Одним летним днём

Скоро сквозь густую тёмную листву показались высокие серые ворота, наподобие тех, что стояли внизу. Сбоку от ворот располагались фонари из камня, их крыши были покрыты зелёным влажным мхом, за каждым из них стояли ещё ряды таких же фонарей, образовывая своеобразную аллею. Ступени закончились, и сейчас Като стоял на каменной дорожке, проходившей между рядами не зажжённых фонарей, над которыми, преклонив к земле старые ветви, росли персиковые деревья и сакуры. Сквозь темноту ночи проглядывались нечёткие черты храма — одноэтажное здание кое-где было разрушено, но крыша и основные стены уцелели. Деревянные ступеньки и терраса на низких сваях давно прогнили, парадные двери нараспашку, колокола не было; в траве и под деревьями лежали жухлые листья и лепестки цветов, будто их годами никто не подметал. Выглядел храм так, словно люди из него ушли несколько лет, если не веков, назад. Очень трудно поверить, что здесь кто-то обитает: ни огонька, никакого шороха — лишь тишина леса вокруг и шелест листвы на ночном ветру. С каждой минутой на открытое место опускался полупрозрачный туман, он выползал из-за стволов деревьев и лоснился по земле, ближе подбираясь к ветхим ступенькам храма. Като поспешил к строению, шагнул на террасу и хотел было зайти внутрь, как его кто-то грубо толкнул в грудь так, что мальчик едва не упал. — Кыш!— послышалось шипение из-за дверей храма.— Мне тут чужие души не нужны. Като и не ожидал, что тут кто-то есть, даже помня слова Тануки, что здесь обитает хранитель. — Но мне нужно где-то переночевать,— мальчик снова подошёл к дверям, но в нерешительности остановился перед ними, через щёлочку пытаясь разглядеть своего собеседника. — Мне здесь чужие души не нужны. Проваливай!— снова шипение. — Нет, мне нужно где-то переночевать. Тануки нашли меня в лесу и привели сюда. Мальчику не ответили. Туман всё сгущался, первые два фонаря около ворот заблестели слабыми жёлтыми огоньками. Подул ветер, зашуршала листва, и неожиданно всё стихло. Белое молоко тумана ближе подползало к храму, в нём тонули деревья, сами по себе зажигающиеся фонари, трава и земля. — Заходи,— наконец послышался тихий шёпот. Като дважды просить не надо, он приоткрыл дверь шире и протиснулся внутрь сквозь образовавшуюся щёлочку. Внутри было темно, но в этой темноте можно было разглядеть разрушенную статую в центре, крупные деревянные обломки балок на полу и кучки щепок, пучки сухой травы, ворохи тряпья, ещё какой-то мусор. От самого дальнего и тёмного угла отделился высокий силуэт, потом зажглись два красных огонька глаз, и раздался уже знакомый шёпот: — Ты человек? — Да,— Камакура кивнул. Красные огоньки на секунду вспыхнули и вновь стали прежними. — Можешь остаться здесь до утра. На улицу не выходи. И закрой дверь плотнее,— силуэт вернулся на своё прежнее место в углу, но слабые огоньки глаз всё ещё мерцали, внимательно следя за мальчиком. Последний закрыл дверь и сел к противоположной от силуэта стене, закутался в куртку и поджал ноги, чтобы было теплее. — Вы здешний хранитель?— пересилив страх, согревшись и почти засыпая, спросил Като у существа в углу, которое пристально глядело на незваного гостя глазами-угольками. — Спи, человек, а не то съем,— пригрозило существо. За проведённое в лесу время Като уже мало чему удивлялся. Сначала пожар в деревне и бесследное исчезновение родителей и друзей, потом лес, который никак не кончался, ночь, болотные огни, процессия Тануки, духи и этот храм. Людские выдумки оказались былью. В мальчике зрела надежда, что всё это — просто странный, плохой сон, где внезапно ожили ёкаи из легенд и сказок. На улице пошёл дождь. Он барабанил по крыше, по сгнившей террасе, по земле. Сквозь дрёму и вой ветра Камакура разобрал недовольное бурчание приютившего его существа в углу, кажется, оно ругалось на кого-то. Мальчик проснулся, когда на небе уже высоко поднялось солнце. Храм выглядел куда чище и светлее, в стене под самым потолком зияла дыра, сквозь неё внутрь проникал золотой солнечный лучик. Он падал на пол и от него во все стороны растекался приятный тёплый свет. Като сел и осмотрелся вокруг. В храме он был один, угол, в котором вчера сидело странное существо, пустовал. Камакура встал, надел куртку и походил из стороны в сторону, чтобы размять ноги. Потом приблизился к парадной двери и легонько приоткрыл её, осторожно выглянул наружу. Одичавший, заросший сад встретил его свежим утренним ветерком и запахом росы. Осмелев, мальчик открыл дверь шире и вышел на улицу. Запущенный сад, низко склонившиеся ветки сакуры, высокая трава, каменные фонари и ворота, дикие, выросшие сами по себе цветы — всё блестело маленькими капельками прошедшего дождя. Где-то квакали лягушки, в лесу друг с другом перекликались птицы. — Проснулся?— услышал Като бодрый голос прямо у себя над ухом. Мальчик испугано обернулся и увидел перед собой высокого юношу лет двадцати пяти, с длинными тёмными волосами, забранными в хвост на затылке, и светлыми голубыми глазами, радужки которых на свету играли красными бликами. Изо лба юноши росли два гладких светлых рога, одной гибкой дугой уходящие назад, в руках он держал охапку хвороста и тонких сухих веточек. — Теперь кыш отсюда! — А вы кто?— задал вопрос Камакура, даже не обратив внимания на последнюю фразу незнакомца. Тот фыркнул, но, увидев неподдельное любопытство в глазах мальчика, произнёс: — Сютэн-додзи. — Кто?— переспросил Като и получил в ответ хмурый взгляд. — Демон я. Охраняю этот храм без малого пять сотен лет. — Если вы демон, то что делаете в храме?— задал вполне логичный вопрос Камакура и поймал на себе возмущённый взгляд юноши. — Это долгая история и тебя она не касается. И вообще, иди отсюда. Мне здесь и без тебя хлопот хватает. — Так давайте я вам помогу! Не дожидаясь ответа от демона, Камакура скрылся внутри храма и через несколько секунд вытащил большой кусок деревянной балки, оставил его в стороне от дорожки и пошел за следующим. — Только не разрушь мне там ничего,— крикнули ему вдогонку. Пока хранитель носил ветки и подметал во дворе, а Като прибирался внутри строения, вытаскивая весь мусор и тряпьё на улицу, складывая его в кучу, время приблизилось к полудню. У Камакуры оставалась масса вопросов к юноше, но задавать он их не решался, помня, что его в любой момент могут выгнать. — Как тебя зовут?— спросил юноша, когда подозвал мальчика к ветхому крыльцу и протянул ему персики и горсть орехов, собранных в лесу. — Камакура Като,— ответил мальчик. — Меня можешь звать Наоки,— юноша налил себе сакэ и подтянул к груди одну ногу, садясь удобнее. — Вы здешний хранитель? Наоки промолчал. Он отпил саке и поднял голову к кроне сакуры, росшей прямо перед главным входом. Листья, зелёные и бархатные, мягкими волнами плыли по ветру, тихо перешёптывались друг с другом. — Да, с недавних пор. Этот храм пустовал, когда я пришёл сюда. Людские души в наш мир редко заходят и надолго не остаются, а вот ты... — Наоки сделал паузу,— ты не дух, ты человек. Твоё тело находится при тебе, а это крайне странно для нашего мира. — Почему? Наоки взглянул на Като, как на умалишённого, но, оглядев его с ног до головы, сменил гнев на милость и пояснил: — Потому что это лес духов, здесь обитают лишь ёкаи да низшие божества. Человеческая душа попадает сюда, только если нечаянно заблудится по дороге в Мир Иной, и сразу становится лакомым кусочком для местных. А вот с тобой другое дело — ты материален, твоё тело при тебе, и душа в нём. И как же ты умудрился попасть к нам в таком-то виде? Като рассказал о своей ночной прогулке в лесу с друзьями, о пожаре, о таинственном исчезновении родных и о том, как на следующую ночь его нашли Тануки и привели сюда. Наоки слушал внимательно, не перебивая. По окончанию рассказа мальчика он нахмурился, задумался и потом сказал: — Вот что. Тебе нужно умереть. Камакура не верил своим ушам, Наоки молчал и, похоже, не собирался продолжать. То есть, умереть? Почему? Что он, Като, сделал не так? Может, это из-за того, что он оставил сгоревшую дотла деревню и отправился в лес? Почему он должен умереть, если так отчаянно хватается за жизнь, как и любое другое существо? — Почему?— Като ничего не понимал, но надеялся услышать разумные объяснения от Наоки. — Потому что ты всё ещё человек. Несмотря на то, что ты находишься в лесу духов, ты по-прежнему остался человеком. С течением времени ты будешь взрослеть и в конце концов однажды умрёшь от старости, тогда любой, даже самый слабый ёкай или демон, сможет поглотить твою освободившуюся душу, и ты исчезнешь навсегда. В Мир Людей ты уже не сможешь вернуться — тебе там больше нет места. Если хочешь продолжать жить, тебе нужно стать оборотнем и умереть — твоё тело сгниёт, но душа продолжит жить в новом, обретённом теле. Правда, и здесь есть своё «но»... — И какое же? — Вместе с твоим телом умрёт и твоё имя, и твоя память. Проще говоря, когда ты станешь оборотнем, ты не сможешь вспомнить своё имя и жизнь до обращения. Я вот не помню, кем был при жизни, — Наоки грустно улыбнулся.— Помню только, как стал демоном, как скитался в мире живых, наблюдал, как люди рождаются, взрослеют и умирают... Забавная штука — время. Если не следить за ним, оно незаметно утечёт сквозь пальцы, а если следить — то всю жизнь проведёшь, только наблюдая, не успеешь даже оглянуться вокруг. Они сидели молча, каждый думал о своём. Сад шелестел и был залит солнцем, в лучах которого перламутром искрились зелёная листва и трава, дикие цветы и оставшиеся после дождя лужицы. — Я набрёл на этот храм пять веков назад,— неожиданно продолжил Наоки.— Здесь тогда никого не было, я остался на ночь — переждать грозу. Не знаю, сколько прошло времени, но потом я просто не смог покинуть это место. Меня что-то не пускало, я не мог выйти даже за ворота... И сейчас не могу. Видишь, в каком состоянии сейчас храм,— Като обернулся и посмотрел на строение за спиной. — Дождь, ветер и лес медленно разрушают его. И когда храм умрёт, умру и я. — Но ведь такого не может быть, вы же демон. Разве вы не бессмертны? — Милый мой,— Наоки хмыкнул, в его голосе проскальзывала толика грусти,— в первую очередь я хранитель этого места и только потом демон. А когда умирает храм, и лес забирает его себе, хранитель тоже умирает, будь он хоть самим Богом. Даже вы, люди, должны это понимать. Оба замолчали. Като получил ответы на часть своих вопросов, но эта часть была так мала, что ровным счётом ничего не проясняла. Однако, одно мальчик знал точно — он больше не в Мире Людей, он на территории духов, а, значит, должен жить по их правилам. Сказать, что ему не было страшно, — соврать. Като боялся. Боялся так, как никогда в жизни. Вокруг него существовал мир, населённый демонами, призраками, Богами... Они привычны к существующему мироустройству, а вот Като здесь чужой. Ёкаи рассматривают его лишь как добычу, и потому он должен стать сильнее и жить... только жить. — И как же стать оборотнем?— нарушил тишину Камакура. Наоки задумался на минуту. — Обычным оборотнем, Кицунэ, например, тебе не стать. Твоё тело не выдержит, ты ещё ребёнок. А вот драконом можно. Они — сильные, благородные, но преданные существа, и оттого глупые. В этом их главная слабость. Недалеко отсюда, в трёх днях пути, пару веков назад была деревня. Каждые тридцать лет в ней рождалось избранное дитя, наделённое силой дракона, в дальнейшем ребёнок становился старейшиной и на его плечи возлагалась обязанность воспитать следующего приемника силы. По крайней мере, такие ходят легенды. Тебе нужно найти эту деревню и попроситься в ученики. Если старейшина сочтёт тебя достойным и дар примет тебя, ты станешь оборотнем. — А потом умереть? — И да, и нет. Ты умрёшь в тот момент, когда сила заполнит тебя. Потом возродишься в новом теле, но человеком быть уже перестанешь. Ты примешь новое имя, и твоя память и прошлая жизнь канут в забытьё. Пока оставайся со мной. Ты всё ещё слабый человечек, в лесу и ночи не протянешь. Поживёшь со мной несколько дней, наберёшься сил, и тогда я расскажу тебе дорогу к этой деревне.

***

На лес медленно опускались сумерки. Деревья темнели, густые кроны приобретали устрашающие черты, солнце заходило и окрашивало чистое от облаков небо в розовый цвет. По просьбе Наоки Като спустился вниз по каменной лестнице к деревянным воротам нарвать листьев шиповника. Уже совсем стемнело, небо стало тёмно лиловым. Через дорогу зажглись жёлтые огоньки, они парили в воздухе и манили за собой, в чащу леса. Като собрал в горсть листья и вернулся к храму. Там, сидя на террасе, Наоки зажигал небольшие бумажные фонари и подвешивал их к обломкам балок под потолком строения. — Красиво,— Като сложил листья на кусочек жёлтой рисовой бумаги и сел на террасу рядом с Наоки. — Ешь,— хранитель протянул мальчику несколько персиков, оставшихся днём, себе налил саке. Ночные сверчки и цикады затеяли свою песню, где-то далеко квакали лягушки, в вышине изредка вскрикивали птицы. Было спокойно и тепло. В глуши и темноте леса ярким одиноким светлячком светился храм. Где бы он, Като, был сейчас, если бы прошлой ночью его не нашли Тануки и не вывели бы сюда? Наверное, он стал бы лёгкой добычей для призрака. Об этом мальчику не хотелось думать, он оттолкнул эти мысли. Как и вчера, из-за деревьев выполз полупрозрачный туман, он струился по земле, поднимался всё выше, медленно поглощал траву и лес, зажигал аллею фонарей и густел, превращаясь в белое молоко. — Видишь?— Наоки показал на ещё слабые струйки и облачка тумана.— Это Мидзукумэ тебя ищет. Учуяла вчера человека в лесу и отпустить не может. Вон, как старается, выслеживает, завтра наверняка сама явится на тебя взглянуть. Давненько в нашем лесу не было людей, о тебе сейчас все духи толкуют. Като хотел было что-то сказать, но Наоки не позволил ему, сказав, что тот рискует подавиться. — Не бойся. Пока я с тобой, тебя никто и пальцем тронуть не посмеет. Туман всё сгущался, заполнял собой сад, и казалось, что сквозь его пелену проглядывают множество маленьких огоньков, они гаснут, моргают, манят за собой. И не покидает ощущение, что этот туман сдерживает лишь свет зажжённых фонарей. — Ладно, нужно спать, завтра много работы.— Наоки поднялся, захватив с собой недопитую бутылку саке, зашёл в храм и сел в том углу, в котором сидел вчера.— Иди поживей и закрой дверь. Като послушно поднялся, отряхнул штаны и тоже скрылся внутри строения, закрыл дверь и сел к стене, у которой спал вчера. — Спокойной ночи,— успел сказать мальчик прежде, чем свет на улице погас и храм погрузился во тьму, в которой, словно два маленьких уголька, горели глаза Наоки. — Спокойной,— ответили ему. Камакура улыбнулся сам себе и плотнее закутался в куртку. На улице не было слышно ни звука, только молочный туман полз по земле, заглядывал под каждую травинку и поднимался до самых верхушек деревьев.