Будильник противно вибрирует рядом с рукой, и Арсений выключает его резким движением пальца. Хочется верить, что вчерашний разговор — всего лишь дурацкий сон. Но похмельная ломота говорит об обратном.
Арс идёт в душ, и хочет тихо пройти на кухню, но останавливается на входе в гостиную и смотрит. Антон лежит к нему спиной. Минуты идут неровным строем, и когда ноги устают держать вес уставшего тела, мужчина всё же идёт готовить завтрак, так ничего и не предприняв.
— Просыпайся, если ещё хочешь ехать со мной, — звучит не самый бодрый голос уже из кухни.
Антон, честно признаться, лёг довольно поздно, а до этого успел скурить пару-тройку сигарет и пару раз даже думал о том, чтобы постучаться к Попову, но каждый раз передумывал. Уснул ближе к половине четвёртого, и сейчас приоткрывал усталые глаза послушно на голос со стороны двери. Черт. Что это вчера было? Ему не могло присниться. Парень довольно резко поднимается с постели, осознавая, что это и правда не было сном. На принятие уходит долгих восемь секунд.
Стараясь сделать как можно более бодрый вид, Шастун выходит из комнаты, в первую очередь в ванную, затем на кухню.
— Доброе утро, — привычно приветствует он и всё также улыбается. Лишь бы Арсений не захотел после тех объятий как-то отстраниться. — Блин, я хотел встать пораньше, чтобы приготовить обед на работу, но забыл поставить будильник. Пустая голова… Возьмём что-нибудь, что не надо варить.
Антон пытается быть весёлым, таким же, как и всегда, но перманентно закрывающиеся глаза и лёгкие синяки под ними говорят, что он тоже не выспался.
Гадство, Арсений чувствует себя иродом, который заставил мальчишку нервничать.
— Не утруждайся лишний раз. Закажем пиццу или типа того.
В отличие от «бодренького» Антона, Арс старается выглядеть рассеянным и непринуждённым. Он встаёт со своего места из-за стола спустя небольшую паузу и подходит к плите, чтобы сварить кофе. Растворимый сегодня не катит. Разлив напиток по чашкам, мужчина снова уходит в комнату, провожаемый погрустневшим взглядом Антона. Без Попова завтракать вовсе не хочется.
— Я не буду завтракать. Но ты кушай, если хочешь, — вновь доносится уже из-за двери. Мальчишке уже заведомо не нравится привычка сообщать что-то, когда уже ушёл.
Чем дольше Антон находится рядом с Поповым, тем тому будто бы всё хуже и хуже, по крайней мере, так кажется самому пацану. А может и не кажется. Конечно, Антон заставил его вспомнить прошлое, о котором тот не хотел вспоминать, но были бы у этого такие последствия? А если он так реагирует на то, что в его личном пространстве завёлся кто-то ещё, то зачем сам периодически приближается?
А Арсению кусок в горло сейчас не влезет, проще остаться голодным.
Уже в комнате Попов надевает любимые чёрные джинсы, рваные на коленях, и светло-синюю клетчатую рубашку, выгодно подчёркивающую цвет глаз. Какой бы пиздец ни происходил в жизни, а хорошо выглядеть нужно всегда. Мужчина складывает в сумку всё необходимое для работы и выходит из комнаты, не запирая её на ключ.
Шаст тем временем, очнувшись от своих раздумий, приходит лишь к одному выводу: он окончательно запутался в том, чего ему стоит ждать. Выбора не остаётся, он выпивает кофе практически залпом и тут же, чуть не выронив кружку, зажимает рот руками со сдавленным болезненным мычанием. Грёбанный кипяток! Как же он не остыл, пока Шастун здесь впадал в прокрастинацию? Быстренько вскочив на ноги и прошлёпав до раковины, Шастун налил во всю ту же кружку холодной воды и тут же выпил её, а затем стремительно скрылся в «своей» комнате, чтобы переодеться.
Взбодрился, называется.
С Антоном Арсений разминулся, покинув свою комнату уже когда тот был у себя. Мужчина замечает, что второй стакан кофе уже пуст и усиленно охреневает от того, что Антон смог выпить что-то настолько горячее. В том, что кофе был действительно горячий, можно не сомневаться — Попов сам его только отхлёбывает осторожно, чтоб не обжечься. Парень же появляется в кухне вновь с первым глотком Попова — явно дёрганый и, кажется, расстроен или даже зол. Да, скорее всего, последнее. Зол на весь мир.
— Что-то случилось? Ты можешь остаться, если хочешь. Я и один справлюсь, не впервой.
Попов ловит себя на мысли, что крайне сильно не хочет слышать согласие остаться, но решать не ему.
— Ты постоянно спрашиваешь меня, хочу ли я снять отдельную квартиру, хочу ли я остаться и не идти с тобой на работу. Если хочешь от меня избавиться, почему бы прямо не сказать, а не повторять постоянно «Я этого не хочу, может, хочешь ты»? — парень даже в порыве эмоций не повышает тон, но говорит холодно и смотрит немного даже агрессивно, как ощетинившийся котёнок. Но тут же понимает, что это слишком, заставляет себя слегка смягчиться и виновато опускает голову. — Прости. Я просто обжёгся и… Прости, пожалуйста.
Молодец, испорти всё ещё больше, нам же мало. Был бы сейчас один — точно бы как следует приложился лбом об стенку за такую глупость.
Попов слушает молча, отставляет полупустую чашку и лезет в холодильник в поисках молока, которое как на зло оказывается прокисшим. Зато есть персиковый йогурт, который он отдаёт мальчишке.
— Выпей, это немного поможет снять боль.
Антон благодарно кивает и хочет действовать спокойно, но все же выхватывает бутылочку с йогуртом резко и нервно, тут же поднося её к своим губам. Движения у Арсения медленные, а пальцы цепляются сначала за эту самую бутылочку, а потом, отпуская, за край рубашки.
Значит вот так его поведение выглядит со стороны? Да уж, общаться с нормальными людьми — это не незнакомцев трахать, тут головой думать нужно. Арс проводит ладонью по собственным волосам и шумно выдыхает в тщетной попытке успокоиться.
— Прости. Просто мне кажется странным, что тебе комфортно в моей компании. Особенно после вчерашнего. К этой новости спокойно отнёсся только Матвиенко, и то, после долгих заверений, что он не в моём вкусе. Да и вообще, ты молодой парень, зачем тебе общество вечно занятого мужика, который к тому же заставляет тебя работать у него домохозяйкой? Я не хочу доставлять тебе дискомфорт. Но мне нравится с тобой общаться.
Мужчина говорит это на одном дыхании, глядя по сторонам и отвешивая себе мысленные подзатыльники за каждое неосторожное слово.
— Вообще-то, — на удивление спокойно начинает Антон, почти не выжидая паузу, отворачиваясь и немного проходясь в сторону. — Меня никто не заставлял. Я что-то не помню ни одного раза, чтобы ты сказал «бросай все свои дела и иди готовить мне обед» или «не пойдёшь ты ни к какому Диме, будешь убираться у меня дома», — он прерывается на ещё один глоток, ведь во рту до сих пор жжёт. Вряд ли это пройдёт до конца дня. — Если бы мне было неприятно в твоей компании, я бы не стал задерживаться у тебя, но мне правда хорошо с тобой, — поняв, что сказал, он сразу невольно начинает говорить немного быстрее и активнее жестикулировать. — А если нас обоих все устраивает, то скажи, зачем что-то вот так усложнять?
После этой речи Шастун сам себя затыкает бутылкой с йогуртом, снова отворачиваясь. Господи, этот бестолковый язык впереди планеты всей, мало он его прижёг, видимо.
А у Попова от слов Антона будто крылья за спиной вырастают. Нихрена не ангельские, но тем не менее. Попов чувствует невыносимую лёгкость бытия, а в голове только одна мысль: «Это не последние выходные вместе». Он даже не утруждается допить кофе, просто забывает про чашку и со всей своей лёгкостью скрывается в коридоре, одним движением надевает пальто, затем обувается и под весёлый свист, больше похожий на нервный, выходит из квартиры. Антон еле успевает сообразить, что ему надо поскорее швырнуть бутылочку из-под йогурта в ведро и поспешить за хозяином квартиры.
На улице промозглый холод, но как будто кому-то не пофигу. Арс с довольной улыбкой обводит взглядом двор, пока ещё не отмёрзшие пальцы ищут в кармане сигареты, закуривает и вскоре садится в машину.
— Охренеть всё просто у нынешней молодёжи. Оно и правильно. Ни к чему сложнять.
Антон, тоже устроившись рядом, одобрительно улыбается, хотя сам такой легкости не чувствует. Теперь, в более спокойной обстановке, и когда он уже окончательно проснулся, возвращаются разного рода мысли. Вчерашнее признание Арсения, конечно, значило очень многое, да и слова Позова в своём роде подтвердились, но это ещё не повод обзаводиться ложными надеждами и начинать о чем-то фантазировать. Но если заинтересованность подростка ещё можно понять, то с чего бы «взрослому вечно занятому мужику» должно быть интересно с семнадцатилетним парнем? Странная мысль. Неожиданно придумавший её Шаст предпочитает смотреть в окно и углубляться в подобные размышления в одиночку. Может оно и к лучшему.
Дороги полупустые, так что они добираются до работы быстро, не тратя время на незапланированные пробки. Арсений паркует Инессу у входа в магазин Армяна, чтобы не загораживать парковку у театра, и проводит парнишку внутрь здания места своего работы уже чуть более привычно, чем в первые разы. Он, честно, слегка волнуется и старается даже не думать, от чего больше — от самого присутствия Антона рядом или же от того, что решил исполнить свой недавний план в жизнь.
— Будем сегодня создавать красоту, чтоб наши театральные звёзды блистали, — Попов проходит в подсобку и скидывает там пальто. — Начнём с подключения прожекторов. Вдвоём у нас получится ещё быстрее, чем когда я тут один бегал. Надо включить те прожектора, которые нужны для сегодяшнего спектакля, правильно расположить их — ну, это автоматика, для каждой сцены настроить переходы.
— Звучит не так уж сложно, — комментирует Антон, оставляя свою куртку там же, где Арсений своё пальто. — А ваш этот… Стас против не будет?
Шастун не знает, с чего бы ему быть против бесплатного работника на один день, но мало ли. С начальником Арса он знаком ещё не так хорошо, чтобы предвидеть его реакцию. Начальники разные бывают.
— Даже если и будет, всем пофигу. Ему главное, чтобы свет работал и убытков не было. Ничего он тебе не скажет, — просто отмахивается Арсений, проходя за пульт в своей каморке в самой дальней части зала. Он включает компьютеры и усаживается в своё кресло, тут же доставая старенький листочек с расчерченной схемой зала и простыми значками, показывающими, что куда. Эта схема была как идеальный шаблон для первого этапа работы. — К тому же ты — новый объект для шуток Павла Алексеевича. Он любитель поиздеваться. Так что готовься быть шпалой, школьником и рабом.
С Добровольским Арс знаком давно, и все его шуточки про причёску и педиковатый вид перестали веселить даже самого Павла.
— Но не обижайся, это просто способ познакомиться у него такой странный. Если б ты ему не нравился, он бы вообще разговаривать не стал.
— Ну, эти милые прозвища я переживу как-нибудь, — усмехается парень, понемногу рассматривая, что тут и как, чем можно и нужно будет пользоваться и как себя вести. Это будет первый раз, когда он попробует себя в хоть сколько-нибудь ответственной деятельности. Пусть пока и не ради зарплаты или чего ещё, а ради того, чтобы сократить объём работы Попова, но самой сути это не меняет, и от этого парень даже немного светиться начинает, как ребёнок, которому впервые доверили пропылесосить пол или заняться другим полезным делом, которое обычно доверяют только взрослым.
Работа закипела быстро: включи то, подправь это. Антон какое-то время бегал от одного выключателя к другому сам, но в конце концов Арсений понял, что ему неловко лишь наблюдать за пацаном со стороны и командовать, так что и сам сорвался с места и отправился на помощь. Вот они уже вместе тащат стремянку, чтобы подправить криво висящий прожектор, вот Шастун цепляется за этот самый прожектор, чтоб он светил в центр, а не куда-то влево.
— Блин, Антох, дай я сам! — срывается Попов, понимая, что всё не то.
— А кто проверять будет?! — Антон уже чуть ли не по-хозяйски возмущается, понимая, что у Арсения лучше глаз намётан в этом деле. Нет, Арс не соглашается, пускай пацан спускается. Делать нечего, Шаст слезает, и свою работу доделывает профессионал. Теперь прожектор висит ровно.
— Иди включай всё, — вдруг произносит Попов, и Антон смотрит на него недоумённо: что включать? Ведь он на этот пульт смотрит как бабушка на навороченный смартфон! Ему все эти кнопочки и рычажки кажутся проделкой сатаны, ну или главного техника-механика, кто там этим всем занимается? Арсений ловит его взгляд и вспоминает, что он не с напарником-профессионалом, а с Антошкой, который ничего сложнее своего старенького телефончика, в руках не держал с детства. И в мыслях озорной искоркой проскакивает идея всему его научить. Он даже не говорит ничего, молча хватает своего «подопечного» за руку и тащит к своему пульту. А Антон и не против.
— Смотри, — мужчина усаживает новоиспеченного ученика в своё рабочее кресло прямо перед этим страшным волшебным пультом, которым можно творить невероятные световые явления на этой самой сцене. — Вот это всё — мои владения. Пока ты сидишь за этим пультом — твои. Ты можешь выстраивать схемы освещения, переходы, записывать целые программы в память компьютера, чтобы, пока актёры играют, их было видно каждому человеку в этом зале. Свет создаёт атмосферу и настроение лучше любых декораций. Вспышки, разные цвета, разные участки освещения, с помощью всех этих прожекторов ты творишь историю не хуже самих актёров, ведь зрители в первую очередь смотрят спектакль, а потом уже слушают, что им там говорят. Все образы, тени и блики, солнечный день или рассеянный свет одинокой лампочки на потолке, мы можем создать всё.
Антон слушал заинтересованно, глядя на сцену ясным взглядом, будто представляя себе всё это. Он слушал и думал о том, какой у Арсения красивый голос, как было бы классно, если бы он читал лекции в их университете этим своим звучным, хорошо поставленным голосом. И, пока он слушал, не заметил, как мужчина наклонился к его плечу ближе, чтобы дотянуться до всех этих рычажков и кнопочек. И теперь его голос звучал совсем близко. Вот прямо здесь.
— Вот так регулируется яркость, — услышал наконец Шастун, вылетая из своих мыслей и обнаруживая, что Попов действительно двигает небольшой рычаг на панели, а несколько основных прожекторов светят то ярче, то темнее. — Это прожектора первого уровня, а вот так второго… Вот эти кнопки добавляют дальний свет, а здесь можешь регулировать наклон. Попробуй.
— Арс… — Антон на секунду немного поворачивается к мужчине, но тот так близко, что он едва не касается кончиком носа его щеки и тут же, делая вид, что всё в порядке, вновь поворачивается, переспрашивая какую-то деталь. Лишь бы не запороть ничего.
Нет. Выходит прекрасно. Будто по волшебству от лёгких движений пальцев Антона по разным кнопкам, рычажкам и переключателям, сцена буквально меняется на глазах. Красные оттенки, блуждающие золотые огоньки, он даже случайно включил эффект капающего дождя, но тут же с испугом отключил его под смешок Арсения. Плавно переливающиеся градиенты на декорациях смотрелись особенно хорошо, Антон бы даже так и оставил, но Попов заметил, что для греческой мифологии такие приступы эффектов ЛСД не естественны, и Шастун засмеялся.
— Это похоже на диджейский пульт, — замечает паренёк наконец, хотя, честно признаться, вблизи не видел его никогда. — Только вместо музыки — свет.
— Так и есть, — легко отвечает мужчина, ярко улыбаясь, и в тот же момент слышит чужие шаги. Если это Стас — будет не очень весело. Всё же, что бы там Попов ни говорил, ему не стоит таскать на рабочее место «чужих». Да и своих не стоит, отвлекать же будут. Было бы только ещё от чего отвлекать. Но, благо, это вовсе не Стас, а Павел Алексеевич, решивший очень вовремя заглянуть и позвать Арсения покурить. Можно выдохнуть.
— О, рекламная шпала тоже с тобой, — замечает мужчина, уже будучи в курсе всех дел. Конечно, кто, если не он. Антону остается только улыбнуться, когда его тоже зовут выйти на улицу на пару минут, и выбежать из-за пульта, с которым он только начал осваиваться. Благо, они ещё вернутся сюда.
Однако, долго покурить всем вместе у черного хода театра не удалось — телефон Арсения зазвонил, и на экране высветилось имя и лицо Стаса — давно сделанная весьма странная и смешная фотография начальника, чтобы не было так стремно брать трубку.
— Сука, сейчас скажет, что я опять где-то прохлаждаюсь! — Попов выбрасывает только начатую сигарету, даже не говоря ничего своим товарищам по перекуру, тут же возвращаясь в здание. Надо дать знать, что он здесь и работает.
Антон вроде бы хочет зайти за Арсением, но в его голове мелькает мысль, что можно и с Павлом Алексеевичем немного поговорить. Ну, а что, вдруг что-нибудь интересное удастся узнать? И парень остаётся, мельком проводив Попова взглядом, делая очередную затяжку.
Разговор заводит с вопроса о том, давно ли Арс у них работает. Вообще-то, с общением у Антона в своё время были свои проблемы, но сейчас легче, и это радует, иначе он бы так и стоял всю жизнь в сторонке в тишине. Надо бы уже пытаться проявлять себя.
Добровольский про Арсения знает мало. Не то чтобы у них были чисто деловые отношения, просто Попов — неебаться загадка. Даже бухой только шуточки свои порнушные отпускает, а про себя — ноль информации. Работает он полтора года, раньше вроде барменом был. Собственно, всё.
Зато Павел наконец-то может спросить, откуда такой жираф вылез и какими судьбами он с Поповым таскается. На родственника уж точно не тянет, да и сисек нет, так что не очередная.
Антон невольно тихонько вздыхает на «очередная», но это всё равно остаётся незамеченным, да и он тут же вновь натягивает привычную улыбку. Чтобы не сильно врать, но и правду обогнуть аккуратненько, он решает сказать, что они соседи (ведь сожительство в одной квартире можно считать за своеобразное соседство, о чем он, естественно, не упоминает), и Попов очень здорово помог ему, так что Антон теперь помогает в ответ — обед там, по работе какие-нибудь не слишком сложные задания выполнить, чтобы не так много нагрузки было, и всё такое. Тем более, в свободное от учебы время, почему бы нет? Вот только со всей этой речью Шастун даже не замечает, как спрашивает, часто ли к Арсению заходили какие-то его… «с сиськами», переводя это в почти шутку, но надеясь на ответ. Он даже сам не до конца понимает, зачем ему это знать. Нет, правда, зачем? Да просто надо.
На Антона падает подозрительный взгляд, но Павел улыбается в ответ на шутливый вопрос. На деле, не так уж и часто. Попов в отношения не вступает, и сиськи к нему ходят не дольше недели. Пару раз только что-то там было с актрисами, но актрисы — личности скандальные, с ними Попов не сильно связывается.
Лишние встречи Арс не любит и своё место работы не говорит. Однажды тёлку в клубе клеил, так сказал, что он сын замдиректора строительной фирмы. Ну и бредятина, куда там ему до такого. Но выглядит он прилично, так что девки в любую легенду за пару коктейлей и смазливую харю поверить готовы.
Антон лишь соглашается так, будто знает это не хуже своего собеседника — хотя, может и знает. Мало ли его собственная мать таких историй рассказывала о богатых бизнесменах. Блин, аж противно. Думать об Арсении с девушками само по себе противно. Антон снова отшучивается как-то на ту же тему, докуривая и вскоре избавляясь от окурка, а затем кивает Добровольскому и возвращается в здание. Прямиком на своё рабочее место, где снова готов взять на себя возложенные ещё утром обязанности, пока что отгоняя лишние мысли, чтобы не сбиваться. Пора бы взяться за дело, чтобы свет был готов, и Попов был свободен.
Павел Алексеевич на то и лучший режиссёр театра, чтобы не быть идиотом. Так что он провожает заинтересованным взглядом погрустневшего парнишку и ещё с минуту смотрит на проезжающие машины с мыслями о том, что жалко ему этот глупый маяк. Хрен он от Попова чего добьётся, потому что мужик он натуральный на мозга костей, хоть и выглядит как заядлый педик. А жаль, до крайности смешная парочка вышла бы, было бы, над чем подшутить.
Тем временем Арс наконец-то разобрался с первой сценой до конца — в одиночестве и после нагоняя Стаса в виде «Прогуливаешь дни, которые отрабатываешь за прогулы? А за зарплату не страшно?» всё делалось быстрее. И теперь Попов размешивал ложку сахара в своём чае, а заодно две ложки в чашке Антона. Как приятно наконец-то сесть, ноги уже начинали серьёзно побаливать от расхаживания по сцене среди прожекторов.
— Чего это вы там обсуждали, что ты задумчивый такой? — спрашивает Попов, замечая поднимающегося к нему пацана.
— Да так, — отмахивается Антон даже чересчур небрежно и отшучивается, пусть и не самом веселым голосом. — У двух дрыщей всегда найдётся, что обсудить. А за чай спасибо.
Нет, Антону определенно нужны тренировки в актерском искусстве, с этим мужиком иначе никак. Парень притягивает к себе свою чашку и отпивает намного осторожней, чтобы не повторить случайно неприятный утренний опыт. И, пока пьёт сладкий напиток, он уже прокручивает у себя в голове, что бы было, если бы какая-нибудь из бывших Попова зашла к ним прямо сегодня. Ох уж эта замечательная способность придумывать проблемы там, где их нет.
— С первой сценой мы разобрались, по спектаклю осталось ещё две, — сообщает Арсений. — Можем так не торопиться, до вечера времени ещё уйма, а делать, по сути, и нечего. Ты голодный, наверное?
Антон не хочет признаваться, но он и правда голодный. Он вообще редко бывает не голодный, но сейчас почему-то особенно, и по его молчаливому взгляду Попов со смешком это понимает. Надо сгонять в магазин за едой, и с этим уверенным убеждением Попов абсолютно забывает, что ему совсем недавно грозился урезать зарплату начальник.
— Я бы тебя с собой позвал, но кто-то должен остаться тут и делать вид, что работает, — усмешка получается натянутой. — Подожди здесь. Я быстро сгоняю.
***
Ближайшее кафе — КФС. Попов отстаивает очередь и даже не злится на нерасторопную кассиршу, запутавшуюся в заказе. Денёк сегодня хороший, птички поют, он бы и сам всё перепутал в такой хорошей атмосфере. Мысленно уже настроился на то, что сегодня наконец проявит своё видение, свой талант и свою игру для того, для кого действительно хочется. Для того, кто может весь зрительный зал заменить, лишь бы смотрел. Они вместе настроят свет, и он будет падать именно на него. На Арсения в глазах Антона.
Вот такой вдохновлённый, он забирает два бургера и две большие порции картошки и выходит из кафе.
Точнее вышел бы, если бы вдруг не почувствовал, как кто-то, нагло вторгаясь в его личное пространство, не положил свою мягкую, явно женскую ручку на его локоть. Приходится притормозить и обернуться, тут же испытывая щелчок неприятных чувств.
— Арсений! — ярко улыбалась напомаженными губами некая блондинка. У неё светились глаза, она была почти одного роста с Поповым, и от неё пахло какими-то дорогими духами, но Арса куда больше манил запах наконец-то купленной жарной картошечки, и он этого даже не хотел скрывать.
— Вы обознались, — спешно уверил мужчина, и, прежде чем дамочка успела возразить, зашагал прочь из магазина. Осознание, что он слегка проебался, приходит, когда сзади раздаётся настойчивый угрожающий цокот каблучков по асфальту. Никогда он не любил этот звук.
И то ли радоваться, то ли плакать, что от кафешки до театра три шага пройти. Вот уже и само здание, вон двери чёрного хода, только сбегать как-то странно. А вдруг она совсем обнаглеет и дальше за ним пойдет? Упаси боже.
— Что вам нужно? — Арсений оборачивается так резко, что дамочка аж взгдрагивает и тоже замирает. Но она достаточно смелая, чтобы вывалить все свои претензии прямо перед Поповым. И что у неё был день рождения, и что зовут её Леночка, что были они у неё, и что она не верит, что ему не понравилось. Почему не позвонил? Где пропадал? Почему так грубо? Попов слушает со скучающим лицом и перебирает в голове планы, как бы от неё избавиться. Обычно с такими упорными возиться совсем не хочется, а сейчас так тем более. Лишь бы Антон не увидел. Как будто ему не плевать.
***
Антон совсем начинает скучать и чертит что-то карандашом на клочке бумаги, пока не слышит довольно громкий голос прямо за дверью входа в зал. Стас. Паренек вздрагивает, выпрямляется, начинает искать, чем бы себя занять, чтобы сделать вид, что он «работает». Черт бы побрал этого Арсения, где его носит? И почему Шеминов так часто стал его проверять? Все эти вопросы так и останутся без ответа, а спасать друга надо. Антон тут же врубает один из прожекторов, вот только в страхе и панике дергает ручку вперед так сильно, что прожектор со всей своей молодой яркостью вспыхивает ослепительно и тут же гаснет. Совсем.
— Арсений, ты какого черта де.?! — начинает Стас, который, как оказалось, уже был в зале в этот момент, вот только его взгляд падает на совсем другого молодого человека за специально оборудованным пультом. Юного, испуганного и смотрящего глубоко виноватыми глазами. Прямо на него светит один из случайно направленных прожекторов. Глаза слепит. Ну и картина.
Не стоит удивляться тому факту, что Шеминов был зол, но Антон скорее удивился тому, что на него никто не наорал. Стас лишь попросил его отойти от дорогой техники и спуститься вниз, что паренёк и сделал.
— Где Арсений Сергеевич? — задал весьма логичный вопрос директор. Шастун неловко спрятал леденеющие от страха руки за спину, пожал плечами и скользнул взглядом по полу.
— За обедом пошёл, — признался он, не представляя, есть ли у них перерыв на обед.
— А тебя почему тут оставил? — последовал весьма спокойный новый вопрос, пока мужчина складывал руки на груди. Антон снова пожал плечами. Голос у него был тихий и дрожащий, подавать его в очередной раз не хотелось. Виноват, надо признать. Виноват.
— Иди за Арсением Сергеевичем, скажи ему, что обеды на сегодня отменяются, и если эта херня не загорится через пять минут, будет сам здесь висеть и светить, а чем — пусть сам догадывается, ясно? — всё также спокойно проговаривает Станислав, указывая на погасший так внезапно прожектор. Он дожидается кивка и выходит из зала вместе с мальчишкой. Вот же моду взяли!
Честно признаться, Антону давно не было так стыдно. Тут даже и объяснять нечего — он краснел, ему хотелось сбежать и спрятаться, но это был вовсе не тот выход, к которому может прибегнуть взрослый, ответственный человек, которому Арсений доверил помогать с работой.
Ждать мужчину у черного хода, выкурив пару тройку сигарет, кажется наилучшей идеей, так что именно к черному ходу паренек и идет. Когда дверь закрывается у него за спиной, и он лезет за сигаретами в карман, он ещё не видит мужчину, стоящего неподалёку, но громкий женский голос привлекает его внимание, и сигарета замирает в руке на полпути к губам. Мысли материальны. И вот уже Арсений стоит и выслушивает претензии одной из своих, очевидно, «бывших сисек».
А может просто к Попову на самом деле каждый день какие-нибудь особы заглядывают, а Павел приуменьшает или недоглядывает, откуда Антону знать. И вроде бы, какое ему дело? В любом случае убраться обратно в здание, сделав вид, что он ничего не видел, но парень зачем-то остается и продолжает наблюдать сцену, невольным свидетелем которой стал. «Я разве не дала тебе свой номер? Давай я запишу ещё раз!»
Попов — ебаный, мать его, джентльмен. Он не кричит в ответ, не прогоняет Машу/Свету/Лену/какеётам, просто слушает чужие визги. Такое редко бывает, конечно, но тем не менее это даже не десятый раз. Он точно знает, как себя вести. На таких всегда работает одна и та же отмазка. И именно её он применяет, всё ещё стоя спиной к столь не случайному слушателю на крыльце черного хода.
— Ты извини, мне очень жаль, — довольно искренне (по крайней мере, так должно показаться) начинает он. — Но несколько дней назад я встретил человека, который заставил меня забыть про тот образ жизни. Пожалуйста, уходи, потому что я иду как раз к этому человеку.
Схема простейшая. Вот, снова работает. Девушка затыкается и поражённо смотрит на Арсения, а затем на Антона, который как раз стоит на крыльце и чувствует, как у него внутри всё переворачивается вверх дном. Пожалуй, он сейчас выглядет ещё более шокированно, чем она сама. Сигарете в его руке, кажется, так и не суждено дойти до рта. А Арсений как раз оборачивается и уже хочет поспешно скрыться в здании. Не тут-то было.
— Арс? — только и может проговорить Антон, и мужчина не знает, как себя правильно повести и что сказать. Нет, для несчастного, не умеющего жить подростка это уже слишком. Он бросает сигарету на ступеньки и за считанные секунды оказывается за дверью, в коридоре, где его пробирает мелкой дрожью от то и дело повторяющихся в голове фраз. Пусть Арсений тоже зайдет, пусть прямо сейчас повторит это всё ему в глаза, большего и не надо.
А Арсений… Господи, он чувствует себя как тогда, в старой родительской квартире, когда его застукали. Он чувствует все те же эмоции, которые он надеялся больше никогда в жизни не чувствовать. И ему кажется, что он действительно полнейший идиот. Только ноги его не слушают мыслей, они сами уже несут его по ступенькам под взволнованное «Антон!», и он даже не слышит, как наглая мадам отправляется за ним ненужным хвостом. Они вбегают в коридор друг за другом, Попов не может найти слов, чтобы объяснить настолько нелепую ситуацию. Как можно сказать, что он говорил не про Антона, что это всего лишь отмазка, когда это теперь даже не правда?
Напряжение, на секунды скопившиеся в воздухе, взрывается с криком оскорбленной девушки:
— И ты променял меня на это?!
Антон стоит у стены и смотрит на Арсения умоляющими глазами. Черте что.
Арс давится воздухом, но не из-за возможной реакции Антона на эти слова, а на то, что эта сучка отозвалась о нём так пренебрежительно. Он поворачивается к девушке резко, подавляя в себе нарастающую злобу, окидывает её совершенно ледяным взглядом и стальным голосом тихо просит завалить нахер свой ебальник и не сметь так говорить. Ему сейчас не до неё, ему бы с Шастуном выяснить, что там тот подумал. Просто отмазка. Всего лишь отмазка. Всё это он, конечно, не озвучивает, хотя и очень хочется.
Несколько секунд девушка мешкается, не зная, что вообще можно сказать в ситуации, когда идеальный мужчина бросил тебя ради какого-то нескладного мальчишки. Однако она решает идти до конца, потому что просто уйти сейчас — значит признать своё сухое поражение.
— Ты серьёзно?! Да я в сто раз лучше этого дрыща! — выдает она, и Антон совсем теряется, чувствуя, как ему хочется провалиться прямо здесь и сейчас. Неужели Арсений действительно о нём сказал этой девушке? Неужели…
Стерпеть можно многое. Почти что угодно. И не так орали подобные дуры. Но сейчас внутри что-то ломается. Голос теперь не стальной, вместо него — ядовитый поток лавы, на корню уничтожающий любое сопротивление.
— В чём лучше? Сосёшь лучше, что ли? Да я даже не запомнил твоё блядское имя. Сомневаюсь, что от тебя я получил бы хоть один приличный завтрак и тем более помощь в работе. Он лучше, чем ты, в любом отношении. Свали отсюда. Забудь этот адрес, давалка.
Злой Арсений — это ураган, цунами, землетрясение и извержение вулкана в одном флаконе. Он не кричит. Но давит настолько сильно, что девушка лишь сдавленно охает, пару раз молча моргает, глядя в немигающие ледяные глаза Арсения, а затем выбегает, хлопнув дверью черного хода.
Антон решает, что лучше бы он из каморки с пультом даже под угрозой пистолета не вылезал. Даже если бы Стас настаивал. Сидел бы себе там мирно и не видел этого всего. Потому что сейчас у него ноги подкашиваеются, и на Попова он смотрит так, будто он… будто он… только что прогнал девушку, заявив ей, что у него появилась любовь всей своей жизни, и это — Антон?!
Даже если он ни в чем не виноват, даже если Арс злится совсем не на него, всё равно это выглядит, как стихийное бедствие, только в эмоциональном плане. Сносит всё на своём пути безжалостно, без разбора. В то же время слова его — в защиту Антона, и это вводит в очевидный диссонанс. Парень даже не двигается, только сдавленно бесшумно сглатывает и смотрит прямо перед собой, сжимая края рукавов пальцами. Неужели Попов так и вправду отреагировал не на надоедливую бабу, а на то, что она сказала плохо про него, про Шаста? Сказал ей, что он… что он его парень, когда они ещё были на улице? Взгляд медленно опускается, Антона слегка бросает в жар.
Всё это — буквально секунды, пока дверь закрывается, а дальше… Дальше Попов бросается к парню и крепко прижимает к себе, устраивая одну руку на пояснице, а вторую между острых лопаток. Антон выглядит напуганным, и от этого Арса чуть ли не трясёт. Сердце заходится бешеным стуком, мужчина слегка поглаживает чужую спину и упирается лбом в напряжённое плечо. Тон за секунду меняется с убийственного на тёплый и мягкий. Хотя мужчина и сам сейчас крайне взволнован, но успокоить Антона гораздо важнее.
— Прости, что напугал. И за ситуацию в целом. Изначально это была отмазка, чтобы она не лезла. Я не думал, что так получится. Не обижайся на неё, она обычная меркантильная шлюха. Такого больше не повторится. Прости. Прости. Прости, — тараторит, будто боясь не успеть, боясь, что другие мысли займут сознание Антона раньше.
Не успел отойти от первого потрясения, как тут сразу второе, и голос такой мягкий, приятный, успокаивающий, совсем близко. Только в этот момент он вовсе не успокаивает. Антон даже не сразу вспоминает, что ему надо хоть что-нибудь сделать и как-нибудь ответить, но, опомнившись, тут же осторожно приобнимает Арсения в ответ и в серьез верит, что люди могут рассыпаться в пыль от прикосновений. Потому что ему кажется, что именно это он сейчас и сделает. И это… правильно, да?
— Всё нормально, Арс, всё нормально… — почти шепотом отвечает он, боясь лишний раз пошевелиться. Господи, только не уходи. Как же хорошо чувствовать себя в его объятиях, настолько хорошо, что даже плохо. — Ты ни в чём не виноват, тебе не за что извиняться, ты чего…
Как же жаль, что они сейчас не где-нибудь в безлюдном месте одни, можно было бы обнять Арса покрепче, успокоить, уткнуться в его мягкие волосы. Да, он определенно сходит с ума. Вот только эти ощущения такие странные, чертовски странные! Кто же они друг другу, что Арсений на самом деле чувствует? Он сказал что-то про отмазку, но, увидев реакцию Антона, обнимает теперь так крепко, так… чувственно. Так друзей-то не обнимают, не то что случайных знакомых. Парень чувствует пробирающие мурашки, ему тяжело дышать, воздух как лезвие по горлу, и слёзы в глазах от отчаяния. Он еле сдерживается, чтобы не всхлипнуть, грань не перейти, а Арсений этой гранью только дразнит. Если он прижмёт парня ещё хоть чуточку ближе, у Антона в душе всё просто сломается.
Что же происходит?!
Пора бы уже отпустить, отойти, улыбнуться, заверить, что всё хорошо… Но Арсений не может. Время и пространство сжалось до точки под тонкими ключицами, в которую мужчина упирается носом и дышит глубоко, медленно, боясь выдохнуть и потерять всё. Антон пахнет гелем для душа, чаем и чем-то цитрусовым. Его пальцы обжигают лёгкими касаниями к спине, от чего Попов ведёт плечами, неосознанно прижимаясь ещё ближе, не оставляя ни грамма пространства между ними. Невозможный человек. В постоянном круговороте людей мужчина забыл об эмоциях, тем более о чувствах, но сейчас они накатывают сбивающими с ног волнами, потому что хрупкое тело в руках — это всё, что важно и нужно.
Из убийственно прекрасного бесконечного транса выводит звук шагов за углом, которые очевидно приближается, и Арсений вспоминает, что они на работе, а не наедине у него дома. Сука. Напоследок он неосознанно ведёт носом по тонкой шее и цепко впивается пальцами в чужие бока сразу под рёбрами, после чего как ни в чём не бывало отпускает его и оборачивается к повороту коридора, из-за которого сейчас появится кто-то — либо Стас, либо Павел Алексеевич. Стас. И тут же с претензиями. Едва ли Арсений разбирает, что тот говорит, совсем не прислушивается, у него внутренний мир рухнул и построился заново.
Антон же остаётся на несколько секунд будто в оцепенении, не замечая вообще ничего, что происходит вокруг. Надо бы сделать вид, что всё в порядке, пройти за Арсом, сказать что-нибудь, в конце концов. Но ничего не в порядке. Совсем ничего не в порядке. Пальцы слегка дрожат, и в животе что-то закручивается, мурашки по всему телу. Антон даже чувствует, что щеки у него до сих пор красные. А уж то, что происходит внутри… взрыв, агония.
Это не были дружеские объятия, не был жест поддержки или попытка успокоить. Даже если изначально была такая цель, не оно. И даже не около того. Арс. Его руки, его тело так близко, сбивчивое дыхание и мягкие слова, и так долго, что хватило бы времени душе покинуть тело. Он до сих пор чувствует всё это, и, ангелы небесные, как же хорошо.
Антону понадобилось ещё секунд десять, чтобы понять, что он не выдержит и минуты в этом помещении, ему нужно на воздух, прямо сейчас, и сигарету. Бросив на ходу нервное «я сейчас», которое, возможно, никто и не услышал, парень едва не бегом выходит на улицу и не останавливается, идёт мимо стены, то и дело касаясь её тонкими пальцами, выхватывает сигарету каким-то чудом. Правда, зажечь её никак не получается, и после шестой попытки он просто бросает это дело и швыряет очередную так и не начатую сигарету в урну, а сам, уже зайдя за угол, прижимается спиной к стене и поднимает голову, касаясь холодного кирпича затылком. Чёрт. Чёрт. Чёрт!
Стас слишком нудный, задерживает, захватывает в плен своих глупых вопросов об ответственности и желании продолжать работать, о соотношении цена-качество, когда Арсению важно лишь соотношение согласия-отторжения внутри мальчишки. В конце концов он остаётся наедине с собой в зале, и Стас проваливает по своим делам, так что долго задерживаться не приходится. Арсений убеждается, что начальника поблизости нет, и поспешно выходит на улицу за Антоном, которого нет слишком долго, хотя сейчас и секунда — грёбаная вечность.
Арс останавливается у входа, закуривает и смотрит по сторонам, но парня нигде нет. Он всё-таки сбежал. Блядь. Да, Попов, ты долбоёб стопятидесятого уровня, однозначно. Остаётся только надеяться, что Антон хотя бы вернётся за своими вещами, чтобы увидеть его ещё раз. Попов делает глубокую затяжку и сплёвывает на землю. Нет, лезть со своими никому не нужными чувствами определённо больше не стоит.
***
Несколько глубоких вздохов позволяют всё же унять внутреннюю панику, успокоиться, если сейчас такое вообще возможно, и теперь Антон зажимает рот руками, потому что иначе засмеётся в голос и не сможет остановиться. Господи, это уже самая грань, дальше только истерика. Нет, нет, надо успокоиться. Надо вернуться. Вот только как? Шаст даже мечтать не смел, чтобы Арс к нему хоть что-то испытывал, а он… Парень быстро проводит руками по лицу и шумно выдыхает, тут же снова закрывает рот руками, глядя в небо.
Наверное, подобные американские горки можно прочувствовать внутри только в таком юном возрасте. Когда никакого баланса и в помине нет, никакого самоконтроля, только бешеное сердцебиение и вера, вера во что-то, он сам ещё не знает во что именно. Наконец, Антон все ещё немного нервно поправляет свою рубашку, одергивая её вниз, и идёт обратно, за угол, к двери.
Арсений докуривает в компании мыслей о собственной глупости и дурацких надеждах, вызванных принятием. У Антона впереди жизнь. Ему семнадцать грёбаных лет и самая обаятельная в мире улыбка. Ему не нужны гейские подкаты от слишком доброго мужика. И слишком добрый мужик медленно и нехотя возвращается на своё рабочее место. Впереди ещё постановка двух сцен со светом. И это будут самые тяжелые две сцены в его жизни.
Попов садится в кресло и трёт лицо ладонями, приглушает свет во всём зале, но прячет руки под стол, как только слышит, как открывается дверь. Глаза закрываются сами собой, потому что если это Стас, решивший заглянуть в очередной раз просто чтоб убедиться, что Попов на месте, внутри оборвётся последняя ниточка веры во что-то доброе и светлое.
Но тихие шаги отдаются эхом в пустой голове. Даже смотреть не надо, чтобы понять, что Он вернулся. Он здесь. И в иной ситуации, будь на месте мальчишки другой человек, Арс бы без раздумий прямо сейчас подошёл и впился в его губы грубым подавляющим поцелуем. Но это Антон. Которого слишком не хочется терять, чтобы совершать настолько необдуманные действия. А Антон всё это время поднимается в маленькую уютненькую каморку, в которой неподвижно ждёт Попов.
— Прости. Если попросишь, этого никогда больше не повторится.
Антон никогда не считал себя достаточно решительным. Достаточно решительным, чтобы ударить пьяного мужика, который был готов зарезать их с матерью, достаточно решительным, чтобы вырвать чужой кошелёк прямо из кармана, достаточно решительным, чтобы сделать то, чего, может, другие на его месте никогда бы не сделали, и не важно, плохое или хорошее. Когда все приоритеты расставлены, терять нужно либо всё, либо ничего.
— Не попрошу, — отзывается Антон, за пару шагов сокращая расстояние между ним и сидящим в кресле Арсением. Тот был готов к любому ответу, но только не к этому. Он смотрит на парня завороженно, выжидающе. Смотрит, как тот упирается коленом в сидение и наклоняется к мужчине порывисто, резко, накрывая его губы своими. И пусть будет, что будет, но Арсений сам дал ему все шансы сделать это. А у Арсения срывает все тормоза, удерживающие от сумасшествия.
Сейчас нет ни единой мысли о возможных последствиях, если их увидят — да пусть, пусть. Ничего в мире не существует. Не отрываясь от невозможно желанных губ, мужчина встаёт и резко прижимает Антона к себе. Это не похоже на предыдущие объятия. Теперь руки по-хозяйски сжимают тонкую талию, толкают к пульту и заставляют сесть на самый край рабочего стола. Арс целует жадно, скорее как в последний раз, чем как в первый. Он втягивает нижнюю губу, слегка прикусывает её, после чего проталкивает свой язык в чужой влажный рот, который лишь послушно приоткрывается на такую наглость, и обдает горячим дыханием.
Блядь, как же давно он так не целовался: отчаянно, остервенело, сминая чужие губы и сплетаясь со сладким языком. Слишком головокружительно, чтобы прекратить, но ещё немного и точка невозврата не позволит оторваться уже никогда. Мужчина дышит тяжело, часто, оставляет короткие мокрые поцелуи на горячей щеке, покрытой румянцем.
— Блядь… Зачем ты такой… Ты. Я же от тебя теперь не отстану.
У паренька голова кружится от такой неудержимой страсти, так что он покрепче хватается за плечи Арсения, сминает ткань его рубашки, а затем немного расслабленнее гладящим движением проводит по его шее и забирается рукой в темные мягкие волосы.
— Правда не отстанешь? — шепотом на выдохе спрашивает, а затем с нежностью, граничащей с трепетом, касается губами уголка губ Арсения и тут же рядом. А затем улыбается так искренне и легко. Ему кажется, если Арс его сейчас отпустит, он точно улетит. В каком-то смысле так и есть, ведь сам он сейчас точно не удержит равновесия и куда-нибудь, да улетит, вероятнее всего на пол или на дорогущую аппаратуру прямо за спиной. Но он ещё крепче обнимает Попова, жмётся к нему доверчиво, и крепко закрывает глаза.
— Даже если ты очень-очень попросишь.
Страсть уходит, уступая место непреодолимой нежности. Арс готов что угодно отдать, только бы ещё раз почувствовать эти тонкие пальцы в своих волосах. Он проводит ладонями по чужим плечам, вниз, перемещает руки на талию, на спину, еле ощутимо ведёт пальцами по выпирающим позвонкам.
Ему нравится абсолютно всё: мягкость кожи, общая юношеская податливость тела, доверчивость взгляда, цепкость пальцев на своих плечах. Пьянит похлеще абсента, выносит сильнее экстази. Ёбаный свет. Только бы никто сейчас не пришёл, потому что ноги вросли в пол, а разорвать контакт не представляется возможным. Попов целует своего мальчика в висок и улыбается настолько счастливо и искренне, что самому страшно.
— Тогда я, пожалуй, не буду сбегать от тебя в другую квартиру, — всё с той же улыбкой, всё тем же ласковым шепотом произносит Антон прямо возле уха Арсения. — Мне и у тебя хорошо.
Не передать словами, как хорошо. Но раз словами не передать, надо передавать действиями. И, мягко поглаживая Арсения по волосам, парень склоняет голову и оставляет влажный поцелуй прямо под ухом мужчины, а затем чуть ниже, на шее, и у Арсения глаза от удовольствия закатываются, а ладони на пояснице сжимаются в кулаки. Очень нужно домой.
Антону нравится в этом человеке абсолютно всё, от его характера до легкого привкуса кожи. У Шастуна сейчас одно желание — лишь бы никто им не помешал. Жаль, что нельзя просто сбежать один разок. Но самое главное, так или иначе, уже свершилось.
А чёртовому Стасу плевать, они оба слышат его нетерпеливые шаги, пока он их ещё не видит.
«Пошёл отсюда, — думает Попов. — Здесь два педика нашли друг друга и отпускать не собираются». К сожалению, мысли посетитель читать не умеет, так что Арс сажает Антона в кресло и быстро выходит из-за пульта.
Стас смотрит на него внимательно, оценивающе, а потом так же смотрит на раскрасневшегося и слишком уж счастливого парня в кресле за спиной мужчины. У обоих блестят губы, ускоренное дыхание и бегающий взгляд. Кажется, этот вид настолько сильно шокирует Шеминова, настолько сильно переворачивает его отношение, что он вовсе забывает, зачем зашел, и не находится даже в ругани. Парочка играет в гляделки с директором несколько минут, а затем он просто молча разворачивается, будто пораженный молнией, и так же неестественно уходит.
И снова сильный хлопок двери. Какая-то традиция уже сегодня. Арсений спокойно возвращается на кресло, понимая, что сделать они уже всё равно ничего не могут, да это уже и не важно. Уволит — так уволит. Зато взгляд падает на пакет с едой, оставленный возле пульта, и это прекрасная идея.
— Я бы продолжил над тобой издеваться, но Стас и так мне теперь пизды даст. Так что продолжим дома, — безаппеляционно, уверенно. Больше никаких вопросов и страхов.
— Как скажешь, — Антон даже замечает за собой, как приятно произносить эти слова. Так и хочется сказать «веди меня за собой куда хочешь, я пойду куда угодно», но такие настроения надо бы немного поубавить, а то ещё Арс подумает, что Антон слишком легко поддаётся. И парень подвигается поближе, чтобы взглянуть, что там такого Попов купил, а затем взять свою часть.
— Арс, — всё же решает задать вопрос парень, пока распаковывает еду. — А ведь Стас теперь за это тебя не… не уволит?
Всё же, этот короткий момент с молчаливыми напряжёнными гляделками нельзя назвать позитивным, да и Шеминов может придраться к «недобросовестности» работы Попова, просто выгнать его. Мир не такой уж радужный и весёлый, даже если ты находишь взаимную любовь. Одной любовью сыт не будешь…
— Если ему в голову что-то взбредет, он, конечно, уволит, но так просто, — Арсений пожимает плечами и наконец вгрызается в бутер. — Не, не думаю. По крайней мере, не сейчас. На поиски нового художника освещения у них уйма времени уйдет.
Размышления о реакции директора переходят на всеобщую реакцию, и Попов заметно поникает. Нормальные отношения с парнем у него были только на первом курсе, но он отчётливо запомнил чувство постоянного страха, что кто-то узнает. И сейчас страшно было не за себя, а за Антона, которому не хотелось доставлять проблем. Однако сейчас это не лучшая тема для разговора. Зато балкон, пиво и ночь — то, что нужно. Чтобы отвлечься, Арс решает перевести тему на что-то более интересное и непринуждённое:
— Ты мне лучше скажи, какими судьбами тебя занесло на дорожку из голубого кирпича. Всегда радугой отсвечивал или это я так повлиял? Предупреждаю: надеюсь на второй вариант.
Антон тоже понемногу начинает есть, пока слушает мужчину, и на его вопрос слегка пожимает плечами.
— Не знаю. Отношений с парнями у меня никогда не было, — честно признаётся он, стараясь не говорить с набитым ртом. — Но и с девушками как-то изначально не заладилось. А чисто внешне меня вообще не часто люди привлекают ни того, ни другого пола… Даже не знаю, кто я и как так получилось.
Он говорит это без особого сожаления в голосе. Какая разница, какую терминологию можно применить, чтобы назвать его ориентацию? Достаточно того, что он чувствует, и что это взаимно, а ещё — что Попов умеет выбирать еду, потому что она жутко вкусная, хоть и вредная.
Вообще-то Арсений никогда не был любителем невинных зайчиков. Он предпочитал опытность, развязность, отсутствие стеснения. Но почему-то сейчас был крайне рад услышать все эти слова. Только его. Не собственность, но необходимость, больная потребность быть первым. Не только в сексе, но и во всём остальном. Принести первый завтрак в постель, свозить на море, сводить в дорогущий ресторан, на концерт Ленинграда. Пустить в свою спальню. Почти равнозначно впустить в своё сердце.
— Ты погладил моё самолюбие, спасибо, — самодовольно заметил Арс. Хотя его эго гладить и не надо, он сам прекрасно справляется, но всё равно приятно.
Антон на это лишь улыбается. Но на самом деле ему в глубине души теперь немного страшно. Конечно, не так страшно, как могло бы быть, потому что сам вид Арсения и его искренность уже успокаивают, но всё равно легкое волнение есть, и он надеется, что это всё совсем незаметно. Да и рано ещё волноваться. И никто пока что ни на чем не настаивает. И вообще, понапридумывал тут себе сам и сам же испугался… Антон окончательно отвлекается на еду и быстренько заканчивает с ней, а затем отпивает уже давно остывший, но недопитый чай из кружки и, поняв, что уже невкусно, решает сделать новый. Всё, вроде бы, идёт своим чередом.
***
После обеда снова закипела работа. Теперь они вдвоём ставили ещё две оставшиеся сцены, тщательно подбирая освещение. На удивление, у Антона обнаружился неплохой вкус и глазомер, он чуть ли не быстрее Попова определял, под каким углом будет неплохо поместить прожектор, и какого цвета не хватает в композиции. А вот с погасшим внезапно прожектором пришлось повозиться: перепроверив всю электрику, мужчина пришел к выводу, что тот ещё поработает, но пришлось знатно покопаться, прежде чем тот снова соизволил зажечься.
Выйти на улицу удалось только ближе к пяти вечера. Грел душу только тот факт, с ним сидит человек, с которым они через два часа поедут домой. И который завтра не уйдёт. И в идеале вообще не уйдёт. Да, притираться придётся долго, у всех свои взгляды и привычки, но Арс был готов даже телевизор уступить, чтобы Антон мог смотреть футбол, а это уже очень многое.
После пяти оставалось только прогнать композицию. Арсений столько времени мечтал, что эту прогонку он выполнит под собственное выступление, что будет сияеть в свете прожекторов, представляя темный пустой зал полным зрителей, а теперь… А теперь он всеми силами оттягивал этот момент.
— Ты чем-то обеспокоен? — тихо поинтересовался Шастун, положив руку на плечо мужчине, а тот лишь отрицательно качнул головой и незамедлительно накрыл руку парнишки своей. Вот так хорошо.
— Нет, — легко выдыхает мужчина, качнув головой, а после поднимается на ноги под удивленным взглядом изумрудных глаз. И тут же поясняет. — Ты знаешь, есть кое-что, что я сейчас очень сильно хочу сделать, но мне, честно говоря, страшно. То, что мне нужно — это прямо сейчас преодолеть этот страх и сделать это, наконец. Так и сделаю.
После этого короткого монолога мужчина тут же поднимается со своего места, набирает что-то на компьютере, так что через мгновение на нем высвечиваются цифры и обратный отсчёт, а сам поспешно отправляется в сторону сцены.
— Арс, что ты делаешь? — удивленно кричит вслед Антон, выходя из-за пульта.
— Занимай место в первых рядах и наслаждайся! — лишь доносится ему в ответ, пока Попов легко взбегает на сцену и тут же скрывается за кулисами. Шастун начинает осознавать происходящее, и у него мгновенно захватывает дух от восторга. Арсений будет играть для него!
Мальчишка резво сбегает вниз по лестнице к самому удобному для просмотра первому ряду и усаживается на место в серединке, включая всё своё внимания и дожидаясь первых действий. Тем временем на экране циферки отобразили последние ускользающие секунды.
Три... Два. Свет гаснет.
Когда сцена снова прояснилась нежно-золотым отсветом заходящего солнца, Арсений уже стоял в центре с декоративным лавровым венком на голове и алым недлинный плащом на плечах. Такой статный, красивый и... другой. Вошедший в роль. Почему-то у Шастуна по спине побежали мурашки.
Арсений начал зачитывать реплики, свободно перемещаясь по небольшой сцене и дополняя каждую свою эмоцию жестами. В его глазах Шастун видел что-то, что заставляло его забыть, что они здесь одни. Казалось, будто Попов играет перед огромным зрительным залом, полным восхищенно затаивших дыхание зрителей, готовых рукоплескать в любой момент.
Арсений играл красиво. Его голос, манера подачи, жесты и взгляды — всё это складывало полноценный образ. И даже отсутствие большинства декораций и других актеров не сильно мешало ему: он знал, как себя вести, и по одним его ответам становилось ясно, о чем шёл разговор. Пусть для какого-то зрителя механик света в рваных джинсах и не походил на Персея, храбро сражающегося с Горгоной, а после защищающего Андромеду, для Антона в этом образе было идеально всё.
И, как он случайно понял вдруг — не только для него. Пока Арс был полностью поглощён своей игрой на сцене, то и дело норовя назвать Андромеду Антоном, в зал успел зайти человек. Это был Паша. Паша, который, кажется, только пришёл от Стаса, поглазеть на «этих геюг проклятых». Паша, который услышал возгласы и реплики из своей постановки и теперь смотрел так, как ему и следовало в конце концов смотреть — задумчиво, оценивающе и одобрительно. Да. Одобрительно.
Поняв, что Антон увидел его, мужчина кивнул ему и тихонько ушёл, но ненадолго. Лишь для того, чтобы вскоре вернуться со Стасом и усадить его все также тихонько на ближайшее к выходу кресло.
Световое представление делало своё дело. Арсений блуждал между огнями, огни поливали его сиянием, дарили божественное свечение, очерчивали его сильными лучами. Как красиво смотрелась его игра на этой очаровательной сцене. Как тонул Шастун в счастливом осознании того, что вот она — мечта Арсения.
Первая сцена спектакля закончилась быстро, а дальше Арсений не планировал играть, ведь ему не хотелось утомлять своего юного зрителя. Он остановился на краю полностью освещённой сцены, снял свой декоративный венок и глубоко вздохнул, глядя на восторженного Антона, и тот захлопал в ладоши так сильно, как мог. Попов готов был рассмеяться и тут же подбежать к нему, но внезапный звук с другой стороны прервал его, чуть не заставив свалиться со сцены. Хлопки. Хлопки с других кресел. Кто ещё смотрел?
Арс поднимает взгляд и замирает, будто бы сам был только что поражён взглядом ужасной Горгоны. Павел Алексеевич и директор громко аплодировали несостоявшемуся актеру с невероятным талантом. Этот момент навсегда отпечатался в его памяти. Рядом отпечаталось имя «Антон».
***
Павел Алексеевич дела решал быстро и без вопросов. Хочешь играть — можешь играть — будешь играть. Единственное, что было сегодня не совсем так, как всегда, так это то, что Добровольский аж обнял Попова на радостях, что не придётся искать замену несчастному сломавшему руку Журавлёву. Да и после прекрасного Попова кажется, что из предыдущего актера Персей такой же, как из Антона Андромеда. Благо, Антон на это не обиделся, а вот Арсений покачал головой укоризненно. Но это всё были шуточки. А правда была в том, что на понедельник у Арсения была назначена первая репетиция с актерским составом, а премьера спектакля состоится только с ним и ни с кем другим больше. Стас, кажется, был не слишком доволен этим, но предпочитал молчать и лишь косо посматривать на Шастуна, отчего тот смущался.
Попрощались «парами» уже довольно скоро. Павел Алексеевич, уходя, добавил «До скорой встречи, геюги!» и со смехом скрылся за дверью. А вот Шастун с Арсением отправились одеваться в подсобку, перекидываясь шутками по этому поводу и чувствуя крайне легкую атмосферу.
У Антона впереди рекламное будущее, деньги на учебу (и даже ещё останется!), долгие объятия с Арсом по вечерам. У Арсения репетиции, светлое будущее, исполнение мечты — полные залы счастливых людей, которых он собственной игрой уведёт далеко-далеко от их скучных серых будней и подарит целый мир древних мифов, красивых историй, чудесных картин.
И они есть друг у друга. И у них есть будущее.
***
Быстрый ю сбор, недлинный коридор до главного входа. Свежий воздух. И наконец-то целая сигарета, до самого фильтра. Арс снимает машину с сигнализации и садится за руль.
— Домой? — складывая руки на коленях, коротко спрашивает Антон, поворачиваясь к водителю.
От этого простого вопроса сносит крышу. Вот так просто: домой. Не в одинокую холостяцкую квартиру, подаренную мудаком-папашей. А домой.
Спешно оглядевшись, и убедившись, что людей на улицах поблизости не наблюдается, Арсений оставляет на губах своего мальчика короткий поцелуй, кивает и выезжает с парковки.
В сторону центра дороги забиты под завязку, зато к Покровскому движение свободное, так что Попов не стесняется гнать на максимальной разрешённой скорости и курить в окно.
Пагубная привычка. Арсений вообще чертовски падок на всякие пагубные привычки. Курить, прогуливать работу и, что самое главное — западать на всяких зеленоглазых мальчиков. Хорошо, что он и сам способен вызывать привыкание, а значит, можно забрать свою пагубную привычку в своё царство разврата и нежности в одном флаконе и губить, губить, губить себя, сколько возможно.
