Воспоминание I
Грузная металлическая дверь общежития распахнулась, пыльный ветер с гудением и свистом ворвался в помещение: перевернул оставленную при входе обувь и раскачал зеркала на стенах. Он прогремел каждой дверью коридора, проникнув в щели под ними, и улёгся. Потревоженный ветром, из дальней комнаты вышел Сехун и выглянул в прихожую — среди разбросанных кроссовок, ботинок и обувных щёток неподвижно лежал на боку Бэкхён, а перед ним сидел на корточках Чанёль, переминая в пальцах лицевую маску и не обращая на младшего никакого внимания. Тот развернулся в сторону ближайшей комнаты: —Хён, хён! Иди сюда! В дверях появился Чондэ. Хотя он сразу увидел и, судя по спокойному чуть задумчивому прищуру, понял ситуацию, но всё же вопросительно глянул на Сехуна в ожидании его комментария. —Чанёль-хён внёс Бэкхён-хёна, — пояснил восторженный парень. — Дотащил до общаги! —И бросил на пол, — равнодушно закивал Чондэ и натянул на лицо улыбку. — Бэкхён-и будет ему благодарен. Чанёль вскочил: —Да я дверь закрывал! Смотрю — он не встаёт и не встаёт, весь серый, и опять вырвало его, когда свалился. Он ещё и упал как-то на рожу, выглядит, как будто подрался. Оба собеседника присмотрелись к Бэкхёну: его лицо с левой стороны кое-где покрывали мелкие царапины, забитые грязью, а от носа до пола тянулась тоненькая струйка крови. Бэкхён вдруг зашевелился — глубоко вдохнул и открыл глаза, ничего не говоря. Хотя парни звали его, он только хмурился в ответ, будто ничего не слышал или слышал очень глухо. —Нехорошо, наверное, его оставлять тут, — Сехун приподнял коллегу за плечи вверх. Бэкхён общими силами был поставлен на ноги, умыт, доведён до комнаты и бережно уложен на свою кровать. —Спасибо, ребят, — тихо произнёс он, откашливая рвоту. — Чанёль-и, так ты не ушёл? Слушайте, Господину Пак сейчас тяжело, он поживёт у нас немного. Если вы не против… —Исин-хён всё-таки перевёл денежку за Минсок-хёна, — прервал его Чондэ. — И не десять миллионов, как договаривались, а почти сорок! Зацените, какие щедрые китайцы… Ладно, кто у нас сдал? Я, вы двое, Исин-хён, Чонин… —А Чанёль-хён сдаёт? — вмешался Сехун. —Не-а, — проныл Бэкхён, потирая пальцами глаза. — Ёль не собирался изначально, да и с деньгами сейчас… — последующая часть его речи прозвучала настолько невнятно, что никто не смог разобрать ни слова. Чанёль уверенно заговорил: —Спиваешься, Хён-а. Я тебя предупреждал, тебя срубает со спиртного, а ты бухаешь и бухаешь… —Его дело, — перебил Чондэ, развернулся и быстро вышел. Сидевший рядом Сехун пожал плечами и тоже отправился к себе. Комната утонула в тишине. Чанёль стоял возле кровати друга, сложив руки на груди и осматриваясь — ему казалось, что общежитие никогда не было ему домом, а теперь, когда он вывез все свои вещи подчистую, тем более не могло им стать. Вокруг его ног был густо разбросан чужой мелкий хлам, а у стен стояли одна на другой громоздкие картонные коробки, с которых свешивались штанины, рукава и пояса одежды Чонина. Картину комнаты завершал Бэкхён — бледный, обессиленный, он лежал и старался сфокусировать на чём-нибудь глаза, тряс головой и пробовал снова. В конце концов он поднял взгляд к потолку и вздохнул: —Ну что, Пак Чан-щи, видишь, тебя приняли! Денег с тебя не требуют, про Нини не спрашивают — кажись, всё налаживается, да? — вокалист довольно закинул ладони за голову. — Располагайся! Постельку можешь взять мою во-о-он из того ящика, а матрас и прочую фигню стащи с кровати Чонина — ему пока не понадобится. Чанёль обратил внимание на пустовавшую постель соседа, не заправленную, наполовину съехавшую, никем не тронутую с того вечера, когда тот лежал на ней последний раз. Воспоминания о содеянном не позволяли постояльцу занять кровать человека, искалеченного им, хотя и ненамеренно. Только держась мысли о том, что он уже пал ниже некуда, и говорить «как-то неудобно» теперь бессмысленно, он неуверенно стянул матрас, одеяло и подушку Чонина со второго яруса на первый и заправил их в постельное бельё Бэкхёна. Чувство вины постепенно улетучилось, Чанёль преспокойно растянулся на кровати и выудил телефон из кармана брюк. Больше половины его Instagram-ленты забивали посты в поддержку танцора из ЕХО от группы и других детей индустрии. «А меня кто-нибудь собирается поддерживать? — подумал он. — Мне было куда хуже, чем ему, так он с меня ещё и деньги просит. В суд подаст, как пить дать. Придётся тоже написать что-нибудь, чтобы не бушевал». Чанёль закрыл рукой камеру, получившуюся черноту сфотографировал и отправил в Instagram: real_pcy on Instagram: Чонин-а, даже бывшие участники навсегда останутся с ЕХО. Пожалуйста, поправляйся. Удачи! 10.04.2019 Чанёль вдумчиво перечитал свою публикацию ещё с десяток раз, взвесил каждое слово и расплылся в улыбке, обнажив зубы. «Бывшие участники, — повторил он про себя. — Бывшие участники, которые остаются с ЕХО. Это правда очень мило». Ещё минуту или две его лицо продолжало светиться воодушевлением, глаза блестели и не отрывались от экрана ни на мгновение. —Йа! — воскликнул с кровати Бэкхён, добродушно усмехнувшись. — Ты чем там занят?! Чего сияем, цапанул атасную девчонку? —Са-а-мую атасную, — помотал головой Чанёль, всё ещё не отводя глаз от телефона. — Написал тут пользователю 7_Luhan_m… —Оленине*?! — подскочил Бэкхён и быстро сел, будто забыв про слабость в мышцах и боль, но тут же с шипением сжал виски ладонями. — …Лу-хёну?! Почему? —Ты только зацени, он ушёл из ЕХО аж в четырнадцатом году, а до сих пор подписан на нас всех. Он заслуживает того, чтоб написать ему, не думаешь? —Айгу, ну даёшь! Что до него… — Бэкхён задумался, — он правда нас помнит. Минсок-хён перед армией сказал, что Лу-хён лайкнул его пост, где он с обритой башкой, э-ххе, зачем вот?! —Они ж друганы были. У этих хёнов там своя атмосфера. —Ва-а-а, Чанёль-а, кажись, ты оживаешь! И нехило так, — Бэкхён без сил плюхнулся на спину. По его глазам ударил тонкий луч света — пыль за окном начала опускаться. —Холь!** — оскалился вокалист, прикрыв рукой глаза. Слушай, можешь убрать это солнце? Чанёль без единого слова поднялся с кровати, закрыл жалюзи на окне и так же молча сел обратно. Бэкхён поблагодарил друга, вытер пальцами намокшие глаза и громко запел, отбивая хлопками ритм: My love, my love! My baby, my desire! Ёль-а, я так страдаю! Так страдаю! — он было засмеялся, но в эту же секунду перестал, свернулся на боку и затих. Чанёль, решив, что сейчас никакой пользы не принесёт оставаться равнодушным, произнёс: —А-а-а, опять голова… —Голова? К чему ты? — с искренним непониманием переспросил Бэкхён. — Ну, голова сейчас не болит, хотя от света меня всё равно сносит, — он пожал плечом и пролепетал что-то непонятное. Чанёль ничего не отвечал, но продолжал смотреть на близкого бывшего коллегу пристально и почти не моргая, покачивался взад-вперёд и беспокойно потирал плечо ладонью. Солнце за окном разгоралось, било сквозь жалюзи, жёлто-рыжий свет распылялся по кровати Бэкхёна — тот не сопротивлялся, его глаза мокрели, а взгляд становился болезненно опустошённым. «Разрядился, — решил Чанёль. — Будешь дальше пить — совсем добьёшь себя. Ты должен знать, что с тобой и кто во всём этом виноват". Он опустил голову и набрал в лёгкие воздуха, надеясь, что правда расскажется сама собой, с выдохом. Стало так тихо, что он мог слышать пульсацию крови в висках. Комната потускнела и полностью провалилась в тень, кроме одного Бэкхёна, запертого в пятне света на кровати… …«Динь!». Чанёль дёрнулся и, забыв обо всём, вцепился обеими руками в свой телефон — там светилось уведомление от Instagram об ответе пользователя 7_luhan_m: —Wow, рад тебя видеть! Ради тебя взял небольшой перерыв на работе. Лухан*** на связи! —Разве твоё имя не Лу Хань? Ха-ха —Для вас — всё ещё ваш Лухан. Или олень, как вам угодно. Рассказывай, как у вас там… …Дверь в комнату открылась, в проёме вырос Сехун: —Парни! Мы с хёном заказали пожрать. Пойдём, живей-живей! Идёте? —Я иду, — ответил Чанёль и вдруг остановил себя, растерявшись. — Только не уверен, дойдёт ли… Он посмотрел на Бэкхёна — к счастью, размытое солнечное пятно давно переползло с него на стену, а сам он теперь выглядел гораздо более здоровым и свежим. —Всё нормас, — широко улыбнулся певец и медленно встал с кровати. — Ёль-а, шевелись! Опять придётся тебе сидеть с ЕХО за одним столом, э-ххе! Чанёль поднялся и пошёл к выходу, оглядываясь на освещённую часть стены: «Сколько же я проговорил с этим оленем?». Кухня была довольно тесной: раньше, когда в ЕХО было двенадцать человек, существовало два общежития, каждое занимали всего шестеро, и места хватало каждому; позже, когда некоторые покинули группу, и агентство урезало площадь земли для своих воспитанников, все девять участников съехались в одно здание, но крохотная кухня со столом на шесть персон осталась, и поделать с этим было нечего. Любые попытки принести ещё хотя бы один стул приводили к перекрыванию прохода и, следовательно, недовольствам. Так, оставшимся приходилось сидеть на кухонных тумбах или стоять в дверях — но всегда вокруг одного стола. С тех пор это место было “котлом”, где участники варились каждый день и перемешивались в одну кашу: здесь исчезало слово “я"; о случайных толчках локтями и бессмысленных посиделках вне трапезы никто даже не думал, а если проблемы всё-таки возникали, а то и просто ради забавы любой мог оставить послание на стикере, примагнитив его к холодильнику. Сам он был всегда забит, но никогда не переполнен, каждый знал, сколько места может занять он и другие — долгая жизнь под одной крышей сама собой привела ко взаимному уважению и пониманию хотя бы здесь. На кухне хозяйничал Чондэ: деловито копошился в доставленных тарелках и приложенных закусках: —Сехун-а-а-а, — протянул он с полусмехом, увидев вошедших. — Что это за смесь солёного с квадратным? Почему именно это?! Сехун остался невозмутим и, убрав один из стульев с дороги, принялся расставлять тарелки по краям стола: Хён, тебе я заказал шашлык из баранины, как ты любишь. Бэкхён-хён, я не знал, что тебе взять, но тебе нравится всякая японщина, поэтому я выбрал мисо-суп, набирайся сил. Так, мы с Чанёль-хёном обожаем самгёпсаль, так что я две тарелки схватил… —…Самгёпсаль? — переспросил Чанёль. Он вспомнил, как всего день-полтора назад не мог даже слышать о своём любимом блюде, но сейчас не находил объяснений своей былой злости: «Что если всё, что я ненавижу сейчас, вот так же было любимым? ЕХО, SM? Нет уж, нет.» —Точно, самгёпсаль, здорово. Спасибо, Сехун-и, — закончил он тихо, с некоторой растерянностью в голосе. На секунду все затихли. —Жареная курочка, — продолжил Сехун. — Нини тут нет, но съедим за него, типа он с нами. Во-от, тут закусочки, соусы ещё, тут всего намешано… Он говорил о заказанной еде с такой гордостью и с такой любовью, что не отводил от неё глаз и перечислял закуски, крутил их в руках и рассматривал, пока не услышал шум закрывавшихся жалюзи. Все присутствовавшие удивлённо оглянулись на окно — возле него стоял Чанёль: —Бэкхён… — пояснил он, указав обеими ладонями на друга. — У него глаза от света… того… Давайте есть. Никто не стал спорить, каждый занял место напротив тарелки. —Чанёль-а! — позвал Бэкхён. — Пока ты там рядом стоишь, достанешь мне пивка из холодильника? Одну баночку. Голова побаливает. —Хён, ты б лучше сходил, проверился, — вмешался Сехун. — С тобой что-то не так. Руки трясутся, говоришь невнятно как-то. Похоже на похмелье, но… —Не буду я проверяться, мне нужно пить, и всё. Чанёль подошёл с банкой холодного пива к столу и нехотя поставил её, не глядя на друга: —Он прав, пусть пьёт. Через пару часов Бэкхён серьёзно запьянел и с большим трудом был затянут в свою комнату, но уложить в кровать его не удалось. Теперь он бродил нагишом из угла в угол и жаловался на душное помещение, врезался на ходу в мебель и стены. У самой двери на полу сидел Чондэ, удобно скрестив ноги и устремив всего себя в сторону пьяного коллеги. Несмотря на задачу оберегать его от возможных травм, он наблюдал за происходившим вовсе не с заботой, а с нескрываемым презрительным наслаждением: то и дело заливался смехом, хлопал по стене и изредка удивлённо мотал головой. В метре от него возвышался Сехун, так же пристально смотрел за Бэкхёном, не сдвигался с места и держал на всякий случай в руке стакан воды. —Давно ли хён так пьёт? — поразился он. —Давно, давно, — сквозь смех сказал Чондэ. — Дольше, чем мы думаем. —Он что-то тебе говорил? —Да нет, просто он хорошо знает, что делает. Посмотри на него, он счастлив! Хотя бы пока не протрезвеет… —Хён, он вообще не выглядит счастливым. —Для чего тогда, по-твоему, он столько лопает? Не понимаю, почему мы сейчас стоим и смотрим на него всей толпой. Что с ним может случиться? Не знаю, как ты, а я пойду, у меня есть дела. Чондэ хлопнул себя по коленям, встал и вышел, не оглядываясь. Сехун подошёл чуть ближе к центру событий и, крепче сжав стакан обеими руками, посмотрел в соседний угол комнаты, где отстранённо стоял Чанёль с телефоном, поднесённым почти к самому лицу. —Хён, что за нелады у вас с этим? — спросил младший и показал на дверь. Не получив в ответ ничего, кроме отмашки, Сехун замолчал, вероятно, ощутив себя лишним, тихо поставил стакан на пол, ещё раз с недоумением глянул на обоих и ушёл. Чанёль продолжал стоять в углу, полностью погруженный в интернет-переписку, и только иногда посматривал на Бэкхёна исподлобья. Тот в конце концов наступил на стеклянную бутылку из-под рисовой водки, возникшую из раскиданного по полу хлама, и свалился на спину, не попытавшись совсем никак смягчить своё падение, будто не осознал его, поэтому примял ещё десяток вещей и несильно поранился в нескольких местах. Чанёль спрятал телефон в карман, не блокируя, и подошёл: Бэкхён был в сознании, но не показывал никакой реакции ни на своё падение, ни на упиравшиеся в его тело углы картонных пищевых упаковок и края железных банок. —А говорил, что у тебя чувствительная кожа, — Чанёль закинул друга на его кровать и швырнул в него своё покрывало. — На, прикройся. До вечера в комнате было очень тихо — один под влиянием алкоголя размяк и медленно засыпал, другой не отрывался от экрана телефона. Часов в восемь вечера из-за двери вырос Сехун и с интересом и осторожностью прошёл к кроватям: —Спит. Появившийся следом Чондэ быстро подошёл к полусонному Бэкхёну и начал ворочать его. —Чего вы его дёргаете, он спит! — заговорил на заднем плане Чанёль. —Ты его видел? — возразил Чондэ, ничуть не повысив при этом голос и не повернувшись, — Его рвёт, когда он вырубается. Он должен лежать на боку, нам же не нужны проблемы? Сехун-а, давай, показывай, чего ты меня сюда притащил? Младший вытянул руку в сторону кровати Чанёля, показывая то на верхний ярус, то на нижний: —Смотри: как Нини мог упасть насквозь? Прямо вон туда, где Ёль-хён лежит, да ещё поперёк! Он, конечно, иногда лунатит и куда только не попадал, но всегда было всё хорошо, а тут… —Реальность жестока, — безэмоционально ответил Чондэ. — Закроем тему? Отлично. Несмотря на его слова, Сехун продолжал изучающе смотреть на кровать. Чанёль от этого взгляда почувствовал холод в плечах и покрылся мурашками: “Не может быть, чтобы он догадался — нельзя”. Он закрыл глаза, уронил руку с телефоном на грудь и притворился спящим. Немного погодя Чондэ и Сехун, что-то шепнув друг другу, направились к двери. Последний, уходя, чуть было не наступил на оставленный днём на полу стакан с водой, и нагнулся его поднять, но глянул на Бэкхёна, убрал руку и удалился, погасив за собой свет. “Ушли, — решил Чанёль и открыл глаза. — И этот спит. Рано же ещё" Он снова зажёг экран телефона и до поздней ночи не двигался с места, только время от времени бросал взгляд в темноту комнаты, раздумывая над ответом на очередное сообщение. Порой после этих ответов на его лице появлялась торжествующая улыбка… —…Айщ-щ, сел…Воспоминание II
…Утро Чанёля началось с истошных запьянелых криков Бэкхёна с соседней кровати. Крики эти состояли из фальшивого ломаного пения и спонтанных слов: Seems… so true!.. All the lies you're telling… Сукины дети!.. Где вы?! …My love, it means nothing to you! So maybe I'm still…****— он принялся изо всех сил колотить кулаком по стене: —Чондэ-я! Чон-дэ-я! Чон-дэ-я! Чанёль осмотрелся, стараясь спросонья понять ситуацию. Почти всё оставалось, как вчера, но было заметно, что Бэкхён встал очень давно: на его прикроватном столике лежала жестяная банка на пол-литра, а от неё растекалась уже наполовину высохшая лужа пива и продолжалась на полу; там, внизу, рядом с ней была брошена ещё одна такая же банка, очевидно, выпитая полностью. Весь близлежащий хлам оказался залит напитком. Сам Бэкхён сидел на кровати, похожий на дикаря: сгорбленный, растрёпанный, с кое-как накрученным на голову полотенцем — кроме этой повязки на нём по-прежнему не было ничего, скинутая им ещё вчера одежда до сих пор была рассеяна по полу. Дверь медленно открылась, в комнату заглянул сонный Чондэ: —Видел сколько времени? — спокойно, но с усмешкой обратился он. — Маугли… —Времени? — Бэкхён соскрёб с пола наручные часы и всмотрелся в циферблат. — Так, сейчас, погоди, никак не соображу… —Полвосьмого, чего тебе надо? — протараторил Чондэ, после чего поднял с пола вчерашний стакан Сехуна и выплеснул его в сторону Бэкхёна. Вода забрызгала весь путь до кровати певца и его ногу. Тот, будто не заметил этого, никак не изменился в лице, только на пару секунд вяло посмотрел на свою ногу в попытке понять, что на него вылилось, тряхнул ей и показал Чондэ в ответ средний палец. —Тебе не звонили насчёт расписания? — спросил он наконец. —Не-а. —Мне тоже. SM мы не нужны, теперь у нас не будет денег. —Хён-и, угомонись. Иди вытри эту воду лучше. —А-а, так это вода была? Ты заходи, друг, не бойся, — он плеснул рукой в сторону, — вытри сам, ты же разлил. Чондэ было обернулся пойти на кухню, чтобы найти приличную тряпку, но тут же остановился, прошёл к кровати Бэкхёна, стянул один из своих носков и развёз босой ногой край лужи. —Потесню тебя, — заявил он, присаживаясь на кровать Бэкхёна, — ничего? — он потряс сырой ногой над раскиданными по полу вещами, надел носок и вдруг ошеломлённо всмотрелся в глаза коллеги. — Айгу… —Чего пялишься? Я настолько красивый? —Я б сказал, ты сегодня ещё страшнее, чем раньше, — Чондэ с гордым видом поднялся с кровати. —Эй, у тебя же большая комната? —Ну да. —Попробуй поставить там зеркало. Парни обменялись улыбками. Чондэ отвернулся к двери, потянулся и медленным шагом вышел. Бэкхён задумался, осторожно ощупал своё лицо, пожал плечами и продолжил петь, похлопывая по кровати: She shimmers like a California… sunset, Lady, lady…***** Поехали к Нини? —Давай попозже, ещё только семь утра, — отозвался Чанёль, потирая глаза. — Да и вообще не особо хочется к нему. Бэкхён вскочил, сорвал повязку с головы и подбежал к соседней кровати. —Пошли, пройдёмся по Апкучжону! Ты же хотел оторваться, вот и отрывайся! Мне что, стащить тебя отсюда? — он схватил друга за локоть. —Да пойдём, пойдём, не трогай меня! — отдёрнулся тот. — Оденься сначала, умоляю. Погода в этот раз была безветренной, пыль улеглась, так что утреннее солнце палило в полную силу. Бэкхён надел самые тёмные очки из всех, что у него нашлись, поэтому чувствовал себя отлично и готов был пойти хоть на другой конец города: без разницы, бар ли это, парк аттракционов или кино. Впрочем, на любое его приглашение Чанёль отвечал отказом и жаловался, что ещё не проснулся и ему сильно лень. Бэкхён вертел головой, пытаясь найти, куда направить свою энергию. Среди городских высоток он заметил неизвестно откуда взявшееся чёрное пятно: вдоль тротуара не очень далеко от него переваливалась хмурая девочка лет пятнадцати на вид и везла перед собой телегу с приклеенным к ней листом А4, на котором маркером было выведено «Продаётся». В телегу были погружены нотные тетради, много стареньких камертонов с резонаторами и треугольный чёрный метроном из полированного дерева. Бэкхён схватил Чанёля за рукав и сломя голову подбежал к девочке: —Ёгиё! Девочка! Почему ты продаёшь это? —Тебе какая разница? Хочешь что-то — покупай. — Можешь продать мне этот метроном? В разговор вклинился Чанёль: —На кой тебе? Он выглядит старше тебя. —Да посмотри на него! — Бэкхён указал на метроном обеими руками. Это же где-нибудь середина двадцатого века, а какое качество! Знаешь, как он звучит? Ни один современный так не может, реальный кайф для ушей! Сколько он? —Двести четыре тысячи вон, — ответила девочка. Бэкхён достал бумажник, покопался в нём, но вдруг застыл и потряс головой: —Можешь повторить, сколько? —Двести четыре. —Двести четыре. — Бэкхён набрал нужную сумму и отдал девочке. — Двести четыре тысячи вон. Верно? — Ага. Забирай, аджосси. Певец аккуратно взял из телеги метроном, прижал его к сердцу и попятился назад: —Спасибо, спасибо! Чанёль остановил его со спины, слегка толкнув ладонями в лопатки, и развернул к себе за локоть: —Стой, стой, чего завёлся-то? Сейчас врежешься куда-нибудь. Слушай, я вот что вспомнил… Пошли до банка сходим, мне деньги надо снять. —Зачем тебе столько бумаги, что ты в банк прёшься?! Тебе подтираться нечем, или что? —Так Чонин же. Хочу отдать ему лично, чтоб он подавился. —Ну да, ну да… Отдашь ему сегодня и будешь гулять спокойно, не думать о небе в клеточку. Но вряд ли он бы… —Пошли! — оборвал его Чанёль. Тут идти-то два шага! «Два шага» оказались для Бэкхёна непреодолимым расстоянием. Он старался не отставать от стремительных широких шагов друга и быстро вымотался — начинал скулить и терять равновесие, а вскоре окончательно остановился и сел на тротуар, закрыв глаза от начавшегося головокружения. Чанёль рванул дальше и пообещал прибежать обратно так быстро, как сможет. Через полчаса с небольшим он действительно возвращался: его походка теперь была медленной и гордой, а улыбка излучала, казалось, больше света, чем солнце. За это время Бэкхён не сдвинулся ни на сантиметр, только свернулся в плотный комок, прижав метроном к телу коленями и уронив на них голову. Хотя он почти заснул, но, услышав около себя шаги Чанёля, поднял голову. —Видел, как я быстро? — похвастался тот. — Смотри, что я ещё прихватил, — он раскрыл перед собой ладонь с пачкой денег. — Оленина вчера перевёл деньги для Минсок-хёна, передай Чондэ, пожалуйста. Только не говори, что это от меня, а то не возьмёт, ладно? Мне кажется, он злится на меня. —Айгу, Ёль-и… — сильно уставший от ожидания Бэкхён встал с земли, взял купюры, пролистал их и нахмурился. — Мог просто мне на карту перевести. —Я оставил дома зарядку, телефон сел. —Ладно, забудь, — Бэкхён убрал деньги в бумажник, согнув их вдвое, чтоб не спутать со своими. — Эй, это же не Лу-хён, это ты вложился, да? —Что? Что ты несёшь? — смутился Чанёль. —Если бы хён перевёл тебе вчера, как ты говоришь, ты бы мог ещё тогда мне перекинуть, я бы отдал Чондэ! А ты пошёл для Чонина деньги снимать, и вдруг это… Давай-давай, признавайся, это ты! —Я?! Нет, нет, точно нет, — Чанёль опустил голову, спрятав лицо за воротник. — Ненавижу вас. Давай уже, поехали. В Чхондаме было намного приятнее, чем в прошлый раз — из-за прогретого солнечным светом воздуха чувствовалось наступление весны. Это же ощущение сохранялось в палате Чонина: яркие лучи щедро осыпали собой его кровать, и тот нисколько не был против и не закрывал от солнца глаза — только довольно щурился и крутил над собой кистями рук, изобретая движения на будущее. Со стороны двери послышались шаги, он посмотрел в сторону вошедших и даже попробовал сесть, но не смог даже немного приподняться: —Ва-а, вы сегодня так рано и одни! Что на вас нашло? В отличие от прошлых визитов, Чанёль не остался стоять у двери, а вырвался вперёд с горящими раскрытыми глазами, крутя бумажник в руках: —Мы с утра гуляли и подумали к тебе зарулить. — он вытащил пачку крупных купюр и положил на одеяло койки Чонина, — Я занимал. Ну, ты помнишь. Тот подобрал деньги, раскрыл их веером и начал внимательно пересчитывать их пальцем: —Ого! А почему наличкой-то? —Телефон сел. —Ладно, хён, не бери в голову. Эй, тут раза в два больше, чем ты мне должен был! Вот, — Чонин отщипнул часть веера, — возьми остаток, возьми! —Я специально. Будет тебе запас, ты же ещё будешь лечиться. Чонин кивнул, положил деньги под подушку, взял с тумбочки побитый день назад телефон и зафиксировал сумму в заметках. —Я записал. Смотрю, тебе стало лучше, ты как-то повеселел, да? —Вроде того. В разговор вмешался Бэкхён: —Э-эй, Чонин-а, хватит о нас, ты как тут сам-то, жив? —Жив, всё отлично. Думаю над хорягой для нас с Сехуном, правда, пока только руки показать могу, — танцор слегка улыбнулся. — Зато их я проработал лучше, чем обычно. Там будет много мелких движений, щелчки пальцами и всё такое… —Нини, — перебил Чанёль, — прости, но ты точно уверен, что тебя вообще поставят на ноги? Чонин округлил глаза: —Да! Чтоб я и не танцевал! Врачи говорят, что всё хорошо… и держат на успокоительных, — он помолчал и опустил глаза. — Хён, почему ты в очках? —Я? – оживился Бэкхён. – Да не знаю, не могу на свет смотреть, чуть что — ударяет в голову, тошнит, сознание теряю. Я и просто так отрубаюсь иногда, башка раскалывается третий день. Худшее похмелье, которое у меня было. —Не знаю, что это, хён, но вряд ли похмелье. Что с тобой тогда произошло? —Пил с Чанёлем, вырубился почему-то, а он меня вынес и сидел со мной. — Айгу, ну надо же. Он посмотрел на Чанёля, склонив голову. Тот даже дёрнулся от его пристального взгляда и неосознанно сделал шаг назад. Прежде чем он успел что-то сказать, Чонин снова повернулся к Бэкхёну: — Хён, вам звонили с расписанием? Пусто, — ответил вокалист, — но мы тусуемся в общаге. Не уезжать же мне в Пучхон, что там делать? Тоска смертная. Чондэ тоже в Оидо не резон кататься. Так хоть с делом сидим, песню сочиняем для CBX: Так пой со мной, Exist со мной, А, да, Exist это типа отсылка к EXO, Have fun with… Короче, не важно. Во-от… Сехун-и — не знаю, ему и ехать никуда не надо, но он торчит с нами, жить без нас не может, наверное… — певец перевёл дыхание. — …Айгу, Чонин-а, из-за всех этих разговоров про пьянки и голову мне теперь так выпить захотелось. —А-а-а, — улыбнулся танцор и кивнул. — Ну так конечно, идите, выпейте! Лечи давай свою голову, хотя бы так. Удачи! Утро переходило в день, солнце взлетало всё выше и раскаляло землю. Чанёль и Бэкхён, не привыкшие к такой жаре после холодного месяца и одетые совсем не по погоде, с наступлением полудня исчезли в первой попавшейся кафешке. Здесь они почти не говорили друг с другом — каждый занимался своим делом. Чанёль раскачивался на стуле, вертел в руке разряженный телефон и иногда по привычке безуспешно пытался его разблокировать, глубоко вздыхал и хмуро отпивал пиво из стакана. Бэкхён пил и то кружился в эйфории, танцевал и смеялся, то резко выходил из строя, падал на стол и чуть не засыпал. Всё это время он не выпускал из рук метроном, и через несколько часов, исчерпав последние силы на пляски, включил его, расслабился и закрыл глаза: …Так пой со мной, Exist со мной, Have fun with me, My love, my love, my baby, my desire. Ты — самый безупречный день of my existence. The distance's getting shorter, Don't resist. Так пой со мной, Exist… Он не заботился о правильности вокала и просто пел одни и те же строки под ритм метронома и громкое сопение Чанёля, уснувшего под действием алкоголя. После заката, когда стало немного прохладнее, парни решились выйти наружу и вернуться в Апкучжон. В общежитии Бэкхёна снова хватил приступ необоснованной радости: он завалился в комнату, снял очки и упал в кровать. Певец гордо водрузил метроном на самое чистое место прикроватного столика и включил его: На-на-на-на, на-на-на-на, Have fun! With! Me! Чанёра! Если бы ты не спал с открытыми глазами, нас бы выгнали, э-ххе! My love, my love, my baby, my desire! Ну и видок у тебя был! Мне самому было как-то не по себе… Ты ещё и не просыпался! Знаешь сколько я тряс тебя! И вот так каждый раз, каждый раз! Ты самый безупречный день на-на-на-zistence!.. Чанёль, всё ещё сонный от алкоголя, сидел на своей кровати, безучастно наблюдал за другом и приличия ради покачивал рукой в такт песне. В дверном проёме нарисовался Чондэ и сложил руки на груди: —Хун-и, иди, эти ублюдки пришли! Не прошло и минуты, как в комнату с топотом ворвался Сехун, чуть не сбив Чондэ с ног: —Хёны, я уже устал ждать! Мы сгоняли одни в больницу, посидели дома, успели сходить поесть, выпить, что мы ещё делали, хён? —Откуда мне знать, — усмехнулся Чондэ, — это ты всё делал, я вообще у себя был, пел. Прекращай везде пихать своё «мы». —Во, мы пели, — продолжил Сехун, оставив упрёк коллеги без внимания. — Потом обувь всю расставили. Ровненько, как Минсок-хён… —А, Чондэ! — Бэкхён вырвал из кармана бумажник, быстро достал оттуда согнутые деньги и вытянул перед собой обеими руками. — Возьми для Минсок-хёна от одного оленя. —А-а-а, как мне их пересчитывать?! — взвыл Чондэ, принимая купюры. — Ладно, не важно, в любом случае, спасибо. Не ожидал, что хён подключится. Давай, Сехун-и, вещай. —Я это… всем поесть заказал. Идём, поедим все вместе, как раньше. После плотного ужина все разошлись по комнатам и потихоньку готовились ко сну. У Бэкхёна снова закружилась голова, он опять перевязал её полотенцем, освободил тело от одежды и теперь лежал в привычной позе на спине, пытаясь расслабиться. Раздался сильный удар по двери, от которого она резко раскрылась до своего предела и отрикошетила. В комнату прошёл Чондэ, таща за собой за руку Сехуна: —Бён Бэкхён-щи! Ты помнишь, по сколько мы сдаём? —Ага, десять миллионов, —промычал с кровати Бэкхён. —Тут у тебя не хватает двести… Двести четыре тысячи. Есть что сказать, друг? Бэкхён вскинулся и глянул на свой метроном: —Айгу, я купил сегодня эту штуку как раз за столько! Прости. Погоди секунду, — он опустил руку на пол, нащупал в кармане брошенных штанов бумажник, отсчитал и отложил из него ровно двести четыре тысячи вон и положил на край своей кровати. — Холь, я был уверен, что купил его раньше. Я, наверное, спятил. Да, скорее всего, так и есть. Так и есть. Чондэ покачал головой, забрал деньги, быстро пересчитал их и безмолвно вышел. Сехун остался у двери — задумчиво топтался на месте, будто замёрз, и щурился в воздух: —Никак не въезжаю, Лу-хён реально сдал самый минимум? В кучу раз меньше Исин-хёна? Он же богаче, чем мы все, вместе взятые! —Сехун-и, если у него есть деньги — не значит, что он должен отдавать их всем и каждому. —Какое «всем и каждому»? Да они с Минсок-хёном были как родные! На футбол — вместе, выпить — вместе, называли друг друга какими-то долбанутыми словечками, которые только они понимали. Я как-то смотрел — у него в инсте до сих пор их совместная фотка****** сохранилась! При его-то деньгах десятка лямов — это оскорбление их дружбы. Я хёна знаю, это ж он мне пояснял за честь, братство, всю вот эту хрень... — Может, у него сложный период, долги или что-то, об этом ты не подумал? Чем считать чужие деньги, за собой бы последил и отвалил уже от Бэкхёна. Не видишь, что он и так еле живой? —Спасибо, Ёль-а, — тихо выдохнул Бэкхён и кивнул. — Я уверен в Лу-хёне! — Сехун почти перешёл на крик. — С какого бы он так резко освинел с китайской-то дисциплиной?! Говорю вам, эти деньги исчезли, и не сами, — младший повернулся к Бэкхёну с растерянностью в глазах. — Хён, — начал было он, но не сказал больше ничего и вышел. Чанёль посмотрел на своего друга: тот лежал с отсутствующим взглядом и задумчиво хмурился, постукивая пальцами по одеялу на животе. Иногда он хватался за свою повязку, старался затянуть её туже и причитал: — Я поехавший, Ёль-и. Точно не в своем уме. Всё это алкоголь, мне нельзя так лопать, нельзя. Не, я не драматизирую, мне реально жаль, что ты меня таким видишь. Я должен оставаться весёлым, так? Не-ет, сейчас – не могу. Не с кем. «Он правда ничего не помнит, — постановил Чанёль. — Я, наверное, переборщил. Кто ж знал, что Хён-и будет так убиваться из-за того, что я взял у Оленя полсотки миллионов. Он же так совсем сопьётся, сдохнет ещё, чего доброго. Я буду последним обмудком, если не признаюсь всем.» Поборовшись с собой ещё минуту, он сорвался с места, решительно покинул комнату и зашёл к Чондэ. Тот сидел на своей кровати, развалившись и закинув ногу на ногу, смотрел начальные титры какого-то фильма в телефоне и обмахивался деньгами Бэкхёна. Чанёль помялся секунд пять у двери, а после как можно медленнее и незаметнее сел около Чондэ и позвал его. —М? — отозвался тот в этот же миг, будто ждал этого обращения. —Чондэ-я, — повторил Чанёль, пытаясь восстановить в памяти мысль, с которой он пришёл, но она без остатка выветрилась из его головы от удивления — тот, кого он считал рассерженным на себя, оторвался от своего дела и теперь внимательно слушал его с этой своей странной полуулыбкой. Чанёль, проникнутый атмосферой дружелюбия, улыбнулся, заблестел глазами и в шутку повторил обращение снова: —Чондэ-я! —Говори уже! — рассмеялся певец. —Это… Забей ты на Бэкхёна. Случайно он взял эти деньги — бухой был. Не просыхает, а потом жалуется, что ничего не соображает. —А-а-а, вот ты зачем пришёл, — вокалист снова отвернулся к телефону. — Да уж, если он пьёт — то как в последний раз, это да, но ты когда-нибудь видел, чтобы его после этого трясло, или чтобы он отрубался на ходу? У него даже зрачки стали разные, он похож на мутанта из ужастика! И всё бы ничего, но ты так упорно говоришь про его похмелье… Думаешь, он не знает, что с ним не так? Чанёль закрыл ладонью лицо и глубоко вздохнул: —Почему он не пойдёт в больницу? Чондэ помотал головой: —Ёль-и, он не головную боль лечит. Просто айдол из него такой себе — ему вечно надо всех превратить в «семью», а какая семья из такого сброда, как мы? Он это понимает. Один Сехун до сих пор верит, что это возможно, остальные остаются вместе только потому, что научились грамотно друг друга ненавидеть. У Бэкхёна вот такой способ. Через бутылку все как-то поприятнее выглядят, даже такие уроды. Так и поверишь, что из нас может что-то получиться. —Ну ты завернул. Ничего он не знает, он сам говорит, что у него похмелье. —Мы то и дело не давали ему напиваться, ему же нужно какое-то оправдание. Что ему остаётся? Сказать правду? Сам-то часто правду говоришь? —Ладно, глупость спросил. Чондэ-я, мне казалось, ты злишься на меня из-за одной… ситуации. —Ты о Чонине? — Чондэ продолжал смотреть в телефон и не поворачивался ни на секунду. —Так ты всё-таки знал. —Да это дураку ясно, даже Сехун понимает, что так люди с кроватей не падают. С чего бы мне на тебя злиться, ты же не меня сбросил. Но знаешь что, Ёль… Нечего тебе здесь делать. Когда ты последний раз отдыхал? Рэпер, композитор, актёр, певец, модель, кто ты там ещё? — Чондэ выдержал паузу и вздохнул. — Надо же, какие ужасы может творить человек вроде бы очень хороший, но замученный. Пожалуйста, уезжай домой, живи своей жизнью, и никто больше не пострадает. —Какой своей жизнью мне жить, если я не знаю о себе ничего, кроме имени и возраста? Чондэ-я, что мне делать? —Ёль-и, а тебе не кажется,.. — Чондэ хлопнул по плечу собеседника, — что мы сейчас как две школьницы в туалете? —Да, да, немного похоже. Я, пожалуй, пойду спать,— Чанёль сжался, встал с кровати и вышел за дверь. За время его отсутствия в комнате ничего не изменилось: Бэкхён продолжал разглядывать пустоту полусонными глазами, тормоша повязку на голове, но, судя по его молчанию, немного успокоился. —Я, наверное, завтра утром домой вернусь, — устало сказал Чанёль, ложась в кровать. Бэкхён повернул голову к другу: —Значит, кидаешь нас, да? —Да, ты меня достал. —Йа, не шути так! —Какие шутки, ты отвратителен! Оба засмеялись. —Ладно, — Бэкхён убрал руки от повязки, — я о-о-очень постараюсь поднять твою тушу с утра и вызову такси. Не надо мне было тебя задерживать. Э-ххе, помню ты на последнем концерте так на экран оглядывался, аж башку выворачивал, ждал, когда уже всё закончится — а я стою, пытаюсь не ржать, пою, — Бэкхён начал покачивать над собой руками из стороны в сторону: I lost my mind, В день, когда тебя нашёл…******* Следующую строку подхватил Чанёль: Весь мир вокруг тебя как будто get in slow motion… — он улыбнулся во все зубы, прикрыв рот рукой — смутился от того, что каким-то образом по своей воле спел что-то из репертуара ЕХО. Впрочем, улыбка вскоре исчезла, и лицо Чанёля помрачнело. — Бэкхён-и, представь: у меня, оказывается, умер школьный друг, Митчелл. —Ва-а, его звали как американца. Всегда-то тебя на Америку тянет! —Канадец он был. С местными у него не особо клеилось, он и мотался из школы в школу, один ходил, а меня встретил — так и дружили до конца учёбы. А потом из-за моей работы редко списывались. Этот придурок подцепил какую-то иностранку, которую я в глаза не видел, чуть ли не сразу позвал меня на свою свадьбу — и пропал. А сейчас я узнаю, что он из окна выкинулся. —Значит, скорбишь? —Честно — я, по идее, должен грустить из-за его смерти, но мне почему-то всё равно. Я тебе вот к чему — всё прошлое от меня так и разбегается. Вроде хотел немного свободы, получил её, а что с ней делать — не знаю. Уже и не помню, кто я. —А и не надо, зачем? Вот всё, что ты пережил — и есть ты. И айдол тоже. —Нет, — отрезал Чанёль, отвернулся и закрылся одеялом. —Никуда ты от этого не денешься, маленькая обиженная башенка, — метнул Бэкхён, но не получил никакого ответа. Удручённый тишиной, он снова завёл метроном до конца и мурлыкал песни вполголоса, зевая, пока окончательно не уснул. Среди ночи, часа через два, в темноте раздался булькающий свистящий кашель. Чуть погодя послышались глухие удары по стене из соседней комнаты и голос Чондэ: —Йа, Чанёль-а, что у вас там?! Чанёль-а!Воспоминание III
Одним ноябрьским днём в тренировочном зале SM, где ЕХО работали над хореографией последнего альбома, зазвонил телефон. Чанёль ответил: —Алло, привет, Мит-а. Перезвони позже, хорошо? Мы сейчас репетируем. —… —Мит-а, я занят, ты знаешь, в какую рань я встал, чтобы тренить танец? Я ничего не понимаю из того, что ты говоришь, мозги все в работе, удачи тебе. За спиной доносились голоса коллег: —Ёль-а, завязывай там! Домой придёшь и базарь! —Серьёзно, дуй сюда, у нас ещё куча работы! —Мит-а! — почти срываясь на крик, ответил в трубку Чанёль. —Я перезвоню! Он отключился, но меньше чем через минуту телефон зазвонил снова: —… —Что у тебя там такого случилось, что ты никак не успокоишься? —… Голоса за спиной становились всё озлобленнее: —Йа, Чанёль, задолбал трепаться, мы тут ждём! —Что тебе, в конце концов, важнее?