Лисы в городе

      «Это всего лишь мазь, а я оказываю первую помощь» — уговаривала себя Лила, зачерпнув немного холодной мази из баночки и поднеся руку к спине. Парень стоял не шевелясь, а она всё никак не могла решиться до него дотронуться.       — Не думал, что пугающая парижан злодейка такая скромница, — усмехнулся Лука, наблюдая в зеркале за выражением её лица, и тут же ойкнул, когда девушка с размаху шлепнула по синяку. — Эй!       — Замолчи! — сердито сказала она, втирая мазь. — Я просто задумалась.       — О том, какой я красивый? — Лука задорно улыбался, и Лила едва не кивнула. Он действительно был привлекательным, и отрицать это было глупо. Но соглашаться с его самовлюбленным заявлением? Ей вдруг захотелось поставить его на место, перестать смущаться! Еще никто не вгонял её в краску столько раз за день, а Лила не любила проигрывать.       — Я думала, какой кофе ты любишь, — спокойно ответила она. Между тем тонкие пальчики провели вниз по позвоночнику, едва касаясь, а затем от поясницы — вверх. Девушка украдкой наблюдала, как насмешка на его лице сменяется удивлением. Но прежде, чем Лука что-то сказал, она снова вернулась к синяку.       — Черный, покрепче, — на провокацию парень не поддался, но Лиле довольно было того, что она увидела. Его дыхание сбилось, а значит, не её одну волновала их случайная близость.       Странное чувство радости охватило её, но показывать это девушка не спешила.       — Тогда заканчивай и приходи на кухню, — дольше удерживать невозмутимое лицо ей вряд ли удалось, и она предпочла сбежать. Захлопнула за собой дверь и остановилась в коридоре с пылающим от смущения лицом, прижала руку к груди. Да что с ней было такое?!       Приготовление кофе помогло отвлечься. Когда Лука появился на кухне, Лила почти успокоилась. Поставила перед ним кружку, достала печенье. Она не знала, что ему нравится, и высыпала в вазочку и соленые сырные крекеры, и сладкое печенье с шоколадной крошкой.       Кофе был без добавок, без капли сливок и сахара, но парень выпил его, не поморщившись.       — Вкусно, — коротко сказал он.       Неловкое молчание повисло на кухне, нарушаемое разве что хрустом печенья.       — Хочешь, я тебе спою? — неожиданно спросил Лука, и Лила неопределенно пожала плечами. Это точно было лучше, чем посматривать друг на друга, не зная, что сказать.       Он взял гитару, дотронулся до струн, перебирая их пальцами.       — Я искал смысл моего существования*, — начал он приятным, низким голосом, и Лила сжала печенье, не заметив, как искрошила его на стол. Лука пел так, словно кроме них двоих мир перестал существовать. Конечно, она уже много раз слышала эту песню, но почему-то именно сегодня увидела совсем другие смыслы. Она нашла в ней себя — потерянную, одинокую и несчастную. Себя, которая постоянно совершала ошибки, следуя тому, что говорят другие — или напротив, поступая им назло. Если подумать, она никогда не делала так, как хотелось ей, не преследуя какой-то цели. Она даже не начинала жить, просто плыла по течению.       — Ты словно подарила мне желание быть собой*, — пел Лука, и его слова проникали в самую душу.       Каждый день ей приходилось играть. Противостоять целому миру, надевая маски, и это были не маски героев. Но ни Бражник, ни родители, никто другой не мог дать ей того, что она искала.       Ей просто нужно было найти себя, создать себя из той вереницы образов, в которых она запуталась.       Она не собиралась плакать, но когда он закончил, в уголках глаз застыли слезы. Лука подошел и обнял её.       — Я… — Лила попыталась отстраниться и снова принять независимый вид, но он не позволил.       — Однажды ты обязательно найдешь себя. А пока — просто позволь немного безумств, маленькая Лисичка, — сказал он, погладив её по голове, и Лила подалась к нему, крепко обнимая, уже без какой-либо подоплеки.       … Черная бабочка в жестяной коробке вылетела из амулета, засияла ярким белым цветом и снова влилась обратно, превращая некогда акуманизированную вещь в настоящий камень чудес.