гляди как солнце с океаном играет аж в глазах рябит, мы тонем долбанный романтик — греби ©
Микаса ненавидела и рвалась в бой одновременно. Но, к сожалению, ей пока что надо было беречь свои руки. И каждый раз, когда мысли о мести снова и снова овладевали её истерзанным мозгом, она тотчас старалась от них абстрагироваться, воскрешая в своей памяти кадры, когда разбивая кулаками стены своей съемной квартиры в Эргастулуме, ещё долго стояла с опущенными в наполненную холодной водой раковину запястьями, пытаясь ненадолго отвлечься от переполняющих её душу ощущений боли и ненависти. Теперь у неё появилась новая, более мощная, мотивация держать в узде собственные эмоции. Леви Аккерман. Пусть это не означало, будто она совсем ничего не чувствовала и ей не хотелось проехаться кулаками по наглой физиономии Петры. Увы, сейчас ей больше всего хотелось стать для Леви своего рода личным ангелом-хранителем, но прекрасно понимая, что её план похищения этого человека из клиники требовал некой доработки, смирившись с данным фактом, попросту конвоировала коллегу, стараясь не выпускать из виду ни одно из проявлений её странного поведения. Убить Леви у неё все равно бы не получилось, — банально бы дрогнула рука. А это значило, что он любой ценой должен оказаться за воротами этого заведения, и что с ними будет дальше, о том Микаса предпочитала пока не задумываться, взяв все мысли о заботе над ним под собственную ответственность. И снова пожалев об отсутствии рядом Николаса Брауна, чья помощь была бы очень кстати, предпочла выбраться на днях в ближайший магазин, чтобы закупиться там самым необходимым, включая питьевую воду, еду, искреннее при этом надеясь не травануться набранной по дешевке нарезкой, бутылку водки (и выпить можно, и промыть раны), после чего свернув в аптеку для пополнения запасов медикаментов, на всякий случай приобрела пару упаковок презервативов, мечтая о том, чтобы её вместе с ними как раз и похоронили, если ситуация вдруг выйдет из-под контроля и от неё самой уже ничего зависеть не будет. Нет, Микаса ни в коем случае не собиралась оплакивать себя заранее, равно как и умирать. Поэтому решив давно все для себя, сворачивать с намеченного пути не спешила, осознавая, как хорошо жить, не рефлексируя понапрасну и ни в чем не сомневаясь. Тем более такие мысли ей особо много радости не приносили. Таким образом, как обычно, послав все на хер, она просто не стала усложнять себе лишний раз жизнь, сделав выводы о том, что вечная тяга к самопознанию свидетельствовала не о высоком интеллекте, а указывала на то, что на самом деле такой человек глубоко несчастен и нуждался в сочувствии. И в который раз обдумывая собственную жизнь, Микаса пришла к мнению, что ей ещё никогда не приходило в голову жертвовать чем-то из-за собственных сомнений, чтобы получить желаемое, но ради Аккермана, рядом с которым всегда чувствовала себя счастливой, она была готова даже расстаться с жизнью, ни капли не жалея о принятом накануне решении.***
— Надо говорить на том языке, на каком говорит твой «клиент», а чтобы «мантра» подействовала наверняка, про себя следует повторять следующее: «Мною нельзя манипулировать! Мною нельзя манипулировать!». Собрав чуть ли не с самого утра пациентов в просторном зале, Петра устроила своего рода семинар по умственному развитию и, успев за время своего пребывании в данном заведении основательно ознакомиться с НЛП-методиками, пыталась донести до «страждущих» что-то новое, стремясь хотя бы ненадолго занять их лишенный серьёзной нагрузки мозг внушительной по форматам информацией. Устроившись недавно по наитию одной из своих родственниц бизнес-тренером в психиатрический центр Стохесса, Петра днями и ночами пропадала в стенах неприступного для неё ранее величественного заведения и освоив в столь краткий срок пару действенных коучинг-техник «позитивного мышления», ей вполне удачно удавалось навешивать «лапшу» на уши недалекому и доверчивому народу не только клиники, где всем заправляла Ханджи, но и обычным обывателям знаменитого города, готовых отдать за посещение каждого такого семинара приличную сумму денег, совершенно не переживая о последствиях. Поэтому используя на свое усмотрение щедрость отзывчивого населения Стохесса, Петра бросала все силы на овладение навыками профессиональной езды по ушам толпы, давно заметив, что второе «ремесло» по оболванию населения Стохесса приносило ей гораздо больше денег, чем ремесло медсестры в психиатрической клиники Зое, где она находилась в полном распоряжении властной и эксцентричной женщины-главврача. — Все негативное сбрасываем, после чего поднимаем левую ногу и повторяем: «Мною нельзя манипулировать!», «Мною нельзя манипулировать», — вторила Рал, наочно демонстрируя тугодумным пациентам правила работы с мнимыми фобиями и, невольно поддавшись ненавязчивому влиянию столь приставучей особы, собравшаяся в зале толпа с таким пылом принялась повторять за ней одно движение за другим, что любому обывателю со стороны могло показаться, будто все эти люди и вправду верят, что подобные манипуляции помогут им избавиться от многих неприятностей, которые доставляло им так называемое ментальное расстройство. Не став останавливаться на достигнутом, в какой-то момент Петра достала из кармана своего халата блокнот и написав там от силы пару названий собственных страхов, вырвала оттуда лист, испещренный косым, с легким нажимом, почерком, после чего свернув его в тонкую трубочку и сунув все это дело в собственный рот, принялась активно его жевать. — Жуем свой страх! — с энтузиазмом проронила она, тонко намекая пациентам последовать её примеру и проделать то же самое по отношению с врученными им в индивидуальном порядке листах бумаги. Но заметив спустя некоторое время, как один из парней, напихав себе полный рот макулатуры, собирался было её проглотить, немного опешив от происходящего, Петра тотчас запротестовала в ответ, предостерегая его от совершения ещё одного неразумного поступка: — Глотать? Я вас умоляю… А то был у меня один пациент — бизнесмен из сферы автохолдинга — так вот он съел весь свой блокнот, потому что у него было около ста видов страха. Поэтому я в очередной раз уверяю всех не делать глупостей и не глотать бумагу, а то от фобий так можно избавиться, а взамен приобрести другое заболевание, преимущественно желудочного характера. Убедившись, что все идет по плану и никто из пациентов, начав жевать бумагу, не соизволил подавиться макулатурой, она внезапно приказала им стать в некое подобие круга и заставив ближайшее окружение поднять вверх свои руки, попробовала исполнить вместе с ними гимн психиатрической клиники, содержание к которому придумала сама Ханджи после хорошей попойки в разгар сезона корпоративных вечеров:Путь бегут враги. и у них горят мозги, мы несем добро «Ай-Кью» по всей земле! Заработать можно просто, много личностного роста…
И пока Петра занималась проведением семинара для пациентов, воспользовавшись моментом её отсутствия на рабочем месте, Микаса тем временем пыталась решить проблему металлодетектора. Взяв у Пиксиса на проходной ключ и будучи в курсе намечающейся пьянки, Оруо терпеливо ждал, когда та, сбегав к машине, принесет с собою сумку с купленной выпивкой. — Твою мать, почему так долго? — рявкнул на неё Бозард, захлопывая за нею двери. Лучший друг Петры — Оруо был явно не в духе и пытаясь хоть как-то задобрить этого типа, с которым ей ещё предстояло тесное сотрудничество, Микаса потратила пару лишних минут, чтобы презентовать смене на проходной пару бутылок пива. Мужики от халявной выпивки отказываться не стали и закрепив о себе мнение как о недалекой девушке, которая так и жаждет со всеми тут подружиться, чтобы поскорее влиться в «дружный» коллектив, таща за собою сумку, Микаса развлекала свое новое окружение разговорами, чуть не нарвавшись на быстрый секс с этим самым Оруо в одной из палат. И когда запас её похабных анекдотов подошел к концу, а пополнить запас новыми у неё не представилось возможности, продолжая активно любезничать с пьяными коллегами мужского пола, полуазиатка, наконец, нашла место, где можно было спрятать сумку, только сейчас осознав, насколько трудной и невыносимой была работа аниматоров при дорогих отелях. Прислушавшись к её наставлениям, Леви старался лишний раз тоже не отсвечивать, и когда на горизонте засияла возможность побывать на семинаре, проводимом Петрой, нарочно не попадаясь ей на глаза, он залег в своей палате, ссылаясь на очередной припадок депрессии. Выставив под вечер в коридор два стула, Микаса взяла в ординаторской женский журнал, после чего усевшись на один из них около двери, и положив свои ноги на второй стул, принялась ждать возвращения Петры с затянувшего семинара. Она не хотела упускать возможности в очередной раз поприветствовать свою соперницу, дабы окончательно свести с ней счеты. Будучи в курсе происходящего, Леви вырос на месте, словно из-под земли. — Тебе надо колокольчик на шею вешать, чтобы знать заранее, когда ты появишься, — проворчала она, поворачивая в его сторону голову. Приблизившись к ней, Леви молча прислонился к стене. Микасе захотелось к нему прикоснуться и, прекрасно понимая, что ей сейчас не грозит оказаться застуканной на месте, отбросила в сторону журнал и приобняв Аккермана за поясницу, тут же уткнулась ему лицом в живот, вытаскивая зубами футболку из-под его штанов. — Микаса, — тихо произнес Леви, запуская пальцы в её волосы. И готовая пойти на что угодно, лишь бы снова услышать, как он произносит её имя, она тут же запрокинула вверх свою голову, уставившись в его лицо. Перехватив её взгляд, он тут же скользнул вниз, опускаясь перед ней на колени. — Микаса, — снова повторил Аккерман, мягко касаясь её губ своим ртом. — Не сейчас, — прошептала она, начиная влюбляться в собственное имя, — не сейчас, слышишь?! И вообще, уходи отсюда, пока не нас никто не увидел… Нам опасно сейчас находиться вместе. — Я все прекрасно понимаю, — добавил он, проводя кончиками пальцев по её щеке, — но мне так хочется ещё раз прикоснуться к тебе… Зажмурившись, Микаса утвердительно кивнула. Она испытывала то же самое по отношению к нему, но рискуя поддаться своему желанию сделать то, о чем давно мечтала, означало поставить под угрозу свое пребывание в стенах данной клиники, а там и Леви могло достаться по первое число. И никогда не думая, что однажды в её жизни появиться человек, который до такой степени сведет её с ума, что само расставание с ним будет равняться ощущениям срывания кожи с почти зажившей раны, она почти сходила с ума от невозможности повлиять на дальнейший ход событий и задержать подле себя Аккермана чуть подольше. Вняв её мольбе, Леви исчез так же быстро и бесшумно, как и появился. И подняв после его исчезновения с пола журнал, она тут же встретилась взглядом с Петрой, которая вернувшись уставшая с семинара, находилась теперь в поисках Оруо, дабы скрасить с ним вечером свое одиночество. — Мне показалось, или я слышала голос этого психа, — ворчливо отозвалась она, окидывая полуазиатку удивленным взглядом, — что неудивительно, ведь его не было сегодня на моем семинаре. Ни разу не изменившись в лице, Микаса попыталась углубиться в журнал и слегка уязвленная равнодушием коллеги, Рал попробовала дожать эту тему до конца, опять намекнув на игнорирование со стороны Аккермана её мероприятий. — Это, знаешь ли, обидно, что я к мерзавцу со всей душой, а он нос воротит и на глаза мне не показывается… Покачав головой, Петра ещё раз зыркнула по сторонам, будто действительно собиралась подкараулить здесь самого главного бунтаря этой клиники, который лишь в руках неистовой полуазиатки превращался в некое подобие ручного животного. — Ладно, узнаю, где пропадал этот урод, — хмыкнула Рал, поджимая губы, — убью на хер. А ты, — она снова посмотрела на Микасу, кисло улыбавшейся ей поверх журнала, — раздай сегодня вместо меня вечерние таблетки пациенткам, а я пойду пока посплю. Ночь обещает быть долгой… Фыркнув в ответ, Микаса перелистнула страницу журнала и проводив взглядом добравшуюся до конца коридора коллегу, невольно уставилась на настенные часы. Ночь и вправду обещала быть долгой. Пока что стрелка показывала без четверти семь, но за оставшееся время могло произойти довольно много интересных и судьбоносных событий.