Любовь — это ненависть

      Остаток дня Микаса и вправду планировала посвятить работе, разбираясь с документами, и когда Эрвин, решив проявить инициативу, вызвал её к себе в кабинет, настроившись на непростой, но важный для продвижения собственных интересов, разговор, она всерьёз подумала о том, чтобы приложить к корреспонденции шефа шоколадку в виде сердечка. Хуже все равно не будет, а так босс хоть посмеется над её причудами. Но учитывая, в какие крайности бросало Микасу на этой недели, будучи заинтересована в том, чтобы момент относительного спокойствия продлился как можно дольше, она была рада сделать все возможное, чтобы это состояние хоть ненадолго, но все же зафиксировалось в точке некоего подобия равновесия. Осторожно постучавшись в двери, однако так и не дождавшись от шефа ответного сигнала в виде устного приглашения в кабинет, Микаса решила сама проявить инициативу, и без колебаний переступив порог помещения, которое она с некоторых пор стала посещать чаще необходимого, услышала странный, но вполне в духе Эрвина, телефонный разговор.       — Привет, я рад слышать твой четкий и звонкий голос, — саркастическим тоном поприветствовал Эрвин по телефону своего поддатого коллегу, приезжавшего к нему когда-то во время проверки клиники. — Ты обещал мне помочь с годовой отчетностью, только не надо так много резких движений, а то можно мышцы надорвать.       Удостоившись кивка начальства, так и не соизволившего при виде своей подчиненной бросить трубку, Микаса прошла себе дальше, и вплотную приблизившись к столу переговоров, стала ждать, когда тот соизволит закончить телефонный разговор и обратить на неё свое внимание.       — Ох, я вижу, тебе и вправду тяжело: еле мозгами ворочаешь, — ни разу не изменив ироничной интонации собственного голоса, Эрвин продолжил словесное подстебывание бывшего коллеги, с трудом пережившего вчерашний корпоратив на своей прежней работе, — но если ты забыл, что тебе необходимо сделать до конца недели, я напомню.. Дифирамбы тебе спою…       И довольно быстро решив с ним свои вопросы, (хотя бы по той простой причине, что мужчина, обдумывая его предложения, надолго застревал на каком-то моменте, превращаясь в некое подобие зависшего процессора), он приказал Микасе сесть за стол, как если бы она была не человеком, а безмолвной машиной, находившейся в его полном и беспрекословном подчинении.       — Посиди со мной, — коротко бросил он, не став объяснять причину, из-за которой ему так хотелось с ней увидеться.       Незаметно кивнув, Микаса послушно перед ним расположилась, готовая к новым неожиданным поворотам в своей судьбе.       «Вот он всегда такой: сначала наезжает, — промелькнуло в мыслях полуазиатки, а потом начинается: «Посиди со мной», «Поговори со мной», «Защити меня», особенно если дело касается проверки его клиники медкомиссией»       Словом, Эрвин Смит был самым противоречивым человеком во всех смыслах этого слова, причем не только как босс, но и мужчина, в целом. И привыкнув со временем к его тактике воспитания подчиненных, — в стиле «садо-мазо», — перестала обращать внимание на перепады настроения начальства, особенно накануне новой проверки, когда риск нарваться на требовательного представителя медкомиссии возрастал в геометрической прогрессии. Поэтому отчаянно нуждаясь в обществе Микасы Аккерман не просто как своей подчиненной, а единственного молодого доктора, который был в курсе подлинных и ложных диагнозов здешних пациентов, дабы не попасть впросак, Эрвин любил устраивать своего рода «консилиумы», проводя беседы с подчиненными с глазу на глаз и желательно за закрытыми дверями, дабы никто не мог помешать их разговорам. Впрочем, у Микасы имелись собственные планы и интересы. И едва босс, передав ей лист со списком фамилий пациентов, имевших ложные диагнозы, попросил через пару дней придумать для них более-менее правдоподобные психические заболевания, серьёзно отнесшись к выполнению задания, она не стала упускать возможность заговорить о личности Аккермана, для которого хотела выбить прогулку по больничному двору под своим присмотром.       Взглянув на подчиненную так, будто с некоторых пор перестал её узнавать, Эрвин с озадаченным видом потер пальцами свой подбородок. Нечаянная просьба его удивила. И с головой погрузившись в обдумывание последствий собственного шага, он впал в некое подобие состояние покоя, перестав на миг разговаривать с полуазиаткой, как с провинившейся школьницей, которой вдруг понадобилось связаться с одним из самых безнадежных пациентов его клиники, чье присутствие в стенах этого заведения бросало тень не только на само место, но и на его репутацию как главврача этой больницы.       — Доктор Аккерман, вы не понимаете, о чем меня просите, — выдал он спустя некоторое время, складывая свои ладони в виде домика. — Леви Аккерман — это головная боль и стихийное бедствие нашей клиники, и вы хотите эту неконтролируемую стихию выпустить на свободу?!       Не спеша ставить крест на собственном желании, Микаса утвердительно кивнула.       — Но вы же сами меня просили доносить до вас сведения о странном поведении пациентов, которые нуждаются в особом внимании… А теперь, когда я пытаюсь следовать вашим указаниям, вы…       — Доктор Аккерман, — осадил он её на полуслове, — сейчас я бы посоветовал вам просто меня слушать и не стараться повторять за мной. Вам не положено. Вот когда станете большим начальником, тогда и поговорим с вами на равных, а пока просто сидите и послушайте меня.       — И все же я уверена, что пациент, будучи запертым в четырех стенах, способен натворить гораздо больше бед, нежели оказавшись на открытом пространстве, — спокойно выдала Микаса, стоя на своем.       Скептически настроенный по отношению к ней, Эрвин немного смягчился и окинув свою подчиненную претензионным взглядом, потребовал следующее:       — Объяснитесь.       С облегчением выдохнув, Микаса продолжила диалог, стараясь не вывести на эмоции шефа каким-то неосторожно брошенным словом:       — Дело в том, что я довольно тщательно изучила историю его болезни и могу с уверенностью сказать, что общей психотической симптоматики у него больше не наблюдается, а это значит, что наша разработанная совместно с доктором Арлертом схема терапии для пациентов подобного оказалась эффективной и дала первые положительные результаты: Аккерман стал более спокойным и уже не так агрессивно реагирует на окружающих, как когда-то.       — Что не отменяет его общего состояния неадекватности, — возразил главврач, не доверяя многообещающим выводам своей подчиненной. — Леви Аккерман для нашей клиники как чемодан без ручки: и нести тяжело, и выбросить жалко…       — Не могу с вами не согласиться, — перебила его на полуслова Микаса, — и тем не менее все его выходки, как выяснилось позже, слишком хорошо продуманы, чтобы их можно было счесть за проявления импульсивности.       — И что это значит?       Замолчав, полуазиатка судорожно сглотнула, чувствуя себя раненой жертвой, плавающей в одном водоеме с голодным крокодилом. По крайней мере, такое впечатление производил на всех без исключений, подчиненных Эрвин Смит, вызывая их к себе «на ковер», чтобы поощрить за очередные достижении, либо наоборот, устроить выговор за допущенные ошибки. Но в этот раз ей, кажется, удалось привлечь к себе внимание Великого и Ужасного Циника больницы, редко когда принимавшем к сведению точку зрения других людей, ежели та диаметрально расходилась с его собственным мнением, и, решив гнуть свою линию до конца, раз первый шаг все равно был, Микаса, пустившись в вольное плавание, попробовала в двух словах объяснить шефу суть просьбы:       — Поведение Аккермана полностью соответствует характеристике диссоциативного расстройства. Он игнорирует социальные нормы и совершенно не умеет извлекать уроки из прошлого опыта, но учитывая его неспособность чувствовать собственную вину за содеянное, я пришла к мнению, что свои выходки он совершал под влиянием банальной скуки и недостатка развлечений. Парню просто становилось скучно и он начинал чудить, игнорируя приказы медперсонала оставаться в палате.       Её слова Эрвина как будто заинтересовали, и когда он, обдумывая вынесенный ею Аккерману приговор, приготовился было задать ей встречный вопрос, в следующий момент зазвонил его телефон. Рассердившись, что его отрывают от столь важного дела, как обмусоливание ненастоящего диагноза псевдопациента, Эрвин потянулся за трубкой, и услышав на конце провода голос того самого напарника, с которым он разговаривал пару минут назад, Микаса превратилась вся в молчание, терпеливо дожидаясь окончания телефонного разговора.       — Так что вы от меня хотели, доктор Аккерман? — покончив с объяснением «прописных истин» своему рассеянному с похмелья напарнику, Эрвин снова акцентировал все свое внимание на полуазиатке, взглянув на неё так, словно она только что зашла в его кабинет.       Мысленно выругавшись, Микаса едва удержалась от желания припечатать шефа лицом о поверхность стола. Нет, Эрвин не вырубился. Он просто ушел на пару секунд в режим глубокой гибернации. Данные вроде сохранились, но судя по общему поведению подозреваемого, пока что нельзя было с точной уверенностью сказать, что это положительно повлияет на её инициативу вытащить Леви из палаты и прогуляться с ним территории больничной аллеи. Ей не оставалось ничего другого, кроме как попробовать заново перезагрузить белокурую голову этого упрямого широкоплечего блондина. Что она и сделала, с чем и справилась, сетуя в глубине души на необходимость по новой договариваться о таких очевидных вещах.       — Я хотела попросить вас о разрешении вывести пациента Аккермана за пределы палаты в моем сопровождении.       — Хорошо, — швырнув свою трубку на стол так, будто забивал подводные сваи, Эрвин демонстративно отвернулся и сохраняя безукоризненно-отстраненное выражение лица, потянулся за каким-то медицинским журналом, показывая всем своим видом, что аудиенция закончена и она может возвращаться к исполнению своих врачебных обязанностей, — идите, доктор Аккерман, и выгуляйте этого паскудника под конвоем, только желательно, чтобы поблизости дежурили санитары, предварительно вооружившись уколами успокоительного. Молча поблагодарив его за оказанную услугу, Микаса встала из-за стола и направилась к двери.       — Может, и вправду угомонится, — проворчал мужчина, больше переживая за собственное благополучие, чем за то, что случиться с его подчиненными после закрытия больницы, если в один прекрасный момент вскроются все его аферы, связанные с удерживанием в стенах данного заведения людей, чье состояние не имело никакого отношения к расстройствам вербального характера.

***

Если б мне платили, милый, каждый раз, когда взгляд твой дымный... Мне мерещится где-то мимо, каждый раз, когда снишься ты мне… Монеточка — Каждый раз

      Остаток рабочего дня Микаса провела, бегая по больнице как в жопу ужаленная снобка, угомонившись лишь тогда, когда почувствовала рядом присутствие Леви. Не в палате или коридоре лечебницы. А на территории аллеи. Бледный, измученный, с тенями под глазами, Аккерман пытался выглядеть бодрее, чем обычно, когда уходя в себя, раздумывал о чем-то своем, спокойно сидя на койке, что крайне раздражало Микасу, планировавшей прибрать этого человека к своим рукам. И глядя на то, как он идет рядом с ней, засунув руки в карманы куртки больничной пижамы, не удержалась от попытки задать ему вопрос следующего характера, надеясь получить такой же вдохновляющий ответ:       — Интересно, сколько времени тебя не выпускали на улицу?!       — Ровно с того момента, как дядюшка засунул меня в это местечко, бросив на произвол судьбы, — выдал Леви, удивляясь заботе со стороны столь холодной и отстраненной, какой она ему всегда казалась, полуазиатки. — Поэтому я очень рад, что у тебя получилось договориться с шефом. Ты просто себе не представляешь, как тяжело все время сидеть взаперти, чувствуя себя каким-то диким зверем в клетке…       Лицо Микасы озарило некое подобие улыбки и, глядя на то, с каким наслаждением её спутник вдыхает кислород, привыкнув довольствоваться все это время спертым воздухом, начала испытывать к нему что-то вроде ревности, ведь таким счастливым и умиротворенным Аккерман не выглядел ни во время, ни после секса с нею.       — Я тоже думала, что у меня ничего не получится, — пожав плечами, спустя время выдала она, застегивая воротник на своем пальто, — но в этот раз Эрвин оказался более сговорчивым. Наверное потому что был занят посторонними разговорами и у него не было времени выслушивать до конца мои доводы.       — Так значит ты действительно собралась пригласить меня на свидание?       — Свидание? Вовсе нет. Я просто предложила тебе немного развеяться и прогуляться вдоль больничного сквера, — отмахнулась полуазиатка, сделав так специально, чтобы он не зазнался и не возомнил себя невесть кем, — к тому же в последнее время я настолько часто тусуюсь в твоей компании, что мне начинает казаться, будто мы с тобой являемся родственниками.       — Как знать, Микаса, — хмыкнул Аккерман, зажмуриваясь, — может мы с тобой и правда родственники. По крайней мере, наши одинаковые с тобой фамилии указывают…       Не дав ему возможности договорить, Микаса ударила его локтем в бок и потащив собеседника куда-то в сторону аллеи, расположенной на большом расстоянии от больницы, попыталась придать своему лицу первоначальное миролюбивое выражение. Они шагали по дорожке, а вокруг царила стандартная пасмурная погода, характерная для середины декабря, когда о снеге нечего было даже мечтать и несмотря на унылые пейзажи вокруг, в душе полуазиатки царила ранняя весна, как если бы на улице уже было начало марта. И давно заметив, что строгая и ранее нелюдимая собеседница становится более открытой и человечной в его обществе, Леви вдруг почувствовал себя тоже счастливым, находясь рядом с нею. А Микасе и вправду становилось теплее на душе и легче, если поблизости был Аккерман. И совсем забыв, как это — быть властной и жесткой стервой, готовой использовать людей ради собственной прихоти, она вдруг осознала, что начала незаметно меняться, и это новое состояние ей безумно нравилось, возвращая её к той первоначальной, утраченной когда-то Микасе, какой она была раньше до встречи с Эреном и первого серьёзного противостояния с жизнью, в результате которого понесла невосполнимые потери. Встречи с Аккерманом, как её потерянной где-то родственной душе, послужили толчком для изменений в плане мыслей, которые она транслировала, отталкивая от себя людей.       — И кстати, почему ты меня ударила, когда я намекнул о схожести наших фамилий, — Леви снова взялся за свое, не боясь отхватить от своей однофамилицы ещё один удар, правда в этот раз не в бок, а в лицо.       Микаса машинально нахмурилась.       — Я выросла в Шиганшине, округ «Мария», и моя семья была единственной, кто носил там такую фамилию. Других Аккерманов вокруг не наблюдалось. Поэтому ты не можешь быть моим родственником.       — Как скажешь, — кивнул Леви, невольно поморщившись, — во всяком случаем мне теперь стало понятно, откуда у тебя такой странный провинциальный акцент… Но какими судьбами тебя занесло в этот Орвуд?       — Долго рассказывать, — пожала плечами Микаса, отворачивая в сторону свой взгляд.       — Но существовала же какая-то причина, которая вынудила тебя покинуть родную провинцию и уехать в столь далекий город, — настаивая на своем, заявил Аккерман, желая услышать объяснения и чувствуя, что он от неё не отстанет, пока не узнает историю, которую она скрывала ото всех, будучи обижена чуть ли не на весь мир, Микаса впервые за столько лет решила приоткрыть завесу над собственным прошлым, не пытаясь скрыть от него ни одной нелицеприятной подробности полузабытых событий.       Все началось ещё со времен её обучения в медицинском колледже, куда Микаса уехала учиться, чтобы поскорее вырваться из-под удушающей родительской опеки, а потом случилось так, что ей пришлось вновь навестить родной дом по причине отцовских именин, и застукав свою подвыпившую дочь в объятиях парня, который тоже был приглашен на праздник, Аккерман старший врезал по лицу, указывая на дверь. Быстро собрав свои вещи, Микаса в ту же ночь покинула Шиганшину и уже начав немного подрабатывать ещё во время обучения на третьем курсе, встретилась с Эреном, который и попросил её переехать к нему, пообещав быть для неё хорошей опорой и чуть ли не «каменной стеной». Связавшись с сыном выдающегося врача, Микаса уже начала строить свои первые планы насчет замужества с Йегером и постепенном вливании в столь непростую семейку, не подозревая о своенравном характере своего будущего избранника, но ни её мать, ни отец за все это так и не соизволили напомнить ей о своем существовании, будто родной дочери для них не существовало. Позже у её матери родился сын, с головой погрузившись в воспитание нового чада, эта семейка раз и навсегда вычеркнула из своей жизни непутевую, по их словам, Микасу.       Тщетно пытаясь ужиться с авторитарным Эреном, полуазиатка искреннее не понимала, почему ей так хотелось за него замуж. Нет, он, конечно, был хорошим человеком, (точнее первое время пытался произвести на неё положительное впечатление, вполне сносно справляясь с ролью решительного и мужественного молодого человека), и Микаса его где-то даже возможно любила, просто так получилось, что он оказался единственным, кто ей все это предложил. И когда они поссорились и Микаса переехала жить в отдельную квартиру, не теряя надежды вернуть сбежавшую пассию обратно, он продолжал ей названивать, осознав свою ошибку, но будучи рьяной максималисткой по жизни, (уж если уходить, так уходить), полуазиатка по-прежнему продолжала сбрасывать его звонки, а потом и вовсе купила новую симку, «исчезнув», таким образом, из жизни не только своего бывшего, но и остальных приятелей, с головой погрузившись в «прелести» неожиданно нагрянувшей практики. Таким образом, она вымещала на Эрене свою обиду на родителей и не собираясь менять свой образ жизни, ударилась в работу, встречаясь с молодыми людьми исключительно ради совместных развлечений.       Внимательно выслушав её длинный рассказ, Леви не спешил надоедать ей своими расспросами, за что она, разумеется, была ему бесконечно благодарна. И впервые в жизни почувствовав на душе легкость от того, что ей удалось, наконец, выплеснуть наружу накопившиеся за все эти годы отрицательные эмоции, Микаса сделала ещё один шаг вперед, подмигнув украдкой в сторону больницы.       — Нам пора? — с тоской в голосе переспросил Аккерман, не ожидая, что их совместная прогулка закончится так скоро.       — Нет, — покачала головой Микаса, — мы ещё пройдемся до следующей аллеи. Только в этот раз я попрошу тебя держаться поближе к корпусу, не то медперсонал хватится нашей пропажи.       Прислушавшись к её словам, Аккерман последовал за своей спутницей. Теперь, когда он был в курсе её тайны, они даже стали как-то ближе идти друг к другу, периодически сталкивались плечами, и едва их путь закончился напротив здания больницы, осмотревшись по сторонам, Леви вдруг решил первым нарушить затянувшееся молчание, опять коснувшись темы её личной жизни.       — А после разрыва с Эреном, ты так и не пыталась построить новые отношения?       И не совсем понимая, зачем он спросил её об этом, Микаса потянулась за пачкой сигарет, теряя последнюю бдительность. Это было слишком неожиданно. И не зная, как отреагировать на подобного рода вопрос, попыталась выиграть время, решив закурить на ходу. Она терпеть не могла обсуждение планов, которым вряд ли когда-нибудь суждено будет сбыться, к тому же они едва были знакомы, а это значило, что она вряд ли решиться пускать сопли в присутствии почти постороннего человека, любуясь «воздушными замками», но намереваясь пока не обижать пацана, чья инициатива, впрочем, ненадолго выбила её из колеи, буркнула первое, что взбрело в её забитую противоречивыми мыслями голову:       — Пока что меня устраивают партнеры на одну ночь и ни одного из них рассматривать в качестве будущих спутников жизни я не намерена.       — Но неужели тебе не бывает одиноко?       Вспылив, Микаса даже намеренно замедлила шаг, чтобы толково объяснить ему свою позицию.       — Я много лет живу одна, и давно привыкла к такому образу жизни. И вообще, хватит до меня докапываться. Моя личная жизнь тебя не касается.       — А вот я считаю, что люди не должны быть одинокими, — добавил Аккерман, рассчитывая услышать от неё совсем другой ответ.       — Люди вообще никому ничего не должны, — отрезала Микаса, поставив точку на этом разговоре, — и они могут быть разными.       — Извини меня за нескромность, просто я сам никогда не жил так… Чтобы совсем один и дома никто не ждал.       Окинув его неодобрительным взглядом, Микаса сделала новую затяжку, но ничего не сказала в ответ. В данный момент её мало интересовало, с кем жил он раньше и где.       В принципе, Аккерман оказался неглупым и даже в чем-то интересным собеседником, но говорить с ним о собственной личной жизни, получая советы, ей уже не хотелось. И едва она, сделав очередную затяжку, хотела было пуститься в очередные размышления о собственном будущем без партнера, в следующий момент из-за угла вывернули идущие им навстречу Эрвин и Армин, — её шеф и коллега, относившийся к разряду подчиненных, которые если посылаешь на хер, они туда и идут. По крайней мере, так однажды высказался об Арлерте на общем собрании сам Эрвин, пытаясь на свой лад переиначить безропотную манеру подчиненного исполнять его самые бредовые приказы. Перехватив во время прогулки собственного шефа, Армин пытался договориться с ним насчет будущей поездки на очередную медицинскую конференцию и, увидев закурившую перед собой Микасу, слегка опешил от её безумного поступка. Устроив подчиненному выговор, Эрвин её пока не видел, но сама ситуация менее безнадежной от этого не становилась. Микаса чувствовала себя почти обреченной. Прямо сейчас она могла оказаться уволенной за банальное курение, а ведь за её душей был куда более тяжелый грех, имя которому трах с собственным пациентом. Поравнявшись с ними, Эрвин почти поворачивал собственную голову в их сторону, как прикоснувшись в следующий момент своими пальцами к губам Микасы, Леви в считанные секунды вырвал у неё сигарету. Побледнев, полуазиатка с изумлением уставилась на помрачневшего шефа.       — Не знал, что вы курите, — бросил Эрвин, переводя свой взгляд на Аккермана, который попробовав последний раз сигареты ещё в подростковом возрасте, для пущей убедительности затянулся сигаретным дымом.       С облегчением выдохнув, Микаса покосилась на своего спутника округлившимися глазами. Точно такой же взгляд был и у Арлерта. Только тот удивился не только «курящему» пациенту, а тому, что коллега выгуливала его напротив больничного крыла, не предупредив никого заранее о своем рискованной затее. Так и не дождавшись от своей подчиненной какого-то вменяемого ответа, Эрвин зашагал себе дальше, увлекая за собой Арлерта. И чувствуя, что в этот раз ей снова повезло, Микаса с благодарностью посмотрела на Леви, который вытащив изо рта сигарету, вдруг зашелся легким кашля, не понимая, как можно дышать подобной отравой.