Агенты

— Куда мы едем? — Суга спохватывается поздно. За дорогой он не следит и замечает неладное, лишь когда понимает, что по времени они уже должны были добраться до гостиницы, а ее еще и близко не видно, и район совсем не тот. — Это сюрприз, — по губам Ойкавы скользит едва заметная улыбка. Суга хмурится. Ойкава доволен. Суга понимает, что начался очередной раунд любимой игры Ойкавы, она периодами раздражает, а иногда просто бесит. И Дайчи каждый раз расстраивается и злится. Но в тоже время, хотя Суге не хочется себе в этом признаваться, он не может отрицать, насколько изобретательны все эти выходки Ойкавы и что в некотором роде они даже приятны — сами по себе, если бы их делал не Ойкава, и если бы не приставал при этом со своими бестактными вопросами и излишне откровенными разговорами. Которые Сугу пугают, но при этом каким-то совершенно непостижимым образом притягивают. Порой он думает, что, потакая Ойкаве, он ведет себя как бабочка, летящая на яркий свет, и обещает сам себе, что в следующий раз уж точно не согласится. Но, очевидно, тот самый «следующий раз» все никак не наступит. Ойкава привозит в его к зданию городской оперы, закрытому на капремонт. И, конечно, у него есть ключи от пожарной лестницы и договоренность со сторожем стройки. А сам сюрприз оказывается весьма двояким. С одной стороны — крыша, закат, потрясающий вид на город и залив. С другой — стол, вино, легкая закуска и орхидея в высокой прозрачной вазе. И если первая половина нравится Суге без вопросов, то вот насчет второй он более чем не уверен. — Ты издеваешься? — спрашивает он. — Посмотри, какие краски, — Ойкава подходит к парапету и жестом заправского гида указывает на кутающееся в тучи солнце и багряно-золотые сполохи, разлитые по поверхности моря. — Это что? — Сугавара кивает на стол. — Можешь не пить. И даже не есть. Я же тебя не заставляю. Да, Ойкава никогда не заставляет. Но очень умело провоцирует. И соблазняет. Даже не глядя на бутылку, Суга знает, что там его любимое вино. А в тарелке — любимый сыр. Это же Ойкава, у него не бывает промашек или недоработок. — Он хоть раз водил тебя в ресторан? Сугавара молчит. Ойкава использует и обернет против Дайчи любой из его ответов. И что нет, не водил. И что им это не нужно. И почему сразу Дайчи должен? Вот Суга тоже не водил его по ресторанам. Ну, не считая того в Мексике — но то была скорее забегаловка, и в Париже — но разве можно было упустить шанс поужинать на верхней террасе Эйфелевой башни, и в Италии — но тогда они случайно зашли, и… Ойкава торжествующе улыбается. Пусть Суга не сказал и слова, но тот все прекрасно понимает и так. — Он ведь вообще за тобой не ухаживал, да? Суга лишь передергивает плечом. С Ойкавой нечеловечески сложно. Если он уже начал свою игру, то что ни делай, будет только хуже. С ним Суга постоянно чувствует себя как муха, попавшая в паутину: чем больше пытаешься вырваться, тем сильнее и надежнее запутываешься. У Ойкавы всегда готов свой ход: на каждое слово, на каждый возможный ответ — еще более ранящий и затягивающий еще глубже в этот омут. А если не пытаться сопротивляться, а наоборот? Подыграть Ойкаве? Хуже ведь уже не будет, да? — Нет, не ухаживал, — Суга смотрит в глаза Ойкавы. — И что с того? — Глупо всю жизнь жрать только пасту с сыром и уверенно утверждать, что тебе не нравится французская кухня. Суга мрачно косится на Ойкаву. Нет, параллель он понял. И категорически не согласен считать Дайчи пастой с сыром. Но насчет отсутствия разнообразия Ойкава формально прав, хотя при этом категорически не прав по сути. Но вот с таким примером достойный ответ как-то сразу не находится, а Ойкава продолжает: — Вы уже сколько вместе? Лет десять? И ведь до него у тебя никого не было? — Почему это? — вскидывается Суга. — Были. — Да ну? Когда бы это? Вы же вместе с колледжа… Ах да, в старшей школе? Быстрый перепихон в раздевалке? Серьезно? Ну да, не только паста с сыром. Еще и бутерброды лет десять назад. Как это я упустил. — Меня все устраивает, — огрызается Сугавара, прекрасно понимая, что для Ойкавы вот это — вообще не ответ, но лучшего у него нет. — Ага, — поддакивает Ойкава. — Одна и та же паста на завтрак, обед и ужин. Вкусная, полезная, привычная. Зачем пробовать что-то другое. — Люди — не еда. — Согласен, — кивает Ойкава. — Но вот секс к ней весьма близок. — Дело не в сексе. Не только в нем. — Любовь? Отношения? — Ойкава нетерпеливо взмахивает рукой. — Ой, не смеши меня. Ты давно не тот влюбчивый восемнадцатилетний мальчик, которого покорил благородный рыцарь Савамура Дайчи. — Откуда тебе знать? — хмурится Суга. Ойкава только хитро прищуривается. Суга досадливо дергает кончиком губ. Как же с Ойкавой сложно. Но ладно, продолжим подыгрывать. Суга подходит к столу и берет одну из тарелок. — Вино сам разольешь? — спрашивает он. Ойква выгибает бровь то ли в настоящем, то ли в деланном удивлении — с ним никогда не поймешь. — Надеюсь, ты ничего туда не подмешал? — уточняет Суга, беря в руки свой бокал. — Обижаешь, — фыркает Ойкава. — Ой, да скажи еще, что у тебя рогипнола в запасе нет. — Есть, — легко соглашается Ойкава. — Но так не спортивно. — Ах да, для тебя же это своего рода соревнование с самим собой, — отвечает Суга и предлагает тост: — Тогда за спорт? — Отличный повод, — кивает Ойкава. — Рации ты ведь отключил? — уточняет Суга, хотя и так знает ответ. — Выбросил с моста, — обворожительно улыбается Ойкава. — Дайчи будет волноваться, — вздыхает Суга. — В том и смысл, — Ойкава снова улыбается. Суга отворачивается и смотрит на купающийся в теплом закатном свете город. А ведь красиво, действительно красиво. Не будь тут Ойкавы, если бы он сам каким-то чудом оказался на этой крыше, — был бы рад. Суга обожает такие виды, только очень давно не выбирался на чужие крыши. Настолько давно, что уже и забыл, насколько это любит. А если бы они тут были вместе с Дайчи? Вот так, тут, наедине, с романтическим ужином? И почему он сам не додумался сделать Дайчи такой сюрприз? Но нельзя думать в эту сторону. Ведь Ойкава именно этого и добивается. И, судя по его взгляду, все понял. — Даже сейчас ты жалеешь, что сам не подумал о таком сюрпризе, — говорит он. — Хотя я тебе предлагаю задуматься, почему это не пришло в голову ему. — Сюрпризы — не его амплуа. — А что его? — прищуривается Ойкава. — Верность, надежность, защита, поддержка, — легко и без запинки отвечает Суга, — дальше перечислять? — Нет, — смеется Ойкава. — Я понял, в твоих глазах Дайчи — просто кладезь добродетелей. — Недостатки есть у всех, — пожимает плечами Суга. — И правда, — обезоруживающе улыбается Ойкава. Суга пытается понять, что прячется за этой улыбкой, но, право слово, проще в одиночку обезоружить банду налетчиков, чем разобраться в многоступенчатых замыслах Ойкавы. *** — Дайчи, можно я украду у тебя Коуши на один вечер? — Ойкава улыбается мило и обворожительно и добавляет прежде, чем тот успевает возразить: — У меня билеты на «Кошек» — лучшие места в зале, но моя спутница меня кинула, а я знаю, что Суга любит этот мюзикл. И Дайчи затыкается, так ни слова и не сказав. Потому что Суга действительно любит чертовы мюзиклы, которые Дайчи терпеть не может. И он понятия не имеет, какие там «Коты» или «Собаки» или кто там еще нравятся Суге. А вот Ойкава — знает. И это как-то обидно. — Да, конечно, без проблем, — наконец выдавливает он. Суга смотрит на него во все глаза, и Дайчи понятия не имеет, что прячется за этим взглядом. Суга не хотел, чтобы он соглашался? Но тогда Ойкава начал бы высмеивать его ревность и обзываться приверженцем домостроя, а это еще хуже. После мюзикла оказывается, что у Ойкавы уже заказан столик в ближайшем и очень дорогом ресторане. — Ты опять? — Что? — Ойкава изображает полное непонимание. — Я договаривался о ресторане еще неделю назад, когда понятия не имел, что окажусь сегодня здесь именно с тобой. Сугавара знает, что все это ложь от первого до последнего слова. И она его достала. — Не ври. — Хорошо, не буду. Доволен? — Нет. Чего ты вообще ко мне прицепился? — Потому что хочу. И потому что могу. — Да пошел ты! — Суга разворачивается и быстро спускается по ступеням театра. — Ты его так сильно любишь или боишься посмотреть в сторону и понять, что уже давно нет? — несется в спину. Суге хочется заткнуть уши и бежать не оглядываясь. Но от Ойкавы так легко не отделаться. Он догоняет его у угла театра и ловит за плечо. Суга резко оборачивается — вот бы врезать по этой самодовольной роже, но устраивать драку прямо посреди улицы — так низко он еще не пал. — Да когда ж ты от меня отстанешь? Не наигрался еще? — Не-а, — улыбается Ойкава. — Вы с Дайчи такие забавные, такие верные, такие правильные. Аж противно. Так и хочется это исправить. Но он глуп, а ты — нет. — Поэтому ты пристаешь ко мне? Ойкава кивает: — Его бы я затащил в постель максимум за неделю, спорим? На такую неприкрытую провокацию Суга никогда не поведется. Но не отрицая слов Ойкавы, он негласно соглашается с его правотой. И это как-то обидно. И не то чтобы Суга не верил в верность Дайчи — как раз наоборот, в него он верит больше, чем в себя. Но он уже слишком хорошо знает Ойкаву и понимает, на что тот способен. В нормальной ситуации Дайчи никогда на него не польстится, но организовать ненормальную для Тоору — раз плюнуть. — Зачем тебе это все? — спрашивает Суга. — Забавно, — пожимает плечами Ойкава. — Я люблю заставлять людей делать то, на что они себя считают неспособными. — Я заметил. — Говорю же, ты умный. Сугавара фыркает. Можно подумать, он купится на дешевые комплименты. — Так мы идем в ресторан? — обворожительно улыбается Ойкава. — Ну и зачем бы мне соглашаться? — Тебе интересно. Ты уверен, что я не смогу затащить тебя в постель, но тебе интересно, как именно я буду пытаться это сделать. Не будь этого интереса, ты бы давно послал меня куда подальше. Ты сам добровольно ведешься на каждую мою провокацию, не замечал? Суга едва заметно улыбается в ответ. На такой ерунде его точно не поймать. — Мюзикл был хороший, закат на крыше красивый, поход в заказники музея в Сеуле я тоже оценил, а с конем — это вообще было круто. Как и тогда, в пустыне, возле пирамид. Почему бы мне отказываться? — Значит, идем и в ресторан? — буквально расцветает в улыбке Ойкава. Суга понимает, что снова попался. После только что сказанного отказываться уже глупо. — И ты не боишься, — добавляет Ойкава, когда они уже подходят к пафосной двери со швейцаром. — Что? — от удивления Суга даже останавливается. — Бояться? Тебя? Ты серьезно? Ойкава кивает. — Моих слов. Того, насколько я хорошо тебя понимаю. Обычно народ шарахается. Суга пожимает плечами. Ох, нашел чем испугать. — Или тебе это даже нравится? — прищуривается Ойкава. — Нет, — подумав, возражает Суга. — Но и не мешает. — Потому что и сам такой? — Не такой! — тут же возмущается Суга. — Ты не намного хуже меня понимаешь людей и тоже прекрасно умеешь видеть их слабости и уязвимости. Просто используешь это знание для другого. Сугавара едва слышно фыркает «не хуже»? Да, самомнение Ойкавы может поспорить лишь с его самодовольством. Но они как раз входят в ресторан, идущий за ним Ойкава не видит этой реакции. — Я не так коварен и не замышляю вечно какую-то пакость, — отвечает он, когда они уже усаживаются за столик. — Ты? Не коварен? И не замышляешь? — Ойкава смеется, искренне и непринужденно. — Ты свои рабочие планы операций давно перечитывал? — Так то — работа, то другое, — возражает Сугавара. — Я не играюсь с людьми, как ты. — А почему? Это ведь так забавно. — Мне — нет, — отрезает Суга. — Но почему? — не сдается Ойкава. — Что тебе мешает? Все необходимые навыки у тебя есть. — Просто не хочу. — Ты же понимаешь, что это — уход от ответа, — Ойкава откидывается на сиденье и пристально смотрит на Сугу. — Да, и что? — Суга возвращает ему точно такой же взгляд. Ойкава картинно взмахивает рукой. — Ладно, туше. Конфи из кролика и лобстеры здесь слишком прекрасны, чтобы отвлекаться от них на разговоры. Суга с подозрением косится на него, но так и не может найти очевидного подвоха, а неочевидные хорошо скрыты. *** Суга смотрит на аквариум и понимает, что это уже слишком. Потому что он совершенно такой же, какого не было у него в детстве. Даже подводный замок, укутанный в густые заросли водорослей, даже сиамские петушки и вуалевые гуппи. Хотя этого-то Ойкава вообще никак не мог узнать, только угадать. Но в итоге получилось предельно, пугающе точно. Как всегда у Ойкавы. И это удар под дых, потому что никакого хорошего выхода теперь не существует в принципе. Как всегда, после каждого очередного выпада Ойкавы. Сугавара никак не может оставить себе этот дурацкий и такой замечательный подарок — потому что Дайчи, потому что от Ойкавы. Но при этом ему безумно жаль его возвращать. Он уже и сам давно забыл, насколько сильно когда-то хотел иметь именно такое подводное чудо. И даже если избавиться от этого и купить новый, другой — вся беда в том, что Суга всегда хотел именно такой. А сама идея аквариума теперь намертво связана с Ойкавой. Дайчи не поймет. Поэтому аквариум увозят, и никакой другой в их квартире так и не появляется. Дайчи для Суги важнее всех рыбок в мире вместе взятых. Иначе поступить он просто не может. Но все равно злится — для него это редкая и крайне непривычная эмоция. Он три дня не разговаривает с Ойкавой, но потом тот ловит его на лестничной площадке. Как всегда, наедине. — Извини за подарок, — ни в голосе, ни во взгляде Ойкавы в кои-то веки нет и намека на улыбку, — но ты сам виноват. — Я?! — вскидывается Суга. — Дайчи ревнивый, — констатирует очевидное Ойкава. — И я никак не виноват в его ревности, ведь правда? Суга молчит. Ойкава прав, но как же паршиво от этой правоты. — Как и в том, что за неполные полгода знакомства я узнал твои вкусы и предпочтения лучше, чем он успел за те десять лет, что вы вместе, — продолжает Ойкава. И Суге опять нечего возразить. Он прекрасно понимает, что шаг за шагом скатывается в тщательно подготовленную ловушку, в настолько плотно сплетенную паутину, что куда не дернись — везде она. Ойкава планирует каждую ситуацию, просчитывая все возможные реакции и заранее организовывает все так, что каждый оставшийся Суге выбор будет плохим или еще хуже. Да, он тоже так умеет. Но никогда не использует. По крайней мере — не для такого и не так. Одно дело — в работе, но не против своих же! — Или ты злишься не на него и не на меня, а на себя, за то что идешь на поводу у его ревности и отказываешься от того, что тебе дорого? — Меня все устраивает! — Это ты меня убеждаешь или себя? — Да, он не романтик. Не особо внимательный или чувствительный, упрямый и ревнивый. Но я его люблю. — Ты уверен? — Да! — А что ты называешь любовью? Суга страдальчески закатывает глаза. — Нет, ну правда, объясни мне, что такое любовь? — настаивает Ойкава. — Вдруг я пойму и проникнусь? Суга утыкается лицом в ладонь. Но ни от вопроса, ни от проницательных глаз Ойкавы так не спрятаться. Приходится отвечать, пусть и не сразу, но Суга находит, чем уесть Ойкаву. — Он готов умереть за меня. — Аргумент, — после паузы соглашается Ойкава. — А ты за него? И у Суги снова нет хорошего и честного ответа. Потому что в принципе, наверное, да, но это — точно не то, что стоит озвучивать для Ойкавы. А если просто сказать «да», то он соврет или как минимум покривит душой, и Ойкава это тут же поймет. — Вот! — тот торжествующе тычет в него пальцем. — Я же оспариваю не то, что он любит тебя, а то что ты любишь его. — Тебе не кажется, что уж я-то точно знаю, что именно я чувствую? — с раздражением возражает Суга. — Или хочешь так думать. Или убедил себя в этом. Сугавара возмущенно фыркает, отметая эти предположения. — Ты просто слишком порядочный, — не сдается Ойкава. — Он тебя никогда не бросит, а ты так и будешь убивать свои настоящие чувства в угоду Дайчи. — Нет у меня никаких других чувств! — Не задумывался над тем, что, оставаясь верным ему, ты тем самым изменяешь самому себе? Уж открыв рот для очередного резкого ответа, Суга понимает, что это — очередная ловушка, и оба ответа, — и «да», и «нет» — равно плохи. Скажи «нет» — распишешься в собственной недалекости, признаешь, что думал, — подтвердишь, что сомневался в Дайчи. Ойкава улыбается, понимающе и едва ли не сочувственно. А Суге хочется его придушить — очередное новое и крайне непривычное чувство. *** — Посмотри, какие у него плечи, вон, у того парня за вторым столиком, — шепчет Ойкава. Его голос в полутьме чердака звучит как-то особенно соблазнительно — мягко и с какой-то волнующей хрипотцой. — Не отвлекайся, — одергивает его Суга, хотя взгляд помимо воли падает на указанного парня: и правда, шикарная спина. — Да ладно, до появления цели еще почти час, — напоминает Ойкава. — Его люди могут прийти раньше, — парирует Суга. Они следят за площадью, где скоро должен произойти обмен: флешка с секретными данными в обмен на семью генерала, взятую в заложники. И они не должны допустить утечки. Суга вообще не понимает, как оказался тут, наедине с Ойкавой, обычно такой слежкой занимается Дайчи. Но его включили в сводную группу снайперов — или случайность, или Ойкава расстарался. С его умением убеждать он легко мог подтолкнуть шефа к нужной мысли. — Кофейная тележка на углу, бариста: посмотри на его руки, — говорит Ойкава. Суга тут же переводит бинокль, но ничего предосудительного не видит. Парень просто делает кофе, вернее, капучино, как раз сейчас заканчивает рисунок на пенке. И руки у него красивые… До Суги доходит. — Ты издеваешься?! — возмущенно восклицает он. Ойкава тихо смеется. До появления похитителей он еще с десяток раз дергает Сугу, провоцируя посмотреть то на чей-то упругий зад, то на красивые узкие бедра, то на оригинальную прическу — и каждый раз попадает безошибочно в цель, без единой осечки. Все выбранное Ойкавой выглядит для Суги неизменно привлекательно и соблазнительно. А его комментарии — исключительно неприличные, почему-то оказываются крайне будоражащими и волнующими. К появлению похитителей у Суги уже пылают уши, и он готов спуститься вниз и расцеловать преступные элементы за пунктуальность. Если бы они опоздали, он понятия не имеет, чем бы все могло закончиться. Но начинается активная фаза операции, и больше Ойкава уже не отвлекается. А потом ночью Суге впервые в жизни снится сон с чужим мужиком. Вернее, с очень-очень красивым парнем — миксом из всех тех, что днем показывал ему Ойкава. Суга бесшумно выскальзывает из постели, стараясь не разбудить Дайчи, и сбегает в ванную, где утыкается лбом в холодное зеркало. Что Ойкава делает с ним?! Ведь он ни разу ни на кого другого даже не взглянул за все эти годы. А теперь — пожалуйста: эротический сон с чужаком и твердый стояк. А ведь думал он отнюдь не о Дайчи. Суга быстро дрочит, избавляясь от назойливой улики, и возвращается в кровать. Но с чувством вины так легко разделаться не выходит. *** — Ойкава, твою мать, ты что творишь?! — возмущается Дайчи в передатчик. Ни ответить, ни возразить тот не может. Они разрабатывают крупную сеть торговцев людьми, и Ойкава сейчас ведет переговоры с ее главарем. Вернее с тем, кого они подозревают в этом. И в случае успеха Суга должен занести деньги за партию девочек, купленных для борделя. Вот только по плану Ойкава должен представить его как своего юриста, а вместо этого называет своим любовником. А учитывая нравы этих бандитов, неизвестно, каким боком теперь может выйти эта самодеятельность. — Ты не пойдешь туда! –Дайчи хватает Сугу за руку. — Не после того, что он сказал! Суга удивленно смотрит на него. — К черту операцию, к черту все! Ты туда не сунешься, слышишь?! — Если я не появлюсь, они убьют его, — Суга медленно разжимает его пальцы. — Ну и сам виноват! Нечего было отходить от плана и искажать легенду! Но оба понимают, что это только эмоции, ну, по крайней мере, Суге хочется верить в это. Не может же Дайчи в самом деле такое предлагать. — Стой! Я сам отнесу! — Дайчи перехватывает его у самого порога квартиры, из которой они следят за переговорами. — Ты совсем не знаешь португальского. — Неважно! Ойкава и не говорил, что знаю. Разве не может его любовник быть иностранцем, едва приехавшим в страну? — А если они предложат вам поцеловаться? — вопросом на вопрос отвечает Суга. Дайчи лишь хмуро сжимает кулаки. — Провалишь операцию и погубишь вас обоих, — припечатывает Суга с безжалостной прямотой. — А ты типа сможешь изобразить с ним любовь и страсть? — недоверчиво уточняет Дайчи. — Да, — отвечает Суга, не отводя взгляда, и уходит, оставляя Дайчи наедине с этим ответом и новым знанием. *** — Из тебя вышла просто обворожительная дама, настоящая леди, — нежно воркует Ойкава ему на ухо. Он дергает Сугу на себя и почти роняет на пол, но в последний момент ловит в эффектном завершающем па. Да, Суга умеет танцевать. Умел. Когда-то, еще в средней школе, ходил на бальные танцы. Он давно вычеркнул и забыл эту страницу своей биографии. Но память тела оказалась куда устойчивее, чем он думал. Хватило одной короткой тренировки перед выходом «в свет», и старые навыки всплыли, словно и не забывались. А теперь на Суге вечернее платье, и они танцуют в зале для приемов в крупнейшем казино Монте-Карло. — На нас смотрят, — едва слышно напоминает Ойкава. И они целуются — по-настоящему, упоенно и долго. И это уже их второй поцелуй, первый таки случился на той операции с работорговцами. Но со второго раза Суге нравится еще больше. Он плывет и теряется в своих ощущениях, и понимает, что хочет еще — снова прикоснуться к губам Ойкавы, снова ощутить его язык у себя во рту. Но нет. Ведь Дайчи, он не может подвести Дайчи, не может предать его доверие. А потом Ойкава тащит его в номер. — Дайчи тебя убьет, — выдыхает Суга, когда за ними закрываются двери апартаментов. — Но его здесь нет, — напоминает Ойкава. На прошлой неделе Дайчи неудачно поскользнулся на тренировке и сломал ногу. Строго говоря, всего лишь два пальца, но от выездных операций его временно отстранили. А они пока работают с другой командой. И вот он вместе с Ойкавой под прикрытием, изображает его даму. Дайчи никогда бы этого не допустил, но Дайчи здесь нет — в этом Ойкава прав, он вообще удручающе часто оказывается правым. Особенно в том, что касается их с Дайчи. Ойкава тем временем прижимает его к стенке рядом с косяком, и Суга отчетливо ощущает стояк, упирающийся ему в живот. Впрочем, он и сам завелся еще с того поцелуя. — Признайся, ты ведь хочешь этого, — шепчет Ойкава. А Суга уже и сам не понимает, чего он хочет. — Просто скажи «нет», — предлагает Ойкава, вопреки своим словам раздвигая коленом ноги Суги и прижимаясь бедром к его паху. — Ты ведь все равно не отстанешь. И хотя Суга констатирует факт, а не спрашивает, Ойкава все равно отвечает: — Нет, не отстану, и ты это понимаешь. — Хочешь додавить до того, чтобы было проще дать, чем сказать «нет»? — Ага, — ничуть не смущаясь, ухмыляется Ойкава. Дайчи в тысяче километров. И хотя расстояние ничего не значит, но… Суга и сам не понимает, откуда берется это «но», но оно определенно есть. И не только он знает это, Ойкава видит всего его сомнения, словно они большими буквами написаны на лбу. — Не надоело всю жизнь сидеть на диете из пасты с сыром? — прищуривается Ойкава. — Уверен, что хочешь упустить такой уникальный шанс попробовать что-то новое? Суга зажмуривается и мотает головой. Ну за что ему все это? Платье, танец, шампанское, Ойкава, поцелуй… Надо было тоже себе что-нибудь сломать и остаться рядом с Дайчи! — И ведь моногамность — это даже не твое, — продолжает Ойкава, и его голос течет и сочится сладкой патокой, проникая, кажется, прямо в мозг, обволакивая мысли и заставляя забыть обо всем. — Это Савамура у нас убежденный однолюб. А ты лишь потакаешь его принципам, хотя сам отнюдь не разделяешь их. Ни разу. — С чего ты взял? — Суга делает последнюю слабую попытку отстраниться, но Ойкава не замечает ее или игнорирует. — Ты еще не понял? В самом деле? — улыбается Ойкава одними губами, но его взгляд неожиданно серьезен. — Моя бурная и разносторонняя личная жизнь ни для кого в отделе не секрет. И поверь, огромная разница между тем, как на меня смотрит большинство, и как — ты. Суга удивленно моргает. — Ты не осуждаешь, — продолжает Ойкава. — Ни на мгновение, никогда. И вот не надо рассказывать, что при этом ты такой убежденный и упоротый сторонник моногамии, как хочешь тут изобразить. А если ты в это веришь, то ты себя обманываешь, не меня. И это правда. Все что говорит Ойкава — правда. И звучит предельно правильно и логично. Хотя Суга понимает, что Ойкава не прав. Не знает почему, но помнит, уверен, что не прав. Ойкава что-то упускает, но Суга не может сформулировать, что именно. Возможно, тому виною пять бокалов шампанского. Или все-таки Суга ошибается, а доводы Ойкавы справедливы. И Суга сдается. Точно знает, что пожалеет, но он только что потерял свой последний повод отказывать Ойкаве. А чистое упрямство, лишь бы только не уступить, никогда не было его сильной стороной. Суга тянется к его губам и целует — сам, впервые, а потом отдается его рукам. Позволяет себя раздеть, уронить на кровать, и все остальное — тоже позволяет. И он бы хотел пожалеть об этой ночи. С чистой совестью сказать, что все было ужасно и больше никогда не повторится, но нет. Ойкава — восхитительный любовник: нежный, страстный, изощренный и чуткий. Суга не привык врать себе, но понятия не имеет, что дальше будет с этим делать и как теперь вообще жить. Как посмотреть в глаза Дайчи и что ему сказать? Но врать он не будет, точно. *** В первое мгновение Суга просто не верит своим глазам. Или отказывается верить. Он бросается к упавшему Ойкаве, хотя и отсюда видит, что пуля, предназначенная преступнику, попала и в него тоже. Все выглядит предельно паршиво: неподвижно упавший и не подающий признаков жизни Ойкава, рана на голове, кровь, много крови. Суга должен убедиться, увидеть вблизи. И если есть хоть малейший шанс, что пуля прошла по касательной, что мозг не поврежден, Ойкаву надо вытаскивать, надо… Но он не успевает добежать — сторонники убитого главаря появляются слишком быстро, и Суга едва успевает укрыться за обломками взорванного автомобиля. А потом самому приходится уходить под огнем и под прикрытием Дайчи. И больше тот не промазывает, ни разу. Только тогда, когда стрелял в главаря, захватившего Ойкаву. Один-единственный выстрел не точно в цель. Когда они уже летят в вертолете домой, Дайчи осторожно касается его руки. — Я не специально, Коуши, я не хотел. Это — случайность. Суга деревянно кивает. Да, слишком большое расстояние, прикрывающийся Ойкавой преступник, движущаяся цель — ни одна внутренняя комиссия не придерется, в таких условиях, скорее, точное попадание можно было бы списать на случайное везение. А еще Суга знает, что Дайчи ни разу не промазывал. До этого — ни разу. — Не злись, — просит Дайчи. — Я не злюсь, — Суга отворачивается и смотрит в окно. Он столько раз думал о том, как бы здорово было, если бы Ойкава просто исчез из их жизни. Вернее, вообще никогда не появлялся в ней, не переводился в их отдел, чтобы его просто не было. А теперь его остро и болезненно не хватает. Но Суга переживет это. Они вместе с Дайчи вместе все преодолеют. Даже своей смертью Тоору не удастся разрушить то, что он пытался уничтожить при жизни. *** Ойкава смотрит в зеркальное стекло и медленно проводит пальцем по шраму на виске. Кто бы мог подумать, что ему так повезет. Всего лишь месяц в коме и небольшой имплант вместо раздробленного участка черепа. После таких ран обычно не выживают. Но иногда случаются исключения, изредка. Впрочем, похоже, на этом он свое везение и исчерпал. Сбежать не удалось ни из больницы, ни во время перевозки. А сейчас, когда его привезли в подземный военный комплекс, то вообще уже без шансов. Пока все довольно цивилизованно и в рамках закона, обычая допросная, которых Ойкава вдоволь повидал. Чаще с той стороны, но иногда приходилось бывать и с этой. Вот только раньше можно было рассчитывать, что его ищут и хотя бы попытаются вытащить. А теперь он официально мертв. Ему уже дали почитать собственный некролог, даже фотография с похорон была. Ну, агентству не впервые закапывать пустые гробы. Он бы и рад предать — все равно за время его комы все коды доступа уже обновили. А из неустаревающей информации он не так уж много может рассказать. Хотя, если слить список действующих агентов, протоколы работы агентства, плюс всякого прочего по мелочи — да, можно поторговаться. Но Ойкава слишком хорошо понимает, как относятся к таким перебежчикам. И никаких гарантий ему никто не даст. Не считая того, что колумбийцы ему в целом не нравятся. И они недостаточно хороши в таких играх. На сложную многоходовку их не хватит, а как только они попытаются использовать полученную от него информацию напрямую — в родном агентстве тут же поймут, что произошел слив. И вычислить неучтенный труп и привести его в соответствие с официально мертвым состоянием — дело техники. Поэтому рассказывать ничего нельзя. Что даже как-то обидно. Потому что будет больно, Ойкава понимает это. На третью неделю допросов среди дознавателей появляется новое лицо. С Ойкавой уже давно работают отнюдь не в той чистой и почти уютной комнате с зеркальным стеклом. Теперь в его распоряжении грязный подвал, ржавые цепи и весь доступный ассортимент незамысловатых пыток. Глядя на вошедшего в камеру офицера, Ойкава даже позволяет себе улыбнуться. Он слишком долго намеренно бесил остальных своими улыбками, они не поймут, что эта значит совсем другое. И ему просто необходимо улыбнуться, чтобы скрыть нереально огромное, буквально ошеломившее его удивление. Ивайзуми Хаджиме. Вот уж кого он совсем не ожидал встроить. Не то что здесь, а вообще где-либо. Они не виделись с университета. Ойкава слышал краем уха, что его отец был обвинен в госизмене и вместе с семьей сбежал из страны. И вот теперь Хаджиме — офицер колумбийских спецслужб. Вот уж сюрприз, так сюрприз. — Все вон, — резко приказывает Ивайзуми, и, как только за ними закрывается дверь, расстегивает наручники. Ойкава едва удерживается от рефлекторного жеста, но, все же не прикасается к натертым, саднящим и зверски чешущимся запястьям. — Твой отряд бросил тебя, оставил тут умирать, — Хаджиме испытывающе и как-то очень сложно смотрит на него. — И ведь это они же тебя и подстрелили. Ойкава дергает плечом. Ну да, но кого это теперь волнует? Хаджиме ловит его взгляд и словно что-то решает или на что-то решается, и секунду спустя срывается с места, сгребает Ойкаву в охапку и прижимается губами к его губам. Ойкава отвечает на его поцелуй, а потом смеется. Да, некоторые вещи никогда не меняются, сколько бы лет ни прошло. — Я могу дать тебе все, без шуток, — Хаджиме чуть отстраняется, но так смотрит на него, словно не может до конца поверить в реальность происходящего, — новую жизнь, новое имя, полную свободу… — Но для этого я должен все рассказать? — перебивает его Ойкава. — Нет, — после короткой паузы вздыхает Хаджиме. — А еще я могу устроить побег. — А чего это будет стоить тебе? Хаджиме только пожимает плечами. Ойкава и так все понимает. Как и то, что забрать Хаджиме и увезти из Колумбии с собой он не сможет — не с его биографией и не с его отцом. В агентстве никогда на такое не пойдут и не предоставят ему политическое убежище. Значит, не вариант. Ойкава качает головой. — Ты совсем не изменился, — улыбается Хаджиме. А вот его улыбка стала другой, больше похожей на оскал хищника. Хотя сейчас во взгляде теплота и искренность, но, видимо, он слишком привык ухмыляться совсем иначе — недобро и с угрозой, губы по-другому уже не складываются. — Не надо ничего рассказывать, — говорит он. — Просто согласись работать на меня. Со мной. А прошлое пусть остается в прошлом. — А этого хватит? — недоверчиво спрашивает Ойкава, уж слишком заманчиво звучит. — Будет сложно, — кивает Хаджиме, — но я добьюсь. У меня достаточно связей и старых должников. Выдавлю. — И как же ты собираешься обосновать такое нетипичное решение? — Бесценный опыт секретных операций, уникальные личные качества и навыки, и потом что-нибудь еще придумаю, — в тон ему отвечает Хаджиме. Ойкава смеется, потом притягивает Ивайзуми к себе за загривок — и целует, долго и упоенно. — Так ты со мной? — спрашивает тот, когда они наконец-то разрывают поцелуй. — Ну конечно, — улыбается Ойкава. И, кажется, он начинает любить Колумбию. По крайней мере, ему тут уже второй раз везет так, как никогда и нигде не везло.