Новая история

      — Юко, куда ты собираешься? — Лицо молодой девушки просовывается сквозь раздвинутые седзе. У нее ярко-рыжие локоны, словно зарево заката застыло в них и полощет ее по щекам. Глаза зеленые, ясные. Она делает шаг вперед и захлопывает с глухим стуком за своей спиной двери. Следит за тем, как проворные и изящные пальцы её подруги закрепляют тонкими булавками роскошные длинные пряди, вязкие, тяжелые, густые, как Юко чуть обнажает высокий лоб и оставляет щекотать шею крохотным волоскам, придающим ей лишь еще большего шарма. Как открывает бутылочку сандалового масла и капает пару капель на запястья, за уши и одну в ложбинку меж ключицами. Взгляд рыжеволосой девушки становится хитрым и лукавым. — Ты встречаешься с мужчиной, — говорит она уверенно и четко. — Кто он?       Но Юко ей не отвечает. Она поправляет украшения в причёске, одергивает длинную юбку платья, струящегося по ее фигуре, вьющегося по полу свободно и легко. Ткань подхватывает ветер из открытого окна, играет с ней, заставляет волноваться словно лазурное море. Изумрудный по-прежнему остаётся её любимый цвет.       — А госпожа Минори об этом знает? — Спрашивает подруга, опираясь бедром о стол, на котором разложены материи шарфов и накидок на плечи самых разнообразных цветов, оттенков и нитей. А дареные украшения полнят на нем раскрытые шкатулки из резного дерева.       — Изуми, — Голос Юко, звучит так громко, четко, уверенно. — Госпожа Минори мне не указ. — И подруга не возражает, потому что это правда. Неосязаемая, но ясная, как день правда. Никто не посмеет указывать женщине, которой благоволит сам Кровавый Король. Стоит за ее спиной своей широкоплечей незримой фигурой. И подруга ее совершенно не понимает, что Юко все еще делает здесь, служит все еще лишь гейшей, льющей вино в пустые чашки постояльцев. Пусть и клиентов теперь она принимает редко, да и выбирает их сама. Но ведь Изуми прекрасно знает, как как умна, искусна, изящна в словах и делах её сестрица, как тонка и мудра.       — Ты ведь встречаешься с ним, да? С Алым Демоном? — Изуми так резво к ней подскакивает, и всего за секунду уже оказывается рядом, обхватывает Юко за талию и кладет свой подбородок на плечевую косточку подруги, выпирающую изящно и легко. Смотрит хитро-хитро.        — Юным девушкам опасно быть такими умными.       — Значит это правда, я угадала? — Заговорщически шепчет Изуми, с любопытством смотря на подругу.       И Юко тихо улыбается. В ее пальцах зажата песочно-бежевая материя. Легкая, струящаяся, обволакивающая. Иногда подруга кажется Юко истинной лисой, даже внешне, не только по натуре. У нее лукавые глаза, усмешка, расцветающая на пухлых губах, медовые пряди, жесткие и густые.       — Правда, — наконец, произносит она. — Но запомни, не показывай свой ум никому. Прячь его. Стереги. И используй лишь себе во благо. — Голос Юко серьезный и строгий, а Изуми все смотрит на нее с тем же интересом.       — Чем ты так ему нравишься?       — Женщины часто нравятся мужчинам. У Акуры такие же желания, как и у всех. — Юко еще раз оправляет юбку и волосы, наклоняется, проверяя ремешки на дзори. Она красива. Так думает Изуми. Красива какой-то своей экзотической красотой, манящей и притягательной. Женщина-загадка. — Как я выгляжу? — Теперь тон Юко весел, легок, игрив, почти обольстителен.       — О, Акура-оу не устоит, — хохочет Изуми, она бьет пальцами по воздуху взмахивая руками, громко и заливисто смеется. Сущий ребенок эта Изуми. Юная, цветущая, прекрасная своей прелестью лет. Когда-то и Юко была такой. Но те года давно в прошлом, минули, как минует все в этой жизни. Стираются лица в памяти, сеткой морщин покрывается кожа людей, так и не остается огня в сердце ёкая. Но пока Юко еще живет, просто с мудростью и знанием смотрит на мир вокруг, такой прекрасный и такой ужасающий одновременно.       — Он хорош, — вдруг сокровенно и тихо шепчет Изуми, замирая на пороге, уже у самой двери. Едва не выпорхнув в нее.       — Знаю.       — Как у тебя получается не терять его интерес все эти годы?       — Я никогда не навязывалась.       Он ей нравится. По-настоящему. Да, Юко знает. Такой мужчина, как Акура-оу не может не нравится женщинам. И Изуми всегда так мечтательно закатывает глаза, стоит лишь Юко упомянуть его в разговоре. Она оживляется, хлопает ресницами, елозит на одном месте. Но это выходит по-доброму. И иногда, рядом с ней Юко вспоминает о Тоши. Узнать её судьбу у нее так и не получилось.       Гейша мягко спускается на первый этаж и выходит на улицу. Солнечный диск катится к горизонту. Медленно и плавно уплывает день, уступая место ночи. Но сейчас всего лишь вечереет, и до темноты есть еще считанные часы, которые она обещала ему. Юко ступает на мощенную желтым камнем дорогу, и плотнее запахивает на себе ткань хаори. Вокруг нее разносятся голоса. Говор в Красном Квартале самый разнообразный. Но женщина лишь закрывает глаза и молча слушает эту какофонию звуков.       Она идет уже знакомой дорогой, срезает путь, петляя между домами и обходя базарную площадь, на которой до сих пор стоит галдеж. Поднимается знакомой тропкой и примечает вдалеке серый валун — каменную громаду, словно груз гиганта, раскинувшуюся на тропе. Опершись о нее в небрежной позе стоит мужчина. Алые пряди его волос поблескивают в свете заканчивающего свой путь по небу солнца. Голова Акуры чуть склонена, и он не сводит взгляда с солнечного диска. Подошва одного сапога упирается в камень, скребет, давит собой. Он ждет её.       Юко останавливается чуть поодаль. Не подходит сразу. Смотрит. Этот мужчина действительно преступно хорош. Изуми права. Хорош той силой, что сидит внутри, шальным духом, что источает его гибкое и сильное тело. Свободой и решимостью, в конце концов, что отражается во всей его фигуре. Той уверенностью в себе, которой Юко может только позавидовать. Женщина молчит, думает, изучает глазами черты его лица и профиль. Если бы у нее была хоть частица того, чем наградила его природа, то она непременно вырвала бы у жизни те золотые мгновения ее потерянного счастья. Не была бы столь робка с Коджи, она бы считала каждую их минуту. Но тот мир кончился. Иного будущего нет. Есть лишь её слепое настоящее. И он. Акура-оу. А ей так хотелось верить, мечтать, быть и чувствовать.       Акура не влюблен в нее саму, и никогда не станет, Юко это отлично знает. Мужчина с прекрасным телом и дырой в сердце, все той же, привычной и старой, слегка запрелой от времени, но ощутимо бьющей при каждом неправильном вздохе, точеной и острой мысли о той, что не его. У них у каждого другие в сердцах. У него — чужая, у нее — мертвый. И живут они словно наполовину, наполовину доят жизнь на эмоции, купорят в себе раны, латают дыры и снова живут. Акура. Он просто остается с ней рядом. Высокий, широкоплечий, теперь вечно хмурящий лоб. С ним почти легко, с ним почти можно смеяться, подначивать, делать шаг на запретную территорию, спрашивая о прошлом, и видеть, как темнеют его глаза. Ему все еще больно. Он не смирился, не отпустил, слишком врос в ту человеческую девочку, вошел самыми корнями. Да, Юко знает как это. Как это стоять вот здесь, землю топтать ногами, но быть, существовать, жить где-то там за гранью. Да и она что может? Только улыбнуться ему, только подбодрить. А еще позавидовать. Нобару ведь жива. Она дышит, открывает глаза, смотрит на этот мир, улыбается Лису. Юко кривится, обзывает себя идиоткой, но знает, что отдала бы многое просто за то, чтобы Коджи так же ходил, улыбался, говорил. Пусть не ей и не с ней. Но чтобы и он просто был. Теплый, живой, такой привычный. Ей бы хватило просто смотреть на него. Просто знать и помнить.       — Акура, — она кричит, чуть повышая голос, и мужчина поворачивает голову на звук. Вот женщина видит, как его хмурое лицо преображается, как глубокая складка меж бровей разглаживается, как небрежно он отталкивается от камня и делает широкие, гулкие шаги по земле к ней. Юко даже приходится поднять голову, чтобы встретиться с его глазами, полнящимися жидкого янтаря.       — Ты красивая, — произносит Акура, и она едва склоняет голову, пряча блуждающую улыбку по губам. Хитрую и такую лисью. Этому она точно научилась у Изуми. — Закрой глаза, — раздается над самым ее ухом. Голос у него глубокий, сквозит знакомой близостью и теплом.       — Что ты делаешь? — Юко смеется, когда ощущает, как ее ключицы начинает что-то щекотать. Что-то легкое, невесомое, нежное. Она вытягивает шею, ловит пальцами мужскую руку, смешок вновь слетает с ее губ. — Акура, что это?       — Это ты, — отвечает ей мужчина.       Юко в непонимании хмурит брови, распахивает глаза и Акура протягивает ей цветок. Лилию. Небесно синие лепестки расходятся от желтой сердцевины. Растение удивительно красивое, тонкое, изящное. Гейша берет его пальцами, аккуратно сжимает стебель.       — Акура …       Она улыбается широко, так широко, насколько может. Пальцы с длинными ногтями крутят подарок. Юко моргает часто, закусывает губу и обнимает мужчину за шею, крепко так, по родному, ощущая тепло его ладоней на своей спине. В прошлом он никогда не дарил ей цветы. Это не нужно было. Не нужно и сейчас. Но у нее все же перехватывает дыхание. Глупо, патетично, так мелодраматично, даже дешево. Девочка в ней краснеет от смущения, женщина в ней принимает как должное, его подруга в ней считает все это дурачеством — эмоции рвут.       — Идем, — она выпутывается из его объятий с легким смятением и берет Акуру за руку. Его ладонь шероховатая, большая, истинно мужская. Он сжимает ее хрупкую руку чуть сильнее, а потом обоих охватывает алое пламя. растворяя фигуры в воздухе.       Они появляются на самом берегу далекого и незнакомого для Юко озера. Вода плещется у самого его берега мерно, спокойно и величаво. Женщина едва улыбается оглядываясь, ей нравится вкус и запах этого места, нравится вся эта потрясающая тишина в округе, словно ты один во всем мире, накрылся чистым коконом и просто живешь. Это дурманит. Юко чувствует, как Акура кладет руки ей на плечи, как перекидывает спускающуюся с прически густую прядь волос ей на грудь, прикасается к выступающим позвонкам на шее губами. И гейша чуть чуть ведет плечом, одобрительно клонит голову. Мужские ладони обхватывают тонкую талию, тесно прижимают к широкой груди. Иногда, в такие моменты Юко думает, что время, которое он проводит с ней это его отдушина. Его способ забыть о той, которая выбрала другого. Она ведь помнит, как Акура ей говорил однажды, будто видится она ему в чертах лица на Нобару похожей.       — Юко.       — М? — она чуть поворачивает подбородок.       — Ты слишком легко одета.       — Нет, не правда. — Юко чуть тянется, мягко расцепляет мужские руки на своей талии разворачиваясь лицом к Акуре. Глядит на него с улыбкой, прячет аккуратный нос в лепестках цветка на тонкой ножке. И тут же кутается в хаори плотнее, чувствуя вдруг, как холодный воздух кусает поясницу, как капризный ветер бросает пряди волос ей в лицо. И мужчина лишь тихо посмеивается на все это. Он снимает с себя плащ нагретый теплом тела и опускает его ей на плечи, мягко целует в висок, подмечая, как Юко снова опускает глаза. Акуре нравится иногда её смущать, заботиться о ней, и никого не подпускать. С Юко он имеет на это право.       Они гуляют долго. Гейша изучает небо с перьевыми облаками, далекую полосу соседнего берега. Юко говорит о своей жизни, называет госпожу Минори невыносимой особой, кривится, а потом хохочет. Она рассказывает ему про интерес Изуми, ее новой подруги, подначивает мужчину снова смеется, и тут же получает его неодобрительный взгляд. А потом тишина меж ними затягивается. Становится слышно, как ветер качает кроны деревьев, как легкие волны отбивают такт по гальке, как тихо шепчет вода, как шуршит материя ее платья от каждого движения. И Юко вдруг останавливается, стоит, кусает нижнюю губу.       — Я слышала историю, — говорит она, и голос её едва подрагивает. Взгляд рассеянно скользит по водянистой глади. — Говорят, что в далекие времена, когда весь людской мир еще был покрыт лишь лесами. Когда еще не было ни дорог, ни домов, ни мостов. Когда землю питали только корни больших и могучих деревьев. Всем вокруг правили потомки первых Богов. — Юко берется пальцами за ветку дерева. Останавливается. — И все тогда было так же зелено первозданным даром природы. А потом на мир сошла лава. Она извергалась из высокой горы, дым и пепел поглотил собой все вокруг. — Гейша поворачивается к Акуре, ловит взгляд его внимательных глаз и идет дальше, приветствуя каждое следующее дерево своим прикосновением. — Весь мир после ушел под воду, а деревья погрязшие в лаве застыли такими, какими были, став словно каменными. После, спустя столетие, землетрясение вернуло обожжённую землю небу и солнцу. И с тех пор мир стал обжит, заселен людьми, и лишь сохранившийся вековечный лес напоминал о былом.— Произносит Юко, обнимая один из стволов руками, упираясь в него лбом и кося глаза на своего спутника.       Акура молчит. К этому времени солнечный диск уже успевает нырнуть за горизонт, оставив миру лишь свой румяный, рдяной бок.       — К чему ты все это рассказываешь?       Женщина поворачивается к нему лицом, смотрит молчаливо и задумчиво. Чуть улыбается.       — Есть легенда о двух дочерях Богов, живших среди людей в то далекое время. И утративших свое имя за бесконечностью лет. — Юко устремляет свой взгляд в небо, что уже начинает мигать белесыми звездами, прорезающими его полотно столь нетерпеливо.— Говорят, во времена их жизни, была переписана цепочка лет.       Акура хмурится. Просто смотрит то на нее, то на дерево. Он подходит ближе, кладет ладонь на тот же ствол, к которому прижимается женщина.       — Это выдумки.       — Возможно. Но я хочу верить. что все было именно так. — Юко прикрывает глаза, вдыхания вечерний воздух глубже и продолжает. — Одна из сестер была золотоволосой, голубоглазой и белокожей. Она была старшей. Другая была черноокой, чернобровой, смуглой и с копной смоляных волос. Она была младшей. Люди поклонялись им как двум богиням, покровительницам той земли и всего острова, ради желания которых расступилось само море и вновь покрылись зеленью растения. Нерушим и не делим был их союз. Жили они в замке из песка под палящим солнцем. В этом замке были прекрасные сады, где пахло свежестью. То была вотчина старшей дочери. Она проводила в этих садах все свое свободное время. Младшая же резвилась за пределами замка, носилась по песку словно ветер, ныряла в море подобно рыбе. И воззавидовала тогда первая дочь второй. Ведь у той кожа была темной, песок не ел, не мял ее. Старшая же сестрица палящего солнца боялась и пряталась под кроной леса. Нежная кожа девушки тут же покрывалась красными пятнами, шла трещинами, и дочь Богов начинала гореть. Сидела она день и ночь в своих садах, и выходила лишь тогда, когда приходил дождь. Зависть к младшей сестре грызла ее сердце. К той, что могла делать все, что душа пожелает. И тогда первая дочь в конец ожесточилась. Она повелела своим слугам схватить её сестрицу и бросить в яму со змеями. Теперь они обе были лишены свободы. Но змеи не жалили дитя божественной крови. Лишь ласкали ее тело своими кольцами. Отец их, узнав о проделках старшей дочери сжалился над младшей, вытащил ее из ямы. Но вторая дочь уже не стала прежней. Не простила. Не вернулась она к сестре. И воды морские отошли от берега острова вместе с ее уходом, дожди перестали проливаться на землю, и весь мир вокруг начал осушаться и тлеть. Люди от голода и жара в домах своих умирали. И взмолились тогда старцы к силе великой, стали просить богов примерить дочерей своих кровных. Но младшая сестра оставалась все также непреклонна. И тогда отец, видя, как раздор двух девиц его сказывается на жизни смертных, переписал время. Он создал чашу, в которую должны были быть собраны слезы просивших. Но моливших оказалось столько много, что чаша переполнилась и в сердце острова образовалось соленое озеро. К вечеру того же дня отец поднял затонувший сосуд со дна, и испил из него зачерпнутую слезную воду. В следующий же миг волной накрыло остров, солнце потухло на небосводе, чашка утонула в прибрежных водах мора и вся жизнь вокруг вернулась на свое начало с самого первого дня. А сестрицы те по воле отца срослись своими телами. Так и жили они после едино. С одним сердцем, но двумя головами. Не зная и не помня себя иными. Сейчас сестер обоих уже давно стерло время, но замок их стоит и по сей день, обтесанный ветрами и ставший бесформенной горой. Оберегаемый и почитаемый жрицами — хранительницами того первого острова. Удивительная легенда, правда, Акура? Отец дочерей испил в себя истую силу желании иной жизни молящих, полнящую их сердца. И переписал время.       Акура даже и не сразу понимает, что Юко уже обращается к нему. Он стоит, все еще завороженный магией ее голоса и теми вещами, о которых она говорила с такой простотой и естественностью.       — Кто рассказал тебе все это?       — Один постоялец.       — Он был там?       — Я не знаю. — Юко долго и внимательно смотрит на воду перед собой. Молчит. Молчит так же долго, как и он. А потом все же произносит: — Ты сам сказал что это всего лишь выдумки. Не бери в голову. Нет такой силы на свете, а даже если и есть, то не найдется такого тела, что могло бы вместить её, — а сама все больше думает, что врет. Потому что видит, как Акура поднимает голову к небу, как всматривается в сизую гладь и почему-то едва улыбается. А кроны деревьев вокруг гудят под холодными ветрами, поют свой древний напев, отзываются музыкой леса. Скоро окончательно стемнеет. Воздух тут же подхватывает его длинные пряди волос, играет с ними, путает. И губы истинного Короля Демонов и Иного мира расползаются в улыбке еще сильнее.       — Я провожу тебя, — говорит Акура наконец. И в тоне его не вопрос, а утверждение. Такое верное, незыблемое. Юко смотрит на него и не смеет спорить. Только не с этим мужчиной. Зря она рассказала ему все это. Так думает женщина, пока они уже спускаются по Красному Кварталу и минуют базарную площадь.       Когда Юко поднимается по ступенькам знакомого крыльца, то застывает на последней и оборачивается. Едва улыбается, изучая серьезное и задумчивое мужское лицо. Она конечно знает, что его тело на многое способно. Что сами Боги видят в нем силу едвали не равную себе. А еще он всем сердцем хочет иную. Акура-оу достоин лучшего и большего. Юко не сомневается. И если это лучшее он может попытаться сотворить себе своими руками, то имеет ли права она его останавливать?       — Спасибо за вечер, — шепчет она и едва касается своими губами его губ. Легко, ненавязчиво, оставляя за собой лишь легкий привкус и аромат сандалового масла. Совершенно точно не зная, увидит ли когда еще его снова. — Будь осторожен. — И Акура вдруг обнимает ее крепко. Одним теплом своего тела благодаря эту женщину и прощаясь. Благодаря за то, что была рядом все это время, не дала ему совершить ошибок еще больше, чем есть в его жизни, не позволил сломаться, увязнуть в болоте отрицания и неприятия.       Когда дверь за гейшей захлопывается, Акура все еще стоит несколько секунд. Ему кажется, что за прошедшие несколько часов он узнал все и ничего. А еще получил какую-то призрачную надежду. Столь призрачную, что мужчина словно чувствует, как она уже ускользает из рук. Тайна и загадка, которую он теперь так жаждет разгадать. Мужчина разворачивается и спускается по ступеням, гулко и зычно ставит свои сапоги на пыльный желтый камень дороги. Глаза его искрят, руки силой наливаются, красным всполохом слетает огонь с пальцев. Акура улыбается. Широко так. Страшно. А потом фигура его темная и высокая растворяется в ярых языках алого света.