Protege moi

“Ich suche ich dich hinter dem Licht Wo bist du? So allein will ich nicht sein Wo bist du? Ich suche dich unter jedem Stein Wo bist du? Ich schlaf mit einem Messer ein Wo bist du? Wo bist du?” (Rammstein - “Wo bist du”) * “Ищу тебя по ту сторону света Где же ты? Таким одиноким я не хочу быть Где же ты? Я ищу тебя под каждым камнем Где же ты? Я засыпаю с ножом Где же ты? Где же ты?” * (перевод с немецкого)

У пробуждения железный привкус. Во сне он прикусил язык и теперь вместо утреннего кофе глотал собственную кровь. Туман наконец выпустил его из крепких объятий. Кажется, даже стало светлее. Развешанные в клетке ленты гирлянд весело, будто насмехаясь, подмигивали ему разноцветными огоньками. Тело нещадно ломит: по нему словно проехался каток, прожевал плоть и выплюнул, не посчитав съедобной. Руки все еще плотно затянуты сзади, и он ощущает в них легкое покалывание - недостаток кровообращения бесцеремонно напоминает о себе. Пробует подняться, и тело послушно поддается - он вновь вернул себе контроль над ним. Медленно встает на колени: от сокращения мыщц бедро загорается, но он больше не удостаивает его своим вниманием и поднимается на ноги. “Отлично. Следующая станция - свободные руки”. Вновь оглядывает комнату, с каждым поворотом шеи ощущая небольшое головокружение. Взгляд непроизвольно цепляется за черную лужу крови, растекшуюся по полу, и мучительные воспоминания прошлых часов грубо врываются в мозг. К горлу подкатывает тошнота: ему хочется очиститься от них, изрыгнуть их из себя как отраву. Надеялся, это принесет облегчение. Не приносит. Приходит в себя, вытесняя их. “Сначала - свобода. Месть - потом”. Елка, увешенная стеклянными праздничными шарами. Неизменный символ Рождества. Символ чего-то светлого, доброго. Подойдя к ней, он ударом ноги нещадно, со злостью, будто в отместку за то, как что-то доброе и светлое разбили в нем, сбивает на пол одну из игрушек. Разворачивается, опускается на колени и дрожащими пальцами подбирает осколок покрупнее. Один за другим начинает перепиливать кожаные жгуты. В какой-то момент от усердной работы стекляшка трескается, ломается, и он берет следующую. И так раз за разом, пока все жгуты не падают на цементный пол мертвыми змеями. Высвобождает руки и с наслаждением потягивает их, ощущая, как хрустят суставы, как расправляются напряженные мыщцы, как к ним снова приливает кровь. Проверяет коммуникатор - связи нет. Подходит к двери, дергает за ржавые прутья - не поддается. Ударяет ее ногой - безрезультатно. Нащупывает на поясе бэт-бомбу, спешно лепит к замку. Небольшой взрыв, и недовольно звякнув, дверь послушно отворяется. Шум привлек чье-то внимание. За дверью помещения стал слышен торопливый топот бегущих, перепуганные голоса. Отсчитывает количество и характер шагов - трое. “Серьезно? Ты планировал задержать меня этим?” Одним стремительным рывком он оказывается у стены. Дверь с грохотом распахивается, врываются прихвостни Джокера: с автоматами наперевес, лица закрыты клоунскими масками. “Хорошо, что большинство твоих приспешников интеллектуально не обременены”. Затаившись за дверью, он выжидает, пока все они не оказываются внутри. Легко толкает ее вперед, и она медленно, заунывно скрипя петлями, закрывается. И только когда тихонько щелкает замок, когда вооруженная троица оборачивается и раскрывающимися от неожиданности и ужаса глазами видит черную грозную фигуру, только тогда он бросается к ним. И его тело с идеально отточенными рефлексами делает все остальное, не включая мозг в происходящее. Стремительным ударом вместе с маской ломает нос одному, второму выворачивает руку, с громким хрустом выдергивая ее из сустава, третий получает пинок по коленной чашечке. Не прошло и десяти секунды - и все кончено. Он ловит себя на шальной мысли, что впервые чужие крики приносят ему искреннее наслаждение. Выбирает того, что еще не отключился от боли и корчится, извиваясь, на полу, хватает за грудки, легко вздергивая вверх: - Где Джокер?! - Я... не знаю, - задыхаясь лепечет он. - Он не сказал, куда идет… Испуг в его глазах был такой искренний, что Бэтмен отпускает его. Судя по их ужасу, клоун даже не удосужился сказать, какое именно “сокровище” они сторожили. Он вырубает своего никудышного информатора и выходит в открытую дверь. Темный коридор, ряд пустующих клеток по правую руку. Вперед, не останавливаясь. Распахивает очередную дверь. Свет восходящего солнца ударяет в глаза, заставляя зажмуриться. “Плохо. Очень плохо. Я потерял слишком много времени”. И потеряет еще больше. Джокер получил свою фору до следующей ночи. Со злости он пинает больной ногой ближайшее ведро, оно опрокидывается, медленно, громко дребезжа, катится по асфальту, пока не останавливается, уткнувшись в стену. Чувствует вибрацию - он вышел из зоны действия глушилки, и теперь коммуникатор на руке требовательно разрывается. Пятнадцать пропущенных. - Мастер Брюс! Где вы были? - испуганный родной голос Альфреда. - Альфред, снова Джокер. Он что-то вколол мне. Запер в клетке, но я уже свободен. - Что вколол? Где вы? И действительно? Он идет дальше, вдоль очередной вереницы клеток. Когда-то в них кого-то сажали на потеху публике, но теперь они заброшены, грязны и покрыты ржавчиной. Замечает вывеску вдалеке. - В заброшенном зоопарке. “Мышка в клетке. Очень смешно”. - Я пытался отследить ваше местоположение, но оно зашифровано, - виноватые нотки. - Не кори себя. Он установил глушилку. Я на пути домой. Он отключился и поспешил в фамильное поместье. Все-таки летучие мыши - ночные существа. *** Прежде, чем облачиться в элегантный дорогой костюм, обнаженный, он долго стоит перед зеркалом, вперив в него неподвижный невидящий взгляд. Перед глазами мелькают образы. Мысли. Прикосновения. Мотает головой, чтобы прогнать их, но они засели в мозгу гноящейся занозой. Он стоял под ледяными струями целый час, до царапин натирая тело мочалкой, пока Альфред осторожно не постучал в дверь, деликатно интересуясь все ли у него в порядке. Нет, все не в порядке. Он не может отмыться от переполняющей его грязи. Потому что она гнездится не на коже, а в голове. Ему нужно отвлечься. Сегодня общее собрание акционеров: подведение итоговых результатов за год деятельности “Уэйн Энтерпрайзис” и обсуждение предстоящего ежегодного благотворительного мероприятия. Он должен быть в форме. Но он не в форме. Прожилки крови в глазах похожи на молнии. Вид бледный, болезненный. Сидя на краю ванны, спешно зашивает разрез на бедре. Пальцы от озноба не слушаются, и шов получается некрасивым, выведенным кривыми стежками. Конечно, костюм скроет все несовершенства. Скроет корявый шов, скроет царапины от мочалки, скроет красные следы от кожаных жгутов. Может, даже оттенит его бледность. Костюм всегда скрывает его настоящего. Но способен ли костюм скрыть шрамы в его голове? Уходя, он выбрасывает в урну нижнее белье. Роняет пластиковую крышку на место, пряча в темноту расползшееся по нему белое пятно собственного бессилия и стыда. Главный защитник Готэма еще никогда не чувствовал себя таким слабым. *** Следующая ночь - Мне нужен Джокер. Бэтмен впервые вышел на связь с Джеймсом Гордоном самостоятельно, спикировав на крышу полицейского департамента, едва лишь солнце скрылось за горизонтом и на Готэм опустились сумерки. - Я понял тебя, Бэтмен. Я дал задание всем свободным патрулям. - Мне кажется, ты меня не услышал, - он чувствует, как кровь начинает медленно закипать внутри бурлящим варевом, а пальцы против воли сжимаются в кулаки, но усилием воли давит в себе подступающую ярость. - Я услышал тебя. Джокер - самый опасный из преступников, все еще свободно разгуливающих по территории, подконтрольной моей юрисдикции. Но, к счастью, последний месяц об его преступлениях не было никаких вестей. Он словно затаился. - Это затишье перед бурей. Мы всегда разбираемся только с результатами того, что он уже натворил. Может хоть раз сработаем на опережение? Гордон выглядит усталым: синева под глазами, мятый плащ, всегда идеально прямая спина клонится к земле. - Бэтмен, только за сегодняшнее утро мне поступили рапорты о четырех вооруженных ограблениях, десяти мелких кражах и пяти убийствах. Народ перед Рождеством словно с ума посходил. И, говоря о сумасшедших, Фриз тоже как в воду канул. Кто будет заниматься всем этим? Я не могу оставить город без защиты из-за твоего упрямства, - нащупывая что-то в кармане плаща, Гордон извлек пачку сигарет, вытащил одну, закурил. Но Бэтмен уже развернулся, всем видом давая понять, что разговор окончен. - Как только мы обнаружим его след, я выйду на связь. “Никакой чертовой помощи”. - Это что-то личное, Бэтмен? - слова прозвучали не как простой вопрос, но как хлесткая пощечина. Они заставили его остановиться. Так тихо, что слышно, как снежинки опускаются на плечи. - Это давно уже что-то личное, - еле слышно произнес темный рыцарь и исчез в черноте ночи. *** Прошло семь дней. Семь дней лихорадочных поисков, без передышки, без остановки. Без результата. По притихшему спящему особняку он торопливо прошел к себе в спальню, запер дверь и открыл окно, впуская в комнату морозный воздух. Живописно смятое белье на неубранной кровати напомнило ему, как он день за днем приходил сюда с рассветом, как обессиленный опускался на кровать, и, не снимая бэт-костюма, засыпал тревожным, полным смутных волнующих образов сном, а по пробуждению чувствовал себя лишь еще более разбитым. Он сбросил с себя костюм, белье и остановился посреди комнаты, пытаясь заставить себя насладиться холодом, царившем в помещении. Надеясь, что он принесет хоть чуть-чуть облегчения напряженным мышцам. Не помогало. Собирался принять душ и лечь спать, но вместо этого сел в глубокое кресло, под углом стоящее к окну, поставил локти на колени и положил в них лицо. Закрыл глаза. “Где же ты?” Измученный догадками и предположениями, он не находил себе места, мечась от одной гипотезы к другой. Ему необходимо было его найти. Каждый день, каждый провал лишь усиливали напряжение. Еще глубже вгоняли в состояние анабиоза. Найти его. Лишь одна эта мысль светилась в окружающем мраке болезненно ярким, обжигающим светом. Не помогали ни усиленные тренировки, в которых он нещадно терзал собственное тело. Ни ледяной душ, ни массаж. Ни теплые руки, ни пошлые улыбки очередных фотомоделей, актрис… или кем там они были. Он посмотрел на постель. Наверное, складки все еще хранят карту их дневного секса. Он был груб с ней, но, похоже, она была не против. Слишком много было в нем злости. Слишком много он думал о нем. О том, что с ним сделает, когда найдет. Как он это сделает. Думал о нем, даже пригвождая ее к кровати. Нужно было отвлечься. Как же ее звали? Он даже не запомнил ее лица, перед глазами стояло чье-то другое, смеющееся. Она была мягкой и податливой. Плавно сменялись, причудливо сливаясь, образы. Ритм движения, широко распахнутые рот и глаза. Тела переходили друг в друга, их слитное движение было наполнено экстазом… и болью. Нежное поблескивание бисеринок пота вдруг сменилось яростными хлопками бьющихся друг о друга тел. Стонами. Криками. Он мог делать с ней все, что угодно. Как угодно. Он так давно этим не занимался. Укол стыда, что снова это делает, ткнулся изнутри и тут же погас. К черту. Если это сможет прочистить ему мозги, пусть будет так. Ночь выдалась спокойной и холодной. Стылой. Сквозь приоткрытое окно время от времени задувал, как дыхание спящего мира, слабый ветерок. Светила луна, и занавеска резала льющийся на него из окна свет на две части. В воздухе медленно кружились пылинки, как тогда, когда он… Хватит. Он закрыл глаза, сосредоточившись на твердой плоти в своей ладони. Медленно водя вверх и вниз. Ничего не упуская. Ни сталелитейный завод. Ни готэмское водохранилище. Ни логово в метро. Ни завод “Эйс Кемикалс”. Он бился как рыба об лед, рыща по местам их прошлых столкновений. На заводе он обнаружил его фирменную игральную карту, прилепленную к одному из чанов с химикатами. Судя по ее внешнему виду, она томилась, ожидая его, уже длительное время. Отодрав ее, он увидел след красной губной помады. Как издевка. Расширенный химический анализ не дал дополнительной информации. Никаких зацепок. Зарычав в бешенстве, он смял ее и бросил вниз, в кислоту. Заворожено, не моргая, смотрел, как, шипя, она стремительно скрывается в бурлящей жидкости. Он открыл глаза и увидел лежащую на полу маску с острыми ушами. Взгляд пустых глазниц показался ему наполненным сосредоточенной решимости. Он и не предполагал, что может быть таким беспомощным. И не потому ли — озлобленным? Совершенно невосприимчивым к чужим страданиям. Периодические стычки с местными бандитами, с завидным упорством пытавшимися убить его, оказались даже близко неспособны вывести его из анабиоза, из оцепенения, из сосредоточенности, бросившей его, как копье, навстречу цели. Он бил их, уродовал, калечил, выворачивая и ломая конечности, но ни единой клеточкой не вовлекался в происходящее. Он вздохнул, выпустив изо рта облачко пара, и ускорил движения. Ветерок приятно холодил разгорячившуюся плоть. Вся прошедшая неделя казалась ему какой-то ненастоящей, будто вырванной из кошмарного сна, в который не знаешь, как попал, и не знаешь, как выбраться. Может быть, он до сих пор спит? А Джокер? Ненавистное имя, не имя даже — кличка, как у пса, заставило сердце биться учащенно. Может, и он — лишь плод его больного воображения, неуловимая тень, за которой он был вынужден снова и снова пускаться в погоню? Как стал он участником этой сумбурной гонки за призраком? Может, он все это выдумал? И как узнать, что реально, а что — нет? Приятное тепло в его руке. Бугристость вен под поблескивающими пальцами. Ощущение живой плоти придавало уверенности, убеждало — он еще не сошел с ума. Возможно, он умер? Он попытался примерить на себя эту мысль, и тягучая пустота сжала сердце, хлынула в его внутренности. Внезапный порыв ветра взмахнул занавеской, отгоняя ее прочь. Не останавливаться. Продолжать поиски. Завибрировал на запястье коммуникатор, и, словно получив отмашку, по телу пробежала конвульсия наслаждения. Раз, другой, третий. Они замерли одновременно. Ему не обязательно было читать сообщение, чтобы знать, что там. И потому он позволил себе расслабиться, откинуться на спинку кресла. Всего на минуту-другую. Толчками покидало его тело скопившиеся напряжение и невыраженная злость. Освежающая пустота и ясность воцарились в голове. «Мы нашли его».