Каждому своё

      — Извините, я опоздал, больше такого не повторится, — скороговоркой проговорил запыхавшийся Симон Альварес, вбегая в кабинет с музыкальными инструментами.       Симон быстро поставил свою сумку на пол и пригладил волосы, которые растрепались во время бега, когда он бежал в музыкальную школу. Оглядевшись по сторонам, Симон понял, что в кабинете сейчас только Амбар, сидевшая на одном из стульев с прямой спиной и ужасно самодовольным видом. Она оглядела его с ног до головы и закатила глаза, убедившись, что выглядит он, как и всегда, неопрятно.       — Я очень надеюсь, что ты не будешь впредь опаздывать, иначе соревноваться с тобой будет совсем безынтересно, — произносит Амбар, глядя на свои ногти.       — А где?.. — спрашивает Симон, кивнув на стул преподавателя, проигнорировав скрытые оскорбления Амбар.       — Сеньора Мартинес, если ты о ней, отошла ненадолго, но скоро вернётся. Ты бы знал, если бы пришёл вовремя.       — По всей видимости, я ничего не пропустил, так что можешь отбросить куда подальше свои оскорбления, Амбар, — Симон усаживается на один из стульев, в комнате их три, он выбирает тот, что дальше от Амбар.       — Это не оскорбления, это констатация факта, я не думаю, что у тебя в принципе получится выиграть и поехать в Бразилию на этот конкурс, а уж с твоими систематическими опозданиями мне уже можно заказывать билеты на самолёт.       Симон опоздал первый раз, так что «систематических опозданий» у него не было ни разу в жизни, но Амбар это не переубедит. Она уже всё равно не обращает на него никакого внимания, полностью сосредоточившись на своих идеальных кутикулах, пока не приходит сеньора Мартинес.       — О, Симон, ты пришёл. Вот видишь, Амбар, а ты говорила, он безответственный, — невозмутимо произносит сеньора Мартинес, раскладывая на столе какие-то свои бумаги. — Однако, Симон, впредь не опаздывай, это может очень плохо отразиться на твоих репетициях. Итак. Амбар, вспомни пока некоторые свои произведения на скрипке в соседнем кабинете, там сейчас должна быть сеньора Лопез. Я пока обсужу всё с Симоном, ты придёшь попозже, я тебя позову, хорошо?       Амбар коротко кивает, но смотрит на Симона презрительно, прежде чем выйти из кабинета, впрочем, Симон уже не обращает на это никакого внимания. За семь лет он успел привыкнуть.       Когда дверь за Амбар закрывается, сеньора Мартинес обращается к Симону:       — У тебя есть какие-то предложения по поводу произведения, которое ты будешь исполнять в случае твоей победы?       — Да, я думал над этим. Этюды Листа очень интересны и сложны технически, но мне они пока не даются очень хорошо. Я думал взять что-то из моей старой музыки.       За дверью послышались звуки скрипки. В музыкальной школе хорошая звукоизоляция, но Амбар сейчас играет в соседней комнате, поэтому Симон может слышать каждую ноту.       — Чтобы победить, тебе нужно показать своё мастерство. Я думаю, ты сможешь выучить один из этюдов Листа, но тебе стоит так же готовить и другие произведения, которые ты можешь исполнить, если Лист получаться не будет, — сеньора Мартинес встала из-за стола и подошла к фортепиано, стоящему на подиуме рядом с другими инструментами. — Давай-ка сначала разыграемся. ***       Нико никогда не возвращался домой поздно. Этот день исключением не был.       В восемь часов вечера он уже подошёл к входной двери своего дома и вытащил ключи. Привычным движением открыв дверь, Нико зашёл в дом. Посмотрел на вешалку: курток родителей ещё нет, зато висит ярко-красный пуховик Джим. На улице пока ещё не очень холодно, так что не совсем ясно, зачем она сейчас носит такую даже на вид тёплую куртку, но Нико не задумывается над этим.       Он проходит дальше по коридору и попадает в гостиную. Здесь нет ни Хорхе, ни Джим, поэтому он поднимается наверх. Из комнаты Хорхе доносятся приглушённые голоса, и Нико заходит внутрь. Джим и Хорхе сидят на полу, между ними лежит раскрытая на середине книга.       — Привет, — Джим приветственно машет ему рукой. — Мы здесь читали, — она слегка поднимает книгу, которую они читали. — Я могу идти?       Обычно родители приходят раньше, чем Нико, поэтому это они отпускают Джим. Она работает у них четыре дня, и Нико лишь один раз пришёл раньше, чем родители, в первый рабочий день Джим, но тогда всё равно пришлось ждать родителей, потому что они тоже должны были знать, кого наняли для их младшего сына.       — Да, можешь идти, — кивнул Нико, оглядывая комнату Хорхе. Здесь всегда появлялось что-то новое, и Нико не уставал поражаться, как брат только успевал добавлять что-то новое в интерьер комнаты.       Джим кивнула и поднялась с пола, отряхиваясь от невидимой пыли. Она попрощалась с Хорхе и пружинящей походкой вышла из комнаты. Послышались её шаги по лестнице, а потом и внизу, когда она спустилась. Хорхе и Нико всё это время молчали.       За окном уже стемнело, редкие звёздочки показались на небе, тусклый месяц луны закутывался в тонкие облака. Джим всегда приходила домой уже после наступления темноты, её не задерживали позже десяти, а в это время ещё ходили автобусы. В зависимости от настроения и погоды Джим либо шла пешком, либо ехала на автобусе. Она собиралась открыть дверь, но кто-то снаружи опередил её, и в дверном проёме показалась сеньора Наварро, а за ней и её муж.       — Джим! — всплеснула руками сеньора Наварро. Она всегда отличалась излишней эмоциональностью. — Ты уже уходишь, милая?       Они были знакомы всего четыре дня, но Лодовика Наварро уже как будто воспринимала Джим как родную. «Милая», «дорогая», «солнышко» — так она и называла Джим. Иногда она путалась, обращается сеньора Наварро к ней, или к своему сыну, потому что Хорхе она называла также, только в мужском роде.       — Да, сеньора Наварро, Нико уже пришёл, и я… — она сняла с вешалки свою куртку. — Здравствуйте, сеньор Наварро.       Глава семейства не был похож на свою жену. Серхио Наварро отличался особой серьёзностью и любовью к своим детям. Джим всегда немного побаивалась его, ей казалось, будто она попала в армию, а сеньор Наварро — очень строгий полководец. Но вообще-то бояться было нечего: во-первых, они пересекались только вечером, когда он возвращался с работы, во-вторых, сеньор Наварро только производил впечатление серьёзного человека, в своём доме он становился вполне милым человеком, любящим выпить одну-две чашечки чая после работы.       — Нет, Джим, раз уж мы сейчас все здесь, я не могу не пригласить тебя остаться с нами, — сеньора Наварро сняла пальто и повесила его на вешалку. — Уверена, ты хочешь поесть, а я как раз кое-что купила. Твои родители не будут волноваться?       — Нет, я думаю, нет, — растерянно проговорила Джим. Не то чтобы ей была неприятна компания семьи Нико, но ей было бы очень неловко сидеть с ними за одним столом. Как бы хорошо они к ней не относились, они казались ей какими-никакими, но начальниками. А ужинать вместе с начальниками ей не прельщало. — В смысле… я обещала, что вернусь не позже десяти.       — А дольше мы тебя и не задержим, дорогая! — Лодовика сняла сапоги, сеньор Наварро уже закрыл входную дверь и тоже начал раздеваться, снимая шарф. — Давай-давай, ничего страшного, если ты поужинаешь у нас.       Джим всё ещё хотела возражать, но сеньора Наварро уже схватила её за руку и утащила на кухню.       Через минуту она уже сидела на стуле на кухне, в то время как Лодовика надевала фартук и щебетала что-то о том, какой прекрасный ужин собирается приготовить. Джим слушала её со всей внимательностью, но при первой же возможности убежала с кухни. Первая возможность появилась, когда сеньора Наварро попросила её сходить в комнату к Хорхе и позвать его вниз.       Последующие двадцать минут Джим провела в комнате Хорхе. Они почти дочитали книгу, но их прервал Нико, который заглянул в комнату, чтобы позвать брата вниз, в столовую. Должно быть, сеньора Наварро предупредила его о том, что Джим сегодня тоже осталась, потому что он не удивился.       Сидеть со всеми ними за одним столом было довольно неловко. Джим не очень хотела есть, она обычно никогда не ужинала, но вообще-то то, что приготовила Лодовика, выглядело действительно вкусно, поэтому Джим честно съела половину того, что лежало на тарелке.       — Ну что, Джим? Чем занимаются твои родители? — спросила сеньора Наварро. Кажется, ей было совершенно всё равно на то, что Джим хотелось бы как можно быстрее уйти домой.       — У меня только мама, — оповестила Джим, поджав губы. Ей стало ещё более неловко. — Она медсестра. А у папы была своя цветочная лавка.       — Папа Джим умер, — сообщил Хорхе, выпив свой сок.       — Хорхе! Это неприлично, — серьёзно посмотрела на сына Лодовика. Хорхе смущённо опустил глаза.       — Ничего страшного, сеньора Наварро, — Джим не считала плохим то, что сказал Хорхе. Он был единственным за этим столом, с кем бы сейчас ей хотелось разговаривать. — Мой папа умер уже давно, и я привыкла.       Потом за столом воцарилось неловкое молчание, прерываемое только стуком вилок о тарелки. Нико, кажется, старался как можно быстрее выйти из этого положения. Впрочем, как и Джим.       — Вы с Нико ведь учитесь в одной школе, правда? — Джим смущённо кивнула. — Ну что? Он хорошо учится?       — О, я не знаю, — покачала головой Джим, смотря только в свою тарелку. — Я на год младше, мы не в одном классе.       — Оу, — даже как-то расстроенно вздохнула Лодовика.       Через пятнадцать минут мучение, наконец, кончилось, и Джим, чуть ли не бегом направилась в прихожую. К её сожалению, сеньора Наварро не могла отпустить её одну «в такое позднее время» и отправила вместе с Джим Нико, чтобы он проводил её до автобусной остановки.       Она бы лучше хотела всё-таки дойти до дома одной, но компания Нико была лучше, чем-то, что она пережила только что, поэтому несильно сопротивлялась тому, что Нико её проводит.       От дома Нико до остановки идти совсем недалеко, так что эта ночная прогулка казалась практически раем. Мороз кусал голую кожу, и Джим, поёжившись, засунула руки в карманы. Она всегда сильно мёрзла, поэтому с самого начала весны носила пуховик. Нико шёл в расстёгнутом пальто и иногда с удивлением поглядывал в сторону Джим, однако, молчал.       — Не обращай на них внимания, — вдруг сказал Нико. — Я имею в виду, на родителей. К нам не часто заходят гости, вот они и…       Джим бы не назвала себя «гостем», да и вообще-то уже практически забыла о том, что происходило в доме Наварро. Не так уж это было и удивительно, все взрослые, в понимании Джим, были такими… настойчивыми.       — Да, я понимаю. Ничего страшного. Взрослые все такие, — пожала плечами Джим. — Хорхе говорил, ты ходишь в музыкальную школу.       — Да, я… Фортепиано.       — Ух ты. Круто. Я никогда не хотела заниматься музыкой.       У Джим абсолютно не было слуха, поэтому она никогда не задумывалась над тем, что могла бы ходить куда-то заниматься. В детстве она ходила в бесплатную секцию рисования в школе, но ей не нравилось, поэтому с семи лет она просто жила, без особых творческих увлечений.       — Я с девяти лет хожу в эту школу.       — Хорхе говорит, его тоже хотят отправить заниматься музыкой. А он не хочет.       — Да, родители хотят, чтобы у нас были общие увлечения. Хорхе хочет стать поваром, — да, это Джим тоже знала. За эти четыре дня она почти всё о нём знала, как и Хорхе о ней. — Он говорит, когда ему будет десять, он сбежит из дома и устроиться на работу в лучший ресторан Парижа. Даже учит французский в тайне от родителей.       — Детская непосредственность, — кивнула головой Джим, слегка улыбаясь. — Когда мне было пять, я собиралась жить в лесу, потому что родители не купили мне велосипед.       Оставшееся время они шли молча. Но теперь не было неловких пауз, из-за которых Джим хотелось либо повеситься, либо сбежать куда подальше. Через пару минут они дошли и до остановки. Нико подождал, пока приедет автобус (сеньора Наварро объявила, что не впустит Нико в дом, если он не удостоверится в том, что Джим в полной безопасности), и уже потом, не торопясь, отправился домой.