Воспоминание I
Солнце медленно падало за высотки, тонкие золотые облака затягивали небо над Апкучжоном. Хотя городские улицы уже понемногу пустели, Чанёль нашёл в себе достаточно энергии, чтобы пройтись в поисках хоть каких-нибудь сведений о своей жизни до ЕХО. Он попросил таксиста высадить его на самом краю района, в начале улицы Апкучжон-ро. Здесь находилась частная школа Hyundai, где Чанёль учился последние годы, когда неожиданно для себя попал в не совсем известное ему агентство. Теперь же, спустя много лет, повзрослевший мальчик снова стоял у главных ворот здания, освободив лицо от маски и голову от кепки, несмотря на набиравший силу вечерний холод — полностью отдался воспоминаниям. За кованым забором располагалось добротное двухэтажное строение, оформленное везде, где можно, мягко-салатовым газоном: на крыше, на земле вокруг и на огромном пришкольном стадионе. Как и в любой учебный день, по всем ближайшим улицам было очень тихо — чтобы ничто не мешало проводить уроки. В Южной Корее к образованию всегда относились с особой серьёзностью, дети проводили за партами и в кружках целый день до темноты; несмотря на это, в частной школе можно было дать себе довольно много свободы — обучающегося за приличную сумму ребёнка исключить не могли и не хотели. Хулиганство в сторону творчества даже поощрялось. Так, Чанёль "схулиганил" музыкальную группу с ребятами из школы и с тех пор был хорошо известен всей апкучжонской молодёжи. —Эй, — позвал кто-то совсем тихо, как здесь и положено, и Чанёль от этого голоса, сам того не осознавая, потянулся прикрыть ладонями уши. — Эй, ушастый! К забору со стороны школы вальяжно выкатился полный молодой человек в спортивной одежде. Из-за круглого тяжёлого живота его спина отгибалась назад, что создавало впечатление гордой осанки и какого-то внутреннего превосходства над Чанёлем. То же самое читалось и в его мелких глазах, обрамлённых толстыми очками — взгляд отдавал не то ехидством, не то коварством. Человек вышел за ворота и остановился, приветственно поклонившись. —О, неужели Чживон, — пробормотал «ушастый», машинально поклонился в ответ и отошёл на пару шагов назад. — Что ты тут забыл? —Так я преподаю здесь, не ждал? —Какой из тебя препод? Ты у нас главным тупнем класса был. —Есть такой предмет «Общая физическая подготовка». Забей, ты-то чего какой замученный стоишь? Чанёль, не желая держать напряжение внутри себя, решил поделиться с человеком из прошлого своим состоянием: —С работы ушёл, всё достало, теперь не знаю, что мне… —Ваа! — перебил Чживон. — А помню, ты так гордился, что тебя приняли в эти ваши… трейни*. Двенадцатый класс — все несутся в столовку, а ушастый плывёт, плывёт, как лебедь, красуется. Чанёль промолчал. —Ты только и нёс «Я айдол! Я айдол!». Весь класс достал, — продолжил одноклассник. — Один Мичин** с тобой водился. Этот америкос был на тебе помешан. —Его зовут Митчелл и он канадец. — заговорил наконец Чанёль. —Не важно. Он был у нас год или сколько, полтора? Кто его вообще помнит? Он никому не был нужен, этот белый. —Мне нужен. Я собираюсь сгонять к нему. Вот же сукин… звал меня на свадьбу и так и не сказал, когда. Ю Чживон нахмурился и посмотрел в сторону дороги, молча проводив взглядом пару проезжавших машин. —Ты, значит, не в курсе, что он того… из окна выпал? Чанёль отскочил: —Как, когда?! —Где-то в ноябре. Говорят, что-то там с невестой не заладилось. —Айщ… — Чанёль схватился за забор, чтобы не свалиться от шока. — Я пойду, наверное. У меня ещё куча дел. Чживон кивнул и побрёл дальше вдоль дороги, и его бывший одноклассник остался наедине со школьной оградой. Идти он, конечно, никуда не собирался, но продолжать разговор после полученных новостей не мог. Впрочем, хотя и надо бы скорбеть о друге, он как-то сам собой сокрушался больше о себе — ещё одна часть прошлого оказалась утеряна и теперь было ещё меньше надежды на то, что он сможет снова влиться в жизнь. Чанёль добирался домой до глубокой темени — ему не хотелось больше говорить даже с таксистами, и он просто шёл и шёл, сливаясь с прохожими, но никак не реагировал на них. Если кто-то случайно наступал ему на ногу или толкался плечом — Чанёль просто двигался дальше, принимая это как наказание за своё пренебрежительное отношение к старому другу. «Ноябрь, — рассуждал он. — Мы писали альбом в это время. Меня там не было, как я мог знать? И почему, почему он ни разу не сказал, что что-то не так, не звонил? Чживон просто хотел уколоть меня. Точно, поиздеваться, как всегда, вот и соврал. «Недостоверная информация опасней пули»***» В квартире стояла почти траурная тишина. Чанёль, не замечая ничего вокруг себя, зашёл в свою комнату и закрыл дверь. Здесь никогда ничего не менялось без его ведома, только в этом месте он мог вспомнить, какой его жизнь была раньше, и натолкнуть себя, в каком направлении двигаться, чтобы это вернуть. Вдохновлённый этой целью, он открыл ящик прикроватного шкафчика и вытащил из него коробку, где хранились фотографии из его детства и ранней молодости. Чанёль помнил их все и по порядку: его первые очки, неудобные и дурацкие на вид; хорёк, хоть и проживший всего пару лет, но такой любимый; множество фотографий со старшей сестрой, которая теперь жила своей жизнью и редко могла видеться с семьёй; снимки его в школьной форме с гитарой и постоянно со своим другом Митчеллом и ещё много-много всего памятного и дорогого сердцу. Сегодня коробка почему-то оказалась намного тяжелее, чем обычно — была так переполнена, что её крышка съезжала вниз и пришлось её придерживать, чтобы не свалилась. Чанёль сел на кровать, поставил коробку себе на колени и заглянул внутрь — хранилище воспоминаний было доверху набито фотографиями ЕХО. По углам каждой из них был скотч, аккуратно загнутый на заднюю сторону — будто они где-то раньше висели. «А-а-а, омма, — догадался Чанёль, — из ресторана**** своего притащила, Надо было ей вешать там всё это дерьмо". Он собрал всю пачку фотографий ЕХО и вышел на кухню, чтобы избавиться от них навсегда, смешав с бумажным мусором, но, снова обратив внимание на новый интерьер, остановился: «Вся эта жёлтая мебель, эти фотки — за что? Жизнь издевается надо мной. Скоро, глядишь, сам помру, как Митчелл». Чанёль ещё раз посмотрел на снимки в своих руках — на самом верху лежало его общее повседневное фото с Чонином. «И ты ещё, — он ударил ладонью по стоящему рядом столу. ‐- Мстить собираешься? Как скоро ты всем расскажешь?». Под этой фотографией были другие: парные, одиночные, селфи и картинки из фотосессий, с репетиций, выступлений; они всё не кончались — от их количества карьера ЕХО казалась бесконечной. Из спальни тихо вышла мама Чанёля: —Ёль, ты что ли тут по столу барабанишь? —Омма, — ответил Чанёль, отложив фотографии на стол. — Правда, что Митчелл умер? Ким Митчелл, помнишь? —А-а, канадец твой. Да, правда, в прошлом году ещё. Он… —Выпал из окна, знаю. Омма, я спать. Я сегодня выпил и меня в сон клонит. И завтра нужно навестить Чонина в больнице. Провожая уходящего сына взглядом, женщина произнесла: —Ёль-и, мы знали, что он закончит так. Разве нет? Ответа не последовало. Чанёль вернулся в комнату, упал в кровать, не переодевшись, и посмотрел в окно на холодное полукольцо стареющей луны. «Когда уже будет это затмение?» — спросил он себя и, посчитав собственный вопрос полным бредом, закрыл глаза.Воспоминание II
Утро выдалось ветреное. Чанёль, разбуженный свистом воздуха, врезавшегося в стены дома, подошёл к окну: земля вдалеке терялась за пылью, редкие деревья между высотками тянулись вверх из мутного вихрящегося облака и с треском выгибались. Небо ближе к горизонту окрасилось в серый, а на нём белело крошечным тусклым пятном солнце. Растерянный Чанёль выбежал из комнаты — поделиться с матерью своим ужасом от вида бушующей стихии. Та, к его удивлению, уже сидела на кухне за столом и заканчивала есть острый суп из соевой пасты, а по всему столу была расставлена посуда со стандартной корейской едой. Полгода не бывавший дома музыкант вдруг задумался — за несколько дней он видел мать всего пару минут, всякий раз вырванной из постели его же грохотом, сонной и едва сохранявшей вид, подобающий состоятельной кореянке; сейчас, поздним утром, она выглядела свежей, полностью готовой к начавшемуся дню и, главное, спокойной, несмотря на погоду. Женщина, повернувшись к сыну, кивнула: —Проснулся? Садись есть, рис уже почти остыл, остальное пока горячее. Я тебе тарелку поставила, положи себе что угодно. Чанёль послушно вымыл руки, положил в тарелку немного супа из морской капусты и сел за стол к матери: —Во ветрище-то! Айгу, я перепугался. —Ветер — всегда к перемене погоды, милый. Наконец-то весна наступит. А пока — да, придётся потерпеть, зато скоро будет тепло. Смотри-ка, и ты есть начал — на поправку пошёл мой Вирус Счастья. —Да не, не. Мне так же паршиво. Вконец задолбался работать, уже забыл, как жить. Омма, ничего, если я немного побуду дома? Госпожа Ли Ёнми отложила завтрак и внимательно посмотрела на сына: —Помню, когда я закрыла ресторан, ты пообещал усердно работать, чтобы помочь семье, разве не так? —Да, но я же типа не камень и не машина какая-то. Зачем так жить, работать без продыха? — Чанёль бросил почти поднесённые ко рту палочки с частичками супа обратно в тарелку. —Затем, что так живут все. Почему умер этот твой Митчелл? От безделия всё, всё от безделия. Мы не канадцы или кто-то ещё. Каждый кореец трудится, чтобы жить, и трудится много. Милый, я бы рада тебе помочь, но так принято. В твоём возрасте уже надо обеспечивать родителей, а не сидеть у них на шее. Бросай-ка свои западные манеры. —Да, конечно, как тебе угодно, омма, — молодой человек вынул палочки из тарелки, сложил их на неё ровно параллельно краю стола и поднялся. — Я должен сгонять к Чонину, мне пора, — он откланялся, торопливо пятясь назад, и исчез за дверью своей комнаты. В настолько неспокойную погоду Чанёль не мог не воспользоваться услугами такси снова. Доехав до клиники, он спрятался от ветра за колонной у входа и теперь ждал. Воздух был хотя и неожиданно тёплым, но слишком пыльным, чтобы находиться на улице без маски. На расстоянии десяти-пятнадцати метров детали окружения начинали сливаться друг с другом, а вдалеке совсем пропадали из виду. В целом Чхондам сейчас был похож на чужую планету с одинаковыми грустными жителями, сновавшими туда-сюда. К зданию подъехало ещё одно такси, откуда сразу же неуклюже вывалился Бэкхён. Вытянув в стороны полы куртки, он закружился , радостно крича «Ваааа, ветер!» так громко, что голос даже сквозь маску на лице был слышен будто совсем рядом. Следом за ним появился не слишком закутанный Чондэ, усмехнулся в сторону своего коллеги, хлопнув в ладоши, и обратился к выходившему из такси Сехуну: —Посмотри на это! Айгу, что не так с этим засранцем? Чанёль выглянул из-за колонны из любопытства, чему его приятель мог радоваться в такую непогоду. Подойдя ближе, он понял — Бэкхён был пьян. Ноги едва держали его на земле; лицо было красным, как редис, а из глаз непрерывно лились слёзы и тут же подхватывались ветром. —Парни, с ним всё нормально? — Чанёль указал пальцем на кружившегося айдола. Тот сейчас же остановился и, стараясь держать равновесие, заковылял к другу: —Ёль-и, привет-привет! Ты за меня не парься! Помнишь, мы с тобой вчера бухнули? Вот, я вырубился, а оклемался — башка до утра гудела. Я глотнул пивка перед выходом, теперь всё ништяк. Только глаза всё равно слезятся и та-а-ак мотает… — Бэкхён опустил голову, ударился лбом в плечо Чанёля и проскулил. — Ладно, — он выпрямился и вытер слёзы рукавом. — Пойдём. Палата Чонина осталась такой же уютной и наполненной светом, как в прошлый раз, только теперь в ней было безлюдно – койки его соседей за день успели опустеть и сейчас он один в полной тишине лежал на том же месте у окна, держа над лицом телефон. Услышав шаги посетителей, он, не колеблясь, отложил гаджет на прикроватную тумбочку и с детской искренней улыбкой помахал пришедшим. Бэкхён первым ответил на приветствие — подлетел к больному, ударил рукой по его ладони и сел рядом на краешек койки: —Э-эй, как тут наш южный сунчхонский парень? Смотри-ка, что на тебя нацепили! Это бронежилет? — он ткнул пальцем в прочный медицинский корсет, надетый на Чонина. —А-а, это они меня обездвижили. Сказали, я не должен сгибать позвоночник где-то недель шесть. Вот про спинной мозг ничего толком не говорят, но, кажется, он восстанавливается — я почти чувствую пару пальцев на ноге… Хён, ты сегодня какой-то весёлый даже для себя! На замечание отреагировал Чондэ, язвительно хохотнув в кулак: —Так он бухой, вот его и несёт! Ты бы видел вот это вот сейчас на улице: «Ветер, ветер!» — вокалист раскинул руки в стороны, повернулся вокруг себя, изображая Бэкхёна, и уставился на него, с прищуром наблюдая за тем, как тот ронял голову ниже и ниже, стискивая её пальцами обеих рук. — Я уговаривал его остаться в общаге, а он: «Я должен там быть, я должен!». Так что мы сегодня ненадолго к тебе – эта пьянь сейчас разбуянится… Бэкхён смотрел в пол, чуть не падая, держался за голову и скалился. —Чондэ-я! — прохрипел он не своим голосом и медленно поднял глаза на коллегу, изобразив крайнюю степень негодования. — Эта шутка разве не слишком?!***** — гримаса возмущения плавно превратилась в широкую солнечную улыбку. Все присутствовавшие взорвались смехом: —Наш пародист Бэкхён-и! —Мы б сдохли без этих шуточек! —Хён, дай пять!.. Единственным, кто продолжал сохранять молчание, был Чанёль. Он топтался у самой двери, прячась за широкими плечами Сехуна, и старался выглядеть как можно незаметнее. "Почему они это делают? — спрашивал он про себя. — Сколько ещё они будут улыбаться, как будто им правда не плевать друг на друга? Что с них взять, это всё, что у них осталось за семь лет, единственный способ удержаться в одной группе, не считая пьянок. Да какая это группа? Каша из людей с разными взглядами, которые не пересекались всё это время и уже вряд ли пересекутся..." —Чонин-а! — Сехун вышел вперёд к койке и сел на корточки, с явным любопытством посмотрев на больного. — Чонин-а, я не успел в прошлый раз спросить: ты чего в четырёхместке-то лежишь? Вроде мы неплохо с тура получили. Если у тебя напряг с финансами сейчас, так мы вложимся, да, пацаны? Палата погрузилась в тишину. Взгляды каждого из гостей устремились на пациента, а сам он растерянно смотрел в ответ то на одного, то на другого, затаив дыхание. —Не нужно, спасибо, — ответил он наконец, неловко улыбаясь. —Сехун-и, ты бы завязывал, — закачал головой Чондэ, — он сам решит, что ему... Грохот оборвал реплику — с койки шумно сорвался Бэкхён и в попытке уцепиться за тумбочку Чонина свалил её за собой, беспомощно опрокинувшись на спину. Чондэ, остановленный на полуслове его падением, рассмеялся во весь голос: —Бэкхён, чёрт побери, свали из палаты! — он подошёл, протянув полупьяному певцу руки, чтобы помочь встать. Однако тот отвернулся и заползал по полу под изумлённое молчание коллег, собирая раскатившееся по сторонам содержимое тумбочки. —Нини, у тебя телефон немного побился, — виновато отметил он, стараясь подняться на ноги. — Я оплачу. Мне правда жаль. —Так и закопаешься в сожалениях, — улыбнулся Чонин. — Хён, всё в порядке. Бэкхён кивнул и, сильно мотаясь из стороны в сторону и прижимая ладонь к виску, вышел из палаты. Молчание продолжилось. Чтобы избежать слишком долгой и напряжённой паузы, следующие пятнадцать-двадцать минут ЕХО старались перевести разговор в более позитивное русло с помощью стандартных вопросов вроде "Чем вы занимались вчера?", "Как настроение?", но каждому было ясно, что пора бы расходиться. Когда идей и тем для беседы не осталось, гости начали прощаться и медленно с дружескими поклонами запятились к двери. Чонин, казалось, не жалел о том, что ребята задержались у него так ненадолго, спокойно провожал их взглядом и махал рукой. —Чанёль-хён, — позвал он. — Останься ненадолго, пожалуйста. Хён остановился, подождал, пока все отойдут достаточно далеко от палаты, и затопал к койке: —Ну, что ты придумал?! Собираешься пугать меня судом, правильно?! Хочешь, чтобы я сам всем рассказал? —Хён, хён, не беспокойся об этом, — полушёпотом ответил Чонин. Сейчас он не выглядел ни злорадным, ни рассерженным, а был скорее умиротворённым. — Это наше дело, так? И потом, любой айдол тебя поймёт, все пережили то же самое. SM довели мою бедную поясницу чуть ли не до операции своими бесконечными тренировками, но им всё равно: "Можешь стоять — иди, танцуй". Теперь меня починят, наконец. Я ещё должен тебе спасибо сказать. Но всё-таки это ты меня уронил, так что по закону ты обязан сделать кое-что. Там где-то на пол должны были упасть квитанции за лечение... — Я тебя понял, — Чанёль поднял с пола несколько небольших листов бумаги. — Миелография, спондилодез, стимуляция спинного мозга — ты сам-то знаешь такие слова? —Теперь знаю. Я экономил как мог, там что-то в районе тридцати миллионов вон******, это не деньги для такого богача, верно? —Конечно, конечно, Нини. Чанёль нахмурился, спрятал квитанции поглубже в карман, кивнул Чонину и вышел, не отрывая взгляд от пола. Эхо его шагов ударяло по ушам так громко, как никогда раньше, и он остановился, тряхнув головой, чтобы привести себя в чувство. Больше ничего не было слышно. Молодой человек, оставшись в тишине затенённого коридора, вытянул квитанции из кармана и ещё раз внимательно пролистал их, как вдруг почувствовал на своём плече чью-то ладонь. Чанёль в испуге отскочил, прижав бумаги к груди, и развернулся – прямо перед ним стоял Бэкхён и внимательно смотрел ему в глаза. Бросив беглый взгляд на дверь палаты, парнишка молча приставил палец ко рту, кивнул головой в сторону выхода и повёл друга за собой из клиники. Оба вышли в стеклянный тамбур, где не было ни людей, ни ветра. За прозрачными стенами носилась бежевыми тучами пыль, проникая повсюду: опутывала ноги прохожих и взвивалась до верхушек деревьев. —Ты что забыл в том коридоре? – недоверчиво спросил Чанёль. —А куда бы я такой пошёл? – посмеялся Бэкхён в ответ. – В палате было так светло, что меня опять сшибло. Я и вышел в тенёчек. Пришёл в себя, сидел и боялся, не убьёшь ли ты там кого. Слышал, ты всё-таки влип. —Да уж. Слушай, омма говорила что-то сегодня про ветер и перемены — по-моему, Чонин мне их устроил. —Ва! Раз уж ты такой суеверный... — Бэкхён приоткрыл на секунду входную дверь, — Зацени, какой твой ветер тёплый — значит, теперь всё наоборот должно быть классно! —Айщ, если бы. Слышал, сколько я должен отдать? —Слышал-слышал. Ты бы видел свою рожу, когда разглядывал эти бумажки, э-ххе! Как нищий, увидевший долг в сто тысяч вон. Ты ж такой богатый, в чём дело-то? —Ни воны кровно нажитых я не дам ЕХО. Мне сегодня, знаешь ли, сказали, что я никому не нужен без работы. Так что я, может быть, заберу вещи, сниму хорошую квартиру, а то и домик на окраине, и поживу наконец для себя, а не для группы, пока бабки не закончатся, а там посмотрим. —А-а, так ты у нас из дома ушёл, как малолетка, да? А чего ты будешь тратиться на дом, когда есть мы? Можешь пожить в общаге! — глаза Бэкхёна загорелись. — Нет, я понимаю, ты сам по себе, все дела, но там такой тухляк без твоей морды... —Серьезно? К этим сукиным детям, которые лыбятся друг другу просто ради группы? Да стоит кому-то уйти, вы сразу... — Чанёль ещё раз посмотрел на бывшего весельчака из ЕХО — теперь на его месте был ничтожно маленький человек, изо всех сил старавшийся твёрдо встать на ноги; он держал перед собой ладонь в ожидании рукопожатия и смотрел влажными от уличного света глазами так пристально, будто от положительного ответа зависела его жизнь. — Бён Бэкхён, я тебя ненавижу. Чанёль замахнулся и крепко сжал протянутую ему руку, братски похлопав друга по спине. Резкий, неконтролируемый смех вырвался из его груди от эмоциональной разрядки. Бэкхён, оказавшийся сейчас даже более трезвым, вытащил руку из слишком сильной хватки Чанёля, молча оставил его наедине с собой и встал неподалёку, чтобы вызвать такси. Доехав почти до самого общежития, парни вышли под горячий пыльный ветер и вцепились друг в друга, чтобы не упасть от его порывов. —Значит так, — начал Бэкхён. — Можешь делать всё, что хочешь, только не бычь больше на пацанов, лады? А то они и тебя и меня того... —С чего ты взял, что я буду это делать? — Чанёль нахмурился. —Как-то ты увлёкся этим в последнее время. Я бы, наверное, на трезвую голову даже не подумал тебя звать сюда. Чанёль отпустил Бэкхёна и отошёл на несколько шагов назад: —Так может я обратно поеду? Чего тогда звал? Бэкхён, немного пошатываясь, развёл руки: —А ты как думаешь?! Вокалист подошёл к общежитию, пританцовывая и напевая: I don't want the world, I want you-u, yeah, I don't want the...******* — коснувшись ладонью двери, Бэкхён упал без сознания.