Королевство синих огней

      Нужная комната находилась в самом конце длинного узкого коридора на втором этаже особняка. Её даже никак не охраняли — зачем выставлять тут сторожа, если здесь всё равно никого нет в радиусе километра? Да и не хотелось бы вмешивать в это дело лишних людей, это может быть опасным как для них, так и для того, что заперто в этой комнате.       В небольшом полутёмном холле со скрипом приоткрылась тяжёлая входная дверь. Неразборчивый силуэт, окружённый красноватым сиянием, метнулся внутрь, быстро захлопывая за собой створку. Алый ореол погас, тень на ходу скинула с себя длинное, почти до пола, чёрное пальто и шляпу, надёжно прикрывавшую полями лицо, небрежно швырнув их на ближайшее кресло; стало видно, что это юноша с тонко очерченной фигурой, в белой рубашке, застёгнутой под горло, и узких кожаных брюках, обтягивающих стройные ноги и узкие мальчишеские бёдра. Он поправил рукой в перчатке растрепавшиеся под шляпой вьющиеся рыжие волосы и, цокая высокими каблуками сапог, направился к лестнице на второй этаж. Миновав ступеньки, он юркнул в нужный коридор. Вокруг стояла пугающая тишина, впрочем, как и всегда в этом особняке; здесь ведь никого, кроме хозяина, и не бывало никогда, да и он сам до недавнего времени появлялся тут крайне редко.       Ключ в скважине двери повернулся с лёгким щелчком, створка приоткрылась. Юноша вошёл внутрь, тут же захлопывая её за собой и вставляя изогнутую железку обратно в замок. Огромное панорамное окно было обращено во внутренний дворик — слабый лунный свет, проникавший через него, озарял небольшую спальню так, что практически все предметы обстановки были видны так же хорошо, как днём; отбрасывая голубоватые тени, они казались загадочными и словно заколдованными. В любое другое время парень бы, наверное, даже залюбовался этим зрелищем, но только не сейчас. Взгляд сощуренных голубых глаз сразу же обратился на широкую кровать, на которой, отодвинувшись на самый дальний её край и свернувшись в клубочек, лежал молодой человек в роскошном чёрном кимоно, расшитом фиолетовыми нитками. Уткнувшись черноволосой головой в подушки и сжав одну из них тощей забинтованной рукой, он, казалось, даже не заметил, что в комнате появился кто-то ещё.       Вошедший покачал головой, приблизился к окну и стал дёргать плотную занавеску, пытаясь задвинуть её. И отчего-то с первого раза это ему не удалось.       — Не закрывай, Чуя. Дай мне ещё немного полежать вот так.       Он вздрогнул, услышав с постели приглушённый хрипловатый голос. Лежащий же так и не шевельнулся, просто произнёс просьбу куда-то в темноту. Усмехнувшись краем рта, Чуя выпустил штору и присел на край кровати, внимательно наблюдая за своим пленником.       — Я думал, с тебя хватит на сегодня света. Специально ведь не закрыл с утра.       — Не сравнивай лунное сияние и свет дня. Первое я люблю, а второе меня убивает.       Он осторожно повернулся на спину, запутавшись в полах и широких рукавах. Волнистые чёрные волосы, рассыпавшиеся по подушкам, белая, совершенно бесцветная кожа, точёное, как у фарфоровой куклы, лицо с розоватыми, будто зацелованными губами, заострённые уши, слегка светящиеся в темноте и отливающие красноватым оттенком глаза. Вампир. Настоящее древнее дитя ночи по имени Осаму, которого Чуя несколько месяцев назад отыскал и, по указаниям, должен был пленить и отвести к своему начальству, однако что-то пошло совсем не так, как надо было. И вот он здесь.       — Ты рискуешь, оставляя вот так окно незанавешенным. Хоть солнце уже и не причиняет мне такого вреда, как пару сотен лет назад, оно всё равно приносит страдания.       — Глупый. Когда ты солнце последний раз видел? — криво ухмыльнулся Чуя. — Лет сто назад, перед тем, как тебя в спячку укатали?       Вампир скрипнул зубами, застонал и сел, пытаясь распрямить спину. Слегка спустив с плеча кимоно, он явил взгляду охотника отчётливый красноватый след от ожога, выделявшийся ярким пятном на бледной коже.       — Может, солнца и нет, но свет сам по себе жжётся больно.       Чуя медленно тронул повреждённую область кончиками пальцев. Вампир скривился и едва не отдёрнул плечо.       — Ожоги, значит, — констатировал Чуя. — Ну-ну, будет, что доложить боссу и исследователям, я смогу с уверенностью им сказать, что вампиры-каннибалы в этом плане ничем не отличаются от своих сородичей.       Осаму тихонько прорычал что-то себе под нос и опять откинулся на подушку, почти с ненавистью глядя на парня из-под растрепавшейся длинной чёлки. Как его только угораздило угодить в лапы охотнику, тем более такому? Он, одно из древнейших существующих ныне созданий ночи, попался, как неуклюжий медведь, в глупую ловушку; и это было бы, наверное, смешно для него самого, если бы Осаму не знал, что на самом деле за этой хрупкой нежной внешностью его пленителя скрывается Арахабаки, необычайно опасное божество, существование которого ещё недавно подвергалось большим сомнениям. Почти никто в это не верил. А теперь вот он, Арахабаки, стоит перед вампиром в облике худенького рыжеволосого юноши и зубоскалит.       — Понежишься в лунном свете в другой раз, — Чуя всё-таки задёрнул плотную штору и повернулся к нему. В комнате мигом стало совсем темно.       — Открой! — протянул вампир капризно. — Чем тебе луна мешает? Боишься, что в окно кто-нибудь заглянет? Глупости. Будто я не знаю, что тут ни души в округе!       — С чего ты взял? — Арахабаки скрестил руки на груди и слегка скривился. Он ведь не выпускал вампира за пределы дома, опасался, что тот может сбежать, и позволял ему ходить только по самому зданию. Как только он догадался о том, что здесь никого больше нет?       — Да с того, что ты бы не запрятал меня сюда, не будь это место безлюдным.       Осаму выплюнул эту фразу и отвернул в сторону голову, переминая пальцами шёлковую простыню. И тут же легонько поморщился, когда ладони в перчатках обхватили его лицо, а поблёскивающие голубые глаза оказались совсем близко. Когда-то они могли бы с лёгкостью пленить вампира, своим необычным разрезом, такой поражающей глубиной цвета и сиянием, исходившим из них, но не сейчас. Он знал, какой ледяной ад скрывается в них.       — Осторожность не помешает. Ты ведь знаешь, я не могу позволить кому-нибудь найти тебя, — Чуя легонько лизнул заострённую ушную раковину кончиком языка, заставив Осаму вздрогнуть и едва не до разрыва сдавить простыню. — И не потому, что я за тебя боюсь. А потому, что если станет известно, что я укрываю древнего, да ещё и каннибала, которого мои коллеги давным-давно ищут, мало мне не покажется.       — Своя шкура всегда ближе к телу, да? — Осаму невесело хмыкнул. — Ну и, чем будешь мучить меня сегодня? Очередная пытка? Или, может быть, казнь наконец? — он прикрыл глаза, чувствуя в ухе чужое дыхание, обжигавшее кожу. — Делай что хочешь, мне уже всё равно…       — Да что ты говоришь, — издевательски протянул Чуя, тронув ладонью его острую скулу. Кожаная перчатка противно заскрипела, когда он согнул пальцы. — Думаешь, я поверю в это и прекращу твои страдания?       Осаму поджал губы и опустил взгляд красновато-карих глаз.       — Я знаю, что нет. Но не перестаю верить.       — Ты останешься со мной, пока не умрёшь естественной смертью, — Осаму тут же испуганно распахнул веки, зрачки расширились, заняв всю радужную оболочку. Арахабаки продолжал поглаживать его, почёсывая, как котёнку, подбородок кончиками пальцев. — А так как ты вампир, даже на такое избавление от мук тебе надеяться не придётся.       Чуя прошёлся ладонью по его шее, оттягивая краешки намотанных на горло расхлябанных бинтов, слегка сжал пальцы, заставляя закашляться.       — Чудовище… — едва слышно прошептал Осаму. — И кто только придумал, что божества не бывают жестокими?       Это простой и единственный ответ, который вампир может сам для себя найти на вопрос о том, почему он до сих пор здесь и почему слушает этого парня. В их сумасшедшем мире, где такие вот боги и нечисть живут бок о бок с людьми, и нечисть периодически вылавливают, случается порой и не такое. Осаму уже пытался с ним бороться один раз, во время захвата, и этого хватило, чтобы понять простую истину: сразить это существо ему просто не под силу. Арахабаки — это тяжёлая артиллерия, выкатываемая Орденом Рассвета лишь в самых крайних случаях. Видимо, они посчитали пробудившегося древнего особо опасным экземпляром и натравили Чую на него, только не учли того, что это им не послушная собачка на поводке, а божество, которое обладает собственным взглядом на вещи и не собирается так просто им подчиняться и делать то, что ему не нравится. Чуя не убил тогда вампира, не отволок его к своим, чтобы сдать на эксперименты, а спрятал здесь и предпочитал сам изучать, с чем имеет дело. И Осаму не знал, благодарен ли ему за это или готов проклинать, он одновременно восхищался своим пленителем и так же страстно его ненавидел.       Вампир прикрыл глаза, слегка подаваясь навстречу тонким пальцам, гладящим его за ухом.       — Ты голоден? — вкрадчивый голос опять накрыл ушную раковину, заставив дёрнуться и прикусить губу острыми клыками. — По твоей коже видно. Ты уже пару месяцев тут, и ни разу не пил ничьей крови, только, — Чуя, хмыкнув, указал взглядом на забинтованные руки, — сам себя от безысходности кусаешь время от времени. Нетрудно догадаться, что ты на пределе, — Осаму нервно сглотнул, Арахабаки почувствовал, как на его горле трепыхнулся кадык.       — Не нужна мне кровь, — через силу отозвался вампир, пряча взгляд за длинными пушистыми ресницами. — Древние могут годами без неё обходиться.       — Обычные древние — да. Но не те, которые пьют вампирскую кровь, — с ухмылкой констатировал Чуя, потянув его за волосы. — У них жажда пострашней обычного, потому что крови надо пить больше. Может, они и не нуждаются в этом так остро и могут пить её реже, но выпивать им надо за раз месячную норму обычного вампира, чтобы утолить жажду.       Он легонько приложил пальцы к пересохшим губам. Осаму, поняв, что от него требуется, уцепился клыками за край перчатки и с силой потянул за неё, стаскивая. При виде обнажившейся тонкой ладошки с длинными пальцами, чёрными ногтями и выступающими под тонкой кожей венами, в которых пульсировала кровь, у него потемнело в глазах; вампир так и замер, держа перчатку и сморщившись. Да, он ужасно изголодался, крови хотелось просто зверски, причём даже неважно, чьей — другого вампира, человека или божества. Возможность насыщаться кровью себеподобного — это никакое не табу, скорее особенность, позволяющая лучше приспосабливаться к условиям.       — Хочешь? — спросил, как змей-искуситель, Арахабаки, покачивая перед ним запястьем и наблюдая, как вампир жадно следит за его движениями. — Я могу тебе даже шею подставить.       — Нет! — Осаму зажмурился и резко отвернул в сторону голову. — Я понял, чего ты добиваешься, и я на это не пойду!       Он застонал, когда Чуя прихватил зубами самый краешек заострённого уха, а после широко и медленно лизнул его.       — Корчишь из себя неприступную стену? Тебе идёт, — томно прошептал Арахабаки, отчего по коже вампира пробежалась стайка мурашек. Чувствуя, как тонкая шёлковая ткань кимоно начинает прилипать к вспотевшей спине, Осаму шумно выдохнул и слегка повернул голову, утыкаясь холодными губами в скулу. — Я же всё равно тебя сломаю, дурак ты этакий. Просто это будет куда более долго для меня и куда более мучительно для тебя самого.       — Тебе терпения не хватит, — попытался ухмыльнуться вампир. — Мне даже интересно, как скоро тебе надоест со мной возиться, коротыш.       Зубы уже со злостью вцепились в мочку, Осаму ойкнул и сжал губы.       — Я уже сейчас потихоньку начинаю терять это самое терпение, — прошипел в ухо Арахабаки. — И, думаю, тебе не захочется увидеть меня в гневе.       Осаму покосился на тонкий гибкий кнут, закреплённый на ремне его брюк. Забинтованная шея отозвалась спазмом, по лопаткам эхом прокатилась острая боль. Вампир хорошо помнил, как этот кнут обвивался вокруг его горла и со свистом ударялся в спину, и Осаму хрипел, глядя на Арахабаки, покрытого ядовитыми красными узорами и улыбавшегося страшным оскалом. И хоть раны уже затянулись, ему не хотелось бы повторять такой опыт.       Чуя приник к нему, гладя ладонью по лицу, потёрся носом о щёку. Воротничок его белой рубашки сам собой расстегнулся, мелькнула красивая вытянутая шея и острые ключицы… Осаму опять зажмурил глаза, тщетно стараясь совладать с собой. Во рту мгновенно пересохло, и словно вся жажда, которую он едва-едва ощущал на протяжении этих месяцев, ударила разом ему в голову. И он уже чувствовал, как Арахабаки слегка спустил с его плеч кимоно, поглаживая ладонями руки и спину, обжигая ледяную кожу вампира. А уж когда Чуя, наклонившись ещё ближе, едва не дотронулся до губ, того и вовсе как током ударило. Прикусив губу, Осаму глядел на красивое лицо божества, замечая, как потихоньку сужаются зрачки, становясь вертикальными, делая голубые глаза похожими на змеиные, а на лице, руках и шее проступают метки, словно тлеющие и горящие изнутри. Захотелось инстинктивно сжаться и прикрыть руками голову. Ещё с того сражения было понятно, что Чуя опасен и сам по себе, победить его непросто, но когда он принимает вот такую форму, «порчу», как он сам её назвал, следует спасаться бегством.       — Идиот, — почти ласково протянул Арахабаки, притянув голову вампира вплотную к своему горлу и поигрывая пальцами с кудрявыми прядками чёрных волос. — Ты понимаешь, что скоро дотянешь до верхнего лимита своего голода? Если ты один раз выпьешь моей крови, проклятие тебя не затронет.       — Р-р-р… — Осаму зло заскрипел зубами, изо всех сил отворачиваясь от его шеи. Это только так называется, проклятие. На деле же — зависимость, страшная, куда хуже, чем от крови человека или вампира. С этой кровью хватит и одной капли, чтобы привыкнуть к ней намертво.       — А продолжишь в таком же духе, — Чуя провёл кончиком пальца по его губам, надавив на уголок, — помрёшь в итоге, как собака. Очень мерзкий конец для древнего, ты так не думаешь? Самому не противно?       Сумев слегка разжать челюсти вампира, Арахабаки приложился к нему поцелуем, всё так же придерживая пальцем за уголок губ. Тоненькие полупрозрачные струйки скатывались от его рта, сходясь на подбородке и капая с него; пытавшийся держаться Осаму уже едва не захлёбывался собственной слюной. Чуя заботливо поймал обе струйки языком и облизнул холодные розоватые губы. Ощущение было такое, словно он целовал фарфоровую куклу или статую; когда-то очень давно, ещё ребёнком, Чуя разок в шутку на глазах своих коллег прикоснулся губами к какому-то гипсовому бюсту, стоящему в холле штаб-квартиры Ордена. И вот сейчас чувства были точь-в-точь такими же, только губы вампира постоянно сжимались в попытках сопротивляться и отдавали сильным привкусом крови.       — Я лучше помру, чем приму от тебя такую благодетель, — процедил Осаму едва слышно, сквозь зубы. — Я не нуждаюсь в жалости кого-то вроде тебя!       Чуя отстранился от него, странно поблёскивая глазами. Что-то такое сверкнуло в его взгляде; вампиру показалось, что он едва сдержался, чтобы не стукнуть.       — Как же меня бесит твоё упрямство. Но ты всё равно не непобедим, Осаму-кун, — явно сумев взять себя в руки и ухмыльнувшись, Арахабаки поднёс к губам руку, освобождённую от перчатки, и, оскалив острые зубы, легко вспорол кожу на указательном пальце. На ней мигом проступили капельки крови, парочка тонких струек побежали по пальцу вниз, к ладони. Дразня, Чуя слегка покачал пальцем из стороны в сторону, позволив крови течь по нему сильнее, обволакивать. — Неужели не соблазнишься?       Осаму словно кто-то ударил кулаком в грудь, вышибив из лёгких весь воздух подчистую. Тяжело, с хрипом дыша через рот, он, как заворожённый, наблюдал за этим зрелищем. Чуя, следя за его взглядом, поднёс окровавленный тонкий палец к лицу; вампир отшатнулся от него, как от больного чумой, но одна капля крови всё же упала на его скулу. Осаму едва не всхлипнул — к щеке словно тлеющую сигарету приложили, там наверняка останется след, как от настоящего ожога. Сморщившись, боясь, что сейчас окончательно сойдёт с ума от этого дурманящего железного запаха, Осаму мотнул головой, пытаясь стряхнуть с себя каплю. Нет, он не прикоснётся к ней. Только не к этой крови.       — Я бы не притронулся к твоей крови, даже если бы был уже высушен и находился на грани смерти, — бессильно выплюнул он. — Хватит, отпусти меня уже!       Щёку мигом обожгла оплеуха, вампир вскрикнул и повалился на бок, прижимая к ней ладонь. Кожа буквально горела; рука у Арахабаки, несмотря на его внешнюю хрупкость, была очень тяжёлой, после его пощёчин даже у Осаму частенько оставались неслабые кровоподтёки, которые крайне медленно заживали.       — Отпусти, отпусти… — передразнил его Чуя, наблюдая, как Осаму, всхлипывая, трёт щёку. — Достал уже ныть, эгоист чёртов! Что тебя опять не устраивает? Я всё уже сделал, чтобы тебе было комфортно, не убил, от охотников спрятал, не связываю тебя, не бью, кровь буквально на блюдечке уже подношу, а ты талдычишь одно: отпусти, отпусти! Скажи-ка, — он ухватил пальцами шею вампира и с силой сжал горло, тяня его на себя. Осаму, закашлявшись, был вынужден подчиниться, — что ждёт тебя на свободе? А? Ордену наплевать на то, что ты древний, для них это лишь знак повышенной опасности, в их глазах ты преступник, и они уничтожат тебя, едва ты им попадёшься, — Осаму увидел, как его глаза сузились, а зрачки превратились в тонюсенькие чёрные ниточки, и густо сглотнул. — Вернее, даже не так, тебе и попадаться не надо, они сами тебя найдут. Ты серьёзно думаешь, что после того, что натворил, сможешь жить дальше, как и прежде? Посмотри уже правде в глаза! Ты в безопасности, пока ты здесь и пока я тебя защищаю, — голос приобрёл иную тональность, низкую и злую, — а как только ты отсюда выйдешь, превратишься в ходячую мишень, и твоё уничтожение станет только вопросом времени для охотников. Причём времени очень маленького, и добровольное погружение в спячку ещё на двести лет тебя не спасёт!       — Время для меня так мало значит, Чуя, — скучающе протянул вампир, хотя у него в глазах всё ещё стояли кровавые слёзы, — сколько бы его ни прошло, я этого не почувствую. Это только люди трясутся над ним так, будто это самая большая драгоценность на свете. Ты замечал, как людям это свойственно — трястись над тем, природы чего они даже до конца не понимают? — Осаму негромко выдохнул и посмотрел на Арахабаки помутневшим взглядом. — Уж ты-то хорошо понимаешь, о чём я, верно? Даже лучше меня самого, наверное.       Чуя ничего не ответил, глядя на него сузившимися, горевшими бешеным огнём глазами. Протянув руку, он провёл ладонью по шее вампира, оттягивая за краешек бинт. Осаму скривился, но противиться не осмелился, позволяя Арахабаки стянуть с него повязку. Тот всё так же молча уставился на борозду от кнута на горле. Тошнотворно яркая, багрово-фиолетовая, она чётко выделялась на фоне ещё двух застарелых полос; те же явно появились ещё до того, как его обратили в вампира, как и шрамы у него на руках.       Осаму ойкнул, когда его довольно сильно пихнули ладонью в грудь, заставив плюхнуться на подушки. Закряхтев, он попытался приподняться, но замер, когда к его губам прижался окровавленный палец.       — Пей, говорю, — уже зло протянул Чуя. — Если ты помрёшь от нехватки крови у меня в постели, я тебе клянусь, из ада за волосы вытащу и сам убью.       Вампиру деваться было некуда: один только металлический привкус на губах мигом опьянил его, из пересохшего горла вырвался отчаянный хрип. Сил держаться уже не осталось. Осаму закатил глаза, слегка разомкнув губы и обхватив ранку. Он зализывал её кончиком бархатного языка, ловил тоненькие струйки по всей длине пальца, посасывал, втягивал, как маленький ребёнок пустышку. Чуя следил за ним, усмехаясь краешком рта; протянув свободную руку, он скользнул ей за край кимоно, лаская холодную гладкую кожу, нарочно слегка надавливая на соски кончиками пальцев. Проведя ладонью чуть вниз, он с нажимом погладил впалый живот и, проникнув за широкий шёлковый пояс, отвёл ткань в сторону, ведя ладонью ещё ниже, на бедро. Осаму на секунду широко распахнул глаза, но его палец не выпустил, наоборот, слегка прикусил кожу клыками, прокалывая её в другом месте.       Арахабаки улыбнулся и, осторожно высвободив всё же свою ладонь, несмотря на сопротивление, приник к вампиру. Перехватив его хрупкие запястья одной рукой, он наклонился и присосался ко рту довольно грубым и слюнявым поцелуем, тут же резко углубляя его и ощупывая нёбо и дёсны. Его губы так и отдавали кровью, острые клыки царапали язык при малейшей попытке дотронуться до них. Осаму обмяк в его руках, расслабленно раскинувшись на подушках. Его скулы потихоньку приобрели нежно-розовый оттенок, глаза прояснились, вернувшись к своему обыкновенному красновато-коричневому оттенку. Чуя с трудом заставил себя отлепиться от его рта и, облизнув губы, притянул его голову к своему горлу.       — Хороший мальчик. Давай теперь отсюда…       Осаму вздрогнул и попытался было вырваться, но Чуя достаточно больно дёрнул его за волосы, и вампир злобно зашипел.       — Нет… Не хочу!       — Аргументы типа «не хочу» не принимаются, — категорично отрезал Чуя. — Даже слушать не буду!       — Хватит! — почти со слезами в голосе воскликнул вампир, чувствуя, что ему уже хочется ещё, несмотря на то, что из пальца он высосал ту норму, которой ему обычно на пару месяцев хватало. Крови у Арахабаки было через край, смерть от её потери ему не грозила от слова «совсем». — Я и так уже как пьяный, не могу больше… — его заткнули новым поцелуем, таким же жадным и глубоким. Чуя, скользнув руками по его спине вниз, обнял его за талию, притягивая к себе вплотную, впился ещё сильнее, чувствуя, как изголодавшийся вампир, прикрывая слезящиеся глаза, лижет его губы в ответ, запускает язык внутрь, прихватывает их.       Арахабаки оторвался от него, только когда Осаму уже стал задыхаться, закатывая глаза. Хмыкнув, он обвёл пальцами контур лица вампира и, чмокнув его напоследок в подбородок, принялся осыпать поцелуями. Слегка прикусил мочку заострённого уха, поцеловал нежную впадинку под ним, где колотилась маленькая вена; широко и медленно лизнул уже освобождённую от бинтов шею, прихватывая губами исполосованную шрамами кожу, надавил кончиком пальца на ложбинку между ключицами; спустившись ещё ниже, сжал пальцами сосок, оттягивая его, и одновременно впился губами во второй, зажимая его зубами и чувствуя, как он напрягается и набухает. С губ Осаму сорвался сдавленный полувыдох-полустон, он тяжело задышал, грудная клетка высоко вздымалась. Напоследок прикусив чувствительную кожу, Арахабаки переместился к другому соску, в этот раз уже не став растягивать пытку и сразу же сильно укусив. Оторвавшись от своего занятия, с удовлетворением заметив, как к чувствительным точкам прилила кровь, и они стали пунцовыми, он опять наклонился к уху вампира и, лаская рукой его живот, прошептал:       — Ты ведь уже только этого и ждёшь, правда? Мне всё твоё тело шепчет «трахни меня», — Осаму поморщился и прикусил губу, чувствуя, как начинают гореть щёки. — Ты меня заводишь, Осаму-кун…       Вампир, с трудом приподняв руки, слабо обнял его, поворачивая голову и ответно почти прижимаясь губами к уху.       — Хочу, чтобы ты знал… — чуть слышно и не без усмешки шепнул он. — …Я девственник.       От этих двух слов по спине Арахабаки поползли огромные мурашки; едва не задохнувшись от восторга, он повернул лицо вампира к себе за подбородок и поцеловал.       — …Ты даже не представляешь, как я хотел это услышать, — с вожделением протянул он в секундном перерыве между поцелуями. — Не бойся, я буду нежен. Ты же помнишь, я добр к слабым.       Осаму, вспомнив, как этот «добрый к слабым» одним ударом сломал лежащему без движения вампиру рёбра, приоткрыл было рот, но тут же передумал возражать. Чуя тогда славно его укатал в асфальт без шансов на победу, он вполне имеет право говорить, что вампир слаб.       Арахабаки отстранился от него, сев на колени, и стал расстёгивать рубашку. Вампир же, наблюдая за ним вновь помутневшими глазами, одновременно нащупал обеими ладонями оставшуюся без дела руку и опять присосался к ранке на указательном пальце. Кровь уже почти перестала оттуда идти, и Осаму, не удержавшись, ещё разок с силой проколол кожу клыками, млея и сильно втягивая вытекающую из свежей царапины жидкость.       — Ну подожди ты, вот ведь торопыга, — без всякого раздражения Чуя мягко высвободил руку. — Сейчас, потерпи ещё чуть-чуть. Я тебе шею дам. А то, чувствую, ты мне такими темпами все пальцы отгрызёшь.       Чуя ловко вывернулся из тонкой рубашки, отбрасывая её подальше, на пол. Вампир широко распахнул глаза, разглядывая его. Тонко очерченная фигура, худая, но тощей назвать трудно, чуть-чуть выступающие мышцы, плоский живот, бледная кожа, уже покрывшаяся мерцающими красными символами. Арахабаки, увидев восторг в его взгляде, хитро усмехнулся и прижался к юноше. Его шея вновь оказалась на уровне рта Осаму; тот шумно вдохнул, а выдохнуть забыл и закашлялся. Запахи тёплого тела и струящейся крови туманили рассудок, подстёгивая на дальнейшие действия. Подумав секунду, Осаму всё же решился и, потянувшись вперёд, вонзил клыки в то место, где шея переходит в плечо. До ушей донеслось злое шипение, Чуя дёрнулся, но не отстранился, сильнее упёрся руками в подушку и уткнулся носом в густые чёрные волосы.       — Хороший мальчик, хороший… — тихонько напевал он, целуя вампира в висок. От этого голоса у Осаму внутри всё сжалось в тугой сладкий комок, одновременно всеми силами отторгающий происходящее и отчаянно требующий продолжения. Он высасывал кровь из маленьких дырочек, как уставший путник воду из горлышка бутылки, сильнее впивал в кожу зубы, лизал её шершавым языком, стараясь не упустить ни одной капли. И уже не думал о страшном, о том, что теперь он навсегда привязан к Арахабаки, тело попросту больше не примет другую кровь, и если Чуя его оставит, Осаму погибнет. Это своеобразный контракт, скреплённый этой самой кровью, и наказанием за его расторжение станет смерть.       Прикрыв глаза, Арахабаки вновь медленно провёл рукой по его телу вниз, развязав наконец широкий пояс и разведя в стороны края тонкого кимоно. Осаму вздрогнул, когда его пальцы, пройдясь по животу, дотронулись до головки ноющего члена; но отстраниться ему Чуя не дал, живо надавив рукой на затылок. Вампир зажмурился и, пытаясь не обращать на это внимания, опять вцепился в его шею и всё же слегка развёл в стороны бёдра, поддаваясь прикосновению. Арахабаки, заметив это движение, усмехнулся краешком рта и, осмелившись, обхватил его член, водя по нему рукой вверх-вниз и с нажимом поглаживая. Горячий и влажный от перевозбуждения, он настойчиво требовал к себе внимания.       — М-м-м… — Осаму всё же оторвался от него и запрокинул назад голову, глядя расширенными глазами в потолок. Кровь запеклась на его губах и кончиках клыков, и он постоянно облизывал их. Чуя приложился поцелуем к его подбородку, свободная рука нащупала на подушке холодные пальцы и сжала их.       — Расслабься, ты слишком напряжён. Я же говорил, тебе нечего тут бояться.       Осаму молчал, отведя в сторону расфокусированный взгляд и шумно дыша, уже чувствуя, что собственное тело готово вот-вот предать его за такую мелочь. Выпитая кровь обжигала горло изнутри; плавясь и смешиваясь с давно застывшей собственной, она устремлялась по венам вниз, приливая волнами к паху, отзываясь в нём возбуждением. Арахабаки ещё раз поцеловал его в уголок губ и отстранился; словно в тумане, сквозь кровавые слёзы, вампир видел, как рыжеволосая голова склонилась к его животу, как пробежал по губам кончик языка и сверкнули в оскале острые зубы. Забыв о том, что пытался всё это время сдерживаться, Осаму громко вскрикнул и выгнулся всем телом, когда Арахабаки резко взял его ртом. Вцепившись в шелковистые волосы до побеления костяшек на пальцах, вначале попытался было оторвать от своего тела, но быстро понял, что это абсолютно бесполезно, и передумал. Осаму бессильно что-то шептал, но разобрать было невозможно, да Чуя его и не слушал бы, даже если бы вампир пытался донести что-то очень важное, он жадно ласкал влажным языком уже стоящий член, вбирал его в горло с каким-то практически садистским наслаждением, гладя холодными ладонями бока и бёдра, царапая длинными ногтями кожу. Осаму пришлось покориться ему. Раскинувшись на скользком покрывале, закрыв слезящиеся глаза, сжав обеими руками подушку, он только сладко постанывал, пока Чуя усиленно старался довести его до оргазма языком и губами.       Его попытки очень быстро увенчались успехом. Вампир, который и так был уже на пределе от выпитой крови и напряжения, оказался не в состоянии долго держаться. Хватило буквально пары минут, чтобы Осаму выгнулся до боли в пояснице и, громко вскрикнув, кончил прямо в рот божества. Арахабаки замер, широко распахнув глаза; секунда-другая ушли у него на борьбу с рвотным рефлексом, он прикрыл глаза, шумно вдохнул через нос и сглотнул, сильно выступающий кадык на его горле трепыхнулся от потока вязкой жидкости. Только убедившись, что проглотил большую часть, он выпустил член вампира изо рта и кашлянул, вбирая в себя воздух. Пара мелких беловатых капелек скатились от уголков его рта и упали на живот вампира, а Чуя плотоядно облизнулся, как сытно пообедавший хищник.       Осаму уже не противился, когда Арахабаки опять навалился на него и прижался к пересохшим губам. Привкус вяжущей язык спермы сделал этот долгий поцелуй незабываемым. Расслабившийся и разомлевший после такой мощной разрядки вампир даже не заметил, как в тело проникли сразу два пальца; Чуя, поддерживая его под спину и мягко целуя то губы, то шею, растягивал узкий проход, подготавливал…       — Знаешь… — с усмешкой прошептал он, уткнувшись носом в щёку Осаму и глядя в глаза. — Ты ещё та сладенькая штучка. И глазки такие красивые, не то что у этих новообращённых, у них во взгляде обычно написано только два слова, «кровь» и «трах», никаких других мыслей… — он поцеловал любовника и крепче придавил его к себе, одновременно глубже и сильнее проталкивая пальцы. — Зараза… А тугой-то какой!..       Осаму тихонько похныкивал ему в губы, пытаясь привыкнуть к этим вспышкам боли, возникающим в низу тела. Когда к уже имеющимся двум резко добавился третий палец, стало совсем невыносимо, он зажмурился и сжал дрожащими пальцами плечи божества. Осаму где-то в глубине души всё ещё ненавидел каждый момент всего этого, злился и на Чую, и на себя самого за то, что всё ещё слаб после недавнего пробуждения и не может дать нормальный отпор. Но пути назад уже всё равно нет, и вампир сам себе его отрезал, прикоснувшись языком к крови Арахабаки.       Он шумно выдохнул с облегчением, почувствовав, как Чуя вытащил наконец из него пальцы. Но в ту же секунду понял, насколько рано обрадовался — Арахабаки тут же перевернул его на живот и резко дёрнул его бёдра вверх.       — Поднимай зад, кровопийца. Я не собираюсь тебя ворочать, как какое-то бревно, ты пока ещё не труп, — прошипел он в ухо и прихватил краешек острыми зубами. Свободную руку, покрытую полыхающими узорами, он положил на травмированную шею, прикрыв ладонью выступающий кадык, явно готовясь в случае малейшего неповиновения начать душить. Осаму нервно сглотнул и прикрыл глаза. И тут же слегка скривился, почувствовав, как в него с силой упёрлась влажная скользкая головка. Не дав особо времени на раздумья, Чуя начал довольно грубо проникать в него; с каждым миллиметром боль усиливалась, узкое тело отчаянно не желало принимать его. Всё возбуждение и желание мгновенно как ветром сдуло, тело прошибла крупная дрожь, а из горла вырвался громкий хриплый крик.       — Кричи, мой дорогой, кричи, — ласково послышалось над ухом, Чуя с удовлетворением отметил, как вампира буквально передёрнуло от такого тона. — Ну давай, повопи ещё… Здесь только мы с тобой, и только я буду слышать, как ты визжишь, — он погладил пальцами шею любовника, трогая самыми кончиками его подбородок и запрокидывая голову слегка вверх, и продолжил движение. Изо всех сил пытаясь держать себя в руках и не выпускать наружу болезненные вскрики, глотая злые слёзы, Осаму слабо дёргался, хоть как-то стараясь вырваться из его захвата. Ему не хотелось радовать слух Арахабаки и давать ему то, что он так хочет услышать.       — Я не могу, Чуя… Не могу, не могу, не могу! — хныкал он, сильнее сжимая пальцами подушку и кусая зубами её край.       — Ты всё смог, радость моя, — поцелуй обжёг плечо, Чуя легонько лизнул затылок вампира и почти прижался губами к его уху: — Я уже в тебе.       Буквально несколько секунд на привыкание — и он начал двигаться, стараясь входить резко, разом на всю длину, а потом медленно, тягуче, подаваться бёдрами назад. Осаму с силой прикусил его палец, но Чуя этого даже не заметил, ему было не до того. Сильная ладонь больно стиснулась на бедре вампира, Арахабаки время от времени быстро, едва уловимо целовал подрагивающие худые плечи, спустив с них чёрную шёлковую ткань, касался губами впадинки за заострённым ухом, гладил по впалому животу и груди, зажимая пальцами чувствительные соски. Толчки становились всё быстрее и жёстче, а боль из острой потихоньку превращалась в тупую и ноющую; вампир только тихонько подвывал, он злился, не зная даже, на себя больше или на любовника, и ему уже хотелось, чтобы это просто поскорее завершилось. Обжигающие, как калёное железо, губы вновь прикоснулись к покрытой засосами шее, Осаму, едва разжав зубы, тут же снова стиснул их до скрипа, отвернул в сторону голову и зажмурился, не желая глядеть на Арахабаки. Чуя потянул его за волосы, запрокидывая голову.       — Тебе больно? — прошептал он, осыпая поцелуями шею. — Расслабься немного, ты сейчас привыкнешь.       — Не могу… — еле слышно отозвался Осаму, из последних сил вцепляясь пальцами в подушку.       — Твоё «не могу» начинает меня раздражать, — Арахабаки больно дёрнул тёмные прядки и выпустил их, но только для того, чтобы обхватить его за талию обеими руками и, не выходя, перевернуть на спину. Осаму потянулся к нему за поцелуем и обнял руками за шею, притягивая к себе вплотную; пройдясь шершавым языком по скуле вниз, он отыскал всё ещё слабо кровоточащие ранки на горле и опять впился в них, с тихим причмокиванием высасывая остатки крови. Чуя тихо охнул, скорее от неожиданности, чем от боли, вжался в него всем телом, уткнувшись носом в густые чёрные волосы, и уже с остервенением стал вколачиваться в дрожащее тело. Отчаянно цепляясь за его спину и раздирая её до крови длинными ногтями, прижавшись щекой к шее, Осаму уже совсем забыл, на каком вообще свете находится и что происходит. Он просто наслаждался неистовой страстью Арахабаки, его руками, не перестававшими ласкать вампира, жаром его тела. Спальня быстро наполнилась хриплыми стонами Осаму и тяжёлым дыханием Чуи. Забыв о боли, которая уже успела отойти на второй план, вампир выгибал спину, с готовностью подставляясь под ладони Арахабаки, царапая его кожу и продолжая покусывать за кровоточащую шею. Этот секс балансировал уже почти на грани насилия; дорвавшийся наконец до желанного тела Чуя вёл себя как изголодавшийся дикий зверь, сорвавшийся с цепи и завладевший своей добычей. Он с силой дёрнул посасывающего кровь Осаму за волосы, заставляя приподнять голову и срывая с распухших окровавленных губ ещё один поцелуй, и обхватил ладонью оставленный без внимания член любовника. Вампир стал задыхаться, чувствуя неминуемое приближение разрядки. Ощущение твёрдой плоти глубоко в своём теле, ласкающей руки снаружи и нежного рта, опаляющего до ожогов — всё это сводило с ума, лишая всякого контроля над собой. И Осаму в конце концов не выдержал. Вновь прогнувшись дугой, он обхватил Арахабаки обеими руками, с силой прижимая его к себе, и кончил, издав громкий протяжный крик. Это стало последней каплей. Спустя мгновение под его резкими движениями навстречу Чуя почти яростно и со стоном толкнулся вперёд, чувствуя, как из тела уходят остатки напряжения. Громко выдыхая, он повалился на вампира сверху, сгребая его под себя и обцеловывая порозовевшее лицо. Он попытался податься назад, чтобы выйти наконец из расслабившегося тела, а Осаму вдруг обнял его и придавил к себе.       — Подожди… Побудь так ещё… Чуть-чуть… — прошептал он в самое ухо.       — У тебя живот разболится, придурок, — Чуя поцеловал его в уголок губ и усмехнулся краем рта. — А кому-то ведь не нравилось.       — Я передумал… — чуть слышно отозвался Осаму, блестя глазами. — Да и как будто у меня есть другой выход…       Арахабаки лишь ухмыльнулся и подтянул его к себе за бёдра. Два тела сплелись узлом; посильнее вдавив вампира в скользкие шуршащие простыни, Чуя безостановочно целовал его везде, куда только мог дотянуться. Он терзал распухшие пунцовые губы, осыпал поцелуями шею и плечи, оставляя везде яркие укусы. Дрожа, прикладывал прохладную бледную ладонь к своим пылающим щекам и касался её губами. В какой-то момент крепко обхватив вампира обеими руками, Арахабаки резко рванулся вбок, поворачиваясь на спину и усаживая его на себя; провёл обеими ладонями по впалому животу вверх, на грудь, стянул с плеч мешающее кимоно, отбрасывая его в сторону, после чего вновь притянул слегка дрожащего и покрасневшего Осаму к себе. Обхватив рукой шею любовника, прижавшись губами к его скуле, вампир уже сам приподнимался и опускался, сумев выбрать наиболее нравящийся ему ритм. Боль так и не ушла окончательно, но она уже совсем не мешала получать удовольствие, лишь придавала некоторую горчинку…       Синеватый утренний свет медленно, но верно просачивался в комнату даже через плотно задёрнутые занавески. До рассвета оставалось уже совсем немного; хотя казалось, что понятие о времени в этой спальне, и так бывшее весьма странным, сейчас стёрлось окончательно. Арахабаки нежно поглаживал ладонью обнажённое плечо дремлющего вампира, зарывшись носом в его тёмные волосы на затылке. Тлеющие символы на его теле постепенно поблёкли, почти исчезнув, лишь несколько красных разводов на руках показывали, что совсем недавно они там были.       — Такой нереальный… — прошептал Чуя, приподнявшись на локте и заглянув в лицо Осаму. Сейчас, во сне, вампир казался ещё младше, чем выглядел на самом деле, таким нежным, слабым и беззащитным, что сам Чуя едва ли поверил бы, что этот юноша может с лёгкостью раскидать целую толпу напавших на него людей и почти на равных вступить в схватку с божеством вроде Арахабаки. Чуя плотнее прижался грудью к его спине, дыша в самое ухо; от такого движения Осаму слегка поморщился во сне, но до конца не проснулся, еле-еле приоткрыв глаза и разомкнув зацелованные губы. — Я буду любить тебя так каждую ночь, Осаму-кун… И каждый день… Любить, пока ты не умрёшь от изнеможения, — он тихонько засмеялся и поцеловал вампира в шею. — Теперь мы связаны. И рядом с тобой буду только я.       Арахабаки расплылся в недоброй улыбке, сверкая острыми клыками, лизнул шею вампира и опять улёгся на подушку, зарываясь носом в волосы. Почувствовав, что он утихомирился наконец, Осаму медленно разомкнул веки и, скривившись, всхлипнул и подтянул к груди коленки. Слёзы по-прежнему стояли в его красноватых глазах. Всё. Его опутали по рукам и ногам, дороги назад нет и уже никогда не будет. И от представления своих перспектив быть рядом с этим существом юноше захотелось просто завыть. Громко так и безысходно.