Любовь сквозь время

      Огромный океанический лайнер грозно стоял у пристани, сверкая надраенными палубами, на которые ещё не успели ступить суетливые пассажиры, от мала до велика. Тут были и состоятельные мужчины со своими женами, за которыми устало волоклись их отпрыски, а далее, шли портовые мужики, тащившие их гружённые всяческим добром чемоданы. К порту подъезжали дорогие, наполированые машины, последней марки, из которых выходили высокие мужчины в деловых костюмах и следовали прямо к кораблю. Тонкие красавицы в дорогих платьях и с ободраными собачками в руках. Портовые работяги, прохожие зеваки, провожающие и сотни таких похожих постояльцев парахода. Судно «Астория» издало громкий гудок, оповещая своих пассажиров о начале посадки. Портовые мужики подносили высоченные траппы к каждому входу на корабль. На нижней палубе, очередных постояльцев своего круиза, встречал оркестр, блестящий медью инструментов, носильщики в красной форме и смешных чёрных панамках, билетёры, которые с помощью какого-то странного прибора делали небольшую дырочку в билете, в графе посадка. Оставались ещё несколько граф, в которых были прописаны остановки круиза. Да, круиз был достаточно длителен: они уходили из порта Майами, шли через Атлантику, до берегов Португалии, останавливаясь в Лиссабоне. Шли через Англию, порты Антверпена и Амстердама, заходя в Гамбург, задерживаясь на денёк в Копенгагене, а после шли в Стокгольм и Таллин. Пассажиры в нетерпении толпились у подъёма на помост, и только один молодой человек, стоял поодаль, зная что все успеют взойти на этот корабль, в том числе и он. Казалось, он был мужчиной, лет тридцати, помотаный жизнью, одинокий холостяк, трудящихся на благо своей страны день и ночь. Но, однако, он был далеко не из робкого десятка.       Всё окружение звали его Даниэлем. Никто не знал, откуда он. Француз ли, или итальянец. Но как он утверждал, мать его была итальянка, а отец — ирландец. Ему было около двадцати шести лет, рыжие волосы его, ерошились от ветра, когда тот вежливо кланялся, приподняв шляпу. Лицо его было усыпано частыми веснушками, зубы отдавали желтизной, из-за табака, куря который, как говорил сам Даниэль, приближал смерть свою. Одет он был в клетчатый костюм, рубашку, бабочку, на голове красовался котелок, а на ногах красовались купленные у мистера Юлиуса английские ботинки, за 50 долларов. В руках он держал трость, а в другой чемодан, облепленный почтовыми марками разных стран в правом углу и багажными бирками.       Для всех он был Даниэлем Кашнэлиосом. Но только на родной земле, он был простым парнишкой с инженерным образованием — Данилой Кашиным. Родители жили в Петербурге, пока Даня не родился и не дорос до 5 лет. После переехали в Париж. Но на страну и Европу опускался гнёт фашизма. И семья Кашиных была вынуждена бежать за океан. Отец был действительно русский ирландец, а мать — исконно русская. Простая женщина высшего сословия, изучающая в своё время изящный французский язык, воспитываемая в семье академика и столичной актрисы. Учился Даня в простой школе Нового Орлеана, не до конца понимая английский. Но и тут ему повезло. В школе, на год старше, учился мальчик, семья которого бежала из той же далёкой советской стороны, откуда родом был сам Даня. Ланч. Даня ищет глазами парнишку с карими глазами и русыми волосами, и найдя его сидящего поодаль ото всех, садится рядом. — Привет, — говорит Даня. Парень в шоке смотрит на рыжего мальчишку. — Ты тоже? — спрашивает новый знакомы Данила. А мальчик кивает головой и с тех самых пор, «горячий испанец» Юлиус и «ирландец» Даниэль, были лучшими друзьями, никогда не бросавших друг друга. После окончания Данилой университета умерла мать от туберкулёза. А спустя пару лет, отец спился отечественным виски и больше не встал со своего кресла.       И вот, похоронив родителей, где-то в Новом Орлеане, сам Даня, отправился спустя столько лет в родную страну. Где неизвестно что творилось: сначала смена власти, потом переход от одной партии к другой, война, застой… И так захотелось домой. Обратно, в Россию…