***
Госпожа Мин пришла, одаривая сына своей белоснежной улыбкой, излучавшей свет в сотни раз более ослепительный, чем те лучи, что били в окно. Она принесла поднос с рисовыми шариками, тонко нарезанной красной рыбой и имбирем, стакан молока покорно стоял в углу. Она поцеловала сына в макушку и после дежурного вопроса про самочувствие отправилась на работу. Все по расписанию. Как и всегда. Он включил музыкальный канал. | 09:00 | — Вас приветствует канал VH1! И это подборка самых...***
Обед к Юнги приехал в виде тофу и молоденькой рыжей медсестры. Точнее сказать, медсестра мило улыбнулась и ушла. Разнообразие состояло тут только в том, что цвета волос медсестры менялись чуть ли не каждую неделю. И вот если припомнить все цвета, можно и сосчитать, сколько недель- Стоп. Время? | 14:26 | Солнце светило в окно уже откуда-то сверху, шпили многоэтажек противно поблескивали отсвечивая. Лекция о правлении Наполеона. Продолжим.***
Вечер наполнен маминым теплым смехом и очередными слухами с работы. — Ты представляешь, она просто стоит, возмущаясь, а директор за ее спиной внимательно так прислушивается кивая. Мы чуть коньки не отбросили, ты бы видел! — и Мин делает возмущенную гримасу, а потом улыбается, потому что мама, смотря на это пельменное личико, делающее сосредоточенный вид, всегда со смеху катится. Ведь и правда, мама — та, ради кого Юнги живет. Она его причина. Одна единственная. Зачем Юнги жить? Жить там, где чувствуешь себя никем. Где чувствуешь себя неполноценным, ведь так и есть. Не можешь встать, еле двигаешься. Зачем жить, если не можешь делать то, о чем всегда так мечтал, к чему стремился? Зачем жить, если ты больше не можешь играть на фортепиано? Всю свою жизнь Юнги трудился. С пяти лет он каждый день вкалывал, усердно занимаясь фортепиано. Три часа, четыре часа в день. Бах, Черни, Гайдн, Моцарт, Бетховен, Григ, Машковский, Брамс, Шопен, Рахманинов. Юнги всегда мечтал играть Рахманинова. Его музыкальные моменты он играл особенно проникновенно. Юнги очень долго ждал, когда же сможет заменить свои скучные пьесы прекрасными гармониями. Он жил музыкой, что играл. Он жил. Жил. Раньше. Когда-то. Когда в его сердце отстукивал метрономный ритм. Когда аплодисменты из многотысячного зала проникали глубоко в душу. Когда лауреатство международного конкурса стало реальностью. Когда подаренные цветы стояли месяцами в его комнате, большой комнате с белым роялем. Когда-то. Но не сейчас. Не сейчас, когда пальцы его были способны вместо многооктавных арпеджио перебирать лишь кнопки дистанционного пульта. Не сейчас, когда вот уже четвертый год Мин Юнги не видел в глаза фортепиано, не слышал его звуков — ничего. Он больше не считает себя достойным этих звуков, этих трепетных прикосновений, этого приятного холода лакированного дерева — ничего.