Обо всех понемногу

Он был бы рад оказаться слепым. Или дураком. А еще лучше — слепым дураком, каким иногда бывал Вэй Ин, в упор не понимающим чужих и своих чувств. Но ему, Цзян Чэну, разумеется, так повезти не могло. Ему вообще мало когда и в чем везло. Он смирился со своей ролью «вечно второго», привык к ворчанию матери и ее недовольству. В конце концов, он все это заслужил как никто. Своей испорченностью и гнилью, с которой уже устал бороться, и которая разрасталась с каждым днем все больше. Потому что нормальный человек и хороший сын не будет желать любви отца. Любви не родительской, а другой. Интимной, страстной, такой, какая бывает между возлюбленными и любовниками. Он ревновал отца к Вэй Ину. Где-то в глубине души радовался, что мать игнорирует его знаки внимания. Ему хотелось, чтобы отец принадлежал только ему. Весь. До самого конца. Это было больно — ловить взгляд отца и знать, что тот никогда не посмотрит так, как хочется самому Цзян Чэну. Невыносимо — жаждать его прикосновений и бояться, что своей реакций выдаст себя. Отец снился ему в стыдных, сладких и таких порочных снах. Мягкий и властный, страстный и нежный. Там, в этих снах, Цзян Чэн таял в его объятиях, перебирал пряди, целовал мягкие губы. И отец не отшатывался в отвращении, как сделал бы наяву, узнай о том, какие желания мучают его сына, а улыбался и любил. Просыпаясь после таких снов, Цзян Чэн чувствовал себя счастливым и грязным. Да он и был грязным. Как жаль, что от этой грязи не отмыться уже никогда. Как жаль, что умер не он… Цзян Чэн опустился на колено перед цветущим прудом, складывая руки в молитвенном жесте. Здесь любил бывать отец. Стоять на этих досках и с задумчивым видом смотреть на колыхающийся ковер из лотосов. Цзян Чэн не оскорблял отца своими признаниями и мыслями, пока тот был жив. Он просто его любил так, как мог себе позволить, давая волю только во снах. Но сейчас был уверен, что теперь отец все знает о нем, находясь там, на своих небесах… — Прости… — слова с губ сорвались сами, под веками запекло. — Прости меня, папа… Волос коснулся теплый ласковый ветер, и Цзян Чэн с силой стиснул зубы, зажмуриваясь. Он никогда не очистится и никогда не простит себя, но если отец не сердится, то, возможно, у него будет хотя бы шанс…