«Кошмары — дикие порождения самой Смерти. Люди стали все больше грешить, а потому и Кошмары стали сильней. Они питаются ими.» Марк Иратус.
Глава I. Когда история берет свое начало.
«Тьма. Всепоглощающий, беспросветный, убийственный мрак. От него не сбежишь. Тьма обнажит клыки и оскалится на свою жертву. Спутником за спиной будут лишь кроваво-красные глаза, из которых водопадом, как из пробитой артерии льется кровь.»«Я вновь закрыт в себе. От мира отделяет матовое стекло. Стекло, которое мне никогда не разбить. Оковы мыслей мечтают похоронить меня заживо. Сделать так, чтобы я растворился. Сделать так, чтобы я никогда не проснулся и никогда не поднял уставших век.»
Кошмары — сколько в этом слове боли, тьмы и Смерти. Люди ещё помнили времена, когда реки были чисты, а воздух прозрачен. Когда Кошмары были под покровительством прекрасной Смерти. А сейчас же они совсем отбились от её рук… Теперь же ими руководил лишь голод. Голод по затаенным страхам, которые каждый человек топил в своём собственном океане памяти. Некоторые, стремились поднимать их со дна и делиться с близким. Другие же, ныряли с ними на самое дно и рыли самые глубокие ямы в иле, прятали в водорослях, стремясь закрыть их в самом дальнем ящике души. Скапливать их в себе, не делясь болью, что сковывала грудь в тиски, и мешала дышать. Теодор относился именно ко вторым. Тео проснулся и, с тяжелым облегчением, выдохнул — он дома. Кошмары не забрали его. Этот страх преследовал его всю сознательную жизнь — в один миг проснуться, и понять, что он обречен вечно скитаться там. Там, откуда нет возврата или отсрочки — обитель Кошмаров. Теодор содрогнулся и, откинув одеяло, встал, по давней привычке осмотревшись. Его, по сути, светлая комната, в серых, совсем негреющих лучах, привычных для их города, приобрела бледный, серый оттенок. На столе, в ужасном хаосе смешалась одежда, книги, учебники, ручки и карандаши. Ма постоянно ругает его за этот беспорядок, на что Теодор шутливо отмахивался, якобы это его «творческий беспорядок». Хотя творчеством он не занимался, вот, совсем. Тяжелые серые шторы не пропускали света, и лишь маленькие просветы ткани давали хоть какое-то освещение утром и вечером. На плиточном полу, по которому зачастую ходили сквозняки, стояла маленькая кровать — еще с тех времён, когда он был совсем маленьким. Сейчас же, Тео, в свои шестнадцать, едва на ней умещался. В углу паук, похоже, повесился на собственной паутине. Так выглядела бы в художественной форме его преждевременная смерть, по виду засушивания. Что ж, жаль Рафаэля, он был достоин лучшей жизни где-нибудь, в другом городе, где воздух чище, а люди добрее. А есть ли вообще такое место? Определённо есть, просто до него не дотянуться одной лишь рукой, а придется найти помощь и встать на носочки. Шумно выдохнув, он, как можно тише, засобирался на учёбу. Ма хоть и любила его, но все же запрещала сильно шуметь утром, когда она еще спала. Да и сам Тео понимал, что сон — это ее единственная возможность спокойно отдохнуть, а он не хотел лишать её даже нескольких секунд, ибо каждая была дорога. Теодор прислушался, медленно вдыхая бесконечную пыль — мертвая тишина, и лишь часы одиноко тикали на кухне. Он быстро напялил на себя нелепую школьную форму, состоящую из серых брюк и чёрной рубашки. На улице было довольно тепло, от чего Теодор не хотел надевать жаркий тёмный пиджак, в котором наверняка весь изжарится, за школьный день. Но на рубашке ещё вчера расползлось огромное, такое, белое пятно, на спине, а стирать было некогда — стиральной машины не было, а сам Теодор так и не смог вывести. Ма настолько устала, что, как только вернулась, сразу же упала на диван и уснула мёртвым сном. Пришлось надеть, куда уж деваться, особого выбора у него не было. Тео, едва посмотрев на такой «сувенир» прошлого, вспомнил как это произошло… Резко, быстро и нежданно. «Теодор быстро шёл с урока химии, низко опустив голову, придерживая рюкзак. Мысли тонули в гуле голосов, а в его голове это отражалось болью. Вечной болью, которая сопровождает его уже чуть-ли не всю жизнь. Тео поморщился, приложив руку тыльной стороной к виску. Сегодня она чувствовалась особенно ярко. — Эй! — - Сквозь паутину мыслей послышался голос девушки. Нет, только не сейчас… Теодор вновь поморщился — ее оклик отозвался новой вспышкой боли. — Опять головушка бо-бо? — Пискляво, и совсем близко за спиной молвила она. И через мгновение, он почувствовал, как что-то холодное растекается у него по спине. Теодор обернулся и увидел Лоренну — Девушку, шестнадцати лет от роду, с неповторимыми зелёными глазами, напоминающие изумруды. Наверное, это было то единственное, что сохранило свой оттенок, цвет жизни. Эти глаза свели с ума многих мальчишек, но только не его. Слишком глубоко вбиты в сердце гвозди, слишком много камней брошено в душу, слишком часто её поступки волновали его океан равновесия. Эти ненавистные светлые волосы были собраны в прилизанный, волосок к волоску, хвост. Легкое белое платье делало её почти воздушной, кусочком пушистого облака. — Ой! — Она изобразила крайнее удивление и, вроде-как, сожаление. — Прости! Я тебя не заметила! — И громко, заливисто засмеялась, показывая пальцем на растекающиеся белое пятно, ярким контрастом легшее на черной рубашке. Гвоздь. Боль.» Тео зажмурился и замотал головой, отбрасывая негативные мысли. Бывало так, что они сковывали его тело и разум. Забирали контроль, становились осязаемыми, ненавидели Теодора. Он боялся их, ведь знал, дав слабину — он исчезнет. Теодор закинул учебники и тетради в рюкзак, в некоторых местах порванный. Молния на кармане вообще слетела и теперь все содержимое легко выпадало. «Приятные» подарки от людей, которым он чем-то мог не понравиться. Тео скользнул взглядом по зеркалу в углу. В нём отразился потрёпанный жизнью парень, с синяками под глазами и бледной кожей. У него было худое и бледное, как у мертвеца, лицо. Белые волосы неопрятным ворохом топорщились во все стороны. А блеклые, серые глаза пугали отсутствием в них жизни. И большой шрам на шее. Тео по привычке тронул его. Кончики пальцев нащупали бугор на шее, и он тут же отдёрнул руку — кожа была холодна, словно в миг совсем замёрзла и омертвела. «Что? Это как…?». Но мысли вовлекли его еще в одно воспоминание так быстро, что он даже не успел удивиться. «Приятный вечерний воздух щекотал лицо. В одной мастерке было прохладно, но терпимо, даже свежо. Пришлось задержаться на учёбе, от чего время ускорилось и часы стали показывать семь часов вечера. В Тристисе солнце ушло сразу же после шести и уходили уже даже самые смелые, последние лучи перед мраком, не желая видеть настолько погрязший в своих грехах народ. Не желая смотреть на крыс и предателей, которые раньше были людьми. Тео шёл, засунув руки в карманы старых, темно-синих джинс. В туманной задумчивости, и он не услышал, как сзади кто-то подкрался. Его схватили, и, закрыв рот грязной рукой, видимо, полагая, что он буду кричать, да куда там, он не сможет даже не пискнуть, утащили за старый и ободранный кирпичный дом, куда-то в подворотню. По шагам стало ясно, что их трое. Все в черных масках и перчатках. Теодор пытался вырваться, но куда уж такому слабаку, как он, тягаться с ними? — А ну не рыпайся! — Прорычал один из них прямо над ухом. Теодор последний раз безнадежно дернулся, но осознал, что так просто тратит силы зря — они слишком сильны для него. А силы они еще могут пригодиться, если получиться сбежать. Вдруг повезёт? Теодора небрежно, но сильно, кинули в кирпичную стену какого-то здания. Он больно ударился спиной, а весь воздух выбило из груди, рот раскрылся в беззвучном стоне. — Только попробуй что-либо тявкнуть! Язык вырву! — Угрожающе бросил второй мужчина в маске, видимо, посчитав, что Тео сейчас закричит. Умора. Немой кричит. Теодор едва сдержал кашляющий смешок, и он противно застрял в горле. Не будь проклятой немоты, из-за которой ему попортили немало крови, он бы уже сейчас хохотал, словно сумасшедший. Да уж… Смеяться, когда тебя сейчас грохнут, это как раз в его стиле. Когда надежды уж нет, а все силы идти дальше, окончательно ушли, в человеке просыпается, возможно, незнакомый до этого цинизм. — Деньги, щенок, все, мне в руку! Живо! — Грубо приказал третий, протягивая грязную ладонь с отвратительными ногтями. Деньги? У Тео могут быть деньги? Язык так и хотел сказать, что мол, новички в ограблениях? Он же сейчас может закричать, и их раскроют. Да, вот, только это лишь наивные мечты, которым нет исполнения. Теодор не выполнял приказа, а попытался бежать. Его жалкую попытку прорваться, конечно, с легкостью предотвратили. Да не просто предотвратили, а прижали к той же стене и приложили к горлу нож. Тогда Теодору стало по-настоящему страшно, впервые он почувствовал в них силу, достаточную для того, чтобы убить его прямо здесь и сейчас. Первый мужчина надавил лезвием на шею. Острый нож медленно стал покрываться его, Тео, темно-багровой кровью. Слишком темной для нормального человека, ну, а что сделаешь. Влияние Кошмаров не обратить никоим образом. Чем дольше они находятся рядом с человеком, тем более он несчастен, ибо эти твари не могут иначе, да и, вряд ли они хотели этого. Теодор не чувствовал, как нож вспарывает кожу, не чувствовал того, как обшаривают его рюкзак и карманы. Казалось, вместе с кровью, которая уже заливала грудь, окрашивая черную рубашку в багрово-красный, из него вытекали силы, убегала жизнь. Ноги страшились подкоситься, напоров его шею на этот прекрасно заточенный клинок. Тео, зажмурив глаза, собрал последние силы. Он мог бы сейчас упасть и освободить себя от серого, мучительного существования, но ма не выдержала бы. — У него ничего нет. — Пусто, сухо и ошарашено сказал второй мужчина. — Нет?! — Видимо, главарь, сильно удивился. Интересно, с чего это? — Тогда валим отсюда! — Он резко убрал нож от шеи Теодора и спрятал его куда-то в свой грязный плащ. Они быстро собрались и умчали прочь, оставив Тео одного, истекающего кровью. Он не выдержал и упал, едва не встретив лицом мокрый асфальт. Дождь вновь собирался обрушиться на Землю, в бессильном старании очистить ее от всей этой человеческой грязи, наплодившаяся людскими пороками.» Теодор мимолетом посмотрел на часы своего кнопочного, допотопного, телефона. Он опаздывал, урок начинается уже через двадцать минут. В спешке набросив на себя ветхую серую ветровку. Обулся в черные ботинки и торопливо открыв входную дверь, вышел на лестничный пролет, где, шумно вздохнув, закрыл ее. Уже выходя из дома, он вспомнил, что сегодня первым уроком идет русский язык, а это значило, что настроение будет испорчено уже с утра, из-за очень неприятной преподавательницы. Это была грузная женщина средних лет, с отвратительной бородавкой над бровью. Она любила одевать пыльно-сливовых оттенков одежду, от чего казалась еще толще, чем являлась на самом деле. От нее разило дешевыми духами с запахом корицы, а в классе, казалось можно было задохнуться, а от такого терпкого и острого запаха слезились глаза. Преподавала в школе она лишь из-за того, что не менее отвратительный мужчина, сидящий в кресле директора — ее муж. Но, чего уж греха таить, даже несмотря на свою вредность, предмет она знала. Она ревностно защищала права на пересдачу, и только ее любимчики имели эту привилегию. А всего-то и надо, подойти к ней в начале года похвалить внешний вид и подарить цветы. Но чтобы это сделать, нужно было не ослепнуть и уметь лгать. Да причем так умело, чтобы даже настолько недоверчивый человек, как эта дама, поверила! А это, к сожалению, точно не относится к большей части учащихся тридцатой школы. Вы видели, как красят свое лицо клоуны? Она — так же, только криво и яркими розовыми цветами. За ее страстную любовь ко всем оттенкам сливы и розового она получила одну и из своих кличек — «Амбридж». А ее урок поставили именно в понедельник, и никак не позже… Как специально, чтобы с самого начала испортить ему неделю, ведь сам Тео не относился к числу любимчиков. Не, вы не подумайте, что в ее глазах он заядлый хулиган, совсем нет. Он — невидимка. Его будто не существует в её глазах. Это немногим лучше, чем быть у неё совсем уж в немилости. Теодор вышел из подъезда, а на улице его встретили старые, серые дома, утренний ветер взъерошил и без того неопрятные волосы. В воздухе уже летал запах, предвещающий скорый дождь. Прохожие спешили поскорее зайти домой или куда-нибудь в кафе, чтобы переждать его. По дорогам сновали редкие машины, сверкая своими вычищенными до блеска круглыми фарами. Удивительно то, что чистыми были именно они, в то время как на капоте грязь приелась настолько, что уже не знаешь, как её смывать. Водителей это не особо волновало. Тео не понимал с чем это связанно — возможно, из-за неимения самой машины хотя бы у ма, или за невозможностью спросить кого-нибудь из знающих, но данная выборочность в очистке своего авто всегда была загадкой для него. Неожиданно для себя Тео, проходя мимо той самой подворотни, быстро осмотрелся. В сознании вспыхнула искра страха. «- Как в тот раз…» — внезапно промелькнула мысль. Он,/как вчера, помнил тот вечер, и, если бы пригодилось, Теодор смог бы рассказать все снова и снова, в мельчайших подробностях. Возможно, это и сыграло свою роль в появлении мелкой дрожи в коленях. Он последний раз обернулся, и ужас сковал тело. Теодор готов был поклясться: в темноте сияли чьи-то багровые, хищные глаза.***
— Пошёл прочь! Не мельтеши перед глазами, пока я их тебя не лишил! — Гневно бросил Теодору какой-то парень из параллели, грубо задев его плечом. На нём, как и на всех школьниках была обыкновенная школьная форма, состоящая из темной рубашки и таких же черных брюк. Это было обязательным условием. Тео оставалось лишь кивнуть и уйти в теневой уголок, в ожидании чертового урока. Он стоял в тени, прислонившись к стене, серая краска которой снова облупилась. А ведь совсем недавно родители сдавали деньги, на покраску стен. А может, эти деньги загрёб себе директор, чтобы снова хорошо отдохнуть летом, вместе со своей женой, а стены обработали самой дешёвой краской, что была в магазине, и забили на то, что она уже через месяц снова облупиться. Ученики их школы что-то горланили друг другу, смеялись и доучивали уроки, ибо вчера, видимо, снова появились неотложные дела. Теодор мутно, будто через толщу льда наблюдал за всем этим. Может, он и хотел бы иметь друзей, но уж точно не в этом городе или не в этом мире. Собственно, Кошмары негативно влияли на всех, делая их особенно озлобленными и темными для окружающих. Что значит темными? Кошмары это вам не милые зверьки, которые всюду сопровождают смертных людишек, нет, это порождения Смерти, что пришли по наши грехи и страхи. Многие верят, что Кошмары сами отбились от ее рук, но что-то маловероятно, иначе, зачем было их создавать? Уж точно не для того, чтобы они отбивались от рук. Большинство все же считают, что эти твари для того и создавались — на человеческую погибель. Ладно еще сейчас, сколько не смотри, а понимаешь, что поражён этой заразой один лишь их город — Тристис. Некоторые хотели уехать куда подальше от этого влияния, но их не пустили за границы города. Тут же возникает вопрос: как это делает директор с женой? Довольно интересно было бы узнать это, но так, поскольку они не распространяются на эту тему, приходится считать, что у них есть связи. Это, пожалуй, самое адекватное предположение из всех возможных вариантов, которые часто заканчивались их связями с самими Кошмарами! Нет, ну бред же, согласитесь. Получилось так, что жители Тристиса живут в неведении мира, как в своей маленькой темной бутылке, полной кромешной темноты и страха. Это выгодно правительству. Чем же? Ясно дело тем, что в их руках власть, в их руках судьба города и они имеют какое-никакое влияние, а люди же, всё сильнее жаждут власти… И они готовы идти на такие жертвы. Без населения — у них не будет и самого города, ибо смысл его содержать без людей, от которых и идут основные доходы? Алчно сидя за своими постаментами власти они держат людей в неведении и жёстко контролируют все происходящее. Любые странные происшествия заминают, а телевидение контролируют. Потому, редко встретишь хоть какое-нибудь упоминание о еще одном злодеянии Кошмаров. Люди хоть и знают об их существовании, все же стараются ужиться с этим, ибо верят в свое правительство, в то время как те утверждают, что эти твари не несут ничего плохого. «- Ага, как же.» — Хмыкнул про себя Теодор, вспоминая все что было ранее. Что же было ранее? Таинственные исчезновения, странные вспышки ярости у людей, постоянно полные больницы после уличных потасовок, а это — лишь малая часть всего прекрасного театра безумия их «прекрасного и дружелюбного» города, как говорили рекламные вывески. А, ведь, туристов у них тут тоже не мало… Впрочем, у некоторых первое посещение, так или иначе, становится последним. Люди уже даже привыкли к тому, что туристы погибают по неизвестным обстоятельствам. Есть, конечно, везунчики, да, и, их большинство. В общей сложности, в год погибает пять туристов, так что, это легко замять. Тристис — как живой, не любит чужаков, но и это не отменяло того факта, что посещаемость не понизилась, а в город продолжают приезжать люди из других стран и городов. Всем интересно посмотреть на город-призрак, в котором всё ещё живут люди, а когда говориться «город-призрак» — это ни разу не преувеличение, а, самая настоящая, горькая правда. Половина Тристиса оказалась заброшена еще в стародавние времена, когда люди только узнавали о Кошмарах и не захотели жить вместе с ними. Ясно дело, никто не хотел бы жить рядом с самой настоящей нечистью. Сейчас та сторона город считается негласной Обителью Кошмаров. Люди боятся даже заходить туда, в страхе мучительной смерти, но днём там относительно спокойно, а туристы и счастливы дать денег, чтобы сфотографироваться на фоне развалин и руин, прежде подающего большие надежды города. Но это ещё ничего, по сравнению с «сердцем города-призрака» — Кор Тенебриа, что на латинском означает «Сердце Мрака». А ведь, действительно — это здание считают Обителей Кошмаров, а соответственно центральной точной всей той грусти и печали, Смерти и Тьмы. Именно им пугают детей в детстве, когда те плохо себя ведут. Оно выглядит совсем как обыкновенное заброшенное здание, но никто толком не знал, что было внутри. Лишь осознание того, что там таиться Тьма и страх, в диком ожидании чего-то воистину темного, с годами становившегося лишь сильней. Теодор и сам ярко чувствовал это, но скорее… Не как что-то неизбежное и страшное, а как чьё-то далёкое присутствие. Он не спорит, что Кошмары рядом и каждый чувствует их негативную энергию, но это был другой, более чистый уровень, который, увы, ему не понять. Наконец, прозвенел долгожданный звонок, и воцарилась благодатная тишина. Во всяком случае, в их школе это и считалось «тишиной», когда ученики разом замолкают и разбегаются по кабинетам. Теодор выдохнул и последним зашел в класс, где его уже ждала ненавистная «старая слива», как помимо «Амбридж», называли препода-вательницу ученики. Тенью шмыгнув на последнюю парту первого ряда, мгновенно применил свою тактику «ниже травы, тише воды». Вся стратегия заключалась в том, что он вжимался в стул, а голову опускал максимально низко к тетради, дабы ни «старая слива», ни одноклассники к нему не лезли. Ну, Амбридж все равно вечно кидала в него своими «оригинальными» колкостями. Впрочем, сегодня ему повезло, и от одноклассников подвоха ждать не придется, ибо проснулась великая сила, которая запросто утихомирит даже самого смелого задиру — контрольная. Марта Джейн, или же «старая слива» никогда не предупреждала учеников, а после с наслаждением ставила «лебедей» неготовым ребятам, без возможности пересдачи. Ей это доставляло невообразимое удовольствие. Пока она раздавала листочки с тестом — когда Тео понял это, то несказанно обрадовался, поскольку диктовать Марта не умела от слова «совсем», а для того, чтобы писать сочинение на первом уроке — у Теодора варила голова, тоже, собственно, от слова «никак». Он оглядел серый класс, больше ассоциирующийся с комнатой пыток, и не заметил ничего нового. Конечно, он сам понимал, что глупо этого ожидать. Белые парты были чуть ли не идеально чисты, а немногочисленные растения, названия которых Теодор не знал, все были очень вялыми и пожухлыми. Но, стоило только листочку с вопросами оказался у него на парте, как Теодор почувствовал странное жужжание. Марта Джейн скривила губы, накрашенные, на этот раз, помадой цвета спелой вишни, что просто ужасно смотрелось на ее сморщенном, как скорлупа грецкого ореха, лице. Тео медленно осмотрелся только тогда, когда она ушла на значительное расстояние и закричала на какого-то блондинистого ученика, имя которого Теодор даже не старался запомнить еще с начала года. По воплям Марты, Тео понял, что тот был намерен списать, но «старую сливу» обмануть не удалось. Жужжание прекратилось так же незаметно, как и началось, а Тео даже не сразу понял это. Это не могло не обескуражить его, а в голове пронеслись тучи сомнений. «- Какого черта…?» — В серых, безжизненных глазах, впервые за долгое время, засверкало что-то похожее на недопонимание, ибо раньше, в любых ситуациях Теодор оставался совершенно нейтральным, понимая, что его эмоции ничего не дадут, а лишь усугубят ситуацию. — Теодор Аетэрна! Что сидим? — Язвительно бросила в его сторону Марта Джейн, стоя прямо рядом с ним. Тео даже не заметил, как она подошла! А ведь такая грузная женщина в любом случае должна была громко топать, оповещая о своем приближении. Она знала, что могла измываться над ним как ей угодно, и ничего ей за это не будет. «- Черт!» — выругался про себя Тео, вздрогнув, и глядя прямо на нее, но тут же уткнулся в листок и стал строчить ответы даже не проверяя их правильность. Сейчас, главное, чтобы она ушла, а проверить он и потом успеет. В классе все смотрели на него глотая смешки. Конечно им весело! Это не к ним пристала эта старая и противная карга! Теодор готов был сквозь землю провалиться, лишь бы на него перестали таращиться и обращать внимание. К счастью, Марта Джейн посчитала это достаточным унижением для него, Тео. Она дальше пошла по залу, а Теодор с нескрываемым облегчением выдохнул и продолжил отвечать на вопросы теста уже не так резко, а уже обдумывая свои ответы, сходу найдя пять ошибок в уже написанном.