Каждому своё

      Обществознание Рамиро ненавидел всей душой. Его отец преподавал его в школе, из-за этого он ненавидел его ещё больше. Рамиро в принципе не любил школу и все предметы в целом, так что ненавидеть обществознание ему ничего не мешало. Оно казалось ему скучным и бесполезным: какой смысл изучать то, что ты и без этого знаешь или узнаешь в будущем из жизни? Поэтому его оценки по этому предмету оставляли желать лучшего, а финальный тест он вообще не написал, Рамиро был уверен, что ему просто повезло, потому что его отец не мог допустить того, чтобы его сын завалил предмет, который он преподаёт.       И вот теперь, когда, казалось бы, мучения должны закончиться — что происходит? Правильно — дополнительные занятия два раза в неделю. Сегодня как раз пятница, без пяти минут пять, и ровно через пять минут придёт Ям. Она отличалась особой пунктуальностью, и Рамиро это бесило. Таскает повсюду свой учебник, заумно разговаривает. Он не знал, как она вела себя вне школы и, как ни странно, его собственного дома, но ему и не хотелось знать. Была бы его воля, никогда бы даже словом не обмолвился со своей одноклассницей, но так уж сложилась судьба.       Да, так и вышло: ровно в пять часов вечера раздался дверной звонок, приглушённые голоса снизу, а ещё через минуту открылась дверь в комнату Рамиро. Ям скривилась, увидев Рамиро, как будто ожидала увидеть кого-то другого, Рамиро лишь закатил глаза.       — Привет, — она слабо улыбнулась, Рамиро махнул рукой в ответ.       В комнате было удивительно тихо, не считая шелеста страниц и скрипа пола. Внизу тоже никто не разговаривал, тихое жужжание телевизора доносилось до комнаты Рамиро, когда выдавался особенно громкий момент в сериале, который смотрела его мама.       Рамиро заметил, что Ям не очень-то ответственно относится к своей работе: она просто дала ему какой-то листок с заданиями. Он мог бы что-нибудь сказать по этому поводу, но не стал, потому что понимал, то Ям получает от происходящего такое же удовольствие, что и он сам, а это значит — никакого.       В прошлый раз они тоже не разговаривали. Ям пыталась несколько раз завести разговор о чём-то пустяковом, но Рамиро тогда был не в духе. Наверное, ему бы даже хотелось, чтобы она что-нибудь сказала сейчас, потому что тишина начинала давить на уши. Он тоже не сказал ровным счётом ничего и вообще-то был доволен собой, потому что вполне мог закончить эти дурацкие задания раньше семи.       На этот раз время шло быстро, возможно, потому что Рамиро вроде бы начал входить в курс дела. Не то чтобы ему стало интересно, ни в коем случае. Но теперь, хоть обществознание и продолжало казаться ему каторгой, он стремился к тому, чтобы делать пришлось как можно меньше. А для этого в самом начале нужно сделать как можно больше. Не очень выгодный, но единственный вариант. Он уже начал что-то понимать, хоть Ям и продолжала обречённо вздыхать и отводить взгляд, когда он в который раз неправильно отвечал на какой-то вопрос.       Стоит признать, из неё бы, наверное, вышел хороший учитель, хотя бы потому, что она его терпела. Рамиро не старался специально вывести её из себя, это происходило само собой, но в конце концов, он понял, что это довольно забавно и было единственным весёлым занятием за все эти два часа.       Возможно, он слишком часто демонстративно вздыхал, но это в любом случае заставляло и Ям тоже нервничать, и Рамиро в мыслях посмеивался, потому что нервничала она очень смешно.       — Вот это неправильно, — сказала она, ткнув пальцем в какой-то из вопросов, мельком глянув на Рамиро. — И вот эти два тоже.       Отметив ещё несколько неправильных ответов, она полезла за чем-то в свой рюкзак и, покопавшись немного, вытащила два листа, полностью исписанные с обеих сторон.       — Держи, — она протянула листы Рамиро, он, помедлив, брезгливо взял их двумя пальцами. — Прочитай это и попробуй выучить, хорошо?       — Ага, — кивнул Рамиро, прикидывая, куда можно будет засунуть эти листы. Неужели это всё касается тех нескольких вопросов, на которые он ответил неправильно?       Ям почти сбежала в семь часов, бросив на прощание «пока». Рамиро даже не успел ответить, но вообще-то и не стремился. Он вздохнул с облегчением, когда наконец-то смог закрыть ненавистный учебник. ***       Мелодия лилась мягкой, приятной рекой из-под пальцев Симона. Звучали последние ноты, и вот, когда, казалось бы, всё будет идеально до самого конца, Симон как на зло нажал не на ту клавишу. Он зажмурился, продолжая играть, потом исподтишка взглянул на сеньора Рейеса, он, конечно, заметил, что Симон сфальшивил, но пока ничего не говорил, ожидая, когда Симон закончит играть.       — У тебя всегда не выходит одно и то же место, — говорит он, что-то записывая в блокнот. — Уже третий раз подряд.       — Да, я и сам замечаю, — «как это вообще можно было не заметить» — мысленно бьёт себя по лицу Симон, но снаружи старается выглядеть невозмутимо. — Слишком быстрый переход, я не успеваю.       Конечно, никакие оправдания не принимаются, когда дело касается международного конкурса, и Симону всё равно стыдно.       — Тебе нужно больше репетировать. У тебя дома ведь есть фортепиано, ты играешь на нём?       — Да, конечно, играю.       — Репетируй усердней, Симон, — сеньор Рейес отвлёкся от своего блокнота и поднял глаза на Симона.       — А… могу я задать один вопрос не совсем по теме? — уточнил Симон.       — Какой именно вопрос?       — У Амбар получается лучше? В смысле, сейчас кого бы вы выбрали: меня или её? — этот вопрос, конечно, должен был интересовать его, но сейчас намного сильнее, чем обычно. Он понимал, что у него получается гораздо хуже, чем должно получаться для того, чтобы его отправили на конкурс.       — Я не буду скрывать, сейчас у Амбар получается лучше, — кивнул сеньор Рейес. — Но это только от того, что ты не стремишься к победе. Она всегда только и повторяет, как мечтает попасть на этот конкурс и как хочет на нём победить. Тебе нужен такой же настрой.       Симон кивнул. Он понимал, что ему нужно стремиться к победе, но этого не понимали его родители. К сожалению, они так и не поняли, что музыка значит для их сына, и сейчас ситуация накалилась ещё больше, когда они узнали о том, что Симон, возможно, поедет на «какой-то конкурс в другую страну». Ссоры в доме Альваресов стали чуть ли не повседневным занятием. Мама твердила, что ему нужно уделять больше внимания учёбе, ведь следующий год — выпускной. Отец не забывает убеждать Симона в том, что музыка — это несерьёзно, и если он хочет всю свою жизнь провести, играя на гитаре в переходе метро, то он может уже сейчас уходить из дома, и никто его не держит.       После музыкальной школы он не спеша шёл домой. На улице было холодно, но Симон тепло оделся, и домой в любом случае совсем не хотелось. Он мог бы поехать на автобусе, но решил дойти пешком, специально выбирая закоулки, чтобы подольше идти домой. Симон жалел, что бабушка уже не живёт с ними, она бы смогла убедить родителей в том, что музыка может обеспечить успешное будущее, если ты стараешься. А Симон старается, и ещё как.       Он шёл, засунув руки в карманы и пиная камни по дороге. На плече висела сумка, в которой лежала папка с нотами. Сумка била по рёбрам, но Симон не обращал на это внимания. Он вообще ни на что не обращал внимания, пока его не окликнули. В первый раз он не услышал, поэтому, когда он обернулся на голос, Амбар выглядела раздражённой и слегка удивлённой.       — Привет, Симон Альварес, — сказала она. Её щёки порозовели от холода, шапка была надвинута чуть ли не на брови.       — Привет, Амбар, — обычно они не здоровались, и Симону не удалось скрыть удивлённые нотки в голосе, но Амбар либо не заметила, либо сделала вид. Возможно, она и сама чувствовала ту странную неловкость, которую чувствовал Симон, когда разговаривал с ней по какому-то поводу, а не просто из-за того, что нужно показать своё превосходство. — Ты что-то хотела?       — Да, конечно, — фыркнула Амбар. — Скажи своим родителям, что мои родители приглашают их к себе послезавтра. И тебя тоже.       Родители Симона и Амбар давно знакомы, ещё до их рождения мама Симона и мама Амбар вместе учились в университете. Там и подружились. Потом связь между ними стала слабее, но когда у них родились дети, по счастливой случайности семьи Альварес и Смит оказались в одном городе, и многолетняя дружба продолжается и по сей день.       — А сами они почему не сказали?       — По-твоему, я знаю? — приложив руку в элегантной чёрной перчатке к сердцу, спросила Амбар. Впрочем, Симон не думал, что она врала, она вообще-то редко врала, однако вопрос оставался открытым. — Они просто попросили меня сказать тебе, что они приглашают вас, вот и всё. Моя крёстная Шарон приезжает, скорее всего, они решили, что это повод для того, чтобы собраться всем вместе. Насколько я знаю, твои родители тоже знакомы с Шарон?       — Да, — Симон задумчиво кивнул. Ему не хотелось идти в гости к Смитам, хотя бы потому, что мама Амбар снова будет расспрашивать его о том, есть ли у него девушка, и стараться свести его с Амбар.       — Так ты скажешь? — уточнила Амбар, поежившись от холода. — Мне вообще-то холодно здесь стоять.       — Да, я скажу. Пока, — он махнул рукой в знак прощания, Амбар сдула чёлку, закрывающую глаза, и, развернувшись, ушла, скорее всего, в музыкальную школу. Симон посчитал, что это можно считать за своеобразное «пока», и вновь, не торопясь, направился к себе домой.