***
В Волантисе было душно, жарко и влажно. Огромный город, который был в несколько раз больше Кингс Лэндинг, спустя столько лет был таким же, каким запомнил его Визерис, будучи мальчишкой. Дышать здесь было практически невозможно, а передвигаться по его улицам можно было только со стражей — толпы татуированных рабов, моряков, торговцев, наемников, жрецов Р’Глорра и иностранцев заполнили и восточную, и западную часть города и даже знаменитый Длинный Мост, соединявший их между собой. Единственным спокойным местом были лишь старые кварталы за Черными стенами, куда их пригласили представители знати как только они сошли со своего корабля. Визерис едва удерживал себя от гнева — мало было того, что «несколько лун» после рождения Деймона превратились в «год и несколько лун», и того, что Золотых Мечей, на которых делала ставку Джейнара, не оказалось в городе, так еще и эта «знать», мнившая себя чистокровными валирийцами, даже не извинилась перед ним. Много лет он уже был здесь, выслушивал насмешки наемников, а после умолял хотя бы кого-нибудь из представителей древних родов Волантиса пустить его за Черные стены — ведь в нем текла кровь последних драконьих наездников, кровь Древней Валирии, которой местная знать хвалилась, выставляя напоказ свою мраморную кожу и серебряно-золотые волосы, — но ни один из них не обратил на него внимание. Даже старую татуированную шлюху один из этих надменных «Драконьих Владык» удостоил более долгим взглядом чем голодного, худого мальчишку, просившего хотя бы о крове над головой. «Король-Попрошайка! Вестеросский Король-Попрошайка под нашими стенами!» — смеялись дети, бегавшие по Черным стенам. Если бы Визерис мог испепелять взглядом, от них бы ничего не остались — нахальные маленькие бездари были всего лишь волантийской мелочью под ногтями, а он принцем — нет, законным королем Семи Королевств. В их жилах не текла кровь Дракона, королевская кровь, но они смели над ним потешаться. Кулаки сжимались от бессилья и злобы, но он не стал кричать им в ответ. Долететь до ублюдков и сжечь их он все равно бы не смог. Теперь дети не кричали ему вслед обидные прозвища, а рабы, посланные для сопровождения, почтительно кланялись, указывая путь, но он все равно ждал ловушки и издевательских окриков. Жена молчаливо шла рядом с ним, прижимая к себе сына — всегда активный и шумный мальчик молчал, будто бы тоже ощущал, что все это плохо закончится. Визерис бросил взгляд на сына — тому уже было полтора года, хотя порой казалось, что он родился только вчера. Родители Джейнары — даже ее холодная пугающая мать — на внука надышаться не могли и все говорили, что он станет прекрасным королем когда-нибудь, а еще требовали, чтобы он остался с ними в Лисе, якобы потому, что это было безопасно, но Визерис Лохарам не доверял и не позволил бы оставить Деймона с ними, даже если бы жена была против, однако Джейнара согласилась с ним — у него давно сложилось ощущение, что своим родителям, по меньшей мере своей леди-матери, она доверяет не больше, чем он. Раб, сопровождавший их, провел их по главной улице к одному из старых богатых особняков, сложенному из того же черного камня, что и стены, окружавшие город. По богатому саду, окружавшему дом, сновали другие рабы: все, как один, украшенные разными цветными татуировками — и, судя по их количеству, послал за ними в порт один из самых богатых и влиятельных людей среди знати, что только усилило подозрительность Визериса. То, что помощь не бывает бесплатной, он усвоил давно, равно как и то, что у него нет ни гроша в кармане, по крайней мере своего. Сколько готовы потратить были Лохары вряд ли знала даже Джейнара. Хозяин дома встречал их в прохладном черном зале в глубине особняка. Все убранство дома буквально кричало о роскоши и богатстве — дорогие ткани, отделанные мирийским кружевом, мраморные статуи Богов, изделия из черной драконьей кости, оружие из кузниц Квохора, волантийское стекло высшего качества — такого Визерис не помнил даже о Красном замке, не говоря уж о Дрэгонстоуне. Зал, в который их привели, ничем не уступал остальному особняку, однако знатная семья все-таки его удивила. Высокий мужчина средних лет был валирийской крови, в этом сомнений не было. Длинные серебряные волосы он собирал в хвост, а его фиолетовые прищуренные глаза расчетливо изучали гостей, пока раб представлял их. Его жена, однако, валирийкой не была — смуглая кожа и темные волосы говорили сами за себя, хотя держалась она также высокомерно и отстраненно. Стройная молодая девушка в огненного цвета платье, которой не было и двадцати, сидела вместе с юношей, похожим на мужчину как две капли воды. Она единственная из всей семьи смотрела на них с интересом и любопытством в черных глазах, однако внимание Визериса привлекла не она, а двое других людей сидевших в креслах напротив волантийской знати. И если молодая черноволосая женщина была ему незнакома, мужчину он узнал сразу, пусть даже видел его последний раз много лет назад, когда еще его царственный отец сидел на Железном Троне. Знаменитые чёрные змеиные глаза совсем не изменились за столько лет, а яркое солнце, пронзённое копьем, вышитое у него на груди, лишь подтверждало догадку. — Принц Визерис из дома Таргариенов, законный король Семи Королевств, третий этого имени, принцесса Джейнара из дома Лохаров из Лиса, его супруга, и их сын, принц Деймон из дома Таргариенов, — представил их раб на чистом высоком валирийском. Он собирался представить и хозяев дома, и других гостей, но мужчина-валириец лишь махнул рукой, чтобы слуга замолчал, и поднялся сам. — Приветствую вас в нашем доме, — произнёс он, и Визерис подавил желание поморщиться. Голос у главы знатного рода был тягучим, медовым и затягивающим — он будто лип к коже и хотелось поскорее его смыть. — Мое имя Марквело Мэйгир. Моя жена — Эйрена, наши дочь Талиса и сын Малакво, названы в честь моей сестры и моего отца, триарха Волантиса от партии Тигров. Принц Оберин из дома Мартеллов — мой давний друг, именно благодаря ему вы сейчас здесь. — Благодарю, — сказал Визерис, пусть язык с трудом поворачивался во рту. Так вот перед кем нужно будет стоять на коленях — перед одним из Мартеллов, бросивших его на произвол судьбы, когда погиб сир Виллем. Он знал — подслушал однажды — что Мартеллы собирались поддержать его и выдать за него принцессу Арианну, но едва сир Виллем испустил свой последний вздох, они исчезли, будто их и не было. Трусы. — Приятно видеть вас в добром здравии спустя столько лет, принц Оберин. Дорнийский Змей ухмыльнулся, сверкнув чёрными глазами, и вальяжно поднялся со своего места. Он остановил на мгновение взгляд на Джейнаре, а затем на притихшем Деймоне, после чего вновь посмотрел на Визериса. — Поздравляю со свадьбой и рождением сына, принц Визерис. Ваша жена прекрасна, я бы тоже не устоял перед таким милым личиком, — Оберин Мартелл прищурился, будто стремясь разглядеть что-то в его лице, и законный король Семи Королевств вздернул подбородок чуть выше, заглушая раздражение. Было ясно, что дорнийский принц пытался его задеть. — Жаль, что торжество было тихим и скрытым — я бы хотел присутствовать. Все-таки мы когда-то были семьей через мою сестру и вашего брата, а союзниками наши семьи были и того дольше. И именно желание вновь стать союзниками привело меня сюда, как и вас. Думаю, для вас не станет сюрпризом, что наш дом очень недоволен тем, что на Железном Троне сидит человек, одобривший убийство Элии и ее детей. Мы ещё тогда решили, что нужно сделать ставку на вас, но, к сожалению, ваш опекун, сир Виллем Дарри, умер раньше своего времени, и мы потеряли вас в Эссосе. Мой брат был убеждён, что вы погибли — глупо, как по мне, но он старше и решать было ему. Когда до нас дошли слухи, что вы живы и осели в Лисе, Доран был… не слишком доволен вашей свадьбой. Без обид, принцесса, но мой брат ещё до Восстания хотел брака своей дочери и вашего мужа, — Змей перевёл взгляд на Джейнару, но та даже не дрогнула из-за холодных ядовитых глаз, смотрящих прямо на неё. — Без обид, принц Оберин, — спокойно произнесла она. — Если бы ваш брат действительно этого хотел, он бы искал моего мужа старательнее. Его просчёт, никак не мой. И вы бы не стояли сейчас здесь, если бы он этого не понимал и не стремился исправить ситуацию. — Прямо к делу. Мне нравится, — оценил дорнийский принц, вмиг став более серьезным. Он нахмурился и подозвал жестом молодую черноволосую женщину, сидевшую прежде рядом с ним. — Как вы правильно сказали, принцесса Джейнара, Доран это понимает, иначе бы нас здесь не было. Мартеллы предлагают вам помощь в завоевании Железного Трона, взамен на брачный союз — в следующем поколении. У вас есть сын и наследник. Моя племянница Арианна уже замужем за сыном другого дома, которому принадлежит одно из Семи Королевств, и у неё будут дети — в том числе и дочь. Нам нужен союз между ними. Кровь Мартеллов на Железном Троне однажды. Вы получите поддержку Дорна и Речных земель. И армию, с которой любезно согласился помочь мой друг Марквело. Моя дочь Нимерия — его родная племянница, а партия его отца считает, что дальнейшего развития Волантис сможет достичь лишь посредством войны — выигранная война в Вестеросе и дружеские отношения с новой властью там поспособствуют их укреплению здесь, на политической арене. Тигры уже очень давно не становились большинством среди триархов, и они считают, что Волантис упустил очень много возможностей. Что вы скажете на это предложение? Визерис замер, чувствуя, что время в зале замедлилось. Он ждал этого момента долгие годы, еще с тех самых пор, как сир Виллем удерживал его, еще мальчишку, за плечи, на корабле, что уносил его в бушующее темное Узкое море от острова, где полыхал погребальный костер его матери-королевы, от континента, где убили его семью и свергли его династию, его отца, с возведенного ими Железного Трона. Многие дни и одинокие, холодные ночи, проведенные на улицах городов, где он спал с грязными бродягами, пытаясь согреться и не умереть с голоду, он мечтал об этом моменте — как верные лорды и союзники найдут его, скажут, что помогут ему вернуть престол его семьи и Семь Королевств. Эти мысли и мечты помогали ему держаться, сжимать зубы и выживать, терпеть гадкие оскорбления и обзывания, показную жалость и подачки от глумливых богатеев Эссоса. Это до сих пор иногда будило его по ночам — ненависть и злость, гнев и обида, и страх — одним из худших его воспоминаний было то, как один знатный дворянин из Тироша, пустивший его к себе, когда ему шел пятнадцатый год, чтобы поглумиться вместе со своими друзьями, толкнул к нему, еще зеленому мальчишке, свою двадцатилетнюю дочь, с хохотом сказав, что если Таргариеновский мальчишка лишит девственности эту бесполезную уродливую девку, на которую никто и смотреть не хочет, то он ему заплатит столько, что он сможет доплыть куда угодно в личной каюте, а если он сделает ей и ребенка, то и вовсе оставит жить в доме и даже выдаст за него эту самую дочку. Алые капли дорогого вина скатывались по синим густым усам богача, падая на его расшитый золотом дублет, обтягивающий толстый живот, пока Визерис, чувствовавший, как к горлу подкатывает холодный комок страха, смотрел на синеволосую двадцатилетнюю девицу, простую внешность которой портило лишь большое родимое пятно на левой стороне ее лица. Она глядела на него со смесью страха, ужаса и какой-то странной, хрупкой надежды и ожидания, которую он тогда не понимал. Сейчас он чувствовал себя как та девица, которую он, севший на первый корабль на следующее утро, после того дня больше никогда не видел, — спустя столько лет бесплодных грез и надежд, обид, оскорблений и гнева ему, наконец, предложили то, чего он так долго жаждал, но хрупкое чаянье, надежда на то, что все это наконец может закончиться, которую Визерис питал годами скитаний по землям, которыми некогда правили его предки, драконьи лорды Валирии, была настолько призрачной, что ему казалось, что стоит ему согласиться, и она развеется, будто туманное видение. И это пугало его больше, чем возможность провести всю жизнь здесь, в Эссосе, без Железного Трона. Принц сглотнул, ощутив, как супруга незаметно коснулась его руки, возвращая его к насущному вопросу. Оберин Мартелл, прищурившись, смотрел на него с затаенной ухмылкой, его дочь-бастард Нимерия изучала их своими змеиными глазами, такими же, как у ее отца, семья Мэйгир — за исключением дочери, смотревший на них с искренним любопытством, ожидала их ответа с холодными нечитаемыми лицами. Лишь темноволосая, темноглазая и смуглая девица, Талиса, казалась среди них живым человеком, по жилам которой текла горячая алая кровь, а не холодный расчет — ее темные, почти черные, глаза излучали любопытство и странную печаль — будто ей было их жаль. Визерис бы скрипнул зубами и гордо отвернулся от этой ненужной ему — им — жалости, но здесь, в этом доме это была единственная искренняя эмоция, которую он видел. Он взглянул на Деймона, который беззвучно сидел на руках у матери, на Джейнару, которая едва заметно наклонила голову, и принял решение. — Я согласен, — молвил законный король Семи Королевств, и Мэйгиры, и Мартеллы кивнули и довольно улыбнулись, пусть даже их улыбки скорее были похожи на оскалы хищников, загнавших в угол добычу, которую они так долго выслеживали. — Какие у вас планы?***
Всю свою жизнь Талиса провела в Волантисе: старшая дочь Валирии с ее жаром и духотой, огромным храмом Красных Жрецов и многочисленными рабами, торговыми судами со всего известного мира и байками бывалых моряков была ее домом, но она едва не задыхалась здесь еще с тех самых пор, как ее едва не утонувшего в реке младшего брата спас один из рабов. Это словно пробудило ее, тогда еще девочку, ото сна, в котором она прежде пребывала. С города слетел сказочный детский образ, и осталась лишь красивая картинка с прогнившим содержимым, от которой ее тошнило с каждым прожитом здесь днем все больше и больше. Она родилась старшим ребенком и единственной дочерью Марквело Мэйгира, сына триарха от партии Тигров, Малакво, и его жены, Эйрены, дочери одного из знатных домов Мира. У нее был младший брат, названный в честь их деда и унаследовавший валирийскую внешность их отца, — единственный выживший сын их родителей, которому когда-нибудь предстояло занять место отца и деда среди Старой Крови Волантиса. У ее отца было две сестры: Талиса, в честь которой она была названа, и Трианна, мать одной из незаконнорожденной дочерей принца Оберина Дорнийского. Они обе умерли вскоре после знаменитого вестеросского восстания вслед за своей подругой, сестрой принца Оберина, принцессой Элией — будучи девочкой, Талиса не могла не плакать, когда ее тетя Трианна рассказывала эту печальную и страшную историю о женщине, которая стала любовнице своего брата названной сестрой и погибла при взятии замка вместе со своими детьми, малышкой Рейнис и младенцем Эйгоном. После тех историй внучка волантийского триарха представляла, что бы было, если бы восстания не случилось: она бы обязательно посетила Вестерос и подружилась с принцессой — они были ровесницами — и ее младшим братом — отцу и деду это бы понравилось. Именно поэтому ей до сих пор иногда снилось, как она бы бегала с принцессой, их братьями и кузиной Ним по красным коридорам огромного замка в столице Вестероса. Именно поэтому она так хотела увидеть далекие Семь Королевств. Именно поэтому она печально смотрела на принца Визериса и его семью — он все-таки увидит свои родные Закатные Королевства, пусть даже лорд Марквело не позволит сыну Безумного Короля занять престол. Его планы насчет Вестероса были известны Талисе лишь частично, но они ей не нравились: политика представителей Старой Крови была грязной, полной собственных амбиций и планов, предательств и лжи. Никто никогда не заботился о тех людях, что жили за Черными Стенами, что прислуживали им, древней знати, ведущей свое происхождение от Старой Валирии, во всем. Рабы не считались людьми, но именно раб спас ее брата от смерти, не потеряв свою жизнь за прикосновение к высокородному только потому, что Малакво остался жив. С того самого дня Талиса ненавидела порядки родного города всей душой — как теперь она ненавидела то, что задумал ее лорд-отец. Это было жестоко — дать надежду молодому мужчине, который не видел родного дома с детства, чтобы после отнять ее, — а также безрассудно — зачем было поддерживать мальчишку, за которого поручился лишь торговец сыром из Пентоса, в его притязаниях на престол Семи Королевств? Зачем было тайно организовывать ему встречу с лидерами Золотых Мечей? Принцу Оберину и его брату точно не понравится, если они встанут на сторону того, кто может и не быть их родным племянником. Принц Эйгон почти наверняка погиб в тот черный для династии Таргариенов день — слишком невероятной казалась история о том, что младенца могли тайно вынести из Красного Замка. Талиса бы скорее поверила, что спасли его сестру, прятавшуюся вдали от матери и брата. Когда она встретилась с предполагаемым принцем Эйгоном по приказу лорда Марквело несколько дней назад, ее первым впечатлением было разочарование. Юноша был всего на пару лет младшее ее самой, но он казался еще ребенком — в его темно-синих, но не фиолетовых, глазах виднелась еще детская наивность. В крашеных синей краской волосах блестели несколько серебряных прядей, а черты его лица были похожи на черты других валирийцев — ее лорда-отца, ее брата и других представителей Старой Крови, окружавшей ее всю жизнь, но в нем не было огня, которого она ожидала. Он не был Драконом — это Талиса поняла с первого взгляда. Он был хорошо обучен — бывшим лордом Гриффоном, мейстером и рыцарем, но этого было недостаточно, чтобы стать хорошим королем. Марквело Мэйгир почему-то считал иначе. «Дракон или не Дракон — это нам неважно. Важно, что, когда мы посадим этого мальчика на Железный Трон, он сделает все, чтобы вознаградить нас за это. Ты поймешь скоро, issa byka perzys». «Может быть я и пойму», — думала Талиса, слушая, как ее лорд-отец, принц Оберин и принц Визерис обсуждают план путешествия последнего в Залив Работорговцев, где были лучшие Безупречные во всем Эссосе, за покупку которых и собирался заплатить Марквело Мэйгир. — «Но я хотела бы думать, что я не такая, как ты. Не такая, как вся эта Старая Кровь. Если бы только у меня была возможность сбежать отсюда в Вестерос. Может быть, для них бы я была иноземкой, но там хотя бы нет рабов. И я бы хотела увидеть Красный Замок. И воцарение Драконов». Для внучки волантийского триарха было настолько же очевидно, что Визерис — Таргариен, как для нее было очевидно, что синеволосый мальчишка с Ройны им не является. У скитавшегося по Эссосу принца были лиловые глаза и серебряно-золотые волосы, валирийкие черты — как и у его жены, и у их сына, и других Таргариенов, которых давно не было среди живых. Талиса могла легко представить их, стоило лишь закрыть глаза и вспомнить рассказы тети, которая бывала при дворе в Красном Замке: больше походивший на монстра, чем на человека, король Эйрис с длинными грязными серебряно-золотыми кудрями, темными, почти черными, глазами и похожими на когти отросшими ногтями, внушавший страх и ужас, прекрасная и печальная королева Рейлла с длинными серебряными косами и фиолетовыми глазами, высокий, красивый и статный принц Рейгар, его изящная супруга, дорнийская принцесса Элия, их дочь Рейнис, и сын Эйгон, который в ее представлениях был так похож на маленького Деймона, сидевшего на руках у своей матери, Джейнары Лохар. Когда Таргариены вошли в дом, Талиса на мгновение даже замерла: принц Визерис настолько походил на своего старшего брата — точнее, на тот образ, который она себе представляла, что ей подумалось, что разум сыграл с ней злую шутку. Дочь Марквело Мэйгира почувствовала, как ее плеча коснулась чья-то рука, и обернулась — кузина Ним, приподняв темные брови, взглядом указала на коридор, и Талиса, кивнув, поднялась с кушетки и почтительно кивнула: — Прошу прощения, я бы хотела отойти вместе с Нимерией на некоторое время. Принц Оберин и принц Визерис кивнули, в то время как ее лорд Марквело задержал на ней взгляд, а леди Эйрена прищурилась — это было напоминание не говорить ничего лишнего, на что она лишь склонила голову в повинующемся кивке и последовала за кузиной в свои покои, где, она знала, их никто не потревожит. Длинные мраморные коридоры, где было больше бесполезных украшений, чем она могла сосчитать, наконец закончились огромными красными дверьми в ее слишком большие, пустые комнаты, где она так не любила находиться. Едва за ними захлопнулись двери, Ним повернулась к ней, сверкая змеиными глазами своего отца, и сразу перешла к волновавшей ее теме: — Я думала, что еще немного, и ты в нашем новом общем союзнике дыру прожжешь своим взглядом. В чем дело? Талиса вздохнула, не зная, как объяснить противоречивые чувства, раздирающие ее изнутри. Нельзя было говорить про мальчишку с Ройны, но объясниться перед Нимерией она была обязана — та была не только кузиной, но и одной из малочисленных подруг, пусть они и редко виделись. — Ты ведь знаешь, что я всегда хотела увидеть Вестерос. Мои родители — мой лорд-отец — никогда меня никуда не пускал. Но еще больше Семи Королевств я хотела увидеть Таргариенов — твоя мать рассказывала столько историй об их дворе, что они были для меня живыми — стоило только закрыть глаза, и я видела Красный Замок — каким он был до Баратеонов. И это так странно — я столько лет мечтала, что увижу хотя бы кого-то из них, и вот они здесь. И принц Визерис похож на образ, который я придумала. Только со слов тети Трианны я всегда представляла его мальчиком, а не взрослым мужчиной. Нимерия усмехнулась, склонив голову. Одна из котов Талисы, которую она спасла с улицы, в очередной раз не послушав своих лорда-отца и леди-мать, запрыгнула ей на колени и начала тереться об нее в поисках ласки. — Никогда не пойму твоей привязанности к ним, — фыркнула кузина, но приласкала питомца, почесав кошку за темно-рыжим ухом. — Есть кое-что, что меня беспокоит в этом плане. Я знаю, что ты не расскажешь. Талиса сглотнула, почувствовав, как пересохло горло — они с Ним всегда могли доверить друг другу свои секреты, зная, что ни одна из них не выдаст их родителям. Так было всегда, и сейчас внучка волантийского триарха чувствовала себя неуютно, зная, что есть то, чем с кузиной она поделиться не может, хотя ей хотелось. Она кивнула, зная, что слуг в этой части дома сейчас нет — а если бы и были, то на общем языке никто из них не говорил. — Меня беспокоит то, на чем это все основано. Брак между Мартеллами и Таргариенами. Моя кузина Арианна… У нее все не так гладко, как ей хотелось бы. Я беспокоюсь, что она сделает какую-нибудь глупость, — Талиса почувствовала, как по спине пробежал холодок — она присутствовала на том ужине, несколько недель назад, когда принц Оберин и его дочь прибыли в Волантис, чтобы обсудить дела с ее родителями. То, что принцесса Арианна до сих пор не родила ребенка, было одной из главных проблем в плане Мартеллов, как указала еще тогда ее леди-мать, но дорнийский принц убедил их, что его племянница знает свой долг. То, что Нимерия говорила об этом сейчас, значило, что проблема была гораздо серьезнее. — Она не может или…? — не стала заканчивать свой вопрос дочь Марквело Мэйгира. Кузина поняла ее и так. — И то, и другое, — мрачно сказала Ним, все еще поглаживая устроившуюся у нее на коленях кошку, урчавшую в ответ. — И ее свекр… Недоволен, как и его вассалы. И ее муж тоже, хотя он пока молчит. Она и сама недовольна, и раздражена, поэтому я и беспокоюсь. Арианна импульсивна и может натворить кучу глупостей, сама того не желая. Я волнуюсь, чем это может закончиться. Дядя Доран и отец будут очень недовольны, если из-за этого мы лишимся возможности отомстить за тетю Элию и вернуть на Железный Престол Таргариенов. Мы достаточно терпели Роберта Баратеона на престоле — он морил жителей столицы голодом и отсутствием питьевой воды, когда мы отплывали — только потому, что дико боится нашего нового союзника. Разве таким должен быть король? — С каждым новым словом о Роберте Баратеоне я проникаюсь все большей неприязнью к этому человеку, — поморщилась Талиса. Человек, улыбнувшийся при виде тел двух невинных детей и изнасилованной несчастной женщины, в ее мыслях сострадания никогда не заслуживал — с этим она была согласна. Само лишь воспоминание о том, что случилось с семьей Рейгара Таргариена вызвало у нее приступ тошноты — настолько ярко представился ей запах крови и смерти, к которому она в любое другое время относилась спокойно — помощь целителям и Красным Жрецам в Храме, которую никогда не одобряли ее родители, сделала ее привычной к удушающе сладкому запаху гибели. — Кажется, что кто угодно был бы лучше. «Даже мальчишка-самозванец с Ройны», — мысленно добавила она, кривясь от этой мысли.***
Шторма кидали их на с одной высокой волны на другую, едва не разбивая «Молчаливую» об острые скалы, прорезавшие неспокойные воды подобно шипам, растущим из морского дна. Они не прекращались с тех пор, как команда взяла курс после отплытия из вод Кварта, будто бы зная, куда они держат путь, и становились все сильнее, чем ближе они были к цели. Будь Эурон менее опытным или не таким настойчивым, он бы давно повернул назад и продолжил бы пиратствовать в дальних морях — чем он и занимался уже несколько лет, с тех пор, как старший братец Бейлон, так глупо проигравший в Восстании, изгнал его с Пайка. Но не зря он был лучшим капитаном Семи Королевств, а может и всего известного Света — его не испугало тёмное колдовство колдунов Кварта, которых он захватил в плен с несколько лун назад, значит и Дымное море Валирии не наведёт на него ужас волнами и ветром — соблазн ступить на разрушенный полуостров, до которого ещё никто не добирался с самого Рока, был превыше рисков. И к тому же с ним были трое из захваченных в плен колдунов, проклинавшие неких «огнерожденных», что спалили их Дом Бессмертных. Четвёртого, самого надоедливого, называвшего себя Пиатом Преем, он убил почти сразу и заставил оставшихся трёх его съесть — на «Молчаливой» лишь он сам мог внушать страх. Колдуны были полезнее, когда могли говорить, и поэтому им вырезать языки, как всей остальной своей команде, Эурон не стал — но подчиняться они должны были ему. За последние несколько лун, прошедших с тех пор, как близ Кварта он взял в плен преследовавших «клятых поджигателей» колдунов и вознамерится наконец покорить Валирию, судьба норовила сбить его с курса — прежняя команда испугалась истерзанной яростью Четырнадцати Огней земли больше, чем него, и разбежалась — пришлось собирать новую в городах залива Работорговцев и портах Соториоса, чьи моряки, больше похожие на обезьян, напоминали ему братца Виктариона, такого же сильного, но туповатого и скорого на обиду. Затем несколько новых моряков подхватили неизвестную лихорадку — Эурон выбросил их в море на съедение морским тварям. Близ Астапора на него попыталась напасть другая пиратская шхуна — головы команды украсили корму его любимой галеи, а капитана, зелёного зазнавшегося мальчишку, он приказал прикрепить к носу самыми крепкими веревкам заживо после того, как поразвлекался с ним и опоил его Вечерней Тенью — магическим зельем, которое пили захваченные колдуны. Они дали испить его и ему — напиток был самым приятным и самым отвратным пойлом, которое ему приходилось пить, а он пробовал самодельную крепкую выпивку не самых лучших таверн на задворках известного мира, но Вечерняя Тень вызывала зависимость, как и даруемые ей видения. Его губы окрасились синим, как у проклятых колдунов, но он был в здравом разуме — в отличие от провинившихся членов команды, которым он влил в глотки слишком много зелья. Те мучались и беззвучно кричали, пока Эурон с интересом наблюдал за их потугами — мучившие их образы будущего и прошлого его не испугали бы в любом случае, потому что знакомы были ему с детства. Кроваво-красные глаза — сразу тысяча и всего один, — пытавшие его в кошмарах детства изломанными телами братьев, собственным взрослым ликом с потемневшим голубым глазом, прикрытым повязкой, ледяными демонами, огнедышащими драконами и разорванной, почерневшей землей, закалили его, превратив в истинного сына Железных островов. Он знал, что был сильнее остальных — и осторожного отца, и самодовольного Бейлона, и тупого Виктариона, и ныне набожного Эйрона, которого он научил молиться ещё в детстве, когда приходил к ним с Урригоном, выпив лишнего. Прочие — слабые братья, сестра, племянники — и вовсе были бесполезны, некоторых он даже сам принёс в дар Утонувшему Богу, в которого так верил Эйрон — для них всех это было милосердием, в которое он все равно не верил. Нынешние видения Вечерней Тени были иными. Он видел себя на древнем Морском Троне предков, пока труп Бейлона уходил уже бесполезным камнем под воду, Эйрон бормотал про себя молитвы, а Виктарион стоял подле него с гордым званием капитана Железного Флота — вот и вся цена, чтобы забыть, пусть даже и притворно, о неверной морской жене. Видел и смерть наивного и тупого брата, павшего жертвой собственных ничтожных интриг и магии. Он видел даже разрушение Стены и полчища мертвых и ледяных монстров, несущихся на Семь Королевств — его рука поглаживала рог, найденный в древних руинах — остальные не знали, что власть над огненной магией, способной победить Иных, находиться в его руках и стоит ему лишь подождать… Лишь горький привкус остался у него во рту, когда пропало последнее видение, и Эурон открыл глаза и скривился, видя своё отражение в стоящем рядом с кроватью серебряным кубком — его почерневший глаз, единственный изъян во внешности, единственное напоминание о детских кошмарах, смотрел на него чёрным вороньим цветом — закрыть его повязкой не составило труда, но он все равно портил сладкий вкус намечающегося триумфа, который он чувствовал в своём теле. Ещё даже не поднявшись на палубу, где его безголосые моряки бросались с одной стороны на другую, удерживая корабль на штурмовых волнах, он уже знал, что до цели осталось немного. Большая волна, едва не опрокинувшая «Молчаливую», облила его солью, у которой был горький, дымный привкус, и смела в пучины вод нерасторопного юнгу, на что железнорожденный лишь усмехнулся — что же, ему придётся кормить меньше сброда. Невелика потеря ради этой цели. «Молчаливая» едва не налетела на очередную скалу, поддавшись порыву штормового шквального ветра, норовившего столкнуть галею с острыми камнями и превратить ее в щепки, а ее команду — в корм морским гадам, но все же корабль прошёл мимо, скользя по темным бушующим волнам под мрачными тяжелыми небесами. Эурон вдохнул полной грудью, чувствуя, как к родному запаху соли примешались нотки пепла и сера. Его моряки, вероятно, и не поняли бы, но колдуны наверняка ощущали тоже, что и он: искрящуюся в смертоносных порывах ветра и яростном море древнюю магию, полнящуюся гневом Четырнадцати Огней и жаждой мести и гибели тем, кто пробудил ее. Он закрыл оба глаза, представляя, как четыреста лет назад рушились местные небеса и разверзалась земля, исторгая потоки лавы и огня, смертельного даже для драконов, и извергая вверх столбы серы, что душила валирийцев своим ядом, и улыбнулся, зная, что они близко. Когда он открыл глаз — тот, что не смотрел на мир чёрным вороньим цветом, — перед ними в пучине яростных волн расступалась безжизненно чёрная, выжженная теми же вулканами, что некогда сделали ее плодородной, земля, на которую много чеков не ступал ни один человек. Валирия предстала перед Эуроном Грейджоем, лучшим капитаном известного Мира, во всем своём смертельном величии.***
Танцовщица плавно двигалась под звуки арфы, на которой играли музыканты, и легкий шелк почти прозрачного платья скользил по изгибам ее тонкого тела, заставляя офицеров Золотых Мечей довольно свистеть. У нее были точеные валирийские черты, фиолетовые глаза, густые пряди серебряных волос и манящие женские изгибы, но Эйгон чувствовал лишь усталость, безразличие к девице и отвращение к самому себе. Названный отец и высший состав самого лучшего наемного отряда Эссоса — по большей части изгнанников из Вестероса и их потомков — настояли на том, чтобы посетить сие заведение перед началом сборов и отплытием в Пентос, где их должны была ждать встреча с Иллирио Мопатисом, торговцем сыром, который располагал лучшей информацией о том, что происходило сейчас в Семи Королевствах: их знания ограничивались тем, что Роберт Баратеон готовился к вторжению Визериса Таргариена, его дяди, который тоже сейчас был здесь, о чем его уведомила семья Мэйгир, пообещавшая привести Дорн под его знамена, когда придет время, хотя почему они собирались поддержать именно его, оставалось для Эйгона загадкой. Танцовщица проскользнула мимо него, послав ему мимолетную улыбку, и юноша отвел взгляд, отгоняя другое видение — более юную и тонкую девичью фигурку с большими фиолетовыми глазами и черными прядями волос. Бездомный Гарри, толстый и мало похожий на воина седовласый верховный капитан, сменивший на посту Майлса Тойна, наклонился ближе и кивнул на девицу. — Хороша, Ваша Милость. Вы ей приглянулись — она из вас не только взрослого мужчину сделает, но и позабыть заставит о любой другой девице. Эйгон отвернулся, чувствуя, как заливаются алым скулы от смущения и злости. То, что люди, которыми он должен командовать и которых он должен будет вести в бою, считали его зеленым мальчишкой, означало, что они его не уважали или уважали не так, как если бы он имел опыт в военных и любовных делах, но он не мог себя заставить спать с первой попавшейся куртизанкой или шлюхой. Сожаление, печаль и острое чувство вины, сопровождавшее его первую и пока единственную, может быть еще детскую любовь к единственной подруге, единственному компаньону одинокого детства, проведенного на Ройне, заставляли его цепляться за образ Дейнис, не желавший покидать его мыслей. — Оставь его, Стрикленд. Будущему правителю не пристало иметь бастардов особенно от проститутки от элитного борделя Волантиса, — прозвучал суровый голос названного отца, и законный король Вестероса взглянул на лорда Джона Коннингтона, сидевшего рядом с воспитанником и давними боевыми товарищами. В крашенных синих волосах пробивались рыжина и первая седина на висках, но строгие и требовательные голубые глаза взирали на генерала Золотых Мечей с неодобрением, даже ни на секунду не скользнув на другую приблизившуюся к нему танцовщицу, уроженку Летних островов. Для Эйгона не было секретом ни его нелюбовь к нынешнему главе отряда, ни его безразличие к женщинам. За те году, что они провели на Ройне, его взгляд никогда не задерживался на Алиссе, но иногда останавливался на Эйнаре. Иногда он задавался вопросом, связаны ли интересы названного отца и его не слишком высокое мнение о женщинах, но ответа так и не нашел. На другой свой вопрос — стал ли бы он таким же, если бы его не воспитывали Эйриены — он давно перестал искать ответ и лишь был благодарен, что они были с ним долгие годы, как бы его отец о них не отзывался. В какой-то степени они были ему даже больше родителями, чем Джон, ведь именно они заботились о нем, когда ему было плохо, хвалили за достижения, поощряли интерес к новым знаниям, развлекали историями и долгими обсуждениями. Грифф был скорее очень строгой отцовской фигурой, которого больше заботил его долг перед покойными принцем, королем и королевой и его будущее в качестве будущего правителя. Эйгон любил его, как отца, но не замечать разницу не мог. — Спасибо, — с трудом заставляя язык двигаться, кивнул Эйгон, когда Бездомный Гарри пожал плечами и отвернулся, заведя разговор с Франклином Флауэрсом, на коленях которого уже сидела большегрудая тирошийка. Он вполне мог бы ответить и сам — названный отец часто забывал, что он был уже взрослым мужчиной и мог сам отвечать за свои слова и поступки. Лорд Коннингтон прищурился, и законный король Семи Королевств знал, что следующие его слова ему не понравятся. — В одном он прав. Ты должен выбросить девчонку из головы. Если эта шлюха или какая другая тебе в этом помогут, то даже я одобрю. Только не влюбляйся еще и в нее. Не повторяй ошибок… — Своего отца, — закончил Эйгон, делая большой глоток вина. Застарелая присказка злила его с каждым разом все больше. Одна чертова ошибка его настоящего отца стала причиной падения величайшей династии, но он — не Рейгар Таргариен, а Дейнис — уж точно не Лианна Старк. — Что дальше — опять про то, что мне нужен союз с Великим Домом Семи Королевств и что единственным вариантом осталась Ширен Баратеон? — Или Арья Старк. Какое бы отношение я не питал к ним, но идут слухи, что девчонка похожа на свою погибшую тетку, что мне претит, но сыграет нам на руку. Подождешь до ее шестнадцатилетия несколько лет и женишься на ней. Барды забудут о плохой крови между вашими домами, и это приведет к тебе большую часть Семи Королевств. И это лучше, чем девочка с Серой Хворью. — Ты не думаешь, что нужно сначала захватить Семь Королевств? И что нужно будет еще считаться с амбициями моего дяди, который вряд ли обрадуется моему существованию? — Ты — сын Рейгара, наследника Железного Трона, и очереди на престол идешь первым. Но у Визериса уже есть свой наследник, и поэтому тебе необходимо заключить союз с Великим Домом. Именно этого у Визериса нет. Или ты хочешь подождать, пока он соберет армию, захватит Семь Королевств, и попросить его уступить тебе Железный Трон, который был тебе не так интересен в отличие от какой-то девчонки? — жестко спросил с него названный отец, но с Эйгона было довольно. Он встал и с силой поставил кубок на стол. — Драконы, — начал он, смотря на лорда Коннингтона сверху вниз впервые за все эти годы, — не подчиняются ни Богам, ни людям. И, поскольку я Дракон, я тоже не обязан этого делать. Нет, я не позволю дяде завоевать Железный Трон, на который у меня больше прав, и не являюсь к нему, как попрошайка. Он сам придет ко мне, в Вестерос. Но я не буду больше слушать ни про союзы, ни про Великие Дома, ни про Старков с Баратеонами. Мы поговорим об этом после того, как я стану королем, — удержав взгляд Джона, Юный Грифф — король Эйгон Таргариен, шестой этого имени — оглянулся на остальных офицеров Золотых Мечей и стремительно отправился к выходу под одобрительные возгласы Франклина Флауэрса, к которому присоединились остальные. Дойдя до своей каюты на корабле, он рухнул на свою койку без сил, закрыв лицо руками. Снаружи все слышались хохот и музыка празднующих наемников, но его привлек звук открывающейся двери. Резко сев, Эйгон потянулся к мечу, но расслабился, когда увидел, что это была всего лишь танцовщица-валирийка. — Нет, — сказал он, когда она скользнула ближе к нему, стягивая с себя платье. — Не нужно. Я не хочу. — Ты никогда не быть с женщиной, верно? — спросила она на ломаном Общем языке. Платье осталось лужей шелка на деревянном полу. Эйгон отвел взгляд, чувствуя, как заливаются краской его щеки. — И ты влюблен. Если не хочешь спать со мной, то я сделать то, что недотроги из Семи Королевств не делают для мужчин. И научить тебя кое-чему. Она скользнула на колени, потянувшись к шнуркам на его брюках, и Эйгон лишь беспомощно мог наблюдать за ее действиями, чувствуя, как стучит кровь в его голове и его живот стягивает узлом. — Почему? — лишь спросил он, и танцовщица подняла на него взгляд. — Ты красивый, — ответила она и опустила голову, скользнув языком по его плоти, изгоняя все мысли из головы Эйгона. Много позже, когда танцовщица уже давно удалилась из его каюты, он лежал, так и не сомкнув глаз, слушая празднество и пьяные хохот и крики за окном и чувствуя к себе одно лишь отвращение.