Любовь — это ненависть

«Ты думал, что я слабая, ломал меня словами, держал меня руками, не веря в мои мечты. Ты думал, что я слабая. Смотри теперь, что с нами. Где я, где ты? А я любила тебя, и, может быть, еще люблю…© TAYANNA — Осень

      Церемония ухода с работы обычно занимала у Микасы от силы пару минут, (в противном случае, возникала угроза остаться ещё на пару часов для приема новой партии пациентов), но получив в тот день от Кирштайна флешку с загадочной и судьбоносной для себя информацией, ещё долго не решалась покинуть рабочее место, разрываясь между желанием посмотреть запретное видео и потребностью оставить все как есть, выбросив съемный носитель информации в мусорное ведро. Но чем дольше она тянула с принятием окончательного решения, тем больше в её голову закрадывались сомнения насчет правильности выбранного пути, связанного с просмотром видеофайла. К тому же от всех этих раздумий в её висках начало тянуть так, что сейчас ей вряд ли бы помогли алкоголь и огнестрельное оружие.       «Блядь, ну что за нахуй?! — пронеслось в мыслях полуазиатки, давно пославшей нахер всех своих пациентов и коллег, через каждые десять минут стучавших в двери кабинета, вынуждая её каждый раз прятать стакан с выпивкой обратно в стол, не в состоянии расслабиться и хоть как-то справиться со своим угнетающим состоянием. — Уже и побухать по-человечески не могу…»       В конце концов, когда после пары-тройки пропущенных рюмок к ней начала возвращаться былая удаль и смелость, подперев дверь кабинета шваброй, чтобы сюда никто не зашел, Микаса вставила флешку в системный блок, приготовившись увидеть то, что могло самым кардинальным образом повлиять на её образ жизни, разделяя его на «до» и «после». И вот, перед ней на мониторе появилась первая запись. Обстановка знакомого ночного клуба, звучащая на заднем плане музыка, дальше — смех и какие-то голоса. Происходящее напоминало съемку мобильным телефоном, — ни на чем надолго не останавливаясь, мелькавшая камера пыталась охватить как можно больше различных объектов для будущей истории.       «Ну, давай, Аккерман, повтори сказанное тобою ещё раз, только теперь на камеру», — донеслось до её слуха и увидев перед собой лицо изрядно выпившего, но все ещё державшего себя в руках, Леви, Микаса вдруг почувствовала, как внутри неё все задрожало, а лицо обдало каким-то жаром.       — Да не вопрос, — простодушно ответил он, фокусируясь на объективе. — Я готов поспорить, что уломаю сегодня эту красотку на секс, чтобы ещё раз доказать, что из нас двоих она все равно бы выбрала меня, а не тебя, Фарлан.       — Бля, Аккерман, ну ты даешь… — послышалось откуда-то со стороны.       — Я за свои слова отвечаю. У тебя просто нет шансов.       — А я уверен, что у тебя ничего не получится. — Телефон дрожит от тщательно сдерживаемого смеха оператора, который, по всей видимости, и является тем самым Фарланом.       — Посмотрим, — эти слова принадлежат Аккерману, во что ошарашенной полуазиатке сложно поверить.       — Мальчики, ну как вам не стыдно… — в спор вступила миниатюрная девица с провинциальным макияжем, — их подружка Изабель, которую эти двое прихватили с собою в ночной клуб за компанию. — Фарлан, будь добр, добавь мне еще немного мартини…       Но тот, проигнорировав просьбу подруги, сконцентрировал все свое внимание на Леви.       — Мне нужны доказательства вашей близости. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?!       — Её фото в стиле "ню" тебя устроит? — молвил тот, хватаясь за рюмку. За столом звучит новый взрыв смеха.       — Лучше притащи с собою её стринги.       — Причем желательно с автографом, — добавила хохотавшая Изабель, стараясь не отставать от своих приятелей в обмене взаимными остротами.       Досматривать это видео до конца Микаса не стала и закрыв файл почти на автомате, уставилась в окно, за которым царила туманная погода, вследствие чего деревья и дома были окутаны какой-то непроницаемой пеленой. Обижаться на увиденное было глупо и нелепо, хотя бы потому, что оказываясь в свое время в ситуациях похлеще, не раз сама разводила на близость парней, не подозревая, что рано или поздно ей все вернется бумерангом. Но когда не имеешь возможности расправиться с обидчиками и воздать каждому по заслугам, толку от просмотра подобного видео было не так уже и много. И не зная, как справиться с постигшим её разочарованием, достав из шкафа бутылку водки, Микаса почти залпом пригубила половину емкости, сама не зная, как не вырубилась после такого количества употребленного спиртного.       Вторая по счету видеозапись прошла как-то мимо её сознания и изо всех сил таращась в монитор, чтобы запомнить все подробности происходящего, Микаса вскоре поняла, что это совершенно бесполезное занятие, потому что когда она включила третью запись, у неё на миг возникло ощущение, будто она смотрит какой-то хитровыебанный с псевдопсихологическими закидонами порнофильм — там Леви сидел перед её бывшим шефом и внимательно слушая его вопросы, рассказывал, как занимался с ней сексом, не утаивая никаких подробностей их интимной жизни. Следующую порцию водки Микаса решила не разбавлять. И ещё больше погружаясь в странное состояние, когда мысли вопреки ожиданиям опьянения, продолжали сохранять свою четкость, она не знала, кто из них троих в данной ситуации выглядел ещё большим извращенцем, чем можно было себе представить. Она — потому что смотрела это видео, Эрвин Смит, который слушал Аккермана, не скупившегося на описания своего интимного единения с лечащим врачом-однофамильцем, либо сам Леви, со скучающим выражением лица излагавшим перед невозмутимым главврачем далеко не первую в своей жизни порносказку.       Недосмотренным оставалось ещё одно видео, но порядочно почерпнув для себя информации из предыдущих трех, Микаса закрыла его почти сразу, стоило ей опять увидеть одну и ту же сцену — сидевшего перед Эрвином Леви и без тени смущения докладывающем ему об опыте близости с ней, Микасой Аккерман. Ничего нового она увидеть там больше не могла, а выслушивать в очередной раз, кто и кого в каких позах имел, не скупясь на выражения, ей уже не хотелось. Поэтому с чистой совестью выключив рабочий компьютер путем выдирания вики из розетки, она вытащила из системного блока флешку, и повертев ради интереса в руках ставший ей больше ненужным носитель информации, налила себе еще немного водки, стремясь как можно скорее забыть об увиденном. Думать совершенно не хотелось. Но не думать она не могла.       Конечно, после всего Микаса должна была разозлиться на Аккермана, обманувшего её доверие, а ещё лучше, и вовсе его возненавидеть, но вопреки своим негативным устремлениям, ничего похожего она почему-то не испытывала и близко. Да, ей было неприятно, но, по правде сказать, увиденное оказалось далеко не самым страшным, что она успела себе навоображать, оттягивая момент с просмотром «секретных» видеофалов. Но когда первые эмоции улеглись и к ней вернулась прежняя способность хладнокровно анализировать происходящее, добавив себе ещё спиртного, полуазиатка попыталась сосредоточиться на подробностях первого видео, вспоминая вечер посиделок в ночном клубе, где они впервые познакомились. Теперь, по крайней мере, ей стало понятно его поведение, равно как и его желание скрыть от неё свое настоящее имя, чтобы в случае чего она никогда не могла его найти, довольствуясь в ту ночь навязанными извне правилами игры. За свое гребаное пари Леви, разумеется, заслуживал фееричных пиздюлей, но слабо себе представляя этого человека в роли расчетливого ублюдка, способного растоптать чужую гордость ради достижения собственных целей, Микаса поймала себя на мысли, что самым неожиданным образом пытается найти оправдание его гнусному поведению. Скорее всего, у него были свои причины ввязываться в столь глупую авантюру, но откровенно врать ей в лицо, стремясь при этом вести свою игру за её спиной — это было слишком. Даже для него. В противном случае она все равно бы почувствовала и вряд ли смогла после полученных знаний засыпать в его объятиях также безмятежно, как раньше.       Осушив ещё одну рюмку водки, Микаса поморщилась и закурила сигарету…       В какой-то момент все пошло не так. И напрочь забыв о проклятой сцене в ночном клубе, она погрузилась мыслями в недавнее прошлое, вспоминая, как он прижимался к ней в постели, как обнимал после прогулки, как спас её перед шефом, выхватив из рук сигарету во время прогулки вдоль больничной аллеи, и как долго потом извинялся за свой поступок, разорвав на мелкие кусочки фотографию Эрена.       Ладно, плевать. Если ей понадобятся объяснения, она всегда сможет найти его сама. Благо, Кирштайн заранее позаботился слить ей информацию о месте его нынешнего пребывания. Но сейчас Микасу беспокоило другое. Она была уверена, что стоило ей протрезветь и просмотреть все три видео на трезвую голову, как у неё возникнет желание раз и навсегда вычеркнуть Аккермана из собственной жизни. А с подобного рода проблемами ей приходилось справляться. Причем весьма успешно.       Дальше Микаса пила водку, закусывая исключительно сигаретным дымом, вот только подобный метод глушения эмоций ей уже ни капли не помогал. Ударная доза спирта окончательно смела все её внутренние барьеры и, жалея о том, что больше никогда не услышит, как Леви говорит, как её любит, не заметила, как её рука автоматически потянулась к потайному ящику, где хранилось оружие, которым она имела право воспользоваться, если в больнице вдруг что-то будет угрожать её здоровью и жизни. А угрозы от накуренных и обколотых пациентов исходило немало. Поэтому, обсудив подобную проблему со своим непосредственным начальством в лице доктора Тео, она не особо удивилась, когда мужчина, оценив её положение в своей клинике, без всяких задних мыслей неожиданно выдал ей пистолет, который в случае чего мог защитить её от буйных пациентов. Теперь осталось только воспользоваться его советом и применить оружие согласно возникшей ситуации, пусть в данный момент ей ничего не угрожало. Извне. В данный момент опасность представляла она сама для себя.       Дальнейшее Микаса помнила довольно смутно. Водка сыграла с её сознанием злую шутку, и, засунув заряженный пистолет себе в рот, она ещё долго не могла нажать на курок, чувствуя на языке привкус металлического ствола.       «Бля, ну это полный пиздец, — устыдилась она собственной невозможности свести счеты с жизнью. — Уже и покончить с собой не могу, как все нормальные люди»       Как ни крути, но это был провал. А ведь если бы у неё и вправду получилось покончить с собой, так никогда не узнав о её поступке, Леви, как раньше, будет спокойно жить себе дальше, гуляя с другими девушками, обзывая от ревности суками… Но её. Что касается самой Микасы, то её тело будут пожирать черви… Но даже Аккерман поймет, что она чувствовала в последние моменты своей жизни, его: «Я люблю тебя», больше ничего не будет значить для неё, хотя бы потому, что он сам для мертвой Микасы перестанет существовать.       Именно эти промелькнувшие перед её глазами кадры постфактум заставили полуазиатку вытащить изо рта пистолет и облокотившись о спинку стула, накатить по новой, после которой последовал полный провал. Как она пришла в себя, одевая пальто и с трудом застегивая пуговицы, для неё так и осталось загадкой. Но покинув здание клиники, чтобы сесть на такси, она обнаружила, что у неё хватило сил вспомнить координаты своего дома и даже умудрилась назвать правильно таксисту свой адрес. Во всяком случае, дома у неё хватало запасов алкоголя, чтобы упиться насмерть, поэтому совершать суицид прямо на рабочем месте было вовсе необязательно.       Сейчас ею руководило лишь одно безотчетное желание — забиться поглубже в свою нору и не высовываться оттуда, пока не минует опасность, несмотря на то, что в данный момент её нервная система находилась в таком нестабильном состоянии, что одиночество сейчас ей было категорически противопоказано. В прошлом, когда у неё происходили нервные срывы, отдушиной в таких случаях становился поиск новой компании, потому что с незнакомыми людьми, не знавших её настоящую, ей было проще — и бухать и заниматься сексом. И раз уж она соизволила отказаться от общества готового на все Кирштайна, ей придется искать ему замену, правда, сейчас её вообще тошнило от одного вида людей. Хотелось просто зайти к себе в квартиру, переодеться, принять душ и завалиться спать. Но соизволив единожды вспомнить о брошенном ею в кафе Кирштайне, как угрызения совести охватили её сознание с новыми силами.       Микаса не могла себе в этом признаться, но она и вправду переживала за бывшего коллегу, который поддавшись всплеску ревности, основанной на придуманной им херне, мог устроить там все, что угодно, нарываясь на драку с Сумеречным, иначе с чего бы Жану проявлять такие страсти, когда в иное время он прекрасно контролировал свои эмоции, вполне отдавая отчет собственным действиям. И снова вспомнив его взгляд, полный боли и отчаяния, когда она, подозвав Николаса, чтобы тот выбил из его рук флешку, полуазиатке внезапно стало стыдно за собственную инициативу. Как бы он потом не сорвался и не натворил новых глупостей в попытке испортить ей жизнь.       Микаса пришла в себя от пережитого, когда такси остановилось напротив дома, где она жила. Расплатившись за оказанные услуги, точнее отдав таксисту деньги без сдачи, Микаса выбралась из авто, окинув взглядом собственный район. Тесные и одновременно бесконечные дома в Эргастулуме напоминали ей посты в историях болезней пациентов, которые заполнял Арлерт своим корявым мелким почерком. Везде царил непроглядный мрак и лишь в конце переулка горел единственный фонарь, распространяя вокруг себя тусклый свет. Самое время обрести рефлексы ощетинившегося зверя… Еще бы вспомнить, какого хера она делает в этом городе.       Дверь в квартиру оказалась незапертой и, решив, что сама забыла её запереть, в спешке собираясь на работу, Микаса ринулась прямо в бар, надеясь осуществить задуманное с выпивкой. Увы, за дверцей её ожидало очередное разочарование. Кто-то, вломившись в квартиру без спроса, выжрал, походу, все запасы её виски. И этот «кто-то» был явно не Николас. Допив остатки спиртного прямо из горла, не почувствовав при этом вообще его вкуса, Микаса поставила бутылку обратно на стойку и окинув взглядом имеющийся ассортимент, вновь наткнулась на водку. Что ж, другого выбора у неё не оставалось. Придется давиться именно этим видом алкоголя. Хотя перед этим бутылку не мешало бы поставить на полчаса в морозильник, только ждать так долго она была не намерена. Но отсутствие спиртного, как выяснилось позже, оказалось не единственным «сюрпризом» за вечер. Стоило ей предпринять попытку подумать о чем-то другом, не имевшем никакой связи со спиртным, как дверь её спальни приоткрылась и оттуда вышел Жан Кирштайн собственной персоной.       Верхняя пуговицу его рубашки была расстегнута, да и сам вид молодого человека говорил о том, что он сейчас переживает далеко не лучшие времена. Каким образом Кирштайн умудрился проникнуть в её жилище, не зная адреса, о том Микаса не имела ни малейшего понятия, но вспомнив, с кем оставила его накануне, мгновенно сообразила, кто мог нечаянно поделиться с ним этой информацией, не отдавая отчета о последствиях предпринятого шага. Но вместо того, чтобы обрушиться на Жана с новой порцией обвинений, а после со скандалом выдворить его из гостиной, окинув бывшего коллегу изучающим взглядом, Микаса ляпнула первое, что взбрело в голову, стоило ей перехватить его отсутствующий взгляд:       — Тяжелый день был?       Глубоко выдохнув, словно пытаясь, таким образом, встряхнуться и привести себя в порядок, Жан судорожно потер свои виски:       — Я в жопу пьян, Микаса. И между прочим, из-за тебя!       Теперь полуазиатка действительно растерялась. По крайней мере, то, что испытывала она именно в эту минуту и сейчас, можно было в полной мере охарактеризовать, как чувство растерянности. Никогда ещё ей не приходилось видеть Кирштайна таким взвинченным и эмоциональным. И тому, что он сегодня так набрался после стычки с Сумеречным, очевидно, была своя причина.       — Я вижу, — выдала спустя некоторое время Микаса и покинув свое место за барной стойкой кухни, внезапно подошла к нему, хватая его за руку. — Пойдем.       Оттолкнув её, он с беспокойством посмотрел в её глаза.       — Микаса…       «Он блуждает в потемках. Я — единственный луч света… — промелькнуло в мыслях пьяной полуазиатки. — Теперь аккуратно направим его на скалы…»       Приблизившись к нему, Микаса аккуратно потрепала его по щеке. Когда ты являешься женщиной, тебе волей-неволей приходиться быть более человечной с окружающим, чем мужчины, пусть в данный момент она и не испытывала к этому человеку никакого сострадания, а былое ощущение растерянности вскоре сменило обычное презрение. Её попытка загладить свою виной таким вот прикосновением получилась немного небрежной, но Кирштайну надо было вообще сказать спасибо за такое подобие ласки, ведь на самом деле Микасе хотелось его ударить.       — Пожалуй, я пойду спать, — отозвалась она, прежде чем покинуть помещение, уверенная, что для решения своих насущных проблем Кирштайну надо было всего лишь проспаться, либо хотя бы перебеситься, и только потом подходить к ней со своими признаниями. Но вместо того, чтобы послушаться её совета и сделать так, как требовала она, схватив её за руку, Жан вновь посмотрел ей в глаза.       — Я знал, что все произойдет именно так, Микаса, иначе вряд ли бы стал копать информацию о твоем Аккермане… Скажи, ты посмотрела видео?       Полуазиатка едва заметно кивнула, хмуро уставившись на его руку, захватившую её запястье.       — Так и знал, что мои старания не пропадут даром. Теперь ты знаешь, что такое ненависть… Неприятное чувство, не правда ли?       Выхватив свое запястье обратно, Микаса уже хотела было ударить Кирштайна, но успев вовремя от неё отскочить, Жан, чувствуя, что в этот раз не на шутку задел её своим замечанием, рванул назад, спутав дверь с дверцей от шкафа.       «Так не убегают, мой мальчик, — прокомментировала мысленно его поступок Микаса, хватаясь за ключ. — От меня точно не сбежишь».       В два счета заперев двери, чтобы Кирштайн никуда от неё не сбежал, она вновь вернулась в гостиную и закинув ключи обратно в ящик, изо всех сил шандарахнула дверцей.       — Кто тебе сказал, что ты можешь уйти? — ехидно поинтересовалась она, хватая поникшего Жана за шкирку. Глядя на неё исподлобья, он дышал так тяжело, словно только что пробежал только что марафонскую, либо кого-то жестко оттрахал.       — Ты больная, — выплюнул он эту фразу с особой ненавистью, предпринимая очередную попытку вырваться из её крепкой хватки.       — Твою мать, — перехватив Кирштайна на полпути, Микаса схватила его за челку и заламав ему руки, изо всех сил впечатала его лицом в стену, перестав контролировать свои силы.       — Отпусти!!! — прохрипел Жан, задыхаясь от боли. Притиснув его собою к стене, Микаса ещё раз приложила его щекой о деревянную панель, чтобы он запомнил её «науку» раз и навсегда.       — Заткнись, сука, и не дергайся, — прошипела она ему в ухо, ударяя его по ноге каблуком. — Ты уйдешь отсюда только тогда, когда я тебе об этом скажу, ясно?! А пока что посиди тихо и не зли меня. Предпримешь ещё попытку побега — очень сильно об этом пожалеешь… Надеюсь, в этот раз ты меня прекрасно понял?!       — Ты делаешь мне больно, — отчетливо проронил Кирштайн, пытаясь достучаться до трезвой части мозга разъяренной полуазиатки.       Вот только никакой сострадательной и человечной Микасы Аккерман сейчас здесь не было. Вместо неё была всего лишь рехнувшаяся от ненависти к миру разочарованная хищница, перебравшая накануне спиртного.       — Мне больно, Микаса, — прохрипел, изнывая от неприятных ощущений Кирштайн. — Ты просто не представляешь себе, сука, насколько больно мне сейчас делаешь.       Приложив его ещё раз головой об стену, полуазиатка разжала руки. Все равно в таком состоянии он никуда от неё не денется. Разве что выпрыгнет в окно. Но здесь было высоко. А такой, как Кирштайн, вряд ли решится на подобный поступок, привыкнув до последнего держаться за свою никчемную жизнь. Правда, если вдруг выяснится, что в своей попытке отомстить она ему что-то сломала во время потасовки, Кирштайна останется лишь пристрелить, — толку от него все равно не будет.       Пошатываясь, Микаса вернулась к барной стойке и, подхватив оттуда бутылку, сделала ещё один глоток, словно преследуя цель напиться до потери сознания. Поставив её на место, она внезапно провела ладонью по лбу. Теперь точно пора было завязывать с выпивкой, иначе завтра она вообще хрен встанет на работу.       — Ты ебанутая, Микаса, — послышалось с противоположной стороны.       Нахмурившись, полуазиатка обернулась. Жан сидел на полу возле стены, где она его оставила и, запустив правую руку в свою челку, словно пытался о чем-то вспомнить, неотрывно следил за каждым её движением.       — А я никогда этого и не скрывала, — ехидно выдала полуазиатка, довольная, что ей больше нет нужды прикидываться уязвимой овечкой, корча из себя невесть что и не зная, как справиться с новым приступом гнева, овладевшем ею после брошенною им нечаянно фразы, одним рывком сгребла все с барной стойки на пол, прислушиваясь, как зазвенели, разлетаясь на части, бокалы и рассыпаются по гостиной осколки стекла. Сейчас у неё было только одно желание — разгромить на хрен всю эту блядскую квартиру, но прекрасно осознавая, к чему это могло привести, (а ругаться лишний раз с хозяином ей не хотелось), она внезапно подошла к Кирштайну и, схватив его за галстук, потащила парня в сторону дивана. В отличие от других девушек, с деликатностью и тактичностью у Микасы всегда были проблемы. Нет, Жан Кирштайн однозначно принадлежал к разряду тех людей, которым проще отдаться, нежели по десять раз объяснять, почему отказываешься с ними трахаться.       Швырнув его на диван, Микаса уселась ему на бедра и, чувствуя, что он целиком и полностью находиться в её власти, принялась расстегивать его рубашку, стремясь избавить парня от одежды. Устроив свои ладони на заднице полуазиатки, Жан инстинктивно сжал недоступную для него ранее часть её тела из стремления запомнить это ощущение, воспользоваться, так сказать, последним шансом. Для Микасы же подобный поступок был обычным пьяным порывом, о котором назавтра она вряд ли пожалеет, к тому же учитывая, что времени на поиск более достойной кандидатуры для измены Леви вряд ли найдется, ей придется, скорее всего, скоротать свою ночь в объятиях Кирштайна.       Расстегнув её блузку, Жан приник губами к ямке между ключицами и, чувствуя, как полуазиатка, притянув его поближе, запустила пальцы в его волосы, понял, что больше не в состоянии сдерживать своего желания обладать этой стервой, осознавая, что кроме неё его больше вообще никто не возбуждает в этом мире. Распахнув её блузку, Жан внезапно уткнулся лицом ей в грудь, облаченную в черный бюстгальтер, вдыхая её запах.       — Мне нравится, как ты пахнешь, — возбужденно прошептал он, до боли впиваясь пальцами ей в талию.       Яркая и непредсказуемая, Микаса привлекала внимание молодых людей наподобие Кирштайна: отстраннено вежливых, циничных и вечно себе на уме. Поэтому оказавшись в заложниках образа сноба, переступить через собственное эго, дабы признаться в своем желании обладать запретным, был вынужден постоянно изображать из себя равнодушие, лишь изредка разбавляя свои попытки приблизиться к этой особе язвительными замечаниями. И по-прежнему продолжая изображать внимательного коллегу, он любил представлять по ночам, как имеет её в самых непристойных позах, жалея, что пациентом этой девушки оказался именно Аккерман, а не он. Общаясь с Кирштайном, но не замечая за ним никакой странности в силу не особо развитой проницательности, Микаса даже не подозревала о степени пошлости желаний своего коллеги, чье безукоризненное поведение не давало повода для сплетен в больнице, и продолжая, как раньше, проводить свое время с Кирштайном, она и подумать не могла, что в один прекрасный момент его выдержка даст сбой и он здорово её подставит.       Брошенные ею во время их последней стычки слова задели Жана за живое и затаив на строптивую полуазиатку злобу, он решил сдать её Эрвину с потрохами, не особо задумываясь о последствиях своего поступка. Будучи в курсе, где она проводит время со своим любовником, он настучал на неё главврачу и отомстив, таким образом, своей коллеги за невозможность обладать её сексуальным телом, ещё не догадывался, каким образом эта ситуация обернется лично для него. Поэтому едва блузка Микасы полетела на пол, прижавшись губами к покорно приоткрытому рту полуазиатки, целуя и вжимая его в себя, он словно пытался искупить перед ней свою вину.       В какой-то момент Жан и вправду забыл обо всем, сосредоточившись на новых ощущениях и окончательно попав в плен её обманчиво мягких и податливых губ, влажного рта и ловких пальцев, расстегивающих его одежду и умело скользивших по его обнаженной коже, не сразу понял, что произошло, когда Микаса, не прочь с ним заняться сексом прямо в гостиной, внезапно встала с его колен и окинув коллегу лихорадочным взглядом, внезапно заявила, что устала и идет к себе, а его оставляет здесь, в гостиной на диване. За последние пару дней она изрядно подзадолбалась утешать всех, кто оказывался в поле её зрения и, показав Кирштайну свое истинное к нему отношение, больше не хотела рисковать репутацией, осознавая, что была бы не прочь изменить с ним Аккерману.       — Микаса? — подняв голову, он посмотрел ей в лицо своим мутным и непонимающим взглядом. Не такого расклада дел он добивался, но у этой полуазиатки на него, похоже, были свои планы.       — Кирштайн, я те манеж куплю, только ляг на диван и угомонись! — хрипло пробормотала она, направляясь к себе.       — Что произошло? Почему ты передумала? Я был уверен, ты хочешь…       — Делай так, как я тебе говорю, уебище скорбное, — прошипела она, не зная, как успокоить этого долбоеба, — не то пожалеешь, что вообще родился на этот свет.       — Микаса, я…       Зыркнув на него, Микаса едва сдержалась, чтобы снова не броситься к нему и не ударить по голове. «Блядь, вот только не надо на меня сейчас так смотреть, — мысленно выругалась она, ловя на себе виноватый и недоумевающий взгляд Кирштайна, — а то ведь реально пришибу к хренам собачьим, чтобы больше не мучился!»       Подав Жану руку, она помогла ему подняться, после чего собрав с пола разбросанное казенное имущество в виде разбитых бокалов, обреченно затопала к себе, таща Кирштайна до кровати практически на себе. Тот едва перебирал ногами, не в состоянии самостоятельно передвигаться по помещению. Сгрузив бывшего коллегу на постель, она тотчас укрыла его одеялом и, вытащив из-под него ещё одно, улеглась рядом, мельком бросив взгляд на часы. Как никак, завтра ей на работу и её обязанности врача ещё никто не отменял.