Околдуйте меня

      Песня, которую можно использовать в качестве саундтрека к этой главе: Ross Copperman - Hunger [перевод очень важен]

Ноябрь был сер. Листва летала шумно, И небо плакало... и с небом плакал я. И на тебя глядел доверчиво, бездумно Влюбляясь с каждым мигом, как дитя. Ноябрь был сер. Но будни были ярки, Когда тонул я сладостно в глазах твоих. И если жизнь и дарит нам подарки, То ты - один из самых дорогих.

Ночью и Антону, и Арсению Сергеевичу почему-то не спалось. В голове крутились сотни, нет - тысячи и миллионы мыслей, с библейской скоростью сменяющие одна другую. Антон ворочался, поджимая под себя ноги, с каждым разом всё выше, практически до носа натягивал одеяло, желая спрятаться в нём целиком, и думал: "Как бы отреагировал Попов, если бы я не пришёл и не извинился? Так бы и продолжал ходить и прожигать меня своим строгим ядовитым взглядом, отражающим лишь вселенскую обиду? Или же попросту игнорировал бы, даже не подавая виду, что между нами что-то произошло?" Одно было хуже другого: Тохе не хотелось ни ядовитых взглядов, ни отрешённого холода, ни игнорирования. Он желал лишь одного: чтобы Арсений Сергеевич всегда был рядом, несмотря ни на что, и, если нужно, касался пальцами окровавленной руки, заживляя все раны. И на теле, и на душе. Потому что так проще. Потому что так надо. И этого не хватает так же катастрофически, как и воздуха, заканчивающегося в лёгких при встрече с преподавателем зельеварения. Арсений Сергеевич лежал на боку, подложив под голову ладони, и пилил уставшими глазами стену со склянками, не выражая, казалось, ни единой эмоции. Сердце стучало размеренно и тихо, иногда почти неслышно, однако дыхание отчего-то сбивалось при воспоминании о его светлых растрёпанных волосах и кривой детской улыбке, появляющейся на губах, когда он смеётся с какой-нибудь шутки Кузнецовой. Попов не был глупым и не был слепым. Он замечал каждый взмах ресниц Антона, замечал, как изменяется выражение его лица с весёлого на обескураженное, когда Арсений вызывал его к доске. Замечал всё, до единой детали, как ему думалось, невольно. Но образ студента, возникающий перед глазами снова и снова, был таким навязчивым и таким... родным, что Арсений Сергеевич шумно вздохнул и сел на постели, спуская на холодный пол босые ноги. Неторопливо, будто чего-то опасаясь, прошёлся до окна и остановился, наблюдая за плывущими тёмными облаками, закрывающими луну. — Оборотней сейчас, наверное, много, — задумчиво произнёс он пустой комнате и поёжился от осознания того, что он сам, как оборотень. Со студентами властный и не принимающий возражений, строгий, агрессивный, холодный и отталкивающий, наедине с собой мягкий, меланхоличный и увязнувший в себе и своих странных мечтаниях неизвестно о чём. Хотя, судя по всему, известно о чём. Точнее, о ком. Но Арсений ещё ни в чём не был уверен. Не был уверен, правильно ли это. Не был уверен, что его чувства - настоящие. И не был уверен, что влюблён. Зачем влюблён? Как давно влюблён? Он не знал. И потому ответить на эти, казалось бы, простейшие вопросы не мог. Но то, что что-то ёкало в груди при виде зеленоглазого подростка с Гриффиндора (о, Мерлин, как Попов до такого докатился?!), было очевидным. Брюнет снова вздохнул и запустил пятёрню в волосы, приоткрывая окно и впуская в спальню поток свежего ночного воздуха. — Чёртов оборотень, — усмехнулся он, складывая руки на груди и погружаясь в тяжёлые, но такие необходимые раздумья. — Доброе утро! — Дима залез на кровать к Тохе, тщетно пытаясь разбудить друга. Тот лишь промычал что-то нечленораздельное и накрылся подушкой, не имея ни малейшего желания вставать. Он абсолютно не выспался. За всю ночь даже глаз не сомкнул. И только недавно, почти под утро, сонливость всё же пришла, и Антон погрузился в царство Морфея на несколько минут. Теперь же, когда Позов чуть ли не скакал по его постели, готовый наколдовать горн и протрубить в него, чтобы поднять Шастуна, русый искренне проклинал себя за ночной поток бесконечных мыслей. — Я не могу, Дим, — честно признался он, всё же убирая подушку, но не открывая глаз. Всё тело ломило, а голова и вовсе была мутной и ничего не соображающей, и мальчик недовольно простонал, когда всё же решился открыть глаза, в которые тут же ударил яркий солнечный свет. — Осень, называется, — пробурчал он себе под нос, потягиваясь, недоумевая, почему за окном нет дождя и пасмурности. И то привычнее бы было. — О, вы уже проснулись, — в комнату вбежала воодушевлённая Ира, и Антон, переведя на неё злой взор, подивился, как подруга может быть такой счастливой. Как вообще можно быть счастливой по утрам? Какой в этом смысл? — Ещё не до конца, — Антон слез с кровати, накидывая белую рубашку на обнажённые плечи и нелепо завязывая галстук неслушающимися пальцами. — Я и не спал почти. — Кто-то о любви всю ночь думал, — ухмыляясь, пропела девушка, убирая за ухо кудрявую прядь, и едва успела уклониться от летящей в неё подушки. — Эй! — взвизгнула она, когда Тоха повторно замахнулся, но тут же взяла себя в руки и деловито скрестила руки на груди. — Соври ещё, что это не так. Антон одарил её серьёзным взглядом и обиженно отвернулся, застёгивая пуговицы. — Бинго! — звонко рассмеялась подруга. — Тох, это нормально, — она приблизилась к нему, обнимая со спины, и попыталась успокоить. — Подумаешь - влюбился в преподавателя по зельеварению! — она фыркнула. — Любить - это нормально, — повторила рыжеволосая, отпуская Шастуна и кивнув Диме, и вышла из комнаты, оставляя мальчиков собираться на завтрак. — Вот возьму и надену сегодня обтягивающие брюки, — пропыхтел Антон, роясь в шкафу с одеждой. — Пускай... пускай... — он замолчал и замер, не понимая, чего он в принципе хочет добиться. — Всё равно подкатывать опять надо, — вышел он из положения, отводя от себя подозрения, наконец найдя то, что ему нужно. — Какой сюда ремень, Дим? Позов остановился в проходе, держа в руках мантию с гриффиндорским значком. — Антошенька, зайчик, не сходи с ума, умоляю, — он закатил глаза, даже не взглянув на аксессуары, которые Антон держал в обеих руках, и поспешил удалиться в ванную. — Как тяжело с этими влюблёнными, — приглушённо донеслось до ушей Шастуна, и он непроизвольно улыбнулся. — Отлично, значит, этот, — он продел в шлевки чёрный ремень, застёгивая его, и встал перед зеркалом, красуясь. Оставалось только накинуть сверху какой-нибудь свитер и мантию со школьной эмблемой - и образ, сражающий наповал, готов. Антон даже был доволен собой. Соблазнять, конечно, он не особо умел, но когда-то же надо было начинать?.. Он и сам мозгами понимал, что Попова не так просто соблазнить, но попытаться стоило. — Это ради спора с Матвиенко, — вдоволь налюбовавшись, убедил он себя и схватился за расчёску, приводя в порядок взъерошенную шевелюру. — Исключительно ради спора. Девчонки изумлённо оборачивались на Шастуна, шагающего по коридору будто в режиме замедленной съёмки, и едва не врезались в стены от неожиданности. — Посмотри на него, Мерлин, как он хорош! — шепнула Катя Добрачёва, ученица четвёртого курса Когтеврана, своей подруге, и они обе уставились на Антона, широко распахнув глаза. Антон самодовольно усмехнулся, бросая взгляды на представительниц прекрасного пола, которые буквально млели и пищали от восторга. Он и сам не понимал, чем производил такое впечатление, но приятно определённо было. Хотя бы от осознания того факта, что он кому-то нравится. Даже походка сегодня была увереннее, чем обычно. Он шагал, придерживая одной рукой учебник по защите от тёмных искусств, другой проводя по светлым волосам, вызывая рваные вздохи. — Я бы с ним... — послышалось откуда-то из-за угла, и Шастун тряхнул головой, не желая знать продолжение. Не этого он добивался... То есть, этого, но не от них. Не от этих девочек. Однако в душе продолжало в геометрической прогрессии расти чувство радости и удовлетворения собой, а потому мальчик продолжал вышагивать по направлению к Большому Залу с целью наконец позавтракать. И студент почти добрался до столовой, когда вдруг оказался окружённым толпой девушек. — Ты сегодня очень круто выглядишь, — произнесла самая смелая из всех, и остальные активно закивали в знак согласия. Антон нервно улыбнулся. План провалился. — Спасибо, — как-то безразлично произнёс он, выискивая глазами кого-нибудь из друзей, кто бы мог спасти его и вытащить из этого круга Ада. — Тош, я слышала, ты хорошо разбираешься в нумерологии, — неуверенно начала какая-то блондинка, стоящая около колонны и теребящая от волнения рукава кардигана. — Не мог бы ты позаниматься со мной? Шастун сглотнул. События разворачивались совсем не так, как он предполагал. И такого эффекта он точно не ожидал. Нет, естественно, когда он так наряжался, он понимал, что может привлечь внимание, но чтоб настолько... — Что за столпотворение? — к девушкам присоединилась Ира, и Тоха умоляюще посмотрел на неё. — О, — обалдев, вымолвила подруга, оценив взором прикид Шастуна: такого крутого и стильного Антона она и сама видела впервые. Наткнувшись на его испуганный взгляд, просящий освободить его, она уже готова была вытянуть друга из толпы и почти подалась вперёд к его руке, как была резко остановлена кем-то, стоящим сзади. Её потянули назад, и Ирина округлила глаза, заметив Арсения Сергеевича, подоспевшего так вовремя. Антон судорожно выдохнул, наблюдая за тем, как профессор по-кошачьи медленно подбирается к нему, бесцеремонно отодвигая всех балдеющих девчонок в стороны. — Я думал, Вы прекрасно осведомлены, что студентам Хогвартса не подобает ходить по школе в таком... — Арсений Сергеевич закусил губу, оглядывая ученика с ног до головы и останавливаясь на талии, и сердце Антона совершило кульбит, — виде, — завершил предложение мужчина, кладя ладонь подростку на плечо и несильно сжимая. — Но, видно, нет. Кажется, Вас следует научить правилам поведения. Пройдёмте со мной, — он сжал плечо ещё сильнее, почти до глухой боли. Антон почувствовал, как его повело в сторону от хриплого и звучащего так сексуально голоса преподавателя, и приложил максимум усилий, чтобы твёрдо устоять на ногах. Он хотел, чтобы профессор оценил, а он лишь зацепился. Настроение мгновенно упало. А на что ты вообще рассчитывал, дурачок?! Это же Ар-се-ний Сер-ге-е-вич! — Вы слышите меня, Шастун? — Арсений пощёлкал пальцами перед лицом застывшего ученика, и студенты по обе стороны от них напряглись. — А как же завтрак? — выпалила Ира, удивлённо разводя руками в стороны. — Он, наверное, голодный, — она смутилась, когда Попов бросил на неё недоумённый взгляд. — Вы голодны? — зельевар вновь повернулся к Шастуну и склонил голову на бок. Антон захотел вдруг приблизиться к нему настолько близко, насколько возможно, и заорать что есть мочи, что единственный голод, который он испытывает, - это голод любви, такой глупой, безответной, совершенно ненужной ему сейчас любви. Закричать во всю глотку, что Поповым невозможно насытиться. Потому что он такой... такой... Но он лишь слабо улыбнулся, заводя руки за спину, и произнёс едва различимо: — Голоден. Живот урчит. Арсений чуть заметно - только для Шастуна - ухмыльнулся и покачал головой, отпуская, наконец, несчастное плечо ученика. — Значит, как-нибудь в другой раз, — произнёс он вовсе не ледяным, а каким-то практически тёплым тоном, режущим слух с непривычки. — Не забывайте, что сегодня у Вас отработка. Антон кивнул. Толпа начала расступаться перед профессором, и Тоха, воспользовавшись всеобщим замешательством, выскочил из коридора, унёсшись к гриффиндорскому столу и закрывшись от чужих глаз свежим выпуском "Ежедневного пророка". Руки тряслись, текст перед глазами плыл, поэтому прочесть ничего о каком-то очередном соревновании по квиддичу и новом выведенном драконе Шастун был не в состоянии. — Вы слышите меня, Шастун? Он вздрогнул, и по телу пробежал табун мурашек. Единственная фраза всё ещё отдавалась в голове набатом, и Антон внутренне взвыл, не думая даже приниматься за пищу. Слышу! Ещё как слышу! И лучше бы я оглох! Уроки тянулись медленно. Даже любимая нумерология не доставляла никакого удовольствия. А контрольная по знанию основ СОВ - и подавно. — Ну что, Антошка, — Антон оторвался от конспекта по прорицанию и нахмурился, понимая, кто его зовёт. Матвиенко нахально ухмылялся. По обе стороны от него расположились Юля и Руф, которым, кажется, до Шастуна никакого дела не было. Они тоже что-то повторяли, что-то зубрили, отчаянно пытаясь запомнить хоть кусок материала. — Как продвигаются дела? — Задолбал ты меня уже, иди кого-нибудь другого доставай, — огрызнулся Шастун и отвернулся к стене, впиваясь взглядом в конспекты и стараясь отвлечься. Но Сергей оказался настойчивым, а потому в один шаг достиг Антона и вырвал многочисленные бумаги у него из рук, как бы ненарочно роняя на пол. — Ой, — он мерзко улыбнулся и отпрыгнул, наблюдая за багровеющим Шастуном. — Как неудобно получилось. — Неудобно получилось, что ты родился, — прошипел Тоха, доставая из кармана волшебную палочку и произнося заклинание для устранения беспорядка. Но не тут-то было: Матвиенко наступил пяткой на один из листов, и лист отчаянно заколыхался под его ногой, пытаясь вырваться, а мальчик с хвостиком толкнул Антона к стене. — Отвали, сказал, от меня! — взвился зеленоглазый, направляя палочку к груди слизеринца, который закатил глаза, но всё же отступил, выставляя руки перед собой в защитном жесте. — Угомонись, ненормальный, — он незаметно для Тохи тоже потянулся за палочкой, но Антон вовремя пресёк это действие. — Остолбеней! — выкрикнул он, не удостаивая вниманием других студентов, повторяющих материал и рассевшихся на подоконниках. Ребята испуганно ойкнули и мгновенно слезли со своих мест. Наступило зловещее молчание. Матвиенко подбросило в воздух - подросток такой смелости от Шастуна не ожидал, а потому попросту не успел среагировать. Сергей вытянулся во весь рост в полёте и с грохотом упал на пол, ловя взором летающих над головой в хороводе снитчей и как-то странно улыбаясь. — То-то же, — Антон потёр руки, довольный проделанной работой, но какая-то неведомая сила будто тряхнула его, заставляя проверить, всё ли нормально со слизеринцем. Серёжа не вставал. Его стеклянный взгляд был устремлён в потолок, и он практически не дышал, даже грудь не вздымалась. Другие ученики Хогвартса резво подбежали к распластавшемуся по полу мальчику, Руф и Юля наконец-то вышли из прострации и теперь сверху вниз смотрели на Матвиенко. — Ты что наделал, идиот? — Руфад схватил Антона за грудки, но тот вырвался, рыча. — Ты бы его ещё убил! — Как очухается, передай ему, что в следующий раз всё-таки дождётся, и я выкрикну непростительное. Сам напросился! — рассердился Шастун и против своей воли сел на корточки, начиная тормошить и ощупывать Матвиенко. — Эй, филин подбитый, вставай давай. Хватит дурака валять. Но Матвиенко не вставал. И в Антоне поселилась паника, раздирающая внутренности в клочья. И ведь приспичило именно на Сергее сорваться, на ученике, чьим деканом является Попов. Отлично! Просто замечательно! Браво, Шастун. Не забудь поклониться публике. Когда к Антону и Серёже присоединились Дима и Илья, до этого зависавшие в библиотеке, стало страшнее вдвойне. Слизеринец всё ещё не подавал никаких признаков жизни, и гул голосов начал нарастать. И в один момент, когда Антон уже готов был сдаться декану с поличным и отчаялся достучаться до мальчика с хвостиком, второй вдруг вскочил и бешеным, звериным голосом заорал своим друзьям с факультета: «В атаку! Хватай его!» На обезумевшего Шастуна, выронившего палочку от испуга, двинулись десятки студентов, и ни Позов, ни Макаров не успели ничего вовремя предпринять, а потому Антон мгновенно оказался под грудой тел. — А ну слезьте! Слезьте с меня! — Тоха дотянулся до палочки, схватив её трясущимися пальцами, и произнёс какое-то заклинание, которое прочёл в какой-то книжке про боевые искусства. Слизеринцы тут же отскочили из-за потока воздуха, ударяясь головами друг об друга, и приземлились на пол, будто только что проснувшись. — Что. Здесь. Происходит? — скрестив руки на груди, у окна стоял Попов, неизвестно сколько наблюдая за сим процессом. Антон ощутил, как теряет дар речи и силы, и изнеможённо упал, даже не заботясь о том, что на него смотрят несколько озлобленных глаз и Арсений Сергеевич. В солнечном сплетении закололо от невыносимой душевной боли, и Шастун подумал, что это чёртов конец. — Может быть, Вы мне расскажете? — Тоха ничего не успел сообразить, как профессор оказался рядом с ним, рывком поднимая с земли и заставляя встать. — Шастун, я задал вопрос. Кто давал Вам право замахиваться палочкой на всех подряд? — мужчина нахмурился, и цвет глаз из голубого превратился в иссиня-чёрный. Но студент безмолвно взирал на преподавателя, держась, чтобы не заплакать, хотя губы уже предательски дрожали. Обида била по грудной клетке, и Антон часто дышал и судорожно сглатывал, пытаясь натянуто улыбнуться. И Арсений, кажется, разгадал его состояние: взгляд подростка просто-напросто потускнел, а сам ученик в отчаянии поджимал губы, опустив голову. «Просто скажите мне, что всё хорошо. Пожалуйста, скажите. Пару слов. Это ведь так несложно, правда?.. Защитите меня от этого позора, избавьте меня от этой боли!» — Я это у Вас конфискую, — Арсений Сергеевич протянул руку, вырывая у Тохи, который даже не сопротивлялся, волшебную палочку. Гриффиндорец лишь поднял глаза, в которых плескались нескончаемая боль и смятение, на учителя, и Попова как озарило. — Пойдёмте за мной, — сказал он Антону, и тот безжизненно поплёлся за ним, борясь с желанием бросить всё, наплевать на всех и сбежать, куда глаза глядят. Куда-нибудь далеко, где его никто не найдёт. В кабинете зельевара было прохладно и пахло химией. Антон поёжился, но ни изучающий внимательный взгляд Арсения Сергеевича, ни температура воздуха не могли заставить его почувствовать хоть что-то, кроме обиды. — Не трогайте меня, пожалуйста, — мальчик угрюмо плюхнулся за одну из парт, закрывая лицо руками, силясь, чтобы не разрыдаться. И Арсению вдруг стало его невыносимо жалко. Захотелось обнять, сильно-сильно, согреть и успокоить. И Арсений Сергеевич сам не понял, как оказался у стола, за которым сидел юноша, и пристроился рядом. Антон, почувствовав движение рядом с собой, всё же открыл глаза, красные то ли от слёз, то ли от усталости. — Что стряслось-то? — участливо поинтересовался брюнет, и Антон, не осознавая ничего, наклонился и улёгся на плечо учителя, который потрепал его по спутанным волосам. — Да неважно уже, — горько вздохнул парень, прикрывая глаза. — Забудьте. — Как тут забыть? — усмехнулся Арсений Сергеевич. — Вы чуть школу своими фокусами не разнесли, — Антон тоже улыбнулся, но грустно. — Я не хотел, — ответил он, не желая ничего, кроме как прижиматься к профессору. — Я слышу это чаще, чем что-либо, — Арсений Сергеевич погладил Тоху по спине тёплой рукой, и тот поёжился. — «АрсеньСергеевич, я не хотел! Честно-честно!» — передразнил он студента, и тот всё же невольно хихикнул. Они пару минут просидели в давящей тишине, каждый думая о чём-то сокровенном, и Арсений всё-таки спросил: — А всё же. Что случилось? — Просто я - полнейший идиот! — сделал короткий вывод Антон, пересчитывая костяшки. Арсению Сергеевичу хотелось выговориться. Ему хотелось доверять. Но позволить рассказать себе причину потасовки он, как ни крути, не мог. — Отрицать не буду, — произнёс брюнет и улыбнулся, почувствовав, что Антон на его плече снова рассмеялся. — Но не расстраивайтесь сильно, не стоит это того. Антон шумно вздохнул. Может быть, Арсений Сергеевич и прав. — Почему Вы вообще меня об этом спрашиваете? — задал он вполне резонный вопрос, на что учитель прикрыл глаза, потирая переносицу. — Да потому что я беспокоюсь, — без колебаний ответил мужчина, и Тоха сразу же ему поверил. Фраза прозвучала так заботливо и так искренне, что Антон даже забыл, кто перед ним сидит. — И всё-таки не расстраивайтесь, поберегите нервы, — ещё раз посоветовал темноволосый. — И не грустите. И не обижайтесь, — Шастун приложил максимум усилий, чтобы не цокнуть языком. Звучало это как-то слишком по-наставнически. Но язвить сейчас сил не было. Да и ни к чему это - поддержка со стороны Попова была чем-то невероятным, будто чем-то запретным, но настолько важным, что внутри тут же разлилось неведомое тепло. — И не носите больше на учёбу такие штаны, — прошептал темноволосый, вырывая Шастуна из прострации, но осёкся, а Тоха тут же подскочил, ухмыляясь. — Это ещё почему? — осмелев, вопросительно выгнул бровь он, даже не боясь серьёзного взгляда Попова. — Здесь вопросы задаю я, — попытался выпутаться из ситуации Арсений, но ученик оказался настойчивее. — Они Вас что, раздражают? — поинтересовался он, опираясь руками на парту и оказываясь с сидящим профессором на одном уровне. Арсений, подумав секунд с десять, поджал губы и всё же твёрдо ответил: — Не раздражают. Ни капли. Нравятся даже. И Антон забыл, как дышать. Такого ответа учителя он совершенно не ожидал. Как-то это было пугающе странно. — Спасибо, — выдавил студент, натянуто улыбнувшись. А как ещё реагировать, если не так? Что говорить? Как вести себя? «Да и Вы сами, Шастун, кажется, нравитесь», — подумалось Попову, но он тряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли. Неправильно это было. Но Антон был непозволительно близко, его зелёные глаза цвета свежей травы маняще сверкали в сумерках кабинета, и Арсений Сергеевич уже готов был признаться во всём и себе, и ему. Терять всё равно уже было нечего... Если чувства есть, их просто так не скроешь. Сколько ещё терпеть и терзаться? Месяц? Год?.. Может быть, всю жизнь? — Почему Вы молчите? — тихо спросил Антон, присаживаясь на краешек парты и устремляя отрешённый взор куда-то вдаль. — Не отчитываете за поведение, за разгром, который я вечно устраиваю? Вы меня зачем сюда привели вообще? Молчать? — А что Вам говорить? — Арсений пожал плечами, закидывая ногу на ногу и складывая пальцы в замочек. — И зачем Вас отчитывать? Я тут бессилен. Будто после подобного разговора Вы сразу драться перестанете и заклинаниями бросаться, — он невесело усмехнулся, мельком взглянув на Шастуна. — И то верно, — Антон вернулся на своё место, присаживаясь рядом с Арсением Сергеевичем. — Отрицать не буду, — повторил он фразу преподавателя, прозвучавшую несколькими минутами ранее, и темноволосый покачал головой. За окном стало темно. На Хогвартс надвигалась чёрная грозовая туча, однако ни молний, ни грома пока не было. Начинался дождь, гулко стуча по крыше. — Арсений Сергеевич, простите меня?.. — Антон вздохнул, снова чувствуя себя абсолютнейшим дураком, который не только сам вечно попадает в передряги, но ещё и другим жить мешает. — Я правда не специально. Вот такой вот я. — Хватит извиняться уже! — повысил голос Арсений. — Когда ты поймёшь? Не виноват ты передо мной, слышал?! Не виноват! Антон облегченно выдохнул, и спустя мгновения до него дошла простая истина, вызвав табуны мурашек по всему телу: профессор, сам того не подозревая, только что впервые за всю жизнь обратился к нему на «ты», а не на «вы». У парня округлились глаза, и он слишком неожиданно для себя самого приблизился к Арсению Сергеевичу. До зельевара тоже дошло осознание того, что он только что ляпнул, но страшно не было. И неуверенность тоже отступила на второй план. Их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. И Антон, мешкая, судорожно сглотнул, как бы спрашивая разрешения. Арсений же не медлил ни секунды: он схватил ученика за талию, притягивая к себе. И, не раздумывая больше, накрыл своими губами чужие искусанные губы. А Антону казалось: так бывает только в маггловских фильмах. Эмоции внутри били фонтаном, разрывались салютом, и студент поддался, опуская дрожащие ладони на крепкие плечи, в то время как Арсений спускался всё ниже и ниже, доходя от шеи до спины, оглаживая косточки, скрывающиеся под белоснежной рубашкой, попутно целуя каждый миллиметр веснушчатых щёк и возвращаясь к тёплым губам. Преподаватель смело и уверенно углублял поцелуй, заставляя ученика сдерживать рвущиеся наружу стоны. И никого, кроме них, в этот момент в мире не существовало. — Ещё! — горячо прошептал Антон, испытывая жёсткую нехватку кислорода и хватаясь за одежду профессора будто с намерением сорвать. Но Арсений остановился, убирая руки и вызывая возмущённый вскрик студента. — Маленький ещё, — усмехнулся он и провёл пальцами по светлым волосам, наблюдая за тем, как ученик от обиды чуть ли не ноет. — Ещё ему, видите ли, подавай. Антон скрестил руки на груди, тяжело дыша. Было немного стыдно, но недостаточно, чтобы хотеть спрятаться куда-нибудь. Они оба жадно хватали ртом воздух. Антон уселся на парту напротив Арсения и как-то несмело потянулся к штанам преподавателя. — Шастун? — Арсений Сергеевич перехватил ученика за запястье, и тот удивлённо уставился на учителя. — Что-то не так? — Что твоя рука делает у меня в кармане? — он ослепительно улыбнулся, и Антон растаял, не сразу догадавшись, что эта улыбка - лишь отвлекающий манёвр. — Ищет волшебную палочку, — он смутился, качнув головой, и отодвинулся, слегка покраснев. — Не о том подумали. — Мог бы и попросить. Или язык отвалится, а, ищейка? — Арсений, проигнорировав последние слова студента, достал то, что нужно было Антону, и протянул ему, не спеша отдавать. — Но чтоб больше без фокусов. Антон тоже улыбнулся, с благодарностью принимая палочку. — Постараюсь, но ничего не обещаю, — промолвил он, думая о том, как же ему повезло. — Ты и вправду дурачок, — Арсений взъерошил русую шевелюру. — Нашёл, с кем целоваться, — он хмыкнул. — Я же зверь. — Если Вы зверь, то я согласен быть постоянным посетителем зоопарка, — оглушительно рассмеялся Тоха и тут же получил подзатыльник. — Да уж, — он схватился за ушибленное место, потирая его, — зверь зверем. Арсений Сергеевич ухмыльнулся, вновь едва различимо бросив короткое и ясное «дурачок». Но Антон расслышал. Глухим он, слава Мерлину, не был. А потому наклонился и заговорщическим шёпотом ответил не без гордости: — Да, дурачок. Надеюсь, что Ваш. — Мой, мой, — улыбнулся Арсений Сергеевич, прижимая ученика к себе ещё сильнее. — Всем скажешь, что я с тобой профилактическую беседу провёл. Очень строгую, — он наиграно нахмурился, глядя на то, как Антон театрально закатывает глаза. — Очень строгую, — кивнул Тоха, чувствуя себя - без преувеличения - самым счастливым человеком на Земле.