I
Борис взглянул на ботинки, которые были до неприличия грязными. Вообще он выглядел непрезентабельно: домашние джинсы, мятая рубашка, на рукаве куртки красовалось пятно от кофе из аэропорта. Щеки чесались от двухдневной щетины. Борис давно не испытывал стыда за внешний вид, обычно он старался следить за собой, без фанатизма, конечно. К слову, Глеб приперся как с обложки журнала. Густо напомаженные волосы, идеально гладкое лицо, приталенное черное пальто, даже перчатки надел. С двумя белыми лилиями он выглядел максимально гламурно. Борис раздраженно отвернулся. — Это все? — Да, все, — отозвался Олег. Борис осмотрелся. Они стояли посреди улицы с благозвучным названием «Коровники». Кругом понатыканы маленькие дома и ни одной живой души. — Бред какой-то, — проворчал он, доставая пачку сигарет. — Три человека. Как будто какого-то отшельника хороним. У него же были родственники, однокурсники, баба какая-нибудь, в конце концов. Олег пожал плечами. Он приехал в Суздаль позавчера утром, сначала опознавал тело, потом занимался подготовкой похорон. Его лицо не выражало ничего, кроме бесконечной усталости, даже толстая оправа очков плохо скрывала мешки под глазами. — Сашина мама умерла полтора года назад, — внезапно подал голос Глеб. — Он ни с кем особо не общался. А когда сюда перебрался, никому не звонил. Кроме нас, — и совсем невпопад. — Ему всегда хотелось жить в Суздале. Помните? Мы сюда со школьной экскурсией приезжали в девятом классе. Борис с досадой потупился: он не помнил. Снова увидел ботинки. Снег, перемешанный с мелким дождем, мерзкой моросью бил по щекам и только сильнее распалял нарастающее раздражение. Олег махнул рукой: — Пойдемте к машине? Сашку хоронили в спешке: как показала экспертиза, он пролежал пару дней. «Удар». Им еще повезло, что сейчас студеная осень и дом отапливался простой печкой. В холоде телу ничего не сделалось. Соседи не знали, как быть с покойником: молодой еще мужчина, ни с кем не общался. Догадались заглянуть в телефон. Последним с Сашкой разговаривал Олег, он как раз выходил из института, и ему пришлось сорваться, перенося лекции на следующую неделю. «Он уже видел Сашку, — подумал Борис. — Интересно, какой? Похож на живого? Я его узнаю?». Посмотрел в спину Олега, пытаясь угадать эмоции друга, но так ничего и не смог понять по сутулым плечам и мятому воротнику. — А я был у него здесь, — голос Глеба опять неприятно резанул по ушам. — Он мне тут все показал. И мост, и Троицкое кладбище, которому уже триста лет. Оно совсем заброшенное, помню, Сашу это огорчало, но, вообще, ему здесь нравилось. — Я тоже к нему приезжал пару раз, — отозвался Олег, сдерживая зевоту. — А я три, — с какой-то детской гордостью изрек Глеб. Борис сжал кулаки в карманах и ничего не сказал: он не видел Сашку целый год, а не говорил с ним — четыре месяца, проверил по истории звонков, пока ждал рейс из Екатеринбурга в Москву. Перечитал всю переписку, она была не такой уж большой. Поздравления с днем рождения, с днем рождения жены, дочки и т.д. «А ведь он — мой друг», — к горлу комом подступило слово «был». Они не встречались вот так вместе лет пять, если не больше. Олег постарел: начал лысеть со лба, располнел и при том как-то осунулся. Хотя его круглое лицо все еще было не лишено приятности, он стал похож на классического препода, на парах которого неинтересно даже ему самому. Зато Глеб совсем не изменился. Он остался такой же инфантильной жердью с чертами и манерами избалованного подростка. Аккуратные руки, идеально подобранный «шмот» (да, именно это слово) вызывали в Борисе брезгливость на подсознательном уровне. Еще и серьга в ухе. На их фоне Борис видел себя классическим Держимордой, с вечно мрачной физиономией, крепкой фигурой и уже заметной сединой на голове и в бровях. Жена говорила, что он похож на бандита, и в шутку пыталась разгладить хмурую морщинку у него на лбу. Сейчас Ира не давала к себе даже прикоснуться. Воспоминание о доме неприятно кольнуло, Борис снова оглядел своих спутников. Неужели им всем уже по тридцать семь лет? Тем временем они добрели до таксопарка, если это можно было так назвать. Машины в Суздале встречались редко, они робко ползали по весьма недурным дорогам и как будто в страхе замирали перед туристическими повозками с лошадьми. — Вон там «Женитьбу Бальзаминова» снимали, — сказал Глеб, когда они все сели в плохонькую «Ладу». — А Сашу отпевать не нужно? Он выглядел нервозным, то и дело заглядывал в телефон. Его явно тяготило молчание. — Он не крещеный, — проворчал Борис, еле втиснувшись в салон.II
Разговор категорически не клеился. Олег всю недолгую дорогу дремал рядом с водительским сиденьем, прислонившись к холодному стеклу, а Борис казался таким угрюмым, что Глеб предпочел снова отвлечься в телефон. Еще только полдень. Знаменское кладбище было главным некрополем Суздаля, выглядело вполне обыкновенно. — А участок ты как купил? — Я не покупал, — объяснял Олег, на ходу протирая очки. — Саня сам купил, давно еще. Я просто бумаги нашел. Надгробие сделают только через два месяца. Я постарался выбрать приличного мастера, так что все должно получиться достойно. — Ты скажи, сколько скинуть надо, — предложил Борис. Олег вяло улыбнулся и покачал головой, мол, не сейчас или вообще никогда. Глеб отставал, он смотрел на памятники и облупившуюся краску на оградках. Его изумляли искусственные цветы, вульгарно пестрые и совсем не к месту нарядные. «Может, так практичнее», — попробовал представить, что мог бы ответить на это сам Саша, но они на такие темы никогда не говорили. Так всегда было: пока Борис и Олег занимались серьезными делами, Глеб отвлекался на никому не нужную ерунду. Вот и сейчас он успел хорошенько загнать себя, представляя, как лилии завянут и засохнут или, еще хуже, сгниют, оставшись склизким напоминанием на промерзшей земле. Судорожно посмотрел на часы. Все еще полдень. Гроб привезли сразу в Знаменку, никаких проводов не планировалось, но им разрешили открыть крышку и проститься, «сказать пару слов». Глеб этого никогда не понимал, но сейчас ему хотелось заглянуть внутрь, просто чтобы удостовериться. Весь сегодняшний день ему казался тяжелым сном. Не было никакого звонка посреди выходного дня, неловких сборов. У него болел живот после эспрессо на пустой желудок и раскалывалась голова. Он толком не успел побыть наедине со своими чувствами, все это время его окружали люди, и сейчас одна только мысль, что там лежал их родной Саша, перемалывала все эмоции Глеба через мясорубку. Услужливые мужики в рабочих костюмах приподняли крышку. Внутри все было обито зеленой тканью, просто и со вкусом. Саша не был похож на себя, его старательно загримировали, одели в незнакомый костюм, щедро намазали волосы лаком, но это точно был он. Первым в сторону отошел Борис, процедив сквозь зубы: — Да пошел ты нахуй, старик. Глеб рассматривал труп с наивной растерянностью: — Он никогда так волосы не укладывал. И галстуки не носил. Зачем они его так?.. — Так принято, — ответил Олег и болезненно зевнул, растирая челюсть. Суздальские могильщики ждали, они прекрасно дополняли собой атмосферу ноябрьского кладбища. — Бред какой-то, — бессмысленно зло рычал Борис, обращаясь то ли к мужикам, то ли к Олегу, то ли к самому покойному. — Все же было нормально. Здоровый, веселый. Все время меня воспитывал. Всех поучал, обещал, что «все наладится», — хлопнул себя по коленям: — И лежит, паскуда! Наладилось! — Закройте, пожалуйста, — попросил Глеб тихим голосом. Ему хотелось уйти прямо сейчас, он забыл, что надо стоять и наблюдать за тем, как гроб опускают в могилу и засыпают землей. «Предать земле», — звучит пафосно, а на деле напоминает обыкновенный вынос мусора. Близкого человека убирают подальше, словно избавляясь от мрачных мыслей. Ужасно, но с последним слоем почвы Глебу действительно стало легче, он точно знал, что больше на мертвого Сашу смотреть не придется. Борис курил вторую сигарету за раз и явно не хотел, чтобы его сейчас трогали. Олег выглядел удовлетворенным, он пожал руки рабочим и сунул пару купюр в знак благодарности. — Ты цветы-то оставь, — подсказал Глебу. Тот, опомнившись, положил лилии и, потоптавшись на месте, так и не смог придумать, что сказать, кроме: — Пока. Прозвучало убого. Почему «пока»? Обычно говорят «прощай» или «прости», но они всегда так делали. Глеб говорил «пока», а Саша махал рукой и отвечал «бывай». Борис докурил, и они медленно пошли в сторону выхода. Таксист, которому щедро заплатили, ждал их на том же месте и даже что-то пробасил утешительно-ласковое. — Теперь домой к Сане, я там, как мог, убрал. Стол накроем, помянем, — с интонацией замученного экскурсовода сообщил Олег. Глеб посмотрел на часы. Слава богу, уже час дня.III
Сашка запомнился светлым и отзывчивым человеком. С ним всегда можно было поговорить, выпить, для каждого у него находились добрые слова, звучавшие искренне и совсем не пошло. Он органично вписывался в любую компанию, становился звездой любой школьной или институтской посиделки. Его тихий и одновременно звонкий смех, заполнявший собой все пространство, теперь замер теплым воспоминанием. Сашкой были довольны все, от родителей до въедливых профессоров и строгих начальников. Борис ходил по скрипучим половицам и пытался найти в последнем пристанище друга хотя бы что-то знакомое. Среди коробок и прочего бытового хлама он ощущал только пустоту. Забавно, раньше это было кому-то нужно: одежда, посуда, книги, — вещи имели свой, пусть порой и странный, смысл. — Конура какая-то, — мрачно изрек он. Заглянул на кухню, сам толком не зная, что надеялся увидеть. Может, пустые бутылки? Горку окурков? Черт возьми, Борис бы даже на шприцы согласился: они бы хоть как-то объяснили Сашкину смерть. С годами он сделался замкнутым, ненавязчиво поистерся из памяти однокашников и пассий. Говорил, что устал веселиться — «годы не те». Он честно заботился о стареющих родителях, а когда их не стало — уехал в Суздаль, купил старый дом за смешную цену на берегу мелеющей Каменки. Помер вот тоже незаметно, аккуратно так, чтобы никого лишний раз не напрягать. Борис обошел весь небольшой двор и, бросив очередной окурок в грязь, вернулся в дом. Олег уже минут десять просто лежал на диване и дремал. Глеб сидел рядом. — Надо бы в магазин сходить, — предложил Борис привычным распорядительным тоном. — Здесь недалеко есть сельпо, — отозвался Олег, не открывая глаз. — Хорошо. Я поленницу нашел за сараем — нужно затопить. Глеб, ты пока накрой на стол. Глеб? — А? — поднял голову от экрана смартфона. Борис почувствовал, как у него дрогнула скула: — Убери телефон, пока я его тебе об голову не разбил, — получилось грубее, чем он рассчитывал, стыдно. — Я в магазин. Сейчас они оба его раздражали: неконфликтный до аморфности Олег и мажористый, хвастливый Глеб. Как у них получалось раньше общаться? Ах, да, Сашка, ему так удавалось их собрать, что Борису казалось, будто они — настоящая команда, гроза двора. Прогорклое чувство вины жгло изнутри, хотелось злиться на недостаточное сочувствие других, хотя сам Борис меньше всего поучаствовал в судьбе друга, и тут уже ничего не поправить. Продукты купил быстро, но возвращаться «домой» не хотелось. Суздаль казался ему каким-то законсервированным в самом себе музейным экспонатом. «Здесь жить невозможно», — подумал Борис, смутно припоминая их школьную поездку посреди января. Глеба тогда рвало почти всю дорогу в автобусе, Олег — единственный, кто слушал экскурсовода и что-то записывал. А вот они с Сашкой больше гоготали и пытались незаметно стянуть у сидевшей впереди Лариски Мартыновой заколки. После дежурного обхода достопримечательностей их отпустили прогуляться на пару часов. Купили бутылку медовухи на четверых под шумок. Глебу старались давать меньше, заставляли заедать булкой. Олег рассматривал витрины редких и странно полуподвальных магазинов. Борис гордо дымил сигаретами отчима, а Сашка почему-то проникся городом и настойчиво убеждал друзей приехать сюда еще раз всем вместе. «Че ты тут делать будешь? — спросил тогда по-доброму хмельной Борис. — Здесь ни работать, ни учиться нельзя, все, наоборот, уезжают». «Все равно хорошо, — упрямился Сашка. — Помирать здесь буду». Борис с досадой плюнул себе под ноги. Конечно, можно было догадаться, заметить, как-то повлиять. Беда в том, что ничего не происходит «вдруг», а Сашка отличался упрямством и всегда шел к поставленной цели. Борис вернулся с пакетами уже в относительное тепло. Олег сидел у печки на полу и смотрел через решетку на огонь. Глеб нашел скатерть, видимо, от предыдущих хозяев, и что-то рассказывал про очередную выставку. — А ты еще пишешь? — уточнил у Олега. — Нет. — А зря, — улыбнулся Глеб. — Мне твои придумки очень даже нравились, и Саша хвалил, помнишь? — Помню, — и как бы уходя от разговора. — Борь, все купил? Они пытались говорить друг с другом, точнее пытался Глеб, делал это нервно и, как всегда, некстати: — Борь, а ты ведь женился? — Есть такое. Только расспросов про семью ему и не хватало. — Получается, единственный из всех четверых — забавно. — Да обхохочешься просто. Ира не звонила и не писала со вчерашнего вечера, черт ее поймет: она так не хотела мешать или просто собирала свои и дочкины вещи, чтобы уехать к маме? Глеб обиженно замолчал — и хрен с ним. Долго искали фотографию, чтобы поставить на стол рядом со свечкой. Борис с бараньим упрямством перерыл коробки, ящики, шкафы и комоды, но нашел только школьный фотоальбом. Сашка здесь был смешной, кудрявый и конопатый. Странно ставить снимок с семнадцатилетним парнем, с ним Борис чувствовал себя неуютнее прежнего: вид постаревших мальчишек вокруг удручал. Хорошо, что у Сашки дома нигде не висело зеркал. Олег то и дело замирал у печки, грелся и слушал, как потрескивали поленья, а Глеб проверял почту, прячась от Бориса на кухне или на крыльце. За стол сели еще засветло. Олегу нужно было собираться в Баку, Борису — сегодня ночью вернуться в Екатеринбург, чтобы успеть поговорить с женой, потому что потом — работа, выяснять отношения некогда. «Такая дурость, — подумал. — Искать время, чтобы поссориться». Первый раз выпили молча. Борис заел рыбой, стараясь не думать о ее качестве или сроке годности. — А что с домом-то будет? — Уже выставлен на продажу, — ответил Олег. — Он оставил кое-какие распоряжения. Борис прыснул недобрым смехом: — На него это похоже. Распоряжения оставил, только, что помирать решил — забыл рассказать. Олег просто обновил им рюмки. Борису пить не хотелось, но и спокойно воспринимать ситуацию на трезвую голову у него не получалось. — Нет, если подумать, — рассуждал он, постепенно разогреваясь, — Сашка всегда придумывал чем нас занять: во что играть, куда пойти. Вот и сейчас он так чудно нас развлек, — жестом обрисовал круг стола. — Если бы он прямо сказал: «Борь, хреново мне». Я бы приехал. Черт возьми, я бы даже не спрашивал, что случилось, — Борис был рад поверить собственным словам. — Это ведь нормально ― так друзья и делают. Но нет, у Сашки всегда все хорошо, ему никто не нужен. Он все сам, — снова рассмеялся. Глеб, сидевший напротив, встревоженно вжал лебяжью шею в плечи и попытался незаметно включить телефон. — Глеб, еб твою мать! — Борис ударил кулаком по столу. — Ты можешь не пыриться в свой сраный Айфон хотя бы пару часов? Тут твоего друга поминают, на минуточку. Это не сложно, смотри, Олег сидит, как нормальный, а он — кандидат наук. — Вообще, уже доктор, — пробормотал Олег и отодвинул свою рюмку подальше. — Я тоже за телефон не хватаюсь, хотя у меня на шее еще двадцать оболтусов висит, — продолжал Борис. — Хотя бы сейчас прояви уважение, черт возьми! Глеб растерянно открыл рот. Он боялся Бориса. Раньше подошел бы Сашка и разнял их в полушутливой манере, а сейчас… — Почему ты считаешь себя лучше других? — в голосе проступала многолетняя обида. — Чем я хуже? Ты меня совсем не знаешь и никакого права так распекать не имеешь, — Борис смерил его грозным взглядом, и Глеб, видно, от ужаса заговорил быстрее и громче. — Я был не самым хорошим другом, но получше тебя. Ты год его не видел, а говорить любой может. Борис попытался ухватить Глеба за плечо, тот успел выскочить из-за стола, опрокинув старенький стул. Что-то разбилось. — Еще раз повтори, что сказал, — с интонацией дворовой шпаны. — Ты рехнулся?! — Повтори! Олег громко зевнул с дивана. — Я не понял, а ты что такой спокойный? Пока Борис переключил на него внимание, Глеб отбежал поближе к двери. — Я? — почти безмятежно переспросил Олег. — Простите, ребят, я не спал уже очень давно. Я бы тоже мог помахать кулаками и поупражняться в красноречии, но у меня это четвертые похороны за год. Я всякое видел, но чтобы на поминках дрались друзья, вижу впервые. Что вы тут устроили? Неловкая пауза отозвалась трелью телефона. — Эт-то у меня, — растерянно шепнул Глеб. — Возьми, — внезапно даже для себя спокойно сказал Борис. Когда дверь с неприятным скрипом закрылась, сел с понурой головой. В самом деле, что на него нашло? Зачем? Олег встал из-за стола и принялся оправлять скатерть, болтая сам с собой: — Сначала папа, кузен, потом бывший научный руководитель, последний вот буквально пару недель назад. Когда Саню нашли, позвонили же с его телефона. Я хотел ему пожаловаться, мол, вот какой у меня год «урожайный»; подумал, может, встретимся. А оказалось, что и жаловаться-то некому. О, — заметив осколки от тарелки, — на счастье. Борис тяжело и протяжно вздохнул.IV
Глеб пружинящей походкой нарезал круги по двору и обкусывал кожу на большом пальце. — Да? — Глеб Валерьевич? — услужливое сопрано. — Да. — Здравствуйте, это из медицинского центра… — Да-да, я просил Владимира Дмитриевича, чтобы мне позвонили сразу, как только результаты будут готовы. Там тест, — пристыженно, как школьник, — на гепатит и ВИЧ. — Одну минуточку, — слышно, как перелистывают страницы его медицинской карты. — Результаты ваших тестов отрицательные, все в порядке. Глеб почувствовал, как у него подкосились ноги, выдохнул: — Спасибо огромное, — он не помнил, сколько раз уточнил результаты и успел поблагодарить девушку. Вот и все, разговор на одну минуту. Достал сигариллы с вишневым вкусом, после пары затяжек попытался прислушаться к ощущениям: никакой радости. Облегчение — да, но, с другой стороны, что бы изменилось? Только узнав о возможности заразиться, он побежал сдавать анализы, а на следующее утро поехал в Суздаль. Весь день Глеб трясся за свою жизнь, которую могли когда-то там, не скоро, отнять. Сейчас он чувствовал себя полным идиотом: его чуть не побили, причем, скорее, за дело. Саша бы посмеялся над ним, а потом непременно пожалел. Теперь Глебу просто-напросто хотелось извиниться, хоть перед кем-нибудь. Борис сидел неподвижно, закрыв лицо рукой, иногда шумно шмыгал носом. Рядом Олег флегматично ковырялся в соленой рыбе вилкой. Глеб первым делом выпил полную рюмку, скривился, а потом спросил упавшим голосом: — Получается, из нас четверых умер самый хороший человек? Это нечестно. Остаток вечера помнили смутно. Олегу, наконец, дали поспать: его укрыли куртками, а под голову положили шарф Глеба. Борис звонил жене и пьяным голосом пытался объяснить, кто такая Света и почему не нужно уезжать к маме сегодня. Глеб лежал на полу, подперев голову кулаком, и листал школьный фотоальбом. На пожелтевшей от времени общей фотографии они стояли все вместе. Боря с синяком под глазом, Олег — уже в очках, у Глеба — еще длинные волосы. Саша здесь был смешной, кудрявый и конопатый.