Все могло быть иначе

Солнце пробивалось в открытые окна, заставляя Тони проснуться. Рука непроизвольно проскользила по незанятой части кровати, не ощущая тела под боком. Старк сел на кровать, потер глаза и снова положил руку на пустую часть матраса. Холодная простыня. Вот на что наткнулась грубая и мозолистая кисть. Натянув на себя потертые черные, заляпанные машинным маслом джинсы. Забыв про майку Тони, вышел из спальни, топая босыми ногами по холодному полу, к которому чуть прилипала кожа стоп. Кухня пустовала. Не было прозрачной чашки с дымящимся чаем или белой кружки с разводами из-под кофе. На телевизоре не мелькали кадры из глуповатых фильмов или научных передач. На всю комнату не громыхала «девчачья» музыка. И на диване под пледом не сидел мило взъерошенный Питер с книжкой по физике элементарных частиц. Но на небольшом журнальном столике в огромной расписной вазе, красовался букет белых роз. Чистота и невинность, немая попытка получить прощение. Горький эсспрессо не затекал в горло, застревая где-то на полпути. Мерзко и тошно. Чашка полетела в небольшую раковину, а из-под барной стойки появился бокал и бутылка ликера. Не менее горькая жидкость, обожгла трахею, медленно стекая вниз. Мужчина быстро спустился в гараж, кинув цветы на переднее сиденье белого кабриолета, присаживаясь рядом за руль. Пальцы отбивали смутно знакомый ритм по кожаному чехлу руля. Старк не за чтобы не вспомнил, откуда он знал эту мелодию. Наверное, Паркер включил какую-то песню Рианны, Кэти Перри или еще какой-то певицы. А в голове просто засел легкий мотив. Кабриолет плавно рассекал по улице Нью-Йорка, приближаясь к его пригороду. Черные, массивные, витиеватые ворота встречают отнюдь не доброжелательными табличками. Яркий зеленый газон и дорожки светло бежевого цвета придавал лживой живости этому месту. Этому… Кладбищу. Под сотнями холодных серых плит лежали сотни личностей. Бывших личностей. Чьи-то дети, родители, друзья, любимые, чьи-то убийцы и герои. И ровно на пятой тропинки слева, спустя 24 шага, была развилка, от туда налево и спустя три холодных надгробья было оно. Отличающиеся от других никогда не увядающими белыми розами, каждую неделю появляющимися рядом с крупными выбитым в камне словами «Питер Бенджамин Паркер». Тони присел на мощёную дорожку, откинув с могилки завядший букет в сторону и на его место, кладя новую охапку роз. Ни одна девушка не смела бы и мечтать о таких еженедельных подарках. И Питер тоже не мечтал, просто лежал сейчас на глубине двух метров под холодной сырой землей. Тони начал бубнить, что то невнятное и, по всей видимости, невероятно слезливое и чувственное. Отрывая лепестки старых цветов, переменная их в пальцах до непотребной кашицы в руках. Пробирающие до дрожи цифры выбиты в холодном камне, напоминают о слишком пасмурном дне. О слишком холодном вечере. О слишком жестокой издевке судьбы. И, кажется, Тони никогда не забудет протяжного пищания приборов в палате, топота десятка ног и кривой, в миг ставшей, ужасающе идеальной ровной линией. Не забудет пятен крови, рек слез и ужасной горечи от потери своего мальчика.