Погасший луч света

      Зима вступила в свои владения. Как только с неба обрушивался первый снег, наша банда отправлялась «в спячку», хотя, будь наша воля, мы бы и в это время выходили на большую охоту. Но ярмарки прекращали устраивать зимой, а значит и караваны переставали ходить, поэтому всё это время мы существовали исключительно за счёт набегов. Торен сказал нам, чтобы мы и думать забыли в ближайшие месяцы о том, чтобы пойти свигаться. Впрочем, и правильно это было, какой идиот будет начинать в холодное время года?       Я валялась на кровати Милены, закинув руки за голову.       Вот с чем ей реально повезло, так это с кроватью! Нам-то приходилось на голых матрасах валяться, а иной раз так вообще ограничивались охапкой босса. А у неё даже пружины были, и постельное бельё раз в неделю менялось. Ну да, что я удивляюсь, с её-то работой… Хотя, я как представлю, сколько мужиков покувыркалось с ней на этой кровати, так мне дурно становится. Но об этом я старалась не думать.       Мила сидела возле мерзкого заляпанного зеркала и раскрашивала лицо дешёвой косметикой. — Когда вы в следующий раз уходите? — спросила она, не отрываясь от своего занятия. — Да как только снег сойдёт, — ответила я, надкусывая яблоко.       На яблоки у меня была аллергия, но как-то было жалко игнорировать такую полную посудину на Милиной тумбочке. — О, кисленькие! Откуда у тебя такая прелесть? — Да это один мой постоянный клиент подарил.       Я подавилась и с отвращением выкинула огрызок в открытую форточку, не поднимаясь с кровати. — Какая гадость! — Да нет, он нормальный. — Милена оторвалась от зеркала, подошла ко мне и села на кровать рядом. — Как ты так вообще можешь? — спросила я, сморщившись. — Я бы и дня так не прожила! — Не знаю. — Мила задумчиво посмотрела в окно. — Я не знаю, как ты так можешь. — А что тут уметь? — горько усмехнулась я. — Моя молчунья спит непробудным сном вот уж сколько лет. И я к этому привыкла. — Ну вот и я так же, — пожала плечами Милена. — Ах ты повторюшка! — Я шутливо кинула в неё подушку. — На самом деле я не это не понимаю. — Мила вернулась к прежней теме. — Неужели тебе не страшно ходить по тёмным улицам, нападать на людей, они ведь могут быть сильные, а ты девочка! — Девочка? — Я усмехнулась. — Я тебя умоляю! Я мужик в женском теле. Парни бы сейчас со смеху померли, если бы тебя услышали! — Вот, кстати, как ты можешь так много времени проводить в их обществе? — Действительно, сама себе поражаюсь, как я умудряюсь их так долго терпеть? — шутливо усмехнулась я. — Не, ну я не про это… Просто они мужчины. — О, да какая разница? — Я в непонимании подняла руки к потолку. — И какие они мужчины? Громщики хреновы. Ты лучше расскажи мне, как со своими шалавами уживаешься.       Мила вздохнула. — В целом нормально. Только есть одна у нас такая…       Я села повыше. — Какая такая? — Карина… — не стала таиться Мила. — Она была Риммина любимица, до тех пор, пока не появилась я. Римма теперь всячески меня хвалит, и поэтому Карина взбесилась и стала меня ненавидеть. Она всячески пытается мне жизнь попортить. Вот только недавно кинула мне за ворот огромного паука. Откуда она достала его — такого отвратительного? Но это ладно — противно, но не больно. Один раз она мне в туфли бритву положила. — Гадина! — Я вскочила и рванула в сторону выхода. — Ана, не делай ничего, пожалуйста! — Мила подскочила к двери, загородив мне дорогу. — Отойди! — Пожалуйста, не надо. Ты же её убьёшь!       Я отодвинула Милу одной рукой и вылетела в коридор, хлопнув дверью, после чего остановилась, бессильно прислонившись к стене. Милена права, не надо угрожать этой твари. Иначе, когда наша банда уйдёт на очередную охоту, она окончательно добьёт нашу Милу.

— Поздравляю, завтра отправляемся! — Торен ходил по комнате и сдирал с нас одеяла.       Такое бывало, что мы продолжали дрыхнуть, а Торен уже давно бодрствовал и ходил улаживать наши дела. — Что, уже? — Фред пытался сопротивляться, вцепившись в одеяло. — Да сколько уж можно баклуши бить? Давайте просыпайтесь!       Торен вышел из комнатушки, оставив нас пробуждаться.       Весь этот день прошёл в сборах, опять Чин и Фред отправились за необходимыми вещами, а Себастьян сел за заточку и чистку ножей, поэтому я в кои-то веки ходила и маялась от безделья. Очень быстро мне это надоело, и я решила пойти помочь Себастьяну. Хоть свой жулик почищу — всё ему меньше париться. — Да иди уж отдохни, — дружелюбно сказал дед, когда я пришла в зал трактира и схватила первый попавшийся нож. — Да сколько можно бездельничать? — Ну давай тогда. — Себастьян схватился за Чиннову трость и вынул рапиру. — Хороша… Как же тебе удалось отвоевать такое? — Да не знаю, — пожала я плечами, не отрываясь от заточки своего жулика. — Видимо, брат Чина решил подарить эту трость ему. Он сначала ведь хотел её забрать, но потом передумал. Поверь, я знаю, он мог бы набить мне рожу в момент, он ведь мой блок преодолел. — Твой фирменный блок, которому тебя Лютик научил? — улыбнулся Себастьян. — Эх, жалко его…       Я затаила дыхание, сентиментальность редко находила на Себастьяна. — Я ведь его тоже подобрал, когда он мелким был, около шестнадцати лет ему было. Только улица его с рождения воспитывала, он и без меня не пропал бы. И так рано курносая за ним пришла… — Да, за всеми за нами она придёт когда-то… — Ну, вам-то жить ещё и жить, — махнул рукой Себастьян. — А вот мне уже, наверное, немного отмерено. — Себастьян, прекрати! — Я оставила свой жулик и обняла нашего старика, чувствуя, как на глазах выступают слёзы. — Как мы без тебя-то? Ты и так уже много живёшь в этой заднице, тебе уже ничего не страшно. И ты ещё позже меня подохнешь! — Ну всё, Ана, всё. — Себастьян успокаивающе похлопал меня по руке. — Какая же ты ещё у нас маленькая.       Да плевать, что он там говорит вообще! Лишь бы больше про свою смерть даже не вспоминал!

      Невероятное случилось — у Хатабыча к вечеру поднялось настроение, и он решил устроить пьянку-гулянку. Так уж вышло, что день его безграничного счастья и нашего последнего дня перед отбытием совпал, поэтому лично у меня сложилось ложное впечатление, что это наши торжественные проводы. И хоть я знала, что в действительности всё не так, на общем настроении всё-таки это сказалось.       Веселиться мне не особо хотелось, поэтому сперва я решила поиздеваться над Фредом, пристально следя за ним. Мне же Себастьян накапал на него, что он поплясать любит. Фред бесился, у него даже уши покраснели — это был первый показатель того, что он раздражён, поэтому я не стала долго его мучить и отпустила с миром. К тому времени Чин и Торен достаточно наклюкались, и отправились танцевать с Риммиными проститутками.       Себастьян достал деревяшку и принялся за своё любимое занятие, и на этом моменте я откровенно заскучала, положив голову на локти и уставившись на то, как Себастьян с каким-то умиротворением отрезает жуликом тоненькие стружки. Они завивались в забавные красивые колечки, которые хотелось взять и просто помять в ладони. Я уже было собиралась это сделать, как к нашему столу прикондылял какой-то громила, от которого откровенно воняло купоросом. — Милая дама, позвольте…       Я лениво подняла голову и осмотрела зал — что, закончились проститутки что ли? Моя внешность была не из тех, что привлекала мужиков, так что если уж кто-то и пытался подкатить, это говорило о том, что все остальные кончились. И действительно, кто бы сомневался. Даже Римма отжигала с каким-то бугайчиком, пока Хатабыч обнимался с бутылкой.       Громила с упорством осла продолжал стоять у моего стола: — Катись колбаской, — бросила я, даже не посмотрев в его сторону.       Мужик попался не сильно тупой — всё с первого раза понял и попёрся куда-то в противоположный конец зала.       Себастьян улыбнулся: — Что же ты такая недружелюбная? — Да уж к чему дружелюбной быть? — Я всё-таки схватила горстку себастьяновых стружек. — Катились бы они все к пекарю! Нажрутся, а потом поплясать тянет. Ну совсем как животные! — Да ладно тебе, все вы ещё молодые, кровь кипеть должна… — Да не выгораживай ты их, — усмехнулась я. — Торен и Чин такие же, и не для кого это не секрет, да и Фред то… же.       Я прямо-таки охренела, когда увидела Фреда в обнимку с Миленой. И похоже, они уже оба наклюкались до того, состояния, когда еле держались на ногах.       Себастьян заметил заминку в моей «проникновенной» речи и даже на минуту отвлёкся от своей деревяшки. — Да пусть веселяться, — махнул он рукой. — Ты бы тоже шла. Вон, как раз Торен к нам идёт. — Да ну. — Я схватила бутылку со стала и глотнула прямо из горла. — Ну и гадость!       Я поднялась со стула и медленно пошла вдоль стен, высматривая, кто чем занимается, и без стеснения зевая во всю варежку. Скука моя длилась до тех пор, пока я не увидела очередную шалаву из борделя Риммы. Только на фоне остальных она выглядела достойнее всех.       Ей было уже лет тридцать пять — почти что старушка для своего дела. Первое, что меня привлекло — она была трезвая и без какого бы то ни было дополнения в виде вонючего пьяного урода. Она была одета в открытое красное платье, на шее заняла своё место фирменная красная бархатная лента куртизанок. Пышные волосы волнами ложились на плечи — как только она смогла их сохранить при таких условиях жизни? Ну, а что больше всего меня поразило, так это лицо — невзирая на вульгарный макияж, ярко-красные губы и нагуталиненные глазки, она не была похожа на всех своих «подруг». В её лице было что-то жёсткое и сильное, что она мне невольно даже понравилась, поэтому я не постеснялась к ней подойти. — Что не пляшешь, девочка? — флегматично поинтересовалась она, прежде чем я успела что-то сказать. — А зачем? — пожала я плечами. — Всё это бессмысленно, и радости не приносит. По крайней мере, для меня. А вы почему? — Аналогично. Я, быть может, скоро умру, я лучше о своём бытие поразмышляю. — Умрёте? — Да что они все сегодня про это говорят! — Сколько тебе лет, девочка? — Девятнадцать. — Зелёная, совсем жизни не знаешь. А ведь тоже помрёшь лет через десять-пятнадцать, как старая псина. В таких условиях нельзя просуществовать долго, особенно с такой работой, как у меня. — Это почему же? К плохой жизни тоже вырабатывается иммунитет. Меня если только зарежут, но ведь вас-то резать никому не надо. — Едва ли твоя жизнь, воровка, опасней, чем наша. — Она подхватила меня под руку и повела по залу. — Всякие заразы, болезни, а тело изнашивается быстро, становится дряхлым и слабым. И если ты ещё можешь надеяться на свою изворотливость, ловкость, юркость, то нам ничего не остаётся, как полагаться на авось. Попадётся заразный кабель, а ты и знать об этом не будешь. А потом ты сдохнешь, и никто не вспомнит о том, что была такая шлюха, с таким-то именем, с такой-то судьбой. — Мда… — Я задумалась, и всё-таки решила спросить один из самых опасных вопросов. — А зачем же вы тогда живёте?       Она задумалась. — Я ненавижу свою жизнь, девочка. Но я должна прожить столько, сколько мне отмерено. И пока у меня есть силы, я буду камни грызть, но не опущу рук.       Вот вам и ответ. Всё тот же. И другого нет, и звучит он неубедительно, но почему-то я продолжаю жить, прозябать, вертеться. — Как тебя зовут, девочка? — Индиана. — Индиана… Каждый вправе сам себя назвать, если при рождении его никто не нарёк. Карина.       Секунду я соображала, где слышала уже это имя, после чего меня вдруг осенило: — Так вы та самая Карина! — Та самая? — Она была явно удивлена такой известности. — Да, та самая. — Я почувствовала, что она мне нравиться уже совсем не так сильно, как поначалу. — Та самая Карина, которая обижает Милену. — А-а-а. — На её лице расплылась снисходительная улыбка. — А ты, значит, та самая Ана — спасительница.       Я вопросительно посмотрела на неё. — У нас все знают про Ану — спасительницу, — пожала плечами Карина, — которая спасла бедную несчастную овечку. Многие из молодых дурочек тебя чуть ли не идолом сделали. А вот я… я хотела выдрать тебе волосы, потому что с появлением Милены нарушился лад в моей жизни. Хотя, сама понимаешь, какой там лад может быть. Но вот теперь ты стоишь передо мной, и я не хочу тебя калечить. И я даже вспомню о тебе, когда буду отправлять во вселенную последние мысли перед смертью. И пусть когда я умру, ты выберешься из этого дерьма.       Я некоторое мгновение с изумлением смотрела на неё, после чего попросила: — Пожалуйста, не трогайте Милу. Если вы действительно желаете мне добра, это лучшее, что вы можете для меня сделать.       Она в упор посмотрела мне в глаза. — Хорошо, я оставлю твою Милу. А сейчас пойдём выпьем водки. Она горька на вкус, но помогает забыться.       Я ненавидела водку, как и любую другую дрянь. Но на сей раз решила, что отказаться будет, пожалуй, слишком невежливо.