Сердце сильное и слепое

Ремус сидел в своем кабинете, проверяя эссе пятикурсников. На самом деле, он перестал вчитываться в написанное еще несколько минут назад и вместо этого смотрел на свои трясущиеся пальцы, которые с трудом могли держать палочку, не то что перо. Руки Ремуса дрожали по двум причинам. Одна зависла в черном небе за окном - белоснежная, сияющая луна, которая окончательно округлится только через четыре дня, но кости, готовящиеся к трансформации, ломило уже сейчас. Вторая причина была намного ближе первой. Хотя Ремус не знал, где точно. Когда в его дверь постучали, Ремус машинально произнес: "Входите", гадая, кому он понадобился в такой час. Вошел директор, и Ремус, не желая выдать охватившего его волнения, вцепился в край столешницы, но все же встал и даже попытался изобразить на лице радушную улыбку. - Профессор Дамблдор. Чем я могу Вам помочь? - О, я думаю, ты можешь оказать мне любезность и выпить со мной чашечку чая. - Я... конечно, - сказал Ремус, несколько ошеломленный бесцеремонностью, с которой не дождавшийся его согласия Дамблдор отлевитировал потрескавшийся от старости сервиз к столу. Когда Ремус опустился обратно в кресло, из носика чайника уже шел пар. Видимо, это был как раз тот случай, когда директор не собирался принимать "нет" за ответ. Очевидно, Дамблдору нужен был благовидный предлог, чтобы наконец начать Важный Разговор, который зрел с того рокового вечера Хэллоуина. Либо он допросит Ремуса, чтобы узнать, а не помог ли он Сириусу попасть в замок, либо попросит Ремуса постараться угадать, что происходит в голове Сириуса. Подумать о юноше, которого он знал, и попытаться предсказать мысли и дальнейшие действия мужчины, которым тот стал. Ремус больше боялся второго сценария. Ремус налил себе чаю, ничего не сказав. Размешивая в крошечной чашке по меньшей мере три ложки сахара, Дамблдор вежливо поинтересовался: - Как обстоят дела с аконитовым зельем? Его эффект тебя устраивает? - Все просто замечательно, - честно ответил Ремус. - Я никогда не чувствовал себя лучше, - даже лучше, чем когда он был окружен друзьями, готовыми делить с ним бремя трансформаций и удерживать его, когда он терял над собой контроль. Теперь он не терял его вовсе и это было прекрасно. - Это все еще больно, конечно, но я все время остаюсь в сознании. - Побочные эффекты есть? Я слышал, некоторые волшебники испытывают тошноту после приема лекарства. - Это из-за вкуса, - сказал Ремус, не задумываясь. Дамблдор улыбнулся. - Так что, нет, никаких побочных эффектов. - Северус будет доволен. Он ужасно гордится тем, что способен варить зелье подобной сложности идеально каждый месяц. Еще довольнее Нюниус будет, если это зелье заставит Ремуса корчиться в агонии, воя от боли. Странно, что он до сих пор не попробовал добавить какие-нибудь милые побочные эффекты. Ремус не был уверен, почему кто-то, кто так сильно ненавидел его, помогал ему, но он знал, что это связано с человеком, сидящим перед ним. Ремус решил больше не ходить вокруг да около. - Я знаю, профессор Снейп думает, что я впустил Сириуса в замок. - А я так не думаю, - тон Дамблдора был спокоен, но тверд. Он поднял глаза от чашки и пристально посмотрел на Ремуса, отчего тот невольно ощутил себя виноватым, хотя и непонятно было, за что. - Северус слишком зациклился на прошлом. Его подозрения проистекают из старых обид, а не из правды. А правда такова, что ни одного из вас я не пустил бы даже на порог этой школы, если бы у меня были сомнения в вашей преданности и искренности. Ремус с трудом кивнул, сглатывая внезапно подступивший к горлу ком. Джеймс дразнил бы его бабой месяц минимум, узнай он, что Ремус переживает из-за такой мелочи. Но Джеймс был мертв и понятия не имел, как сейчас обстояли дела в жизни Ремуса. Дамблдор не сводил глаз с Ремуса еще несколько секунд. Затем, видимо удовлетворенный увиденным, директор слегка кивнул головой в ответ на какие-то свои мысли и снова обратил все внимание на чай. - Это всегда тяжело, когда тебя оставляют справляться с горем в одиночку, - неожиданно тихо сказал он, не отрывая взгляда от чашки. О, как чудовищно точно это описало чувства Ремуса! Джеймс, Лили и Питер погибли, и Сириуса не было рядом, чтобы вместе оплакать их, потому что это Сириус их всех убил и отправился за это в Азкабан. Двенадцать Хэллоуинов назад возлюбленный, друг, обожаемый маленьким Гарри дядюшка Ремус в одночасье превратился в никому не нужного оборотня. Его жизнь лежала в руинах, друзья были мертвы, а постель еще не остыла от тела предателя и убийцы. - Иногда я спрашиваю себя, - хрипло проговорил Ремус, - почему я не видел этого в нем. Наверняка было что-то, чем он выдал себя. Что со мной было не так, что я ничего не заметил? Дамблдор снова кивнул, как будто ожидал этого признания. - Я расскажу тебе кое-что, - внезапно произнес он, - я не говорил этого никому и никогда, а в моем возрасте это много значит. Вообще-то, мне стоило рассказать это тебе еще много лет назад. Ремус удивленно посмотрел на директора. Взгляд Дамблдора был устремлен вниз, но Ремус сомневался, что тот смотрел на пустую чашку, которую крутил в руках. - Когда я только окончил Хогвартс и вернулся домой, - начал Дамблдор, и его речь, впервые на памяти Ремуса, стала менее размеренной и более сбивчивой, словно он стремился успеть рассказать свою историю, пока не передумал, - я встретил юношу. Скорее даже мальчика, тогда ему было всего шестнадцать. Я прожил долгую жизнь, но он и по сей день остается самым невероятным человеком, которого я когда-либо знал. Он был единственным, в чьем присутствии я чувствовал, что недостаточно умен. Мы говорили обо всем на свете, и я слышал отзвуки своих мыслей в его словах. Он понимал меня как никто. И я совершенно потерял голову. Я был готов на все ради него. Ради нас. Ради того будущего, что мы собирались строить вместе. Два месяца, что мы провели вместе, напоминали сладостный сон и пролетели как миг. Но все закончилось так же, как у тебя - смертью близкого мне человека. Он ушел, - Дамблдор неотрывно смотрел куда-то вниз, не моргая, а Ремус замер на своем месте, не смея неосторожным движением прервать исповедь, - он сбежал, оставив мне труп сестры и чувство, что я никогда больше не смогу доверять своему сердцу. После я не единожды вспоминал о нем и каждый раз задавал себе те же вопросы, что и ты: "Как я мог ничего не замечать? Как этот человек смог ослепить меня так, что я не видел того, что должно было быть очевидно? Как я мог делить с монстром одну постель и не видеть ни клыков, ни когтей?" В кабинете повисла неуютная тишина. Ремус сидел в своём кресле, вцепившись в подлокотники и пытаясь переварить услышанное. А меж тем Дамблдор продолжил, по-прежнему не глядя на Ремуса: - Прошли годы, прежде чем я смог честно ответить самому себе на эти вопросы. Я видел все, но предпочел закрыть глаза. Это бунтарство, которое далеко выходило за границы обычной подростковой непокорности, но все равно казалось мне очаровательным... это тщеславие, которым он, словно болезнью, заражал и меня... эта импульсивность, которая придавала особую изюминку его страстной натуре... это безразличие к человеческим жизням, которое не распространялось на тех немногих, кто был ему дорог... эта временами прорывавшаяся наружу жестокость, которая пугала меня, но которую я, наивный мальчишка, думал, что смогу сдержать, если буду с ним рядом... - каждое слово набатом отзывалось в голове Ремуса, бесконечное "да, да, да, это про Сириуса, да, как я мог быть таким слепым идиотом" сводило с ума и кромсало его сердце стальными лезвиями вины. - Все это уже было в нем, когда мы встретились, и я только обманывал себя, считая, что смогу сгладить острые углы его характера. А может и нет, - в неровном тоне Дамблдора появилась неуверенность, он прикрыл глаза и закрыл помрачневшее лицо рукой. - Я этого не знаю и не узнаю уже никогда. Меня не было рядом, когда он погружался во тьму своих пороков. Дамблдор помолчал, справляясь с волнением, которое выдавали лишь прерывистые, дрожащие вздохи, а затем продолжил уже директорским, знакомым до боли в шрамах тоном: - Ремус, я говорю это не затем, чтобы ты чувствовал себя виноватым. А чтобы ты понял, что пропустил мелочи, которые выдали намерения Сириуса, потому что привык не придавать значения его недостаткам, ведь его достоинств, его хороших качеств, причин любить его было несравненно больше. Это не преступление. Это не причина, чтобы казнить себя. Это то, что мы, все мы, делаем, когда любим кого-то - мы закрываем глаза. Не делай мы этого, никто не жил бы вместе долго и счастливо. Здесь нечего стыдиться. Если Дамблдор хотел успокоить его, рассказав это, то у него не вышло - сейчас Ремус чувствовал себя еще более разбитым, чем в ту ночь, когда Сириус проник в Хогвартс. Как будто это не Дамблдор, а он сам вытащил на ослепляющий свет самые темные, самые потаенные секреты из глубин своего сердца. - Вы еще когда-нибудь встречали этого... этого человека? - Ремус задал единственный более-менее внятный вопрос, который в тот момент смогло сформулировать его пораженное сознание. - Да. Я сразился с ним на дуэли в 1945 году. И победил, - Дамблдор слегка улыбнулся, заметив, как от удивления вытянулось лицо Ремуса. - Имя этого человека - Геллерт Гриндельвальд. Едва Дамблдор произнес это имя, как что-то потухло в его ярких глазах. Он, прежде ужасно напряжённый, теперь как-то обмяк в кресле и стал казаться ещё старше, чем было на самом деле. Его голос был тих и полон застарелой грусти, которая никогда не прекращала быть ужасным горем: - Вот почему я уверен, что ты не впускал Сириуса в замок. Ты бы не позволил чувствам снова ослепить себя, как не позволил и я. После предательства Сириуса ты бы поступил так, как должен, а не так, как хочет тот влюбленный мальчик, который еще жив глубоко внутри тебя. Ремусу было нечего ответить. Он беззвучно хватал ртом воздух, пока его сердце оглушительно колотилось в груди, а Дамблдор безжалостно продолжал: - Я собирался рассказать тебе раньше. Когда я только узнал, что сделал Сириус. Я сомневался в том, правильно ли было говорить тебе это тогда, возможно, ты не смог бы понять и принять это. А потом мне казалось, что ты справился с этим сам. Я не видел, что ты никогда не прекращал скорбеть по своим друзьям. Мне стоило рассказать тебе до того, как этот разговор стал необходимостью. Жить легче, когда ты не одинок в своем горе. Воспоминание внезапно всплыло в голове Ремуса: он шел по лесу, справа от него шагал олень, на спине того сидела крыса. Черный пес, прижимаясь к его левому боку, бежал рядом. - Да, - прошептал Ремус. - Легче, когда ты не один. Может, сейчас самое время для правды. Дамблдор поймет, почему он не рассказал ему о Бродяге. Он поймет лучше, чем кто-либо другой. Но он поймет еще и то, сколько раз Ремус предавал его доверие - доверие, которого больше никто ему не оказывал... - Ремус? - Дамблдор смотрел на него поверх очков. Его ласковый голос мягко подталкивал к откровенности. Ремус перевел дыхание. Он знал, что никогда не сможет рассказать о том, что его друзья сделали для него. Что Сириус сделал. - Я просто подумал о том, что даже над величайшим умом может взять верх слабое сердце, - произнес Ремус, потому что должен был сказать хоть что-то, если на правду у него не хватило духу. - Сильное сердце, - поправил его Дамблдор. - Слабые не способны на любовь. Любовь требует сильного, самоотверженного, жертвенного сердца, независимо от достоинств того, кого любят. Я всегда предпочту человеку с великим умом того, у кого великое сердце. Ремус не был уверен, что он согласен с этим, но возразить ему было нечего. Вскоре Дамблдор извинился, вспомнив о времени, и ушёл, напоследок сжав его плечо в безмолвном жесте поддержки. Ремус пододвинул свое кресло к окну, посмотрел на Луну, на забытые эссе. Он чувствовал себя намного лучше, чем до визита директора. Знать, что сам Дамблдор когда-то чувствовал то же, что и он, это душераздирающее осознание того, что любимый человек не был тем, кем он казался... Легче, когда ты не один, даже если свели вас общие ошибки и сожаления. Но руки у него все еще дрожали. И даже если его разум успокаивал себя красивыми словами Дамблдора о силе любви, его сердце вслушивалось в ночь, выискивая среди сотен звуков знакомый собачий вой.