина напоследок успели обернуться. Вениамин Игнатьевич увидел огромные испуганные глаза своей бывшей медсестры и услышал крик Теда:       — Вениамин Игнатьевич! Держитесь!       Доктор Бобков поморщился и отвернулся: оно, конечно, хорошо, пусть до поры до времени думают, что он такой же пленник, как и они, но как же всё-таки они его раздражают. Все до единого. Команда «Космического Мозгоеда» (Вениамин Игнатьевич вновь поморщился, словно нюхнул нашатыря) набила ему такую оскомину, что не было жаль никого, даже Польку. Хотя можно было предположить, что со смазливой и свеженькой девчонкой сделают скучающие охранники.       От мыслей о бывшей (слава богам!) команде его отвлёк подошедший господин Уайтер — он протянул хороший, качественный воздушный фильтр. Всё же атмосфера на Медузе, как называлась эта почти подпольная планета, была весьма ядовита.       Как и рассчитывал Вениамин Игнатьевич, этот самый Казак оказался весьма радушным хозяином и очень приятным собеседником. Впервые за долгое время Вениамин Игнатьевич по-настоящему наслаждался и хорошим ужином, и качественным (кстати, не хуже его запасов) коньяком, и, что немаловажно, культурным разговором.       Впервые за долгое-долгое время ему не приходилось притворяться инфантильным и недалёким докторишкой-бессребренником, а можно было быть самим собой — умным и немного ядовитым на язык Вениамином Игнатьевичем Бобковым, успешным доктором, ценителем красоты, смотрящим на мир со здоровым скептицизмом истинного врача.       За ужином, во время светской беседы, выяснилось, что армейский друг Стасика, тот самый Вадим, который повстречался им на Ярмарке, — засланный казачок, агент под прикрытием из госструктур (хотя, возможно, и из конкурирующей фирмы, имеющей связи в полиции). Многим не давала покоя деятельность Максимилиана Уайтера, плели против него интриги злобные завистники, поэтому честь и хвала замечательному доктору Бобкову: он не только подарил Максу отличный ценный груз, за которым он, Казак, давно охотился, но и избавил ряды его армии от предателя.       Вениамин Игнатьевич нежно розовел ушками (была у доктора такая немного избыточная реакция, из-за которой в детстве Венечка преизрядно пострадал) и довольно улыбался — угодить такому человеку, как господин Уайтер, всегда приятно. И небесполезно.       — Так я могу рассчитывать на ответную любезность? — Вениамин Игнатьевич погрел в руках бокал с янтарной жидкостью и с удовольствием вдохнул аромат благородного напитка.       Макс Уайтер вприщур глянул на дорогого гостя и вежливо улыбнулся:       — Постараюсь быть для господина Бобкова не менее полезным, чем он для меня. Так что же вы хотели бы?       — Да сущую безделицу, право слово. Мелочь. Если ваши киборги всё же изловят ту рыжую «шестёрку», то я хотел бы получить её в своё пользование, желательно живой, — Вениамин Игнатьевич внимательно посмотрел Казаку в глаза.       Макс Уайтер расслабленно откинулся в кресле.       — Ах, это… Это действительно безделица. Если отловят — считайте, он ваш. Правда, шансов, что он жив, нет совсем, но мало ли… Раздражала меня эта тварь, я вам скажу… К тому же ещё и тупая… Впрочем, видимо, вы это уже знаете.       Два благородных джентльмена дружно рассмеялись и чокнулись бокалами с коньяком, весьма довольные друг другом.       На следующий день чуть ломило виски от выпитого накануне, не сильно, вполне даже терпимо, и можно было обойтись стандартным антипохмелином, но Вениамин Игнатьевич заказал себе кофе, куда щедро плеснул коньяка. Весь следующий день он сибаритствовал: то нежился в ванной, то смотрел какие-то лёгкие ниочёмные фильмы, то просто дремал в удобном кресле.       Стоило бы пойти к Стасику и открыть карты, но что-то останавливало доктора, он сам не мог понять что.       Успеет, ещё успеет. Вот дождётся Вениамин Игнатьевич известий о Стасиковом сбежавшем навигаторе и навестит. А пока стоило отдохнуть, привести себя в порядок.       Иногда мелькала мысль: как там остальные недоумки? Жив ли Тед с его взрывным темпераментом? Сколько человек уже прошли через Польку? И что стало с диковатым Михалычем? Его даже было немного жаль: считай, просто под раздачу попал.       Потом был ещё день и ещё… А Вениамин Игнатьевич всё тянул и тянул с визитом к заклятому другу.       Он не стыдился, нет. Просто почему-то не хотел смотреть в спокойные серые глаза несломленного (почему-то в этом доктор был абсолютно уверен) Стаса и отвечать на вопрос: «Как же так, Венька? Как ты мог?»       Казак, понаблюдавший за своим гостем пару дней, ободряюще похлопал его по плечу и сказал:       — Вот всё же вы, гражданские (Макс Уайтер служил два года в наёмнической армии и считал себя военным спецом), очень чувствительные натуры. Гуманисты, что с вас взять? Ну, хочешь, я его попытаю пару дней? Тогда он на коленях тебя благодарить будет за час роздыха. У меня такие мастера есть, закачаешься… — Макс с чувством поцеловал кончики пальцев.       Вениамин Игнатьевич задумался. Ну а что? Это ведь выход. Какая разница, как сначала сломать: физически или морально? А будет долго упорствовать, так Польку сюда привезут и отдадут на развлечение местной братве. Прямо на глазах горе-капитана.       Он вскинул голову и деловито проговорил:       — Макс, скажи своим псам на плантации, чтоб девчонку особо не эксплуатировали, если она ещё жива. Если что, будет, чем бравого космодесантника прижать.       Казак хитро подмигнул:       — Продуман ты, Веня!       Вениамин Игнатьевич отвернулся от довольного Казака и брезгливо поморщился: дёрнул его нечистый пить с Максом на брудершафт. Вот терпи теперь фамильярности от слегка одичавшего тут, на Медузе, вояки. Нет, всё же армия и тесное общение с отребьем типа наёмников накладывает определенный отпечаток даже на весьма образованных людей.       Теперь Вениамин Игнатьевич ждал от Уайтера доброй вести, что Стас сломался. Правда, ожидание почему-то затягивалось. Казак обещал результат через сутки, а прошла почти неделя с дня их прибытия на Медузу и третий день, как Стасом «занялись» мастера Уайтера.       Казак уже не раз приглашал посмотреть на «сеансы», пусть и без личного присутствия, но что-то мешало Вениамину Игнатьевичу приобщиться, какой-то крохотный внутренний замочек. Хотя очень хотелось.       Вениамину Игнатьевичу даже снился Стас, с заломленными под неестественным углом руками и сведённым судорогой боли лицом.       И вот сегодня Вениамин Игнатьевич не выдержал. Решился пойти к Стасу. От ожидания встречи чуть дрожали коленки, а желудок сжимал лёгкий спазм страха и предвкушения.       Вениамин Игнатьевич долго и старательно подбирал себе наряд для этой встречи, всё-таки первый раз он к Стасу так, с открытым забралом… Но в какой-то момент вдруг понял, что опять просто-напросто тянет время.       С досады на самого себя плюнул на все приготовления, схватил первые попавшиеся под руку вещи и подошёл к зеркалу пригладить волосы.       Рассеянно оглядел себя с ног до головы, подумал, что светлые брюки и рубашка не слишком подходят для посещения подвалов и вонючих арестантов, но переодеваться не стал. Суета сует всё это.       Надо бы для Стасика подарок какой взять, не с пустыми же руками на свидание идти! Вениамин Игнатьевич усмехнулся, достал из личной аптечки несколько шприц-тюбиков с обезболивающим. Кстати, мелькнула в голове гениальная мысль, потом можно будет Стасика на наркоту подсадить. Начать с простых анальгетиков, а там и что посерьёзней можно колоть. Настроение поднималось, хотя крохотный червячок то ли тревоги, то ли сомнения тихонько копошился на задворках сознания.       Так, лекарство взял, надо гель на всякий случай какой-нибудь заживляющий прихватить и жидкий бинт. Надо ещё что-то… Макс говорил, пленников почти не кормят, воды дают в обрез. Значит, бутылку с нормальной питьевой водой и несколько ампул жидкой глюкозы. Хотя… Вениамин Игнатьевич подумал и положил глюкозу обратно. Не стоит слишком облегчать страдания Стасика, а то вдруг у него тогда хватит сил понять, что друг Веня не просто принёс ему облегчение сейчас, но и был источником его мук до этого.       Вениамин Игнатьевич ещё раз придирчиво оглядел себя в зеркале: а всё же, пусть и подсознательно, он выбрал наилучший наряд для визита к полуобезумевшему и отчаявшемуся пленнику. Явиться к Стасу в образе светлого ангела совсем неплохо. Ангел, дарующий освобождение! Вениамин Игнатьевич хихикнул и вытер внезапно вспотевшие ладони об обивку кресла.       Через десять минут доктор Бобков в сопровождении служебной «семёрки» направился «в гости» к друзьям-однополчанам — Стасику и Вадику. Макс сказал, что их содержат сейчас вместе. Из каких соображений, Вениамин Игнатьевич не понял, впрочем, не особо-то и вникал.       Помещение тюрьмы, как громко называл склад с каменным подклетом Казак, находилось на небольшом расстоянии от жилых модулей. Это было неплохо, всё-таки резиденция Уайтера тут была временная, звукоизоляция паршивая, и Вениамину Игнатьевичу, например, совсем не улыбалось слушать по ночам стоны подопытных кроликов Казаковых мастеров заплечных дел.       С каждым шагом у Вениамина Игнатьевича всё сильнее сжимало желудок и дрожали руки. Он даже остановился на несколько секунд, чтоб унять неприятный тремор. Он улыбнулся слегка деревянными губами. Нет, это не страх, убеждал себя доктор. Это предвкушение и радостное нетерпение, ещё немного — и в крови начнут играть крохотными пузырьками адреналин и дофамин, даря наслаждение даже от самих мыслей о предстоящем свидании.       Живое воображение рисовало картины замордованного Стаса, сидящего на грязном каменном полу в луже собственной мочи и крови. Затравленный взгляд сломленного даже не человека уже, а несчастного пса, который настолько туп, что понимает только хлыст и окрик.       Разбитые в кровавую кашу губы, шепчущие ему, доктору Бобкову, слова искренней благодарности; преданность в серых, когда-то гордых глазах. Трясущиеся пальцы с обломанными грязными ногтями, тянущиеся к бутылке с водой. Можно будет заставить его лакать воду прямо с пола.       А можно — тут Вениамин Игнатьевич прямо захлебнулся от восторга — заставить Стаса убить своего армейского друга, перегрызть тому глотку, задушить собственными руками.       В эту секунду чуть сдавило левую сторону груди, кольнуло и тут же отпустило. Вениамин Игнатьевич сурово сдвинул брови: дома первым делом на диагностику! Хотя картинки со сломленным Стасиком почти сразу вытеснили тревожные мысли из головы.       Весь в радужных мечтах, Вениамин Игнатьевич сам не заметил, как они с молчаливой «семёркой» дошли до невысокого здания бывшего склада. Когда доктор уже стоял на пороге импровизированной тюрьмы, неожиданно заработал комм. Вызывал Казак. Вениамин Игнатьевич чуть удивился, но спокойно принял вызов.       Голос Макса Уайтера был спокоен и деловит:       — Вень, извини, — Вениамин Игнатьевич опять поморщился, — мне «жестянка» твоя понадобилась, буквально минут на пятнадцать. Сможешь ещё немного обождать?       Макс встопорщил в улыбке свои казацкие усы и хитро подмигнул.       Вениамин Игнатьевич пожал плечами: пятнадцатью минутами больше, пятнадцатью меньше… А он пока на Стасика через смотровое окошко полюбуется, ничего страшного.       «Семёрка» исчез, словно испарился: только что стоял рядом, а уже и нет. Вениамин Игнатьевич передёрнул плечами — неприятные всё-таки киборги создания — и спокойно открыл дверь в полутёмный коридор тюрьмы.       — Здравствуйте, Вениамин Игнатьевич… — голос был настолько тих, что доктор Бобков в первое мгновение решил, что тот ему вообще померещился.       Он подслеповато прищурился, глаза после дневного света не сразу привыкли к полумраку небольшого коридора, заканчивающегося чуть приоткрытой дверью.       От боковой стены отделилась высокая худощавая тень. У Вениамина Игнатьевича перехватило горло, и на несколько секунд он забыл, как дышать.       — С вами всё в порядке, Вениамин Игнатьевич? — в полумраке блеснули алые глаза.       Захотелось завизжать и броситься прочь, но сильная твёрдая рука цепко ухватила его за локоть.       — Д-денис, — от страха и неожиданности Вениамин Игнатьевич начал заикаться, — т-ты откуда? Т-ты жив?..       Некто (это не мог быть Дэн! Дэн погиб в озере!) наклонился к самому лицу Вениамина Игнатьевича. Запахло дымом и серой. Повторялся кошмар, приснившийся доктору на Степянке, только проснуться никак не получалось. Со всё возрастающим ужасом Вениамин Игнатьевич вглядывался в белое пятно лица и видел всё новые и новые доказательства, что это НЕ ДЭН! Это призрак, явившийся за ним из преисподней.       Белое лицо, заострившийся нос и скулы, плотно обтянутые синеватой кожей с грязными разводами, тёмные провалы глазниц, полыхающие нечеловеческим светом. Губы в чёрной корке запекшейся крови, то ли своей, то ли чужой… Грязные, свалявшиеся волосы, на макушке иссиня-чёрные (где-то на периферии сознания мелькнуло воспоминание, как Полька и Тед красили Дэна перед высадкой на Медузу, чтобы его настоящий хозяин не узнал), а на концах — неопределенно-бурые, сбившиеся в неряшливые колтуны… От рыжего навигатора в этом существе не было ничего, даже запах был чужой. Не пахло ни сгущёнкой, ни весной. От существа пахло смертью…       Вениамин Игнатьевич икнул и начал сползать по стене на пол, но жёсткая рука по-прежнему крепко удерживала его в вертикальном положении.       — Вениамин Игнатьевич, вы меня слышите? Я — Дэн, — существо слегка тряхнуло доктора. — Где Станислав Федотович? Вам плохо?       Вениамин Игнатьевич лязгнул зубами и чуть-чуть пришёл в себя. В голове толпились мысли, главная была — Дэн это или нет, но он не знает о статусе доктора. Главное, потянуть время, пятнадцать минут не так уж много, скоро явится служебная «семёрка» Макса — и всё закончится. Надо только заговорить зубы этому… существу.       Он собрал волю в кулак и начал:       — Дэн… Слава богу, ты жив! Ты не представляешь, как я рад! Стас где-то тут… Был. Я не знаю, жив ли…. Я врач, меня Казак заставил лечить своих людей… Вот, поэтому и жив… А остальных забрали на плантацию, я пытался помочь, уговорить Казака привезти сюда хотя бы Полину… Мне так жаль…       Существо внимательно слушало, не перебивая и не шевелясь, лишь глаза светились ровным красным светом.       Доктор воодушевился: кажется, существо верило. Во всяком случае, минуты капали, время работало на него… Сколько прошло? Минута? Пять? Десять?       — Вениамин Игнатьевич, — негромкий спокойный голос прервал прочувствованную речь на самой возвышенной ноте, — а вы когда-нибудь говорите правду?