≈
Если ты боишься грозы, то любое место в мире представляет для тебя угрозу. Кроме, разве что, пустынь. Я очень впечатлительная, а гроза — очень мощное природное явление, которое раз за разом выбивает из меня весь дух. А еще мне посчастливилось жить в одной из самых дождливых стран мира, где я вздрагиваю от непогоды по нескольку раз в месяц. Сажусь на холодный стул в таком же холодном классе. Сквозняк пробирается под воротник. — Как ее зовут? — ко мне оборачивается одноклассница, сидящая впереди. — Миссис Брикман. — А, точно, — она отворачивается, — Миссис Брикман, а можно закрыть окно? — А вам что, холодно? — говорит женщина, сидя в нескольких кофтах и полусапожках, около батареи. — Да, — проносится по всему классу. И окно все-таки закрывают. Учительница подготавливает презентацию, пока одноклассники сонной вереницей тянутся в кабинет. Последний урок, и никому ничего не хочется делать. Наш учитель по информатике уехал по своим срочным делам, и сегодня Миссис Брикман заменяет его. Она ужасна в роли учителя в принципе, а в роли подменяющего учителя — так тем более, потому что она все равно имеет власть поставить двойку просто потому, что ты ей не нравишься. На самом деле, мы все дружно надеялись свалить с последнего урока, который будет определенно бессмысленным, но завуч лично проследил, чтобы хоть часть нас пришла. Я вижу, что миссис Брикман очень сильно раздражается, когда очередной одноклассник заходит в класс и вяло извиняется за опоздание. Я смотрю в окно — тяжелые тучи еще с утра затягивали небо, но тогда они были серыми, а сейчас они в некоторых местах фиолетовые, и клянусь, что только что вдалеке увидела молнию. Это заставляет меня поежиться, а на месте солнечного сплетения затягивается узел тревоги, который нестерпимо давит и сердце начинает биться быстрее. Я как будто ощущаю давление воды, которая вот-вот выльется на землю. — Итак, — голос учительницы возвращает меня в класс, но я все еще слышу удары моего сердца, отбивающего ритм в висках, — Мистер Портман уехал, но это не значит, что вы будете сидеть и ничего не делать. Поэтому, сейчас достаем тетради или листочки, и пишем конспект того, что я сейчас покажу на доске. Я сидела на пятой парте, поэтому я четко видела, как лишь единицы сдвинулись с места и открыли тетради, либо вырвали листочки. Парни на соседнем ряду пялились в телефоны, а в ушах у них были капельки беспроводных наушников, так что вряд ли они в принципе услышали, что миссис Брикман сказала. Я вырываю лист из тетрадки. И по моему телу проходит дрожь, когда на улице прокатывается оглушительная волна грома. По классу прошелся небольшой вой — да, вот так мы все необычно реагируем на грозу. — Начинаем записывать, — учительница стучит обратной стороной ручкой по столу и я морщусь, парни откладывают телефоны и берут ручку, делая в тетради какие-то каракули. Я почти улыбаюсь, — Чтобы создать базу данных, мы должны пройти несколько этапов… Я беру тонкий карандаш и начинаю рисовать. Не знаю, что. Часто четкая картинка возникает в моей голове и я хочу как можно скорее передать ее на бумаге, но это другое. Это — утешение искусством. И всегда происходит либо спонтанно, либо во время грозы, потому что это всегда помогает отвлечься от стресса. Отвлечься от того, что Зендая сегодня до позднего репетирует пьесу в драмкружке, а я здесь, вожу карандашом туда-сюда и не знаю, как мне дойти домой, не попав под дождь. — Мальчики, уберите телефоны! — кричит учительница и встает, что дается ей с трудом. Наверное, в молодости она была намного худее, чем сейчас, — парни откладывают телефоны, а когда она делает попытку собрать их, они с недовольными возгласами убирают их в карманы штанов. Но мы-то знаем, что ненадолго. Подпирая ладошкой щеку, я продолжаю рисовать. — Хорошо, что до препирательств не дошло, — одноклассница спереди вновь оборачивается и шепчет мне. — Пока не дошло, — киваю я. — Красивый, — она кивает на мой листочек, а смотрю на него и вижу парня, очертаниями похожего на Томаса. Не один в один, и линии нанесены тонким карандашом, так что над рисунком еще работать и работать прежде, чем он станет полноценным портретом. Вторая девушка, сидящая с ней — по-моему она появилась в этом году и я не помню ее имени — также поворачивается и одобрительно кивает. — Очень даже неплохо, — они обе улыбаются мне. «Неплохо». Как будто ты что-то понимаешь. — Девочки! — миссис теперь замечает активность и у нас. Девушки закатывают глаза и отворачиваются. А я быстро переворачиваю лист и глубоко вздыхаю, и смотрю куда-то в пол. Томас-чертов-Холланд. Сознание услужливо подкинуло его губы, касающиеся моей шеи, а потом мое быстро бьющиеся сердце, когда я оттолкнула его. Он тогда двумя руками взъерошил волосы, будто только что совершил самую большую ошибку в своей жизни и выбежал из моего дома. Холодок пронесся под ногами, когда хлопнула входная дверь. Звук осел и затерялся где-то под кроватью и было слышно только мое громкое, сбивчивое дыхание. — Уберите телефоны! — учительница хлопает по столу и встает. В следующую секунду слышны звуки смартфонов, которые кладутся на край стола. Я вздрогнула, возвращаясь в реальность, где нам по-прежнему пытались ложкой выесть мозги, а до конца урока оставалось около двадцати минут. И тут, как вовремя, мне приходит сообщение от Холланда: Как черчение? Не зря ли я проспал первые два урока? Я улыбаюсь.отосплюсь за тебя на информатике. У нас учительница на замену и она объясняет так монотонно, что мне хочется выбросится в окно. А еще гроза. А еще у меня болит голова.
просто сходи за таблеткой к медсестре.медсестра даст мне активированный уголь от головной боли, Томас.
… ну, мне сходить что ли? О, это ирония. Прости, просто ты и в жизни с ней не очень-то хорошо справляешься, а в сообщениях мне нужно еще больше времени, чтобы понять, что ты имела ввиду. Козел.Может проблема в тебе, а не во мне?
Он прислал смайлик, который закатывает глаза. Не знаю, как у ВАС в школе, но у нас хорошенькая медсестра. Она и уколы умеет делать.Я, не находя ничего интимного в этом: Ииииу.
Не знаю, чем тебе еще помочь. Выпей чаю.Я делаю это каждую перемену. Меня уже тошнит от него.
Так может, действительно, активированного уголька?ТОМАС!
И только сейчас я замечаю, что сижу одна. Не описать, как одиноко себя чувствуешь, когда в полном людьми классе пустой стул именно рядом с тобой. И самое ужасное, что он, именно он скрашивает мое одиночество. — Я сказала: убрали телефоны! — эхо вновь проходится по кабинету. И как так получилось, что все Холланды учатся в другой школе?≈
flachback
По дому и, кажется, по всей Великобритании проносится вопль. — Ты чего так орешь? — девочка бежит и открывает дверь в ванную так, что ее волосы и одежда несколько секунд трепыхаются из-за ветра. Она видит мальчика, который учащенно дышит, забившись в угол ванной около стиральной машины. Девочка с энциклопедией в одной руке смотрит на него, как на сумасшедшего. Он опускает голову на ее руку, на которой черной ручкой нарисована кривая бабочка, а потом он чуть не отпускает едкий комментарий по поводу того, что она опять с этой скучной книжкой. Но потом, вспоминает, что напуган. — Там паук… в ванной… я испугался…— выдавливает он из себя, немного краснея в лице и заикаясь, будто стыдится того, что испугался при девчонке. Он указывает пальцем в сторону ванны, около которой на одной из кафельных плиток сидит большой черный паук с тонкими лапками. Девочка непроизвольно кривится, когда ее глаза находят насекомое, но не пугается. Сотню раз видела похожее на страницах энциклопедии. Она большими шагами подходит к пауку и бьет фолиантом по кафелю так сильно, что по всей комнате раздается эхо и кажется, что сейчас вся плитка отвалится от стены. Мальчик плотно-плотно сжимает глаза. Гул проходит, оставаясь где-то в ушах, а насекомое мокрым пятном расползается по гладкой поверхности. — Ну и где твои супергерои сейчас? Мальчик открывает глаза только тогда, когда она уходит из ванной комнаты, срывая с крючка полотенце и вытирая следы паука на книге. И наверное, Томас вспомнил именно этот случай удивительного спасения, когда шел сюда и когда сказал моей маме что-то вроде: «Да, миссис МакНамара, конечно я приду, чтобы помочь вашей дочери. Да, и я не стану обращать внимание на то, что мы задираем друг друга всю свою жизнь». Хотя вряд ли он сказал именно так. Скорее всего, закатил глаза и ему было просто в падлу вставать и идти помогать какой-то слабонервной девчонке. Но результат один, потому что сейчас он в моей гостиной пьет с моей мамой чай, и наверняка смеется. Я неоднократно обращала страхи чертового Томаса против него. Совсем недавно я купила большого искусственного паука, который был со встроенным в него механизмом и тот выплевывал изо рта паутину. Миссис Холланд любит меня, несмотря на бордово-кровяную краску, растекшуюся однажды по стенам комнаты ее сына, и она впустила меня в дом тогда с огромной коробкой. — Вам лучше не знать, что здесь, — улыбнулась я, а женщина закатила глаза. — Вы со своими розыгрышами сведете меня в могилу. Мне понадобилось около получаса, чтобы разместить паука на дверь с внутренней стороны комнаты Томаса. — Мам, я дома! — услышала я тогда парня и спряталась под столом в его комнате, сдерживая смех. Я похлопала себя по карманам в поисках телефона. Он еще не зашел в комнату, поэтому я высунула голову из-под стола и быстро взяла телефон. Дрожащими от предвкушения руками я включила видео. Именно этот розыгрыш, Томас считает наносящим вред его драгоценному здоровью. Когда Холланд пришел со школы и открыл дверь в свою комнату, и на все Соединенное королевство раздался вопль, от которого уши закладывало. Но я настолько была увлечена съемкой и звуком собственного смеха, что заметила насколько громко он заорал, только когда пересматривала видео и показывала его Зен. И теперь, мне понятно, почему она не смеялась. Она вообще никогда не смеялась с моих розыгрышей над ним, а вот его шутки надо мной для нее казались намного лучше. Но, все же, я не могу и не хочу ее судить. Надо сказать, что я всегда разыгрывала его после того, как он бросит очередную девушку. Он заслуживает хотя бы какого-то наказания. Я кидаю дневник на стол. Смотрю на двойку по информатике за то, что не конспектировала параграф. Все-таки, миссис Брикман не могла отказать себе в этом удовольствии. — Чем же ты занималась весь урок? — спросила она. Рисовала Томаса Холланда. Мне тоже очень жаль, поверьте. Кстати, рисунок лежит рядом. Беру его в руки и тоже одобрительно киваю. Очень неплохой набросок. Да, не забудь потом попросить Холланда попозировать тебе. Помолчи! Откладываю его в сторону. Внезапно, грянул гром, прокатившись по всему моему телу и вырубился свет. Все погрузилось во мрак, только молния озарила комнату. Я упала с громким криком. Таким, чтобы услышал весь дом. А если получиться, и весь мир. — Тише-тише! — Томас, который вероятно примчался на мой крик, схватил меня за подмышки и усадил на кровать. Я заливаюсь слезами, когда очередной раскат грома отдается в груди и я уже не могу различить — это в моей голове или происходит на самом деле. Почему это происходит каждый раз? Черный. Серый. Вырвиглазный зеленый. Смешиваются, и получается что-то ужасное. То, что сейчас сидит в моей груди и не дает мне жить спокойно. Томас шарится в моем шкафу и достает оттуда плед, который набрасывает мне на плечи. Я укутываюсь в него, как в щит. Сверкает молния, и мне кажется, что плед уже не щит, а вторая кожа и я вся мокрая под дождем и не могу от нее отделаться. Хочется кричать. Комната начинает сжиматься до маленьких размеров. Будто, помещение теперь способно вместить только меня, трясущуюся от страха. Что-то происходит вокруг меня. Вроде бы я слышала голос мамы и голос Томаса, но это отдалось в моей голове каким-то шепотом и я даже не различала, о чем они говорят. Я тесно прижала свои ноги к себе и перекатывалась вперед-назад. Я не знаю, сколько прошло времени. Минуты тянулись долго. Я легла на прохладную кровать в какой-то неестественной позе, но меня это не волновало. Кажется, я успела уснуть ненадолго. Я привстала и пыталась пошевелиться затекшими руками и ногами. Все до сих пор казалось размытым и непонятным. Бросила взгляд на окно, за которым по-прежнему шел дождь. — Я принесу чай, — слышу я откуда-то позади. С очередным раскатом грома небо будто падает на землю, а вместо холодных капель по окну ударяют бомбы. Дрожь снова возвращается, будто я заболела лихорадкой и последние минуты своей жизни я проведу в страхе, темноте и в обществе Томаса-чертового-Холланда. Который опять появился в комнате и дает мне теплый чай. Не обжигающий, приятный, который я тут же выпиваю. Тепло успокаивает меня. И комната понемногу расширяется. — Мне оно нравится, — отвлекаюсь от созерцания конца света по ту сторону окна и смотрю на Томаса, который облокачивается о мой стол и с улыбкой смотрит на фото в своей руке, которое я так и не отдала подруге. — А, ну понятно, — хриплю я. — Что тебе понятно? — он смотрит на меня. — Что Зен мела в виду, — непринужденно делаю еще один глоток. — Имела в виду о чем? Мне слово за словом из тебя вытягивать? — О твоем любовном треугольнике, — Томас сводит брови в немом вопросе, — Ну, когда перед тобой еще два зеркала. Я хихикаю, а Томас кривится. — Ты слишком остроумная для напуганной. Защитный механизм, Холланд. — Пусть лежит здесь, — он кидает снимок на тумбочку, стоящую у кровати и садится напротив меня, поджимая ноги под себя. — Ну уж нет. Убери ее. Я не перенесу еще одного тебя. — Да? — он кривится снова, — Оно лежит тут уже несколько дней и почему ты его до сих пор не отдала? Гремит гром. Я дергаюсь. — Пусть полежит здесь. Это будет наказанием. — О, а можно я просто пережду грозу в одиночестве? Это будет лучшим наказанием, — с какой-то мольбой говорю я. Когда речь идет о грозе, мне на самом деле все равно кто будет сидеть рядом со мной и следить, чтобы я не умерла от страха. Даже, если это будет… вот он. Лучше бы пришел Гарри. Или Сэм. А, они же вроде на вечеринку пошли. Тогда Падди. Но Томас-чертов-Холланд здесь. Прямо напротив тебя. Протяни руку да прикоснись. Я уверена, он очень популярен в своей престижной-лучшей школе. И многие об этом мечтают. Вновь гремит гром. Я дергаюсь так, что несколько капель чая впитываются в плед. — Она не убьет тебя, — с издевкой говорит Томас. — Пауки тоже не убьют тебя, но ты почему-то постоянно бьешься в конвульсиях, когда видишь их. — Пф, не убьют? Вот тут я бы поспорил. — И гроза может убить. Я могу умереть от инфаркта. — Тебе не семьдесят пять. — Или в меня может попасть молния. — Маловероятно. — Но я бы все равно поспорила. — Только что поспорила и проиграла, потому что ты дома, здесь, со мной. Меня капец как смутило это «со мной». Я смотрю на него, плотнее прижимая к груди плед, а Холланд сидит передо мной в позе лотоса. И смотрит в окно — наблюдает за грозой, он ведь так ее обожает, как ни одну свою девушку. Его пальцы на руках поглаживают ступни ног. Он немного сгорблен. На улице сверкает молния, но я почти не заметила ее, я заметила только то, как она легла светом на его лицо и очертила скулы, и лоб, и волосы. Весь его силуэт на секунду тенью лег на кровать. Я, в задумчивости, чуть не протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, как эта молния. Чтобы потом нарисовать его, как можно правдоподобнее. Не то, чтобы мне, чтобы нарисовать кого-то или что-то нужно обязательно ощупать это, но мне просто захотелось… Вовремя подоспел гром, который громыхнул на всю планету и в моей грудной клетке что-то ухнуло. Я вжала голову в плечи и еще плотнее укаталась в плед. Томас обратил на меня внимание и уголок его губ тронулся. Я опустила глаза на свои пальцы ног в мягких хлопковых носках, выглядывающих из-под пледа, смотрела, как руки смыкаются на кружке и думала. Когда это я начала смотреть сквозь его статус заклятого-друга-недоброжелательного соседа? Иди к черту, Холланд. Со своими руками, плечами, скулами, волосами и глазами. Просто. Иди. К черту. Включается свет. И я, и парень поднимаем головы к потолку, где зажглась лампа. Мама заходит в комнату со свечей, которую сразу же тушит. У нас в доме есть свечи? — У вас все хорошо? — она смотрит на меня, а я киваю. — Ну, тогда мне пора. — Уже? Меган, проводишь Тома? Я почти удивляюсь маминым словам. — Сам дойдет. Уж ни за что не поверю, что он забыл, где дверь. — отмораживаюсь я. И Томас, тяжело вздохнув — а мама с укором почему-то на меня посмотрела — уходит к себе. Ему перейти через дорогу. Не так уж и далеко. Стою в своей комнате перед окном, все еще с накинутым на плечи пледом. Гроза кончилась. Редкие капли стучали в окно. Я выключила свет, чтобы мня не было видно с улицы. И я вижу его комнату напротив. Вижу, как он снимает футболку и надевает какую-то другую, в которой спит. Он зевает, берет телефон и выключает свет. Дальше, я вижу только, как синее свечение от экрана освещает его лицо. Томас что-то смотрит там, у себя, в своем информационном мире, и проводит левой рукой по волосам. Засовывает ее в карман пижамных… штанов? Я хихикаю. Сколько я живу здесь, ни разу не наблюдала за ним. И ни разу не замечала, что он до сих пор спит в пижаме, как в детстве. О, господи… как в детстве, это же было так давно. Томас переводит взгляд со смартфона на окно моей комнаты, за которым стою я. Я дергаюсь, и стараюсь не сорваться с места влево, спрятавшись за стеной в кроватке. Вряд ли он меня видит. У меня темно, но он продолжает смотреть на мое окно. Улыбается каким-то своим мыслям и вновь опускает голову к телефону. Мой телефон, лежащий в это время на кровати, коротко мигает. Забираюсь на кровать, которая уже за стеной. Сообщение: а твой Стефан пришел бы к тебе? Я перечитываю строчку только на экране, я не буду открывать приложение. Пусть думает, что я уже вижу седьмой сон. Но к чему это? Мне сложно привыкнуть к мысли о том, что тот, за кем я наблюдала с седьмого класса, оказался подлецом. Я сняла его портреты со стен, но не выбросила, потому что… ну, технически, они хорошие. Я еще долго буду ловить взглядом своего когда-то краша, но сейчас от моих, как оказалось, мнимых чувств, ничего и не осталось. И кажется, будто Томас мне помогает избавиться от них окончатльно — потому что на его вопрос я бы ответила:нет.
Стефан слишком гордый. Я для него одна из многих. Он бы ни за что, даже если бы сильно меня любил, не испачкал бы свою дорогую одежду. И не сел бы в машину, чтобы примчаться ко мне и успокоить меня. Они с Холландом даже чем-то похожи. И опять же: почему? Зачем он спрашивает? Зачем предупреждает меня? Может потому, что действительно считает меня настолько глупой, чтобы я могла бы скинуть что-то настолько личное? И я фыркаю в темноту комнаты. И на что это он намекает — на то, что он весь такой хороший и пришел меня успокаивать? Мне надо уйти с головой в учебу от греха подальше. Подальше от этой романтической драмы. Блокирую телефон, кидаю его чуть дальше на кровать. Зло скрещиваю руки и смотрю на его фото на прикроватной тумбочке. Упираюсь о нее ладонью, чтобы выглянуть в окно — парень уже лег. Ни единого лучика искусственного света в его комнате. Я улыбаюсь. Спокойной ночи, Холланд. И иди к черту.