В синем море, в белой пене

      Промозглость и отвратительность внешнего мира ощущалась даже здесь, в отапливаемых стенах их маленькой морской крепости. Праздновать решили заранее, ковать, пока холодное — точнее, Хэвлок решил. Плеснул обоим вина словно животине в миски и принялся кружить по комнате огромной встревоженной гончей, нахмурив узкий лоб. Эмили притихла, утомившись от собственного скандала, чайки кричали, от окон пахло столичной сырой душнотой и мертвой рыбой. Пендлтон со стоном утер лоб чистым рукавом, понюхал вино и капризно скривился, потянувшись за флягой в карман. Тиг размеренно кружил красное по рюмке, сдерживая желание легонько пнуть сообщника ногой под столом, чтобы стереть с крысиной морды это тоскливое выражение.       Как-то не победно вовсе. Душно и гнилостно. Но Мартин не привык верить предчувствиям, да и тут дело точно было не в нем — какая война, такая и победа.       Тревор смотрит на дно бокала, Тиг смотрит на Тревора. Пудра не скрывает того, как похмелье уродует его покрасневшее, опухшее узкое лицо, мучительно сморщивающееся от гневных воплей маленькой Императрицы, которая принялась колотить в дверь со свежими силами с требованием принести ей воды. Мартин не видел его спокойным с того дня, когда Корво наведался в «Золотой Кот», кроме как под собой — дерганый, накаленный и натянутый, как пружина, он выглядел так, словно загрыз эту парочку самолично и готов был мыло жрать, чтобы избавиться от бронзового послевкусия на маленьких кривых резцах. — Не можете расслабиться даже за праздничным столом, Лорд Пендлтон? Совесть гложет или мало нынешних успехов, м?       В ответе Тиг не нуждался. Мало сгинувших в серебряном чреве земном братьев, мало Аттано, пущенного по реке, мало валяющихся на заднем дворе слуг и мало личной свиты телохранителей: таким вот маленьким недокормышам всегда будет мало. Тревор постоянно оглядывается под раздирающими спину осуждением взглядами с того света, Тревор способен слушать только пощечины. Таких особенно хорошо было тягать за волосы и прижимать к слишком тонкому для пташки такого полета матрасу, позволяя неаристокрастично царапаться и кусаться, и особенно славно удавалось вырывать им ногти по одному. Не то чтобы Мартин был садистом — просто стоило узнать, каков человек в постели, и в голову как-то сами лезли мысли о том, каков он был бы в пыточной.       Специфика должности, да уж. — Я принесу ей воды. Эти звуки невыносимы, — Хэвлок не вытерпел первым, промаршировал к двери и, нетерпеливо гавкнув напоследок "Пейте", качнув подбородком на нетронутое вино, вышел вон. Тревор расслабленно вздохнул, уронив плечи, словно все это время именно адмирал был источником океанической тяжести в воздухе. Или, может, потому что наедине с Мартином ему было спокойней. Поднял прищуренный взгляд на его лицо, недоверчиво поджал губы. — Какой сегодня отвратительный день. Что-то... Неправильно, и я не могу понять, что же не складывается.       Кислый под тяжелым вычурным золотом, как зеленые морлийские яблоки. Привычному к полной глотке горькой морской воды полной грудью больше никогда не вздохнуть, но Мартин хочет — стряхнуть с глаз сонную тревогу, разбить чужие коньячные бутылки, расстегнуть шелковый воротничок, который Тревор беспокойно теребит. По щеке его погладить. Что-то хорошее в качестве исключения. — С чего это идиотское выражение? Ты улыбаешься надо мной? — тявкает Тревор тем же голосом, которым, наверное, говорил с братьями лет в тринадцать. — Да нравишься очень, вот и улыбаюсь. За Твою Светлость, — Тиг поднял, наконец, бокал, игнорируя оскорбленный вздох, и, отсалютовав с заранее хмельной ухмылкой, залпом опрокинул его в себя. Пендлтон побежденно вздохнул и поднял собственный. — За Твое Высокопреосвященство.