because the world can't hold us down

Её нет дома. Лиса стоит у входа, нервно дёргая за железную ручку чёрной металлической и неподатливой двери, пока холодный сильный ветер неприятно щекочет кожу, вызывая целую волну мурашек. Костяшки белеют от холода, ну, или напряжения, когда Лиса вновь, собравшись с мыслями, стучит в огромную дверь. В окнах дома не видно света, нет ни малейшего движения; одним словом — тишина. Дженни нет дома и никто даже не собирается отвечать на уже раздражающий и чересчур частый стук. Лиса медленно опускается на дощатый пол, прямо на коврик у входной двери, устало потирая переносицу; внутри разгорается странное чувство тревоги и разочарования. Это немного напоминает Лисе о её первом дне в новой школе, когда перед девушкой оказались закрытые двери и пустые коридоры; ситуация безвыходная, на первый взгляд, пока перед блондинкой чудом не появилась спасительница Чеён. Увы, но в этот раз красноволосой красавицы Ариэль рядом с Манобан нет. С Чеён или без неё, Лалиса не собирается просто так сдаваться. Девушка откидывается на рядом стоящий громоздкий горшок с какими-то растениями, вытягивает перед собой длинные ноги и начинает покорно ждать. Дженни, в конечном итоге, должна вернуться домой. За исключением того, что ранее упомянутое «в конечном итоге» растягивается на неопределённое количество времени, и Лиса понимает, что удача сегодня точно не на её стороне — погода сегодня действительно паршивая. Калифорния славится своим тёплым умеренным климатом, даже зимой порой бывает достаточно жарко; но, как только Лиса ногой ступает на улицу, температура воздуха мигом становится подобна температуре в Арктике. В итоге, спустя буквально пару минут, от неимоверного холода Лиса начинает стучать зубами, несмотря на то, что сегодня на девушке огромное жёлтое худи. Лиса резко и как-то неумело из-за околевших тонких пальцев натягивает на голову капюшон, нелепо поправляя чёлку и думая, что надетый капюшон хоть как-то способен помочь сохранить тепло; зарывшись пальцами в огромные рукава толстовки и прижав ноги к груди, Лиса тихонько вздыхает и прикрывает глаза. Когда нечего делать, в голову прокрадываются самые неприятные мысли и каверзные вопросы. Сколько времени должно пройти, чтобы Дженни вернулась? Где же сейчас Дженни? Лисе кажется, что у Ким либо нет машины, либо она вообще не умеет водить. Именно это наводит на мысли о том, что её куда-то увезла её мать. И, если она сейчас действительно со своей матерью, то она может быть занята многими вещами: посещением доктора, шоппингом, очередной фотосессией, которая может занять и не один час. Может ли Лиса просидеть тут, в холоде, так долго? Помимо высокой вероятности подхватить простуду при такой низкой температуре воздуха, у Лисы всё ещё не сделано домашнее задание. В понедельник ей предстоит защита проекта по истории, потом контрольная по математике, и напоследок тест по биологии, к которому уже стоит начать подготовку. «Сделаю это всё завтра, ничего страшного» — мысленно заверяет себя Лиса, — «могу не поспать ещё пол ночи» (вчера она не смогла заснуть из-за стресса по поводу сегодняшней встречи с Дженни). Но, даже если блондинка действительно справится со всей домашней работой завтра, то танцевальную тренировку, которая начнётся через полчаса, ей пропускать нельзя. Вполне очевидно, что за это время Дженни вряд ли вернётся домой, а уж тем более вряд ли выслушает извинения Лисы. Тщательно взвесив все «за» и «против», здравый мозг твердит Лисе о том, что нужно встать с холодного пола, отряхнуть джинсы и вернуться домой; всегда можно попробовать снова и вернуться сюда завтра. Но, следом за этими мыслями, внутренний голос отчаянно кричит: «Я не могу позволить себе уйти. Я не уйду никуда, я не позволю этой пропасти между нами стать ещё шире… если это произойдёт, то настанет конец. Я не хочу, чтобы между нами с Дженни настал конец». Именно поэтому она ждёт. И ждёт… и ждёт… и… ждёт… И вот, спустя вечность, блондинка чувствует чью-то горячую руку, мягко потряхивающую по острому плечу, и голос, такой нежный и взволнованный: — Извините, с Вами всё хорошо? Лиса тихонько отрывает голову от своих трясущихся от холода коленей, медленно открывая глаза, будто застланные дымкой. И вот, наконец проснувшись, Лиса отворачивается в сторону, громко чихая от подступившей к и так уже околевшему телу волны холодного ветра. Рука на плече немного ослабляет крепкую хватку: — Вам плохо? Вызвать скорую? — Лиса мигом откидывает голову назад, прямо в сторону сладкого и обеспокоенного голоса, пока с её блондинистой макушки забавно спадает мешковатый жёлтый капюшон; она хмурится, пытаясь разглядеть лицо напротив, и… Лиса так долго её ждала. Дженни Ким молчит, рот приоткрыт от подступившего к девушке шока. Один из наушников медленно болтается где-то на уровне груди, так же беспомощно, как и её левая рука, мигом упавшая с плеча Лалисы. Пальцы нервно цепляются за краешек спортивных беговых шорт, будто пытаясь найти хоть какую-то опору; ключи от дома с грохотом падают на аккуратно выложенную каменную дорожку. — Дженни, — Лиса хватается за дверную ручку, пытаясь подняться на подкосившиеся затёкшие ноги, — п-привет. О, Джисус Христос, куда же ещё тупее? Дженни будто выходит из минутного транса, резко мотает головой в стороны, быстро отшагивая назад, подальше от Манобан; она почти спотыкается об один из камней, не сводя при этом испуганного взгляда с Лисы, ни на секунду: — Что ты здесь делаешь? — Я… — Откуда ты знаешь, где я живу? — Дженни говорит чётко, как раньше, в школе, будто обвиняя Лису в чём-то гадком, но на этот раз без малейшей доли юмора. — Кто дал тебе мой адрес? Лиса хочет сделать шаг вперед, к Дженни, но что-то внутри заставляет её остаться на месте: — Дженни, я… я… — Я сказала, — Дженни срывается на истерический крик, и это зрелище, на самом деле, ужасно пугающе. Шатенка яростно выдёргивает из уха свой второй наушник; каждый вырвавшийся из уст Ким слог — пуля, которая остро рикошетит по пустой и тихой улице, — где ты, блять, нашла этот адрес?! — Чимин! — выпаливает перепуганная Лиса, сжимая ладони в кулаки; вместо адекватного ответа она способна взволнованно выкрикнуть только имя, будто ещё секунда и Манобан упадёт на колени, начав молить о пощаде. — Чимин дал мне твой адрес. — Ч-Чимин? — эхом повторяет Дженни, так глухо, как щелчок курка пистолета. От недавней пробежки на лбу виднеется блеск пота, и Лиса видит, как у Дженни дрожат коленки, когда новый порыв ветра достигает обеих девушек. Ветер даёт прекрасную возможность насладиться (или ужаснуться) неоднозначным выражением лица Ким: горечь от предательства, злость, страх. — Зачем он вообще.? — Не вини его, — торопится Лиса со своим ответом. — Он должен был сказать мне хотя бы номер твоего телефона. Я его попро… я-я обратилась к Чимину за помощью. — Сейчас решила за это спохватиться? — явно выплёвывает Дженни, холоднее, чем декабрьский зябкий ветер. — Как похвально. — Дженни… — Проваливай отсюда, — приказывает Ким, поправляя выпавшие от ветра прядки шоколадного цвета волос. — Дженни… — Если в твоих мозгах есть хоть немного здравого смысла, — девушка говорит медленно и так по-ледяному сухо, что у Лисы будоражит вены, — то тебе стоит уйти прямо сейчас. Лиса, вроде как, была готова к такого рода ответу, но всё равно данная колкость со стороны Дженни ощущается так же паршиво, как и удар с ноги прямо в солнечное сплетение. На секунду блондинка принимает поражение и уже представляет, как покорно и уныло спускается по дубовым ступенькам, уходя прочь от дома Дженни. Но затем облака полностью закрывают и так еле видное сегодня солнце; мрачный и блёклый свет мигом охватывает лишь только личико Дженни, такое напуганное и в то же время ужасно обозлённое. Эта дымка и краски теней, созданных благодаря образовавшимся тучам, концентрируют всё внимание Лисы на уже почти исчезнувшем синяке, ранее оставленным самой блондинкой. И именно это, да, точно это, заставляет Лису остаться. Девушка нервничает, кусает губу чуть ли не до крови, но всё же обрывисто начинает: — В м-моих мозгах нет здравого смысла. Его никогда не было. Потому что я идиотка. Тупица. Я всё испортила. Дженни всё также стоит на своём месте, даже не думая успокаиваться: — Так-так, давай лучше вернёмся назад, а то я в некой растерянности. Я думала, что именно я была тем человеком, кто всё испортил. Разве не так? Как ты там сказала? — она стучит указательным пальцем по подбородку, словно размышляя над глубоким философским вопросом. — Ах да, точно: «лицемерная», «эгоистичная», «больная на голову», «жалкая». Сказанные ранее обидные слова возвращаются обратно к их отправителю и заставляют Лалису нервно сглотнуть ту самую горечь, которая вязко начинает опускаться вниз по её горлу. Манобан краснеет от стыда. Дженни, не прерываясь, продолжает: — И вообще: почему ты здесь, а? У тебя, наверное, полно дел. В твоей жизни наверное столько ужасных людей, как я, которых нужно избить вместе со своим лучшим другом Скоттом! Так чего ты стоишь? Он, наверное, тебя уже заждался! — Он мне не друг, — к Лисе постепенно возвращается дар речи. — А ты… далеко не ужасный человек. — Твои слова совсем не сходятся с теми, которые ты говорила мне на той неделе. — Я знаю, — взгляд Лисы опускается ровно на сто шестьдесят три сантиметра вниз от лица Дженни. — Мне жаль. Это кратко и по существу, но в голове Лисы ещё куча вещей, которые она хочет добавить. Но Дженни резко вздыхает; издаёт такой изумлённый и громкий звук, будто она искренне удивлена извинениям Лисы, удивлена тому, что девушке жаль за причинённую ранее физическую (да и моральную, честно говоря, тоже) боль. И именно это заставляет сердце Лисы начать биться в разы чаще; Манобан задерживает дыхание, не в силах промолвить и слова, и с нетерпением ждёт, пока девушка напротив начнёт говорить. — Я отчётливо помню, что ты сказала мне на той неделе, — голос Дженни невесомо дрожит, но сейчас Лиса слушает достаточно внимательно и сконцентрировано, чтобы это расслышать. — Что я угрожаю людям из-за своего эгоизма, пользуюсь своей популярностью в личных целях. Что я сука. Что я задира. Когда до Лисы долетают свои же ранее сказанные слова, она понимает, насколько сильно она перегнула палку тогда, в спальне Чимина. — И я… я даже не буду этого отрицать, — продолжает Дженни. — Ведь я действительно угрожала людям, пользовалась своей популярностью, заставляя некоторых мне прислуживать, а клеймо «суки» на меня повесили ещё задолго до твоего прихода в эту школу. Так что: поздравляю, ты была права. Зачем же ты пришла сюда просить у меня прощения? Лиса не слышит сарказма в речи Дженни, только подавленность и некую отчуждённость: — Потому что я была неправа. Во всём. И даже если бы хоть в чём-то я права и была… я-я не должна была… бить тебя. Рука Дженни почти неосознанно поднимается к её лицу, большой палец аккуратно скользит по скуле и уже почти зажившему синяку, так невесомо, но безумно больно: — Но дело уже сделано, и твои извинения передо мной ничего не изменят; тем более, что ты, вероятно, просто испугалась того, что я начну тебе мстить. — Не в этом… — Лиса обрывает речь, глубоко вздыхая и от волнения сжимая кулаки. — Я пришла сюда не для этого. Я просто хотела объяснить. — Чего тут объяснять-то? — Дженни одаривает блондинку лёгкой насмешливой улыбкой, такой фальшивой и наигранной. — Я была там вместе с тобой, Лиса. Но, знаешь, тогда ты действительно удивила меня. — Удивила? — Ага. Когда ты зашла в комнату Чимина в тот день, я планировала извиниться за всё, что сделала раньше. Я была на грани, я перекручивала все свои косяки в голове и пришла к мысли, что моё мнение о тебе было сложено ошибочно. Я думала, что, может быть, просто может быть, мы могли бы действительно стать друзьями. Лиса даже дышать не может, что уж там сказать о её способности говорить. — Вместо этого я довела тебя до истерического крика и неуместных оскорблений. А потом я получила это! — её рука вновь поднимается, на этот раз в разы реще, вонзаясь ногтем указательного пальца в щеку, будто желая выдрать этот злосчастный синяк со своей кожи. Это выглядит душераздирающе. — Дженни, пожалуйста, не делай этого, — говорит Лиса, протягивая свою холодную руку прямо к шатенке, дабы остановить её от нахлынувшего приступа истерики. Но Дженни пятится назад, сразу после этого пытаясь сделать вид, что ничего не было. Они смотрят друг на друга. Автомобиль со скрежетом проносится где-то за спиной Дженни, явно превышая допустимую скорость километров на двадцать; несколько уже пожелтевших, но оставшихся на иссохших деревьях листьев безумно медленно падают на тёмный асфальт в момент тотального напряжения. Дженни осторожно отходит от дороги, ближе к Лисе: — И дело не в том, что я удивилась тому, что ты разозлилась. Люди злятся на меня всё время, у каждого из них есть на то своя, личная причина. Ты злилась на меня и во время ситуации с мусором в твоем шкафчике. Но на этот раз я ведь не сделала ничего плохого. Я уверена, что не сделала. Я просто… я не могу… Кажется, она не в состоянии закончить предложение. Лиса, честно говоря, к такому готова не была — к слабости и запутанности Дженни; изменение в её поведении и мимике почему-то смущают гораздо больше, чем её гнев на той неделе: — Именно поэтому я пришла сюда всё объяснить. Потому что ты действительно не сделала ничего плохого; я подумала, что ты сделала. — Это, — говорит Дженни, — было и так понятно. Лиса качает головой: — Нет, не только это. Кое-кто сказал мне, что ты сделала что-то не так. Дженни мигом поднимает испуганный взгляд на Лису, анализируя то, что именно имеет в виду Манобан. Через несколько мгновений лицо шатенки забавно хмурится, а губы слегка распахиваются от осознания: — Скотт. Это был он. Это всегда он. Лиса лишь кивает. Видно, как Дженни нервно сглатывает, девушку слегка трясет; она проходит мимо Лисы, становится на колени и подбирает упавшие на каменную кладку ключи. Входная дверь открывается за считанные секунды. Лиса смотрит вглубь тёмной и длинной прихожей, не зная, что делать; темнота будто засасывает хрупкую и маленькую фигуру миниатюрной Дженни Ким. Мгновение и девушка оборачивается. Это, если честно, мало похоже на приглашение войти — больше на чёткую и строгую команду, на приказ. Лиса, не медля ни секунды, следует прямо за шатенкой, растворяясь в густой темноте.

***

Они сидят за обеденным столом, разглядывая и оценивая друг друга. Дом, в котором живет Дженни, конечно, до восторженных охов огромен и роскошен, но в то же время до безумия мрачен и неприветлив. На одной из тёмных стен висит календарь с Эйфелевой башней, где огромное количество дат обведено жирным, ярким красным маркером; вся предыдущая неделя заштрихована полностью, маленькие чёрные подписи кишат на каждом дне недели. Лиса нервно сглатывает своё любопытство и некое волнение о моральном состоянии Дженни. На стенах и комодах, в писаных золотистых рамках расположены потёртые фотографии. На большинстве из них виднеется лучезарное лицо сногсшибательно красивой женщины, до боли похожей на Дженни; Лиса нагло предполагает, что это её мать. Фотография, которая немедленно привлекает внимание уж чересчур любопытной Лалисы, стоит на кухонной столешнице, прямо у кофе-машины. На снимке, ещё малышка Дженни сидит на синей скамейке в огромном аэропорту, мрачно и уж как-то очень серьёзно для такого маленького ребёнка глядя в объектив камеры. Даже когда Ким была ещё маленькой, она выглядела так зрело и взросло; выдавал за ребёнка девочку только размер её пухлых щёк. Та же самая зрелость и серьёзность отражается в уже заметно повзрослевшей девушке, напротив сидящей, которая так внимательно и выжидающе смотрит на Лалису, ни на секунду не отрывая взгляда. — Я нашла Чеён… — начинает уж было Манобан, резко начиная кашлять. Даже в доме сейчас достаточно зябко. Дженни хмурится, задумывается над чем-то, пару раз моргает и резко встаёт со стула, ножки которого неприятно скрипят о плитку. Ким бездумно бродит по кухне, непонятно зачем вытаскивая разные пакетики из полупустых кухонных шкафчиков: — Чего? — говорит девушка, когда Лиса, наконец, отрывает от неё свой взгляд. — Продолжай говорить, я слушаю. — Я нашла Чеён на полу в ванной за пару минут до разговора с тобой. Когда я спросила её, что случилось, всё, что она смогла сказать — твоё имя и имя Скотта, — Лиса вновь делает неловкую и длинную паузу, потому что Дженни громко шелестит какими-то серебристыми упаковками. — А потом? — спрашивает Дженни, не отрываясь от дела. — Я вышла из ванной, чтобы найти тебя, Джису или кого-нибудь ещё, но я наткнулась на Скотта в пустом коридоре. Он сказал мне… он сказал мне, что Чеён плакала из-за того, что ты заставила их расстаться. — Какого?! — Дженни роняет ложку. — Зачем мне это делать? — Ну, со слов самого Скотта, вы с Наён каждый раз пытались разрушить все его возможные отношения после того, как он её бросил; все ваши выходки были устроены лишь только потому, что Наён ревновала. А потом Скотт сказал, что ты угрожала Чеён: сказала, что испортишь всё её время пребывания в школе. А ему ты сказала, что выгонишь его из школьной команды по футболу. Дженни вновь хватает ложку, в этот раз более уверенно и крепко, начиная: — Я не… да я бы никогда… и что, ты просто так взяла и поверила его словам? Даже после того, что я предупредила тебя не связываться с этим дегенератом? — Сначала я не хотела ему верить! — восклицает Манобан. — Но потом, уже в спальне Чимина, я спросила тебя: шантажировала ли ты Скотта? И ты ответила мне: «да», добавив, что ты соврала о факте того, что «с ним нельзя связываться». — Так ты говорила об этом? — Дженни резко поворачивается к Лисе лицом, всё ещё опираясь свободной рукой о кухонный столик. — Как я, по-твоему, должна была понять, о чём ты говоришь? Я сказала «да», потому что я угрожала ему! И, вообще, о том, что связываться с ним не стоит, я тоже, типа, соврала. — Я знаю, — грустно и несчастно мямлит Лиса. — Если бы я подождала чуть дольше или задала чуть больше вопросов, всего этого бы не случилось. — Всё это время мы с тобой говорили о совершенно разных вещах, — из-за данного недоумения Дженни, почему-то, начинает смеяться, тут же резко замолкая. Несмотря на это, атмосфера между девушками становится легче и как-то по-домашнему светлее. — Я не могу в это поверить. Просто не могу. — Я такая тупица, — вздыхает Лиса. Она смотрит на свои пальцы, крепко переплетённые на дубовом столе. — Я не должна была слушать Скотта. Я должна была заподозрить что-то неладное. — Да, так бы было гораздо лучше, — прямо говорит Дженни, присаживаясь за стол. — Но, знаешь, я не удивлена, что ты просто так поверила его словам. Упс. Лиса только что призналась в своей глупости; но она никогда бы не подумала, что это настолько очевидно. — Нет-нет, не так; ты меня не так поняла, — Дженни закатывает глаза, глядя прямо на удивлённую Манобан. — Скотт — хороший лжец, или как принято сейчас называть: «полный психопат». Наверное, данное определение к нему идеально подходит, потому что Скотт, как правило, выстраивает со своими пассиями некую эмоциональную и глубокую связь. Безумный фанатизм, иначе не назовешь. — Ты имеешь в виду фанатизм по Чеён? — Нет, не по Чеён, — Дженни колеблется пару секунд, смотрит в окно, а потом медленно возвращает взгляд на удивлённую Лису, — по мне. — По тебе?! — шокировано бормочет Лиса, забавно вскинув брови. Дженни вальяжно и слегка расслабленно откидывается на спинку стула, с неким отвращением угукая: — Узнала о существовании Скотта я только тогда, когда он начал встречаться с Наён. Да, они встречались, и да, я соврала тебе насчет этого; и я уверена, что Скотт тебя об их отношениях уже осведомил. Дело тут вот в чём… я ненавидела этого упыря ещё с самого начала. Иногда ты просто чувствуешь, что человек ужасен. Понимаешь, о чём я? Лиса, видимо, понятия не имеет, о чём говорит Дженни; Манобан же взяла и бездумно поверила всем манипуляциям Скотта за считанные минуты. — И вот, один раз он попытался меня поцеловать, — говорит Дженни как-то уж слишком по-дружески, — когда я должна была быть третьей лишней на гулянке с ними двумя; пока Наён опаздывала. — Что? И что ты в итоге сделала? — Оттолкнула его, как иначе? Он продолжал мямлить мне в ухо, что Наён об этом не узнает, так уверенно, будто я готова пойти на измену моей лучшей подруге, — усмехается шатенка. — А ещё, он ни на секунду не переставал говорить о… да, точно, о том, что я — это единственный человек на Земле, который достоин «быть его собственностью». — Что за хуйня, — умно заключает Лиса. — Вот и я о чём. — А что случилось потом? — Я тут же сбежала оттуда. Он не пошёл за мной, вероятно потому, что он уж шибко удивился тому, как я отклонила его чересчур щедрое предложение. Затем я сразу же написала Наён, чтобы она отменила свидание и приехала ко мне домой, чтобы я смогла рассказать ей, что случилось. У Лисы рот раскрыт до пола: — И она что, не рассталась с ним сразу же после этого? — Нет, но в этом виновата уже я, — Дженни опускает голову, стыдясь. — Я не знаю. Я не могла и слова проронить. Может мне стало просто… страшно? Только я не знаю, почему, но я была определенно потрясена и подавлена. В итоге, спустя примерно минут двадцать, я просто предупредила её; сказала, что мне кажется, что со Скоттом что-то не так, и Наён сказала, нет, поклялась, что впредь будет осторожна, но… — Она не была, — догадывается Лиса, отчего Дженни тихо кивает. — Всё это… было похоже на то, что произошло с Чеён? — Нет, ни капли… Наён влюбилась в него по уши; она сказала мне об этом так уверенно. Это был её выбор, в конце концов. Но потом… Однажды утром, она позвонила мне, вся в слезах, хныча в трубку что-то типа: «Ты была права, он ушёл. Он трахнул меня и ушёл». — О, Боже мой, — Лиса с горечью вспоминает, как Наён шустро обошла диван, где сидела их компания на вечеринке. Лиса тогда предположила, что черлидерша просто презрительно отнеслась к новенькой, да ещё и непопулярной Манобан, существу ниже её достоинства и уважения. Но теперь Лиса понимает, что Наён просто пыталась избегать лишь одного человека из их группы — Скотта. — Именно это заставило меня осознать, — говорит Дженни, проводя пальцами по волосам, — Скотт не просто несёт какую-то ересь — он свято верит во всё то, что говорит. Он, блин, безумен. Он опасен. Тесная тёмная ванная комната в доме Чимина тут же появляется перед глазами Манобан: — Чеён. — Правильно. Он полностью проигнорировал её отказы и напуганные вопли, воспользовавшись силой, и всё это могло бы… — Дженни замолкает, сжимая руки в кулаки на столе. — Если бы я сразу же рассказала тебе о том, что случилось с Наён, если бы я побыстрее уведомила тебя о том, что Скотт сблизился с Чеён, если бы я изо всех сил постаралась заставить их расстаться раньше, Чеён никогда бы не оказалась в такой ситуации. Это я во всём виновата, и мне безумно за это жаль. — Дженни, нет! Ты спасла её! — подчёркивает Лиса, а в глазах звёзды. — Ничего из тобой сказанного больше нельзя было сделать, не видя будущего. — Хм, — единственное, что способна выдавить из себя Дженни; очевидно, что она не согласна с высказыванием Лалисы. Вдруг, за крохотной спиной шатенки раздаётся резкий свистящий звук, и Лиса видит струю пара. Это чайник. Дженни встаёт со стула, бережно выключая газ, и позже возвращается к обеденному столу с двумя кружками с горячим чаем, одну из которых она аккуратно, чтобы не обжечься, передаёт Лалисе; вторую же кружку, с забавными следами кошачьих лапок, она тут же сжимает между двумя ладонями, слегка дуя на горячий напиток. Лиса с большим удивлением смотрит на горячую чашку ромашкового чая и вспоминает, как сильно кашляла, и как Дженни украдкой глянула на её трясущиеся от холода руки. Внезапно, жар, исходящий от чашки, начинает её душить. — Я не добавляла мёд или сахар, — говорит Дженни с некой заботой в сладком голосе, — но я надеюсь, что и так всё в порядке, без… Глаза Лисы загадочным образом наливаются слезами: — Дженни, я… — Да? Что такое? — Дженни поднимает взгляд от своей чашки, встречаясь с влажными глазами Лалисы. — Погоди, ты что, плачешь? — Н-нет, — чёрт возьми, Лиса пока, конечно, не ревёт, но девушка понимает, что ещё секунда, и… — Да! Плачешь! — Дженни забавно лыбится, указывая на девушку пальцем. — Нет, пожалуйста, не надо плакать. Я не особо умею справляться с такого рода казусами… я просто подумала, что сейчас холодно, и ты заснула снаружи, пока ждала меня. Кто ж знает, как долго ты… Лисе так хочется опрокинуть сейчас этот стол и, подойдя ближе, крепко обнять Дженни, прижимаясь к ней, такой сказочной, маленькой и, наверное, такой тёплой, всем телом. Вместо этого Манобан смутно отодвигает горячую кружку от себя: — Мне так жаль, Господи, Дженни. Я не заслуживаю этого, и я не заслуживаю твоего прощения, забери этот чай… — Лиса, мне кажется, я говорила тебе, чтоб ты, наконец, перестала указывать мне, что делать, — раздражённо заключает Дженни. Шатенка забавно ухмыляется одним уголком рта. — Ты что, уже забыла? — Такое сложно забыть, — Лиса небрежно вытирает мокрые от слёз глаза тыльной стороной ладони. — Почему ты так хорошо себя ведешь? Ой, точнее, прости, я не это имела в виду… не смейся, пожалуйста, погоди! Я имела в виду: почему ты так добра ко мне? Ты вела себя совершенно иначе даже до того, как я ударила тебя по лицу. — Хм, — Дженни безумно горда собой, но в то же время она чувствует себя как-то по-новому немного неуютно, — ты права. Полагаю, что сегодня я необычайно «добра» из-за своего хорошего настроения, поэтому, пожалуйста, перестань уже извиняться и пей чай, пока он не остыл. Ну, или пока я не забрала его обратно. Лиса тут же делает длинный, немного нервный глоток; так необычайно хорошо, когда тепло горячего напитка распространяется по всей грудной клетке, будто грея сердце: — Но почему? Если бы кто-то сказал мне, что сегодняшний день закончится тем, что ты будешь поить меня горячим чаем, то я бы… — Ударила его по лицу? — предлагает Дженни, забавно вскидывая лишь одну бровь, опираясь головой на свою ладонь и внимательно наблюдая за пьющей чай Лисой; её выражение лица резко меняется, что заставляет Ким издать забавный смешок. Манобан, в свою очередь, не так уж и весело. — Честно? Я не знаю. Сегодня был долгий день; может, я просто выдохлась. Или я просто рада, наконец, узнать, что ты не настолько придурковатая. — Разве? — Лиса ставит свою полупустую чашку на стол с сильным грохотом. — Даже если Скотт и обманул меня… я всё равно поверила ему. Я поверила не тебе, а ему. Дженни тихонько кивает, грустно опуская голову: — Да, ты, конечно, иначе расставила свои приоритеты. Но… если уж говорить начистоту, то ты несколько раз во время нашей перепалки давала мне возможность всё объяснить, а я сглупила. Лиса хочет поспорить (ведь это не совсем верное расположение дел, вины Дженни тут нет абсолютно), но Ким тут же продолжает говорить, не давая блондинке ни единой возможности выговориться: — Если ты была неправа, когда сорвалась на мне, то то же самое можно сказать и про меня. Я вспылила раньше, чем ты; я толкнула тебя первой, помнишь? И, в конце концов, я вновь начала угрожать тебе, говоря о том, что испорчу твоим друзьям жизнь. Хотя, в итоге, ничего делать я и не собиралась… — Дженни, хватит, — говорит Лиса, — это вообще несравнимые действия. Ты меня не била. — Нет, не била, — Дженни хмурится, глядя в свою чашку, которая всё ещё полна. — Ладно, хорошо. То, что сделала ты оказалось похуже, чем то, что сделала я. Такая трактовка тебя устраивает? Лиса кивает, но не отвечает и не принимает никаких действий, чтобы противоречить словам шатенки. Не получив нужного для себя ответа, Дженни нервно проводит рукой по густым волосам. Она смущена и не уверена, что скажет дальше: — У нас обеих есть вещи, за которые нам стоит просить прощения. За сегодняшний день ты извинилась передо мной уже раз сто, так что, прошу, дай теперь слово мне. Я хочу рассказать тебе то, что не сказала там, на вечеринке. Лиса с определённой точностью может сказать, что в комнате что-то меняется; будь то температура воздуха, звук тикающих в гостиной часов. Малейший дисбаланс, который переворачивает абсолютно всё. — Я тоже хочу попросить у тебя прощения, — говорит Дженни, ниже, чем раньше; так обрывисто и напуганно, дрожащим тихим голосом, но чуть более громким, чем шёпот. Чтобы Лиса смогла расслышать и тихонько, пока Дженни не видит, улыбнуться, — за всё. Одна сторона на весах начинает перевешивать другую. Листья на улице больше не меняют свой цвет, но именно этот момент, прямо здесь и прямо сейчас — тот, когда всё действительно меняется.