Schoolcrack

      В начале всегда темнота. И почему всегда именно так должно быть? Пробую осмотреться и вижу только слабый красный отсвет на ступеньках, ведущих вниз. Он красный потому, что кто-то в этом доме завесил окна красными тряпками даже в парадном. Когда они колышутся, видно, что за окном яркий свет. Которого жители явно не желают видеть. Чтобы здесь всегда был полумрак, и утро встречали только те, кто хочет, чтоб оно наступило. Такие же занавески были у нас в школе в актовом зале. Но там это создавало свою особую атмосферу. А здесь? Ничего же не видно. Этот район настолько спальный, что жильцы просто не хотят просыпаться? Впрочем, о каких жильцах может быть речь вообще? Их, скорее всего, попросту нет, как и всегда. Как волной нахлынули воспоминания о прошлых заходах. В этот хоть лестница без трещин, и на том спасибо.       Пытаюсь вспомнить, что я здесь делаю. Или придумать. Но прошлые разы ведь я помню. И школу. Мне точно надо вниз и на выход, на улицу. Кажется. Как будто искать здесь уже нечего. Как будто все квартиры уже осмотрены, и тот, кто пригласил меня сюда, может, даже к себе домой, так и не нашёлся. Моя ошибка? Не та дверь, не тот этаж? Только чувство обиды холодит где-то под лопаткой. Не ошибка, а меня обманули. Или неправильно сказали адрес. Пытаюсь поймать так легко уловимые всплески злости, но их нет. Разочарование есть, но я не злюсь. На друзей не положено злиться. Кто же позвал меня сюда? Неужели Тренер? Как-то трудно представить, что она живет в таком... захолустье. Да и Тренер никогда не ошибается. Наверное, не дождалась и отправилась вперёд меня. Поэтому-то мне и надо бежать вниз – здесь меня ждали только закрытые двери. А теперь придётся догонять. Узнаю Тренера – всегда в бой впереди всех. Давненько у нас с ней не было совместных вылазок. Стремглав лечу вниз по ступенькам. Ни к кому на встречу ещё не приходилось так нестись. Просто скажу ей, когда догоню, что она как всегда.       Мне казалось, за окном должно быть солнечное начало осени. Но вот дверь наружу открыта, и я вижу только серость. Солнце палит где-то там, в вышине, и в спускающихся с небес лучистых дорожках можно разглядеть сотни танцующих пылинок. В воздухе словно повисло облако серого песка, но небо всё ещё можно разглядеть. Или нельзя, и это не тучи прячут солнце? Ни жары, ни холода не чувствую. Даже несмотря на то, что в доме точно было душно и пахло не то застоявшейся домашней едой, не то клопами. Нет, пусть всё-таки будет запах еды. Такой привычный для простых многоквартирных домов – если хотя бы в одной квартире кто-то умеет готовить, аромат достаётся всем. А на улице только запах пыли. И эта улица... Она так похожа на мою. Но почему нет растений, ни одного?       Как только собираюсь поймать хоть немного ветра, воздух словно вспоминает, каким должен быть. Он вязкий, как тина, и непроницаемый, как гранит. Даже махнув рукой, не почувствуешь и дуновения на ладони. Но мне мало просто махнуть рукой. Я медленно вдыхаю до тех пор, пока этот непослушный воздух не осядет холодком на языке, и начинаю бежать. Ускоряюсь, пока в ушах не начинает шуршать, мимо домов, так похожих на знакомые и родные. Если это они, что-то произошло с улицей. Что-то очень серое. Ну и где пропала эта Тренер?       Сворачиваю к дороге, и этот город встречает меня незнакомой улицей. Всё-таки не моя, а так похожа. Кто же виноват, что эти две улицы неотличимы? Я не знаю, где Тренер, и не знаю, где я. И что я здесь делаю.       Кто-то толкает, пока я оглядываюсь по сторонам. Здесь люди? Такое количество народу удивляет. Наверное, так полагается себя ощущать, когда редко видишь толпу больше, чем твой класс. Почему я не узнаю их? Почему не могу различить их лица? Впрочем, они меня тоже будто не видят. Идут себе и идут в одном направлении, как торопятся. Сшибают плечами, цепляют случайно руками, карманами и сумками, шипят, чертыхаются, но даже не оглядываются. Если я специально остановлю кого, он, небось, вырвется и побежит дальше. Даже пробовать не хочется. И вежливо заговорить. Когда не один человек в толпе, а каждый игнорирует тебя, пролетает, даже не замедляясь, насквозь, словно тебя нет – хочется только помешать. Да, когда тебя без твоего ведома назначают всеобщей помехой, хочется стать настоящей неприятностью, чтоб уж за дело. В следующего неосмотрительного прохожего врезаюсь специально, но так, чтоб он не упал.       – Ты чего? Не мешай, слышишь? – говорит, не поднимая глаз.       Сначала неохота отвечать, потом охота нахамить, толкнуть дядьку на землю. Что ему важнее – бежать вслед за всеми или постоять за себя? Может, так я смогу разглядеть лицо хотя бы одного из них. Не удивлюсь, если и мои одноклассники окажутся в этой толпе. Они всегда где-то рядом, когда атмосфера становится не очень приятной. По голосу этот не показался знакомым, и желание посильнее пнуть его затихает. Смогу ли я вообще сказать хоть слово?       – Куда все бегут-то? – говорю уже в пустоту. – Там что-то дают халявное, что ли?       А вот пойди и посмотри. И никто не толкнет, если влиться в общее движение. Можно вообще обогнать их всех, если я побегу так же быстро, как минутой ранее. Только после этой мысли чувствую соль на губах и слышу гулкие удары в голове, идущие откуда-то из шеи. Прижимаю ладонь – кожа горячая, как сталь на солнце, а под ней стучит так, будто завели мотор. Это от слишком быстрого бега или от того, что пришлось остановиться слишком резко? Или стоило лишь вспомнить? А можно же не бежать и даже не идти за ними, а направиться себе туда, откуда они так спешно убегают. Чем больше людей приходит, тем меньше их где-то. Там, где, скорее всего, и Тренер.       – Как крысы с корабля, – говорю себе под нос, и проходящие мимо люди смотрят исподлобья. Обижаются, а всё равно не останавливаются. Ну и чёрт с ними. Если они крысы, я хоть пойду корабль посмотрю. Без них там явно лучше.       Долго кажется, что нет конца ни улице, ни прибывающему потоку людей. Уже и дышу ровнее, и звуки сердца не отдают молотком по грудной клетке. Эту улицу я не знаю – точно не моя – но за сегодня вижу её уже будто раз в шестой. Незнакомые улицы всегда так и манят заглянуть, но эта, похоже, решила надо мной поиздеваться. Чёрт и с ней – мне надоели неизменно повторяющиеся друг за другом стены однотипных домов, и я сворачиваю в первый попавшийся двор.       Кто-то сворачивает за мной.       Преследуют аж ещё с того момента, как меня коснулся первый недовольный взгляд случайного прохожего. Иду вглубь домов, напоминающих мои соседние, делаю петлю вокруг одного, возвращаюсь на большую улицу – кто-то за мной. В толпе уследить будет сложнее, так что на этот раз стараюсь зайти в самую гущу и следовать за всеми. Кто-то – за мной. Не отстаёт, так же расталкивая мешающихся людей, как и я. Прохожие точно так же игнорируют. Но это не Тренер. Кого же ещё могло постичь такое же отчуждение, как и меня?       Думаю, хватит убегать. Народу всё равно без разницы, что происходит, так, может, на разговор обратят внимание. Почему это мне должно быть неуютно? Достало, оборачиваюсь:       – Что тебе от меня надо?       Сначала она пытается прятаться за плечами остальных, но как только слышит мой голос – выходит и расправляет плечи. Похожа на девочку в чёрном викторианском платье и чепчике. Её лицо бледное, даже серое, как мрамор – прямо прожилки виднеются. Глаза это всё, что в ней наделено хоть каким-то цветом. Но я не могу разобрать, какие они. Жёлтые? Красные? Карие? Переливаются, как две начищенные до блеска монеты на солнце. Запах пыли вокруг неё словно можно увидеть или потрогать. Не пыльной одежды или песка, а скорее старой книги. Она молчит и просто смотрит на меня, не мигая. Это что, должно меня напугать?       – Ну и? – спрашиваю. – Ты не за мной ходишь?       – Тебя сюда не звали, – отвечает звонким, но сиплым голосом, одновременно детским и почти старушечьим. Или как будто ей лет двенадцать, но она очень много курит. – Тебе тут не место.       – Да ну? – стараюсь разглядеть хоть какие-то эмоции на этом бесцветном кукольном лице. Вокруг глаз и на губах у неё грубые чёрные пятна, будто сажа. Кто знает, может, под этим слоем макияжа она та ещё милашка. – А что если всё-таки звали?       – Ты уйдёшь, или я заставлю тебя уйти.       Не угрожает, а констатирует. Так бы и ответить: "Каким же это образом?" – и драки не избежать. Но я здесь не за дракой. Мне хочется просто встретить Тренера и хотя бы погулять с ней. И некой готической лолите прямиком из какой-то шахты это не по нраву?       – А ты, собственно, кто?       – Я твой кошмар. Я зло. Я тень, – отвечает, не моргнув.       Она такая глупенькая ещё, очевидно, тащится по всяким страшилкам. И за мной такой грешок был в детстве, что уж там. Я смеюсь. Ведь смех – лучший глушитель страха.       – Э, нет. Тень – это мой кот. Ты, конечно, тоже миленькая и с цветом угадала. Но чтоб быть более похожей на него, тебе стоило надеть неко-уши.       А она будто не слышит, продолжает:       – Я твоя смерть.       Ну вот что с ней делать?       – А я тогда твой... билет на паровоз. Почему бы и нет.       – Этот мир мой.       – И мой тоже.       Мне вдруг кажется, что она меня и правда не слышит. Какой бы абсурд от меня ни шёл – все без толку. Говорит себе, как заведённая пластинка. Или как персонажи в играх, для которых в принципе не предусмотрены диалоги. Пытаюсь отвернуться и уйти, но в тот же миг это чёрное платье опять прямо передо мной. Будто следует за моим взглядом, стараясь быть там, куда я посмотрю. Не хочет теряться из виду? Как у неё это получалось, особенно на бегу? Может, она какая-то голограмма, которую вижу только я? Это бы всё объяснило. Тянусь, чтобы легонько тронуть кружево на ее рукаве, ожидая провалиться рукой сквозь иллюзию в воздухе.       – Ты напрашиваешься, – шипит мне почти в лицо и хватает за руку. Смотрю ей прямо в глаза – будь они другого цвета, в них можно было бы утонуть, как в лесном озере. А так – смотришь и словно попадаешь в самый эпицентр лесного пожара, заснятого на очень-очень старую киноплёнку. Можно было бы запросто сгореть, если бы только тебя пустили в этот фильм полувековой давности. А она не пускает. Я пытаюсь просто отдёрнуть руку – её пальцы лозой обвивают запястье и, закручиваясь и стягивая, поднимаются выше к локтю. Я пытаюсь схватить в ответ и оттащить её руку – та задеревенела, словно статуя, не разгибается и даже не мнётся, сколько ни сжимай. Тогда пробую по своему обыкновению воспользоваться её же цепкой хваткой, толкнуть под ноги и перебросить, как трамплин. Но она словно пустила корни в землю под платьем вместо ног – её никак не поднять. Почему я могу кидать своих одноклассников, разбивать предметы о них и их об предметы, а такая малышка от всех моих усилий даже не сдвинется? Нет, она не заставит меня бояться. Меньше, чем драка, мне здесь нужно такое вот исчадие хрен поймёт чего. Приходится идти на некоторые меры – изворачиваюсь чуть ли не волчком и ослабляю застёжки. И вот уже в конечности у юной бестии только моя рубашка, а мне удаётся отскочить на добрых полтора метра. Рука ноет, словно побывала в объятиях колючей проволоки – во время моего маленького трюка девчонка попыталась дотянуться уже до плеча.       – Хрен с тобой, – бросаю ей и стараюсь уйти как можно быстрее – быстрее ветра. Но она, конечно же, не отстаёт, даже не шевеля ногами при этом. Всё ещё как голограмма, да. Ненадолго её отвлекла моя пустая рубашка.       – Я, может, собираюсь уйти, хватит за мной ходить!       Когда кричу ей это, люди оборачиваются так, словно у меня не все дома и я говорю с пустым местом. На неё не реагируют.       – Теперь поздно, – опять шипит сквозь зубы, – тебе не уйти.       Да неужели? Может, я решаю, уйти мне или остаться? Продлевать время наедине – хоть и в толпе – с этой особой мне совсем не хочется. Поэтому сделаю то, что всегда спасает от беспредела. Я подпрыгиваю. Почти как в детстве, когда просто прыжки на месте могли стать забавой на полдня. Но с осознанностью спортивных тренировок, позволяющих сделать прыжок как можно выше. Воздух опять не откликается на моё рвение, но мне это и не нужно. Проходит секунда, вторая, а он всё не отвечает. Кажется, если поджимать ноги в полёте ещё сильнее, он никогда не закончится. Воздух, наконец, щекочет икры, и я распрямляюсь, толкая его подальше вниз. Вместе с людьми, стенами, крышами. Это всегда срабатывает. Улететь бы отсюда подальше и повыше. Всё равно на этих серых улицах нечего искать. Тренер, если она где-то там, увидит меня на фоне неба и сразу же поймёт, где мы встретимся. Или я увижу её где-то там внизу. Я смотрю вниз и за серой пеленой почти не вижу асфальта. Зато вижу стремительно летящую за мной тёмную фигуру. На такой скорости её длинное платье похоже на ракету.       Раньше никто не прерывал мой полёт. Я хочу туда, где это всё станет мелочным и маленьким. Почему же эта чересчур чёрная принцесска не пускает меня? Почему она вообще так может? Как если бы под ней была не пустота, а всё те же корни из земли просто неимоверно выросли – кажется, она и в воздухе чувствует себя довольно уверенно. Если она вообще чувствует. Руки, растопыренные как ветки, тянутся ко мне и вновь хватают. Её и правда что-то держит на плаву – я не могу перевернуть это худенькое тельце даже тут, вдали от земли. Зато она меня кидает как теннисный мяч. Обратно в серую тень улицы, в толпу людей, прямиком в асфальт. Время словно замедляется. Я не чувствую удара. Только слышу свист воздуха в ушах. Огромные глыбы земли вылетают вместе с кусками покрытия и плавно переворачиваются. Пока время не возвращается к привычному, я встаю на одну из них, как на доску, и переворачиваюсь вместе с ней. Я на ногах. Я снова в толпе. Люди таращатся. Им, наверное, кажется, что я уже рою землю в каком-то бешеном припадке. Я не чувствую боли – здесь никогда её нет. У меня нет травм и даже ушибов, но я понимаю, что мне нанесли урон. Не только в том смысле, что уронили. Это злит. Ругаюсь втихаря по-японски – помогает, как мантра, и на смену злости тут же приходит азарт. Мне же нечего терять. Девчонка тоже так просто не отстанет. А вдруг это будет весело?       Моя маленькая бестия уже летит обратно вниз, а впереди неё парочка шаров. Они чёрные, как уголь, но при этом светятся. Как солнечное затмение в миниатюре. Даже знать не желаю, что будет, если хоть одно из них долетит до меня. Отбить бы их ногой, но трогать их я не рискну. Да и футбол откровенно не люблю – точно промахнусь. А вот чем-то другим – запросто. Кем же я хочу стать? Сейчас точно не скажу, откуда знаю это. Помню только, что с самого своего появления он запал мне в душу. Мне бы сейчас немного брони, чтоб клацала при ходьбе, как у него. Мне бы шлем, что закрывает пол-лица сверху. Мне бы любую встречную палку или столб превратить в копьё. Мне бы стать сейчас рыцарем-драконом, пронзающим в прыжке небо, облака, солнце, луну и тьму за ними. Почему я не помню, откуда он? Зато точно знаю, как нужно говорить, как присесть, как держать руки. Я рычу, потому что так надо. Кричу слова в небо, словно они из моей любимой песни – пусть хоть весь мир слышит. Всё тело пробирает морозом, когда встречный напор воздуха прижимает холодную сталь доспеха к моим голым плечам. Я снова на самом верху. Сквозь шлем не только всё прекрасно видно – он ещё и подсвечивает мою супостатку прицелом. Хватаю копьё острием вниз и ныряю обратно сквозь облака.       Мое приземление оставляет на асфальте круглую трещину, как от пули в стекле. Мини-затмения разлетаются, словно в ужасе. Но их хозяйка не теряется и кидает ещё. Даже думать не собираюсь, как вообще возможно круглый предмет отбить ребром плоского так точно. Главное, что это работает здесь и сейчас. Ногой бы так точно не получилось.       Она пробует на мне всякое. Больше затмений, целые легионы затмений. Пытается поймать меня в воздухе или как-то зацепить и кинуть. Даже нашлась какая-то молния из-под земли, только как обращённая в фоторедакторе – чёрная к середине и светящаяся по краям, на манер все тех же затмений. Мне тоже приходится импровизировать, отходить от канонов. Пытается схватить меня потуже, как тогда, в первый раз – я кручусь вихрем, и инерция сносит мою соперницу в сторону. Пытается устроить мне минное поле из затмений там внизу – я решаю, что неплохо бы моему копью стрелять лучами до земли. Всё, что только представлю, возьму и сделаю. Если так пойдёт и дальше, было бы интересно попробовать призвать настоящего дракона. Ну, или Тренера. Интересно, а какую профессию она себе выбрала сегодня? Хоть она и разная каждый раз, меняет навыки на лету не хуже одежды, для меня она останется Тренером – такою, какой встретилась в самый первый раз.       Единственное, чего чёрная принцесска не пытается сделать, это просто подойти и ударить. Может, у неё удар не поставлен? Или ей, такой юной аристократке, запрещают драться? А вдруг она и вовсе не хочет настоящей драки с синяками? И все эти мрачные и угрожающие слова были сказаны, только чтобы наш бой начался? Может, ей это так же весело, как и мне, просто её почти деревянное лицо не способно этого выразить? Подобные мысли отступают только в моменты, когда я снова вижу её глаза. Два огненных колечка так и норовят выжечь всё дотла. Только так получается вспомнить, что она хватает меня не для того, чтобы мне пришлось вырываться, а чтобы покалечить. Задушить, сломать мне руки или ноги, просто причинить боль. В эти моменты она как дикий зверь, знающий всего пару беспроигрышных способов расправиться с жертвой. Повторяет снова и снова в разных вариациях. Вот и не поймёшь, играет или же выживает.       Когда девчонка падает под моим натиском в первый раз, я словно чувствую шторм внутри. Она слишком долго пыталась выбить меня из колеи, напугать и лишить воли. Просто эффектно отбиваться мне мало, теперь я хочу увидеть результат. Я заставлю эту самодовольную мордашку изобразить страдания. Или нет? Стоит ли миг превосходства и ликования ещё пары часов игры? Лолитка медленно поднимается, скрючившись, как высохшее дерево, и низко склонив голову. Так, что вместо лица я вижу только чудом уцелевший чепчик. Кажется, она стала ещё чернее, чем раньше. Пытается отряхнуться дёрганными руками – как будто с её первоначальным видом можно быть слишком пыльной. А может, она отличает свою пыль от чужеродной? И эта серость в воздухе – это всё её? Я что, с самого начала дышу этим? Уже готовлюсь ощутить удушье, ведь стоит только осознать, как она меня провела – и последствия наступят тут же. Мысль впереди всего. Но вместо ожидаемого я чувствую лишь лёгкий пинок – кто-то толкает меня под локоть. Опять народу набежало? И что им не идётся спокойно по своим делам? Я же даже их не трогаю. Всё ещё во власти нарастающего буйства силы, я поворачиваюсь, чтобы схватить нахала. Швырнуть бы его об землю, чтоб неповадно было меня пихать в решающий момент. Или в стену. Или в другого такого же статиста. Или даже в собравшуюся с силами девчонку в чёрном платье.       Но ловлю лишь пустоту. Там никого. Озираюсь – даже близко не проходил никто. А между делом меня вновь кто-то тычет в локоть, а потом в коленку. Чувствую это, но не вижу. Не сразу до меня доходит, что это вовсе не здесь.       – Эй, ты остановку свою так не проспишь? – слышу.       Открываю глаза и моргаю пару раз, приходя в себя. Быстро привыкаю к свету. Точно знаю, что сейчас едва ли не полдень, а чувствую себя как в семь утра. Какой-то мужчина сидит рядом и, наклонившись ко мне, пытается растолкать. Наверное, я сейчас смотрю на него как какая-нибудь полоумная – ничего не понимающими глазами. Моргаю ещё раз.       Ну какого же хрена, дядя, кто тебя просил? У меня всё было схвачено. Я бы сама проснулась аккурат к своей остановке. Спасибо, конечно, за заботу, но блин. Просто блин. Надо что-то ответить, а то, и правда, как дурочка.       – Нет, – кое-как мотаю головой и стараюсь отвернуться, – свою не пропущу, конечно.       Или вовсе не спасибо. Потому что это была никакая не забота. Мужик и не думает убирать руку, которою тыкал меня, а наоборот – кладёт всю ладонь мне на коленку. Его руки взмокшие, пальцы холодные, но ладонь горячая.       – К кому же ты едешь такая красивая? – и пытается проехаться пальцами вверх по бедру.       Так и хочется сказать в ответ: "А к кому сейчас прилетит в хлебальник?". Схватить за руку, сломать ему палец. Сейчас, пока он расслаблен, это будет очень легко сделать. Или вскочить и припечатать его голову к спинке сидения хорошим пинком. Прямо представляю эту рожу, прижатую моим ботинком. Но вскочить я успеваю быстрее, чем додумать всё остальное. Его рука просто соскальзывает, а я лишь смотрю на него, мысленно желаю ему сдохнуть и поспешно ухожу. Со стороны этот взгляд наверняка выглядел дико – люди напротив посмотрели на меня чуть ли не осуждающе. Ну конечно, ведь это я тут делаю слишком резкие движения, вскакиваю как ошпаренная, – значит, ненормальная и хамка трамвайная именно я. Пока я стою, а мужик нет, хочется врезать ему сверху. Или матом наорать. Или пожаловаться кому-то из сидящих по соседству. Но нельзя. Лучше я просто уйду, а он меня забудет через пять минут, чем стать ему проблемой надолго. Ещё и люди запомнят, что это я начала конфликт. Нафиг надо. Уходя, я почти наступаю мужчине на ногу, но в последний момент вместо этого просто демонстративно отряхиваю ногу платком. Грязь. Пусть знает, что для меня он грязь. В глазах горе-завоевателя тем временем ни капли раскаяния. Ничего запредельного не сделал, нечего и запоминать. Вот и пусть забудет. Ближайшая остановка – моя, и я выхожу.       За те пару недель, что я здесь, я уже успела выучить и запомнить маршрут, ведущий от дома к новой школе. Все трамвайные остановки тоже, поэтому свою бы и не пропустила. К самому дому и улице тоже приноровилась. Только вот почему мне всё ещё снятся улицы, так похожие на ту, где я больше не живу? Здесь всё другое – и дома, и дороги, и люди. Сегодня, конечно, отдельный кадр попался, но это впервые. У меня даже было целое лето, проведённое с подругой в другой стране, чтобы забыть и прежний дом, и прежнюю школу, и ненавистных одноклассников. Так почему же эти образы меня не отпускают? Я, конечно, могу в любой момент убрать их прочь из своих снов, а то и разрушить. Или, как сегодня, просто улететь от этих воспоминаний куда-то, где интереснее. Хоть в этот раз, кажется, толком и не получилось сбежать. Вот вроде бы и могу творить во сне, что захочу, а всё же главный минус того, что они так похожи на реальность, – это повседневность. Если я ничего не придумаю сама, так и будут всё та же школа, та же улица, те же лица. Поди ещё отличи от реальности сначала. Сейчас, когда всё осталось в прошлом, конечно, с этим стало легче. Но то, что память сама по себе до сих пор подсовывает мне эти места и этих людей, частенько заставляет задумываться. Надеюсь, новая школа попадёт в мои сны ярко и стремительно, хоть как-то разбавит типичную обстановку.       Лето закончится уже завтра. Меня, конечно, не успеют оформить до первого сентября – приглашение в новую школу и отличный вариант по проживанию пришли лишь недавно. Но на собеседовании мне сказали, что разрешат начать учиться и не с первого числа. Что-то мне подсказывает, что директор явно заинтересован во мне. Может, знает моего отца. Они каким-то образом наспех разорвали договорённость с другой школой, в которую я должна была пойти уже завтра – только форма и осталась. Директор сказал, что форма по желанию, а форму другой школы и подавно можно не надевать.       В сети я уже успела познакомиться со своей будущей старостой. На сайте школы можно найти всех из класса, так что изучить их не будет проблемой. Может, многие из них приехали после каникул по домам уже сегодня. Может, я даже встречу кого-то. Будет забавно – я уже знаю половину из них в лицо благодаря интернету, а они меня нет. Кроме старосты и Космос – той самой подруги, к которой я ездила летом. А теперь учиться вместе будем, просто мечта наяву.       Диод на телефоне светит синим. Мельком смотрю уведомление на экране – это с сайта, что-то от будущего классного руководителя. Он у нас молодой и, судя по всему, прогрессивный – сразу связался со мной, как только добавилась на сайт. Помог с адресом школы и прочими мелкими организационными моментами – не пришлось искать самой и спрашивать других. Хорошо, когда один человек может ответить на все вопросы – и про класс, и про школу, и про улицы, и про транспорт. Посмотрю уже потом, что он в этот раз пишет, а теперь надо идти разбираться с документами для школы – она уже в двух шагах. Со всеми этими делами уже забываю, что же такое мне сейчас приснилось. Но ничего, Тренер напомнит.       

***

             За пять лет будто ничего и не изменилось. Фасад, конечно, выглядел совершенно по-новому, но Лев знал, что главный вход должен располагаться не там. А площадь перед перекрытым уже, наверное, лет восемь бывшим главным входом всё так же пустовала. А это всё же значит, что ничего не изменилось. Лесопосадки, поворот дороги, сразу за ним – пустые парковочные места, ничьи, кто успел, тот и поставил. И тут же прямо за забором вход. Ну разве так должно выглядеть лицо школы? Словно пришито где-то сбоку. Зато совсем рядом донорский пункт, а чуть дальше вдоль – вывеска банка. Интересно, кому ещё директор распродал квадратные метры?       Лев потянул на себя дверь в небрежно обмазанном голубым заборе, не снимая перчаток. Не прогадал, краска свежая, и ни знаков, ни табличек "окрашено", ничего. Зато фасад современный, да. Всё ради внешнего лоска. При виде строго одетого гостя одна из девочек, праздношатающихся у входа, как кошка прошмыгнула от дверей в арку между корпусами школы, что-то пряча за пазухой. Лев не узнал её. Странная. Наркотой, что ли, приторговывает? Последние деньки лета, детишки в печали – самое то, чтобы подсунуть сверстникам чудодейственных средств от хандры. Сам Лев, конечно, так бы не делал – ни в десятом классе, ни в одиннадцатом. Но что поделать, в некоторых детях слишком рано просыпаются предприниматели, а запрещённые товары – самые ходовые. И всё равно она странная. Свитер хоть и тёплый вязанный, но короче некуда, зато шапку не забыла. То ли боится простудить голову, а почки – не боится, то ли просто понтуется – шапка-то модная, с ушами торчком. Лев цокнул в пустоту, так и не сумев ещё раз разглядеть в темноте арки очертания треугольников-ушей, и на мгновение почувствовал себя слишком взрослым. Даже стареющим.       Вторая "девочка", что спокойно, но будто бы уныло курила у входа и даже с места не сдвинулась, вблизи оказалась вполне себе взрослой девушкой. Пожалуй, настолько же взрослой, как и сам Лев, а оттого даже немного знакомой показалась. Сложно судить наверняка – ни внятной косметики, ни укладки, ни красоты, ни, судя по всему, манер. Она его, конечно же, не узнала под огромными чёрными стеклами солнцезащитных очков. Кто-то из бывших одноклассников тоже пришёл в школу – второй дом – в поисках работы, но потерпел неудачу? Впрочем, в своей удаче Лев не сомневался. Ведь он уже не тот, каким был раньше.       Что ж, значит, вот с каким контингентом придется работать? Ученики – дети, готовые загубить своё здоровье ради моды, и учителя – взрослые, подающие сомнительный пример и еле сводящие концы с концами? Кто-то должен всё это изменить. Закрывая за собой дверь бокового-парадного входа, Лев пообещал себе. Пообещал запомнить этих двух и найти их ровно через год. Интересно, смогут ли они стать таким же показателем его успеха, как сейчас по ним можно понять всё, что происходит в школе?       И сразу пришлось признать, что ошибался – внутри всё тоже оказалось отделано по-современному. Огромное зеркало в половину стены, с одной стороны – зелёный уголок, скрывающий за собой неприметный коридор к служебным помещениям, с другой, сразу за лестницей на верхние этажи – доска под расписания, банкоматы, автоматы с газировкой, пара кресел и коридор до раздевалки. И на каждом углу – камеры. У школы, которую помнил Лев, не было ничего из этого – кроме раздевалки, конечно. Тут был просто огромный пустой зал с парой-тройкой проржавевших скамеек вдоль стены, где на том же месте расписание вешали прямо на стену, а растения изредка появлялись по углам только в случае, если кому-то из родителей окажется слишком жалко относить что-то из своего на помойку. Раньше всё было каким-то синим, а стало бледно-розовым. Розовый, серьёзно?       Тучный усатый охранник, которого наняли сюда, когда Лев уже заканчивал учиться, теперь вместо обычной парты восседал на полностью оборудованном посту. Экран, телефон, кнопка тревоги, даже огнетушитель – всё по нормам, всё на месте. Попросил документы. Стоило только показать ему страницу с фото и чуть приспустить очки, как он тут же обомлел. Будто увидел призрака из прошлого. Или, скорее, узнал в мотыльке знакомую гусеницу. И не поверил своим глазам. Лев ухмыльнулся и подумал, что надо бы однажды протолкнуть кого-то из своих на место этого бездельника. Неповоротливый толстяк, больше похожий на стереотипного американского копа, никогда ему не нравился. А тот уже схватился за телефон, нажал на одну из кнопок быстрого вызова и выдавил в трубку: "Тут к вам сын ваш приехал. Да, старший".       Кивнул непонятно кому и, не отрывая телефон от уха – боже, в его жирных пальцах что угодно похоже на хот-дог – замахал другой рукой в сторону лестницы и назвал номер двери. Это раньше директор сидел за одной из дверей того самого неприметного служебного коридора. А теперь, значит, переехал на отдельный этаж?       Оказалось, под кабинет директора и другие важные комнаты теперь выделен целый кусок этажа в пролёте между первым и вторым. Раньше здесь вообще была стена, а теперь и серверная, и комната охраны, и отдел кадров... В школе? Ну, и резиденция банка, конечно же. Интересно, сколько старик получает с аренды школьных помещений?       Сам кабинет, однако, практически не изменился. Те же отполированные шкафы – на самом деле, наверняка, новые, красный ковёр, цветы по углам, диван и обычные парты вместо столов. Казалось, облик всего нижнего этажа школы теперь попросту скопирован с того, как директорская выглядела всегда. Значит ли это, что у старика нет вкуса или чувства стиля?       – Ну, здравствуй, сын, – директор поприветствовал безрадостно.       – Ну, здравствуй, старик, – передразнил Лев и, наконец, снял очки.       – Хоть бы позвонил – если не мне, то хотя бы сестре. Мы бы встретились дома, а не на работе.       – Я же знаю, что дома тебя почти не бывает. Да и школу захотелось посмотреть.       – Ну, и как тебе? С тех пор, как ты выпустился, многое изменилось, – отец всё же соизволил встать. Раз присесть не предложил, то сойдёт и так, что ж. – Ты, должно быть, впечатлён?       – Я ещё не видел всего. Но парадное, конечно, неплохое. Впрочем, что-то поменялось, а что-то нет. Похоже, денег ты не жалел.       – А ты тоже изменился, сын. Совсем взрослый стал. И какой солидный.       От лживой лести Льва чуть не скривило. Если бы старик заранее узнал, что Лев приезжает – посадил бы вместо себя завуча разбираться с подготовкой к началу учебного года, а сам нашел бы сотню отговорок, почему его нет на месте. Неизменность и этого человека, и этого кабинета сейчас пытались ударить по больному – Лев словно снова оказался отправленным к директору и вынужден отчитываться то ли за себя, то ли за то, что недостаточно исправно следил за братом. Тогда он больше всего желал не быть сыном директора, и вот сейчас словно и не было этих шести лет. Правда, тогда он только мечтал быть Львом, а теперь...       – Не увиливай. Деньги-то откуда? – сын прервал отца. – Что за бизнес ты устроил в школе?       – А ты не спеши считать чужие деньги, – старик недовольно оскалился и сел обратно, вот и прошло мгновение гордости за сына.       Ну конечно, как и всегда, включил свою пластинку "я знаю, как надо, и ничего не буду объяснять". Что ж, самое время его удивить. Может, приятно удивить, а может, нет – так даже лучше.       – А придется посчитать деньги, – парировал Лев. – Думаешь, я просто так сюда пришел?       – Не говори, что приехал просить денег.       – Вот ещё. Я вообще приехал не к тебе. Я приехал в свою родную школу. И так уж вышло, что ты всё ещё её директор, так что придется иметь с тобой дело и вместе считать деньги.       – Что у тебя на уме? – директор аж снова привстал. Вместо ответа Лев просто бросил на стол документы. Паспорт, диплом, копия диплома, грамоты, рекомендательные письма.       – Что тут? – спросил старик озадаченно.       – Читай, – ответил сын, гордо задрав голову, и продолжил, когда тот изучил диплом и дошёл до грамот. – Работать здесь собираюсь.       Именно так. Не "хотел бы", не "хочу", а "собираюсь". Как бы ни вскипал старик от их разговоров тогда, в прошлом, как бы ни прятал неприязнь к сыну за сжатыми зубами – от такого работника он просто не сможет отказаться. Мир прогрессирует, и наниматель давно уже не главный при приеме на работу. Тем более что Лев знал слабое место, которое образовалось здесь в его отсутствие – если с таким дипломом и наградами отправиться в другую, даже ближайшую школу, это будет самым больным ударом. Директор, будучи человеком неглупым, такого попросту не допустит. Интересно, какой вопрос сейчас сворачивает его мозг в бараний рог сильнее – как он мог проглядеть, что сын поступил и закончил с отличием его же институт, присоединенный к школе, или как вообще мог сын, которого отец всегда считал безнадежным и бездарным, добиться вот таких результатов?       В глазах директора по очереди блеснули несколько эмоций – удивление, неверие, снова удивление, гордость, опять удивление, но последнее – негодование.       – Саша, что это такое? Какой ещё Лев Александрович?       – Не зови меня так больше. Паспорт я тебе зачем, по-твоему, дал? Посмотри там. Лев – это теперь я.       – Вот, значит, как? Отрекаешься от своей семьи? – рассвирепел отец.       – Да скажи спасибо, что хоть отчество оставил, – Лев, казалось, был готов насмехаться над его яростью вечно. – Ты так ничего и не понял, старик?       – Чего, по-твоему, тут можно не понять? Когда ты отказался от имени, что я дал тебе.       – Твой сын с твоим именем никогда бы не добился того, чего смог добиться я, как Лев. Кроме как по блату, разумеется.       – Да только бы сказал, что хочешь работать в школе! Я бы мигом всё устроил.       – Вот именно этого мне и не надо. Эти твои подачки уже вот здесь, – небрежно провёл рукой по воротнику.       Пусть младшему кидает свои липовые грамоты, аттестаты, дипломы, работу и прочее. И ведь кидает же. С того самого момента, как младший попал в эту же школу, всё пошло наперекосяк. Лев, конечно, всегда замечал, что отец уделяет тому гораздо больше внимания. Но именно с тех пор всё вышло на новый уровень. Подачкам младшему просто не было конца – директор ходил за него просить и к своим учителям, и к чужим, и в администрацию, и в министерства. Всё, чтобы любимый сын стал завидным и успешным человеком как можно быстрее. Что при этом происходит с нелюбимым, отец будто и не хотел замечать. Когда на старшего посыпались обвинения в нарушении дисциплины, а оценки по поведению и основным предметам скатились чуть ли не до двоек, даже не пытался разобраться. Скоренько принял сторону тех, кто называл хулиганом и будущим уголовником. Но какой настоящий хулиган, и тем более уголовник, станет признаваться в содеянном каждый раз? Вероятно, старик считал тогда, что старший сын ещё и беспросветно туп, раз постоянно сдаёт сам себя. Лев не просил себя отмазывать, хотя, признаться, надеялся на это больше всего. Простой семейный разговор сына с отцом прояснил бы, что он постоянно шёл с повинной в случаях, когда неприятности угрожали друзьям. Один за всех, и все за одного, да? Что ж, часть "одного" Лев в своё время выполнил с лихвой, и теперь пришло время пожинать плоды на стороне "всех". Может, и к лучшему, что старику до него не было дела – теперь тот и понятия не имеет, к чему Лев сюда вернулся.       – Я специально это сделал, – он продолжил, – чтобы нас с тобой не заподозрили в сговоре. И в универе всё прошло как надо. Пройдёт и здесь. Просто посмотри на эти результаты и скажи: ты же не отдашь такого выпускника, например, девятнадцатой школе?       Директор побледнел. Одного упоминания главного конкурента ему хватило, чтобы пересмотреть свою реакцию на наглость сына. Может, однажды осознание того, что сын сам выбрал его школу, а не чужую, изменит его взгляд на их взаимоотношения и будет согревать душу. Недолго, конечно, но всё же.       – Что ж, – старик откинулся на кресле, пытаясь расслабиться, – ты хочешь работать, давай работать. Приму тебя, так уж и быть. Пойдёшь учителем на замену.       Как предсказуемо. И почему это тоже звучит как какая-то подачка? Значит, его вовсе не всколыхнуло то, что родной сын, в котором он уже разочаровался, пошёл туда, куда отец и хотел, выпустился с отличием и, вместо того, чтобы сбежать на все четыре стороны или даже за границу, вернулся обратно к родным дверям? Старик никогда не умел ценить верность. Ну, это всего лишь значит, что легче, чем казалось, здесь не будет. Ничего такого, о чём Лев бы не задумывался заранее.       – Так не пойдёт, – Лев попытался сделать вид, что вакансия его разозлила. – Для таких результатов учитель на замену – слабовато. Это всё, что ты можешь предложить? Похоже, я всё-таки пришёл не в ту школу.       – А что ты хотел? Все с этого начинают, – старик усмехнулся, словно упиваясь своим решающим положением.       – Что я хотел? – процедил Лев. – Я хочу быть завучем в этой школе, твоей школе. Уж для родного сына не пожалел бы места у себя под боком, м?       – Значит, теперь вспомнил, что ты мой сын? – ехидно ухмыльнулся директор.       "А ещё я тот, кто знает, что ты сделал со своим отцом," – так и хотелось ответить. Но главный козырь лучше придержать на потом.       – И, если ты не заметил, квалифицированный специалист, – ответ вышел почти равнодушным. – Но раз уж у тебя котируется только кумовство...       – Довольно! Ты не будешь завучем! Никто не будет завучем вот так сразу. Я не поступлю так с Василием Филиповичем. И ты не поступишь.       – Но и учитель на замену это тоже такое себе, согласись. Если тебе нечего больше предложить, мне незачем здесь больше оставаться, – Лев уже начал было поворачиваться к двери, поправляя пиджак.       – Стой, – опять вскочил отец. – Ну, если не завучем, то как насчёт классного руководителя?       – Тоже мелковато как-то, – покачал головой, но остановился – как будто бы заинтересованно.       – Да ладно тебе. Выбирай любой – хочешь, младшую школу тебе дам?       – Не-не-не, – Лев вновь покачал головой и поводил пальцем в воздухе, – выпускной давай мне.       Старик поёжился. Скорее всего, сам хотел выпускать класс со своим вторым – самым ненаглядным – сыном. Урвать такое прямо из рук было бы однозначной победой. Плевать, что папенькин сынок там будет – терпел его вот уже почти двадцать лет, можно и ещё год потерпеть. Тот наверняка обалдеет, когда узнает, каким стал старший брат.       – Я вообще-то сам собирался их вести, – что и требовалось доказать. – Это же гордость всей школы, всё внимание на них. Да и не забывай, что там твой брат. Ты точно хочешь взять этот класс? Думаешь, справишься?       – Спрашиваешь ещё, я за этим и учился, – Лев хмыкнул. – Уж я-то точно не позволю семейным делам вставать поперёк работы. А ты... Ну, возьмёшь параллельный. Вдруг ты и их дотянешь до уровня гордости школы? Лучше же две гордости, чем одна, верно?       – Ну смотри у меня, – кажется, ещё чуть-чуть, и можно будет услышать, как директор заскрежетал зубами.       – Ты ещё будешь мной гордиться.       Последнее прозвучало самодовольно и с усмешкой. Вовсе не как священная клятва или обещание, а скорее как угроза – ты будешь умолять, но я заставлю тебя гордиться. Старик легко сдался. Конечно же, Лев и не собирался на самом деле становиться завучем всей школы, да и смещать с этой должности Василия Филиповича, старого друга своего деда – тоже. Правильно ведь говорят – проси больше, чем нужно, и получишь достаточно. Класс, в котором учатся самые одаренные, будущие выпускники – первые, кто учился бы в этой школе все десять лет – это как раз то, к чему и стоило стремиться. Заодно и с братом можно будет, наконец-то, разобраться.       Старик, бросив сухое "на, изучай", протянул сыну едва начатый классный журнал и папку с личными делами учеников и отправил в местный отдел кадров. Он был их руководителем все эти годы, и школьники наверняка считают его за своего батьку. Или, наоборот, ненавидят – некоторые. В любом случае директор знает их всех как облупленных и при первой же попытке нового классного заработать авторитет начнет настраивать их против. Конечно, из-за подобного будет сложно работать с этим классом по той схеме, которую задумал Лев. Но они лучшие во всей школе, и если получится с ними – это будет победа. Тем более, старику не было дела до того, зачем уже в десятом классе Лев специально начинал общаться с пятиклашками. Предлагал им помощь, защиту, крышу – дружбу, в конце концов. А теперь они все в выпускном. И кого они охотнее послушают – властного директора, кто никогда ничего не объясняет и только требует, чтоб делали, как сказано, или давнего друга, который вернулся полным силы и уверенности спустя несколько лет – это ещё вопрос. Но старик точно не позволит, чтоб Лев стал для них своим.       В отделе кадров – очередная не то девочка, не то девушка, по возрасту на вид только-только окончившая школу. Наверное, практикантка из того же педагогического. Если бы Лев ходил сюда на практику в своё время – плакало бы тогда его прикрытие, сразу бы узнали. Видать, новые учителя приходят нечасто – девушка сейчас постоянно бегала из предбанника в кабинет за стенкой, где сидел кто-то, кто ею командовал. Бегала, суетилась, нервничала – будто в первый раз – и всё время крутилась то к шкафу с документами, то к компьютеру, от чего её длинный волнистый хвостик на затылке никак не оставался в спокойном состоянии.       Лев с лёгкой улыбкой наблюдал за его движениями в воздухе. За тем, как Анна Викторовна – так было написано на приколотом к почти прозрачно белоснежной рубашке бейджике – сосредоточенно прикусывает губы, когда печатает. За тем, как что-то сначала синее, а потом белое отражается в её едва заметных издалека очках, когда она вглядывается в монитор. Или как в изредка мелькающем просвете между столом и нижним краем юбки ненароком можно разглядеть стройные бёдра в тёмных колготках – каждый раз, когда девушка снова встаёт и идёт к двери за своей спиной. И как на её лице проступает лёгкий румянец смущения, когда она замечает этот взгляд на себе. Того охранника – точно гнать вон, а вот такую прелесть, пожалуй, выселять из этого кабинета и заменять кем-то пока не стоило бы.       Решив не смущать девушку и дальше, Лев отвернулся на крутящемся кресле и открыл перед собой журнал. За первую страницу оказался заложен лист с фотографиями и краткой сводкой по всем ученикам – его будущим подопечным. Будущее станет настоящим, как только Анна Викторовна принесет ему подписанный приказ и временный пропуск. А на фото, между тем, знакомые все лица. Почти всех Лев знал ещё с тех пор, как сам учился здесь – его бывшие пятиклашки. У каждого своя история, которую директор уже не различит на фоне общей истории класса, и к каждому нужен свой подход, который старик за столько лет уже умаялся искать. Лев сравнил этот список с заметками, что хранил в своем телефоне. В первую очередь стоило бы взяться за самых сложных.       Здесь и Иван, кто оставался на второй год уже столько раз, что сейчас уже мог бы дважды получить высшее образование, если бы в своё время окончил школу, как все. Его бы выгнали на третьем или четвёртом заходе, но родители подсуетились. Он и в те времена был уже не подростком, а сейчас и вовсе самый настоящий мужик. Разумеется, возраст и сила дают своё особое положение в классе. Этот Иван – чуть ли не самый яркий пример того, какой произвол может происходить в школе за деньги. Витя из этого же списка – тоже подобный пример. Парень серьёзно отстаёт в умственном развитии – это не шутка, а неутешительный диагноз. Но родители хотели, чтобы у него было детство "как у всех", занесли денег – и вот уже Витя почти заканчивает обычную школу для, как говорит старик, детей со сложной жизненной ситуацией. Чушь, раньше такой ситуацией считалось только смешанное гражданство. А вот со старостой класса, Полиной, ситуация зеркальная – умна и серьёзна не по годам, могла бы осилить школьную программу лет в десять и сейчас получать второе высшее вместе с Иваном. Но её семья тоже решила, что у девочки должно быть "настоящее детство". Её Лев толком не знал – с девочками из пятого класса водиться было сложно, им ведь не нужны ни дружба, ни прикрытие почти взрослого парня. Но ничего – уж с кем, а со старостой так или иначе классному руководителю придётся общаться плотнее других. Директор бы регулярно пытался влиять на неё как на лучшую ученицу и главное интеллектуальное достояние всей школы, но бездумная доверчивость – как и вообще что-либо бездумное – наверняка не про неё. Не только со старостой и Иваном – со всеми в классе нужно будет общаться, как со взрослыми людьми, кем старик не считает ни одного из них. Истории из прошлого, интересы, проблемы, планы на будущее – всё здесь будет на руку.       Прокручивая свой список дальше и сравнивая его с журналом и фото, Лев невольно остановился на повзрослевшем лице брата и уже начал задумываться, как будет разбираться с ним. А потом краем глаза заметил пару лишних имён в журнале, в самом конце. Новенькие, которых добавили в самый последний момент? Если старик хотя бы догадается, что Лев заранее знаком уже чуть ли не всему классу, то попытается быстрее него завоевать доверие тех, кого сын ещё не знает. И если старосту и других девочек можно считать изначально проигранными директору, то две новые – как два чистых листа. Даже если осталась всего пара дней, чтоб хоть как-то узнать этих девочек – Лев не желал уступать влиянию отца и их. Закрыл заметки, зашел на сайт школы.       Страница самого директора – с, на первый взгляд, профессионально сделанной фотографией, но от здоровенных очков отразилась вспышка, тем самым засветив половину лица – в последний раз высвечивалась в сети аж в феврале. Старик явно не фанат интернета, и это определённо даёт преимущество над ним. Зато обе новенькие уже зарегистрировались. Первая – с инициалами Джей Си, фамилией Смит и ником "Фея". Как же это по-девчачьи, подумал Лев, и как-то по-американски. Посмотреть бы на эту гостью из-за океана, да пока страница без единой фотографии. Поля заполнены на английском – точно из Америки. Активности ноль, да и найти что-то по ней в глобальном поиске будет сложновато с таким-то именем. Да уж, каких только детей с двойным гражданством эта школа не повидала, а из штатов ещё точно никого не было.       Вторая – некая Алёна с буквой "М" то ли вместо фамилии, то ли в качестве никнэйма. На аватарке – кот, который трогает лапой свою тень. На фотографиях – лицом и причёской немного похожа на мальчишку, зато с остальным полный порядок, ноги длинные, красивые, Лев прямо-таки не смог не обратить внимание. Она вот, в отличие от той, уже успела добавить кого-то в друзья – одну под ником "Космос", кого Лев знал примерно так же, как и старосту, и ещё одну из параллельного класса. Похоже, девочка общительная и охотно заводит друзей. А дружба с классным руководителем, хоть и сетевая, никому не повредит. Что ж, надо будет написать новеньким – поприветствовать, узнать побольше об их интересах и прошлом и, может, помочь сориентироваться на новом месте, с новыми порядками, в новом коллективе.       Выходя из кабинета с готовыми документами на руках, Лев на миг снова почувствовал себя взрослым. Но не стареющим, а готовым учить подопечных и нести за них ответственность. А потом вновь вернулся к ощущениям пятилетней давности, когда он был готов дружить с ними и защищать ото всех, даже от самого директора. Свободной рукой теперь уже полноправный учитель, почти не глядя, набирал сообщение одной из новеньких.