Если ты - моя миссия, то миссия - невыполнима.

Наконец у парней нашлось время, которое они могут провести вместе. Такие моменты, случаются достаточно редко и юноши уже не могут вспомнить, когда наслаждались обществом друг друга в последний раз. Чаще всего, не смотря на то, что они живут в одной квартире, обилие комнат и работы разделяет их. У каждого парня своя комната, оформленная на вкус и цвет своего владельца. У кого-то все заставлено банками из-под энергетиков из-за которых еле-еле виднелся компьютер и нетронутая пастель, у другого же идеальный порядок не нарушен ни единой пылинкой. Пожалуй, только гостиная, после переезда сюда аж девяти человек, осталась практически не измененной. Маленький журнальный столик, старый диван, одно низкое, неудобное кресло и подушки на полу. Единственным и самым ярким изменением в общей комнате можно считать неисчислимое количество фотографий местных полицейских (к коим затесались несколько фотографий представителей ФБР) с подрисованными маркером усами, очками и членами возле головы. Именно в этой комнате наконец все и собрались. Трое ребят, практически одного роста, заняли весь диван. Они едят лапшу из большой тарелки на троих и никак не могут поделить ее, то и дело со смехом «сражаясь» палочками для еды. Парни толкаются, шумят и, кажется, диван под ураганом тел держится на святом духе, снова и снова попадая под град неразделенной лапши. Даже осуждающий взгляд юноши в кресле, рядом с которым скромно уместился юноша по-меньше, успокаивает неугомонную троицу лишь на пару секунд, на несколько остужающих вздохов. Затем кто-то из них громко неистово смеется и все начинается по новой. Через какое-то время, юноша в кресле, кажется, смирился с обстановкой и стал тихим, спокойным голосом разговаривать с соседом по креслу, так же разделяя с ним тарелку с крохотными жареными кусочками мяса. Юноша по-меньше говорит,как всегда, мало, односложно. Тем не менее, по его лицу очевидно, как он доволен обстановкой вокруг, не смотря на шум. Возможно, именно это расслабленное выражение лица успокаивает юношу-соседа в кресле. Возле его ног, нагло подслушивая разговоры и подшучивая, сидит самый высокий и крупный парень. Сегодня он в почете: у него собственная тарелка и в ней предостаточно лапши. Ни с кем не приходится делиться и никто не мешает ему сидеть, а в обществе аж восьми молодых мужчин — это действительно роскошь. Рядом с ним, в точно такой же роскоши, на отдельной подушке, чуть по-дальше от всех, уместился высокий парень со строгим лицом. По его внешности не возможно и предположить, что он был младше всех - в его глазах читается мудрость и какая-то старческая усталость. — Бэки, Бэки, Бэки!… — начал дразниться один из сидящих на диване. Он самый старший из всех присутствующих, но, не зная его возраста, об этом трудно догадаться. Его лицо мягкое, свежее, с широкой улыбкой как у невинного ребенка. Единственное, что в нем может насторожить , и по-истине впечатлить — это удивительные сияющие глаза, по форме напоминающие лисьи. Действительно, сейчас, весь раззадоренный, с палочками в руках, изображая неистового воина, он похож скорее на игривого,растрепанного ярко-рыжего лисенка. — Угадай, кто нашел последний кусочек кабачка? — О неееет! — надувается юноша на другом конце дивана. Улыбчивые глаза и губы создают впечатление очень мягкого, невозмутимого и всегда довольного, этакого хорошего парня-старшеклассника. Его растрепанные белые волосы обрамляют раскрасневшиеся щеки и легкая естественная улыбка становилась все шире. Бэкхён надувается как шар, словно эта самая игривость перерастала в нечто большое и наполняет его до краев. Схватка не заставляет себя долго ждать и парни снова сцепляются на палочках. — Сюмин, наглый ты засранец! Тем не менее, пока длится эта борьба «не на жизнь, а на смерть», парень, сидящий по центру, молча взял тот самый кабачок и закинул его себе в рот, демонстрируя улыбку. Короткие волосы цвета молочного шоколада открывают лицо с ясным взглядом и острыми скулами, а так же миловидной чертой — кошачьей улыбкой губ цвета персика. Внешность этого юноши не просто сладкая, она приторная. — Чондэ! — разразились громом два голоса и тот, не известно зачем, тоже вступает в схватку. Теперь эта битва была не за кабачок, а за честь. Чондэ сражается спокойно,с некой леностью, тогда как Бэкхён и Сюмин по-истине прониклись духом сражения и, кажется, головы драться до тех пор, пока не сломаются либо палочки, либо диван. — Сели, живо! — неожиданно подает спокойный, но громкий голос юноша с кресла. Ныне типичное спокойно-добродушное выражение сменилось удерживаемым гневом, запечатлевшимся в мгновении перед окончательным высвобождением,а само лицо напоминает воинскую маску тигра. — Вы пойдете по своим комнатам, если не успокоитесь прямо сейчас. Парень, сидящий рядом, неожиданно тихо смеется: — Сухо, ты, кажется, совсем отвык от их общества. От общества вообще. — он прикрыл лицо ладонями, пряча улыбку на болезненном лице, словно стыдясь ее, словно она ему не идет. Теперь юноша еще больше напоминает вязаную игрушку, покрытую пылью. Его свитер слишком стар, что бы его носить, а лицо слишком измождено, что бы верить в то, что это живой человек. Улыбку, ту самую, его оживляющую, он никогда никому не показывал. — Я хотел поговорить о работе в конце концов, но они не могут заткнуться уже около часа. — голос лидера неожиданно становится на много тише и говорит он практически в самое ухо соседа. — Кёнсу,… — Имя юноши по-меньше он шепчет с некой мягкостью, будто бы это была самая большая тайна, которую он мог когда-либо хранить, и одновременно извинение за малейшее повышение тона. Выражение лица Чунмёна сменяется спокойствием,но тем спокойствием, что испытывают родители возле колыбели — в любой момент он готов оживиться вновь,не смотря на усталость,а глаза выдают в нем особый душевный трепет. Искусанные губы постарались изобразить слабую улыбку, но, в конечном итоге, снова скупо поджались. -… Исин ничего не сообщал? Его нет достаточно долго. — Будем надеяться, что его просто не грохнули и он все-таки приедет к ужину. — Разгладив улыбку , отвечает Кёнсу и откидывается на спинку кресла, демонстрируя, что все происходящее его утомляет. Он сильнее укутался в темно-коричневый свитер и вздрогнул, пробиваемый ознобом. Ему не до работы. Не до болтовни о ней. Чунмён аккуратно, будто бы боясь сделать больно, положил руку на лоб Кёнсу и тяжело вздохнул. Казалось, это и есть последняя капля его терпения, но он ничего не высказал — ни переживаний, ни злости, ни усталости. — Вам не кажется, что он может кинуть нас? — низкий голос приятным тембром прошелся по комнате и брови лидера на секунду дрогнули, выражая ни то гнев, ни то удивление. Сухо прокашлялся: — Единственный, из-за кого он может нас кинуть — это ты. Ты оставил слишком много информации о нем в документах, хотя я велел уничтожить все, связанное с Лэем, Кёнсу и гончими. — пускай это и было поучение, голос лидера ни разу не сменил тон. Всегда, когда Сухо кого-то отчитывал,то не кричал,а обдавал неистовым холодом,что дрожь шла по телу. — Да ладно, ему нечего бояться, он скрывался столько… — Чанёль. — Серьезно, он как и мы, вне опасности, а все остальное я сд… — Чанёль. — голос Сухо становился все напряженнее, как и атмосфера в комнате. Даже троица, бесящаяся на диване, неожиданно замерла. — Не понимаю, что не так, все прошло отл… — ЧАН, МАТЬ ТВОЮ, ЁЛЬ! — Наконец, устав перебивать оправдания, лидер с грохотом поставил тарелку на стол и громко рявкнул, вынуждая всех замолчать и обратить внимание. Маленькая рука аккуратно ложится на его плечо. Сухо снова начал сбавлять тон. — Сколько раз говорить тебе не действовать по своим желаниям? Приказ есть приказ. Весь задор и некая подростковая упертость в Чанёле утихли. Он поник, опуская глаза в тарелку, но лидер не пожелал замолчать, слишком долго в нем все кипело и он никогда не терпит оправданий. — Ты понимаешь, что такое происходит не в первый раз? На нас бы никогда не вышли ФБР, если бы ты не захотел поиграть в революционеров, бунтарей или еще хер знает кого, начиная махать ручкой в камеру на том выносе документов из отдела. — он резким движением снова взял тарелку в руки, продолжая есть. — Не играй с копами, Чанёль, для нас — это игра со смертью. Пак вздрогнул, но, на свое собственное удивление, первым делом взглянул не на лидера, дабы хоть взглядом признать некую провинность, а бросил коротким благоговейный взгляд на высокого юношу, сидящего рядом. Грубое отношение — это то, что Чанёль терпел изо дня в день. Да, он — самодур, но когда дело доходит до серьезных ошибок, юноша признает их, понимая, что получает от лидера заслуженно. Молча склонив голову, он все слушает, изредка вставлял пару слов, а когда все кончается, снова оживляется, стараясь оживить не столько тяжелую атмосферу вокруг, сколько самого себя. Единственное, что правда может разбить Паку сердце, уничтожить в прах — осуждающий взгляд вечно хмурого напарника, который всегда остается отстраненным, как одинокая скала. Даже сейчас, сидя рядом, он кажется невероятно недоступным. Лицо не меняет выражения, будто бы стеклянная статуэтка, старая же кожаная куртка с кучей нашивок не издается не единого скрипа и шороха. Получить осуждение от такого незаинтересованного человека, означает уйти не в ноль, а в минус. Тем не менее, сердце Пака успокоилось когда он заметил, что высокий юноша даже и не слушал о чем говорит лидер и хакер. Так всегда и бывает. — Сехун, думаю, тебе понравиться. — новый голос разрезал тягучую тишину, окликнув незаинтересованного, кажется, даже в жизни, парня. В комнату вошел статный, спортивный юноша, ставя на столик пакет, в который все сиюсекундно полезли, разбирая коробки и пакеты. Яркие обертки, фантики, коробки посыпались по столу рекой, вызывая новый всплеск волнения, особенно на диване. Каждому парню предназначается особая сладость, по вкусу, дабы никого не обидеть. Количество так же распределено поровну, совершенно немного. Сладости, принесенные сюрпризом к ужину, ни что иное, как особое расположение духа лидера. — Спасибо, Кай. — спокойно улыбается Сухо, открывая свою коробочку, в которой лежат кубики рахат-лукума. Кай же лишь широко улыбается обворожительной улыбкою, тихо хихикает и садится рядом с Чанёлем, беря коробочку шоколадных конфет с ликером. Эти самые конфеты могут идеально описать и его самого. Снаружи он кажется абсолютно идеальным, стоит ему только нахмуриться, улыбнуться или сменить наряд, так тут же впечатление о нем меняется, но всегда завораживает, приходясь большинству по вкусу. Под такой сладостью сложно прочувствовать терпкую горечь, дурманящую сознание. Не смотря на то, что сладости достались всем, а парни не ели десертов уже пару месяцев, Сехун, кажется, светится ярче всех, когда к нему в руки попадают леденцы с различными вкусами. Он начинает уплетать их один за другим, как не уплетал, пожалуй, мясо на сегодняшний ужин. Чанёль же наоборот, лишь достал маленький прозрачный пакетик с похожими леденцами,но с иным набором вкусов, и убрал их за пазуху, даже не попробовав. — Что, Кай, незаметно от всех напиться удумал? — Ёль укладывается на подушку и ловким движением руки нагло выкрадывает одну из конфет с ликером. Ему хочется оживиться, сбросить подавляющую робость. Он кладет конфету на язык и сначала блаженно улыбается от сладости шоколада, но затем резко морщиться от горьковатого вкуса алкоголя. — Тебя не проведешь! — мягко, удивительно мягко, словно великодушный дядюшка, смеется Кай в ответ. Наконец, общий гул, с которого начинался ужин, восстановился в комнате, возвращая ей некую самобытность. Троица на диване отбирает друг у друга конфеты, звонко смеясь и торгуясь; Сухо завел неспешную беседу с Каем, а ДиО внимательно их слушает и задавая односложные вопросы, будто бы лишь для утверждения собственного присутствия. Чанёль же так и не смог вернуться на прежний лад, сколько бы не пытался, — мысли забивают его голову, а на сердце висит неясный тяжкий груз. Теперь Ёль лениво лежит на подушке, думая о бесконечности собственных неудач, повторяющихся день за днем. Он не может найти в себе силы уйти в комнату, дабы поразмыслить над всем в одиночестве, и старается получить хоть какое-то удовольствие от долгожданной всеобщей встречи. Взгляд Пака сам устремился на точеные черты лица юноши, который теперь разделял с ним некое вдумчивое молчание. Когда-то Ёль с Сехуном были очень близки и будучи вместе могли молчать до бесконечности или болтать без остановки, но это не казалось столь хрупким или важным. Юноши свято верили в то, что близость нравов объединит их судьбы и заставит их сердца биться в одном ритме всю маленькую бесконечность человеческой жизни. Жаль, что время идет и все меняется. Их молчание вдвоем сейчас кажется удивительно натянутым, будто бы кто-то должен был что-то сказать, но так и не решается это сделать. Наконец, Чанёль робко потянулся своей рукой в сторону Сехуна, коснулся кончиками пальцев грубой кожаной куртки,заменив этим жестом с сотню-другую слов, и прикрыл глаза, сделав вид, что задремал, но на самом деле провалился в милые сердцу воспоминания. Они так юны и так игривы. Молодые и прекрасные. Когда они вдвоем идут по улице,каждый второй считает своим долгом обернуться. Казалось, даже летнее солнце Лос-Анджелеса, города ангелов, нежно гладит персиковую кожу двух молодых парней с некой особой любовью. Под умелым лидерством Сухо дела идут отлично - стоит только положить руку в карман, так между пальцев начинают шелестеть купюры. Любые желания горячих сердец могут стать явью по щелчку пальца, снова и снова с обеих рук юноши щелкают, меняя наряд, цвет волос, стрижку, мотоцикл, авто, блюда на завтрак , обед и ужин. "Мог ли ты когда-нибудь подумать, что жизнь может быть такой потрясающей?" вновь и вновь спрашивает Сехун , нежно улыбаясь своему приятелю,когда они идут по бульвару среди цветов всевозможных расцветок. Картина, которая разворачивалась перед ребятами каждый день перед обедом,когда они шли по этому самому дивному бульвару ,не отрывая глаз друг от друга, словно хотела задать вопрос всем и каждому,кто за этим наблюдал: "Неужели, люди могут цвести ярче цветов?". - Я хочу кожаную куртку. - коротко роняет Сехун во время обеда на улице за плетенным столиком и пожимает плечами от непонимания самого себя. - Мы купим тебе кожаную куртку! - оживляется Чанёль. Через пару минут они уже идут по огромному торговому центру среди всевозможных знаменитостей. Игнорируя их, юноши все еще поглощены друг другом, будто бы вся вселенная неожиданно собралась в две точки, поместившись в этих ребят. Сехун дает импульс - короткую фразу или небрежное движение,а Чанёль подхватывает,приумножая. Сехун во все вдыхает жизнь, а Чанёль раскрашивает весь мир вокруг так, как ее чувствует. - Она нравится мне! - коротко, с некой скромностью в лице, улыбается О, поправляя на себе кожаную куртку в нашивках. Он не может оторвать глаз от зеркала , не скрывает восторга. Кажется, он сам не может поверить в то, насколько красив. - Потрясающе. - выдыхает Пак, облокотившись плечом на стенку в примерочной. Его сердце, быстро бьющееся вместе с ритмом Лос-Анджелеса, немного успокоилось, обвернутое в некое новое чувство. Он кротко смотрит в зеркало, на лицо приятеля, а тот ,сияя, смотрит на него в ответ. Сколько это может длиться? Бесконечно долго, молчание для них двоих такая же радость, что и часы задушевных разговоров. Они коротко, беззвучно смеются. В одном ритме, в одной тональности, остановив время вокруг. Неожиданно, Сехун опускает взгляд, вскоре поднимая его вновь,и его щеки заливаются румянцем, а Ёль широко, немного глупо, улыбается в ответ. Боль, прекрасная боль пронизывает его сердце, доставляя некое мазохистическое удовольствие. - Берем. - прокашлявшись, говорит Чанёль, выскальзывая из примерочной. Работа тоже для них не работа. В очередной раз спортивный автомобиль с двумя парнями в салоне несется по,казалось бы, бесконечной дороге. Водитель курит за рулем, ветер развивает его волосы и запах , смесь сигарет, молодого тела и дорогого парфюма, по-настоящему дурманит. - Что же это такое?.... - Чанёль на пассажирском сидении, немного отодвинув ноутбук в сторону, нюхает флягу, которую нашел в бардачке. Нет, ему сейчас не нужен алкоголь,ведь он и так пьян. Пьян от скорости, пьян от тянущего чувства внизу живота, пьян от привлекательности юноши, сидящего рядом. - Убери на хер, чел, у которого я угнал эту тачку, явно чем-нибудь да болен. - Сехун неожиданно начинает самодовольно смеяться и ,выхватив флягу, бросает ее в открытое окно,наблюдая, как фляга разбивает лобовое стекло одного из автомобилей. Ёль видит его взгляд, точно такой же, какой он наблюдает в собственном отражении. Затуманенный взгляд сияющих глаз. Сердцебиение заглушает все вокруг. Ничего, абсолютно ничего кроме глухого "тудум" более не слышно. - Я....л...б..ю..т...я. Чанёль ,словно только проснувшись, поднимает встревоженный взгляд на Сехуна. Тот смотрит на приятеля с легкой улыбкой, но удивительно спокойно, полный некой решимости и крепости духа. Его губы снова двигаются, но ветер уносит заветные слова, которые О с таким усердием проговаривает. Сердце Чанёля бьется все быстрее. Они въезжают в тоннель. В тот вечер все пошло не по плану. В газетах об этом писали: "На центральное отделение полиции Лос-Анджелеса было совершено дерзкое нападение группировкой, именующей себя "EXO". Задержать нападавших не удалось. Цель нападения так же неизвестна,предполагается, что оно было совершено с целью похищения информации. В ходе погони один из участников группировки был ранен,так же еще двое попали в объективы видеокамер" В нескольких этих, можно сказать, бесчеловечных строчках скрывалась пятичасовая миссия по похищению досье. Не первый раз парни выносили собственные снимки из отделения полиции, но на сей раз что-то пошло не по плану. Чанёль и, останавливающий его, Сухо попали в объективы камер, а полуторачасовая погоня закончилась аварией из-за того, что Сехун был подстрелен. Каждый день Ёль получает грубые напоминания от Сухо о том злополучном дне, после которого вся жизнь "EXO" пошла "не по плану". Пришлось избавляться от всего - от документов, от дорогих сердцу вещей,от одежды и авто. Пришлось бежать из дома, в котором наконец-то удалось прижиться, и остаться босыми на улицах Шанхая. Но даже при таком раскладе, оставшись бедным и бездомным, единственное по чему по-истине скучал Чанёль - это тот самый взгляд с Лос-Анджельского бульвара. Казалось, злополучный выстрел, чуть не убивший Сехуна, выбил из него всю любовь не то,что к Ёлю, а к жизни во всем ее великолепии вообще. Что-то окропило Пака, словно птица взмахнула влажным крылом. Он с тяжестью поднял медные веки и лишь тогда понял, что лицо его и подушка измокли от слез, а рука, некогда нежно касающаяся грубой кожи, ныне крепко сжимает локоть Сехуна. Сняться ли людям воспоминания? Если да, то это убивает. - Что-то снилось? - вскидывает бровь О, который лежит тяжелой головой на низком журнальном столике. Свет выключен, гостиная пуста, а освещает ее исключительно лунный свет, пробивающийся в пыльное оконце. Теперь комната напоминает не помещение,а маленькую, пыльную шкатулку. - Да, прости. - еле слышно выдохает Чанёль, какая-то неловкость сковала его. Они с Сехуном давно не были наедине и почти не разговаривали. Только выйдя из объятий сна, юноша никак не может понять, правда ли в комнате так холодно или холодом его обдает некогда близкий друг. Он не находит сил,что бы это спросить, не находит слов, дабы хоть что-то сказать. Его сердце замерло от острой боли, тело задрожало будто бы от озноба и силы совсем покинули крепкое молодое тело. - Что-то плохое?.... - прикрыв глаза и все так же лежа на журнальном столике, коротко бубнит О, кажется, засыпая. Его черные волосы,освещаемые луной, переливаются серебром ,как и ярко выраженные ,но бледные черты лица. Эта картина почему-то напоминает Чанёлю статуи прекрасных ангелов из мрамора, что вечно безутешно печальны. - Да... - снова сиплым голосом повторяет Пак, не понимая,что за боль прошибает его тело снова и снова. Он замирает, глубоко вдохнув,закрыв глаза, и наконец чувствует тот самый запах сигарет, юного тела и парфюма. Легкая, печальная улыбка украшает уставшее лицо. - Дорогие сердцу ... - слова не идут,а боль в груди становится все сильнее. Чанёль уже хотел , собрав все мужество, впервые за долгие месяцы начать говорить , но пока что лишь уже произнесенные слова эхом повисли в глухой тишине. Без разницы о чем болтать, о всякой суете, без разницы о чем слушать - лишь бы их взгляды снова встретились. Жаль, что О уже тихо задремлет, не поднимая темноволосой головы с низкого столика, и последнее,что остается Паку - аккуратно прилечь рядом. - Прости меня.