Это наша жизнь

Глава 6. Однажды Батырхана бьёт (ключем по голове) мысль, такая ужасная в своей пронзительности, что Азамат совсем не тот, кого за себя выдает. Нет, ну не в смысле, что он тайный агент какой-нибудь, а просто.. Весь тот образ милого дурашки, периодами - местного клоуна и просто рубахи-парня, вдруг трещит по швам. Этот треск так громко звучит в голове старшего, что начинает болеть голова, кажется. Не то, чтобы в нем этого всего совсем не было, просто это оказывается лишь куском, нарочно выпущенном на поверхность. Чтобы дальше не лезли... Внимательные взгляды, чуткость к чужим настроениям, моментально затухающая улыбка, когда зрителей нет. Подмечая эти и другие тонкости одну за другой, он смотрит на младшего другими глазами. Узнает заново. В Батыре даже просыпается интерес охотника: наблюдая за "жертвой", он открывает его настоящего. Азарт захватывает с головой, и в какой-то момент он понимает, что интерес его не просто, так сказать, исследовательский. Он вязнет в нем, тонет в расплавленном шоколаде глаз, на атомы распадается от его улыбки. Внутри все переворачивается от этого нежного голоса, Батыр начинает банально залипать на нем временами: на его губах, на запястьях, на ключицах, видных в вырезе безразмерной футболки. И если бы дело было только в желаниях тела... Но нет. Иногда он смотрит на младшего, на то, как он бесится с кенже, как виснет коалой то на лидере, то на Заке и.. прямо сожрать его хочется. Вот чтобы "не доставайся же ты ни кому". А этим всем руки поотгрызать, которыми они лезут туда, куда не просят. И вот уж что-что, а кровожадностью Алем никогда не страдал, а поди ж ты... С того дня, как продюсер все-таки одобрил их работу прошло несколько дней, и теперь главной головной болью ребят стала хореография. В зале они практически ночевали, тренируясь до изнеможения. Азамат поправился, в том числе благодаря заботе Маликова. Старший был ненавязчив, но достаточно внимателен для того, чтобы поставить одногруппника на ноги. И вот они делают прогон танца, потом ещё один, и ещё.. Зенкаев злой как сто чертей и на лбу прямо жирным шрифтом табличка "не-трогайте-меня-блять", психует и орёт чаще обычного, явно не из-за репетиции только. Что за шухер у него в голове творится, Батыр даже предполагать боится. О причинах догадывается, вон она, причина-то, на полу скрючился и шипит чего-то, недовольный гребаный перфекционист. С ним, кстати, с Дулатом то есть, тоже фигня творится. Все утро был задумчивым донельзя, зависал на ровном месте, чего за ним обычно не наблюдалось. Вывод простой - случилось что-то. Что-то явно из ряда вон. Ну, а самое нелепое - это поведение кенже. Дерганный с самого утра, разбил кружку с кофе, уронил вешалку в коридоре. Шарахается от Зака как от прокаженного, даже если тот тупо рядом стоит или мимо проходит. Батыру-то невооружённым глазом видно, интересно, другие замечают? Вот только сложить два и два у старшего все равно не выходит. Что бы там ни происходило с этой троицей, он в эпицентре быть как-то не хочет. Как бы осколками не зацепило... Батырхан с того дня, как Азамат заболел, не находил себе места. Что-то в нём изменилось, сдвинулось с мёртвой точки. Он больше не мог отрицать очевидного, эту тягу, этих чувств.. Тем не менее, оставаться наедине с Ашмакыном он опасался. Рядом с ним контролировать собственные руки и то было сложно, но наличие кого-нибудь из ребят его тормозило. Однако, это не мешало старшему чуть ли не круговую оборону держать вокруг вокалиста. Не очень хотелось, чтобы в зону комфорта Азы попадал кто-то ещё, кроме него самого. Вот и сейчас. Время уже за полночь, они прогоняют очередную связку танца, как вдруг... ... Дулат подскальзывется, сделав резкий разворот, и падает на пол, очень неудачно подвернув ногу. Не может сдержать стон боли и обхватывает руками пострадавшую ногу. Ребята тут же подрываются все к нему, хотя лидер и успевает первым, расталкивая всех локтями. Шум, гам, Зенкаев психует, Даник паникует и звонит менеджеру, который в итоге приказывает доставить пострадавшего в общагу, куда и приедет врач. Остальным же, кто в транспортировке участвовать не будет - продолжать репитицию. - Я отвезу, - бросает лидер и помогает Мухаметкалиеву подняться, поддерживая одной рукой за талию. Бала кидает на него хмурый взгляд и встаёт с другой стороны, подставляя плечо рэперу. Аза смотрит на младшего пронзительно, но к удивлению не рявкает и не спорит. Так они трое и покидают студию. Эйс расстроен, и будь его воля, тоже уехал бы с ребятами, но ослушаться сейчас менеджера - значит получить завтра знатную головомойку. - Как же так...- обращается к уже закрывшейся двери. Батыр подходит и кладёт ему руку на плечо, успокаивая. Младший напрягается, и в эту секунду Батыр и понимает, что то, чего он так избегал, так нелепо и случилось. Он прокашливается, руку отдергивает и хрипит вдруг севшим голосом полузадушенно: - Продолжаем? Младший смотрит в глаза внимательно, задерживая зрительный контакт чуть больше положенного, но всё-таки кивает. Вырубают половину освещения, ибо глаза режет, и этот полумрак создаёт атмосферу. И они репитируют. Ну то есть репитируют и все. Неловкости, правда, через край, и они то и дело сталкиваются то руками, то локтями, то чуть не спотыкаются друг об друга. У Батыра от этого сердце частит, а Аза краснеет до кончиков ушей, что прячет старательно, отворачиваясь в другую сторону. Через два часа они всё-таки выдыхаются и валятся как есть прямо на пол студии, не в силах даже пошевелиться. Лежат рядом, плечом к плечу и дышат рвано, пытаясь восстановить дыхание. Азамат потирает плечо и чуть не хнычет: - Я, кажется, мышцу потянул. Что за день такой сегодня? Сначала Дулат, я теперь ещё... .. И Батыр проклинает свой язык, который прежде, чем подумать: - Давай разомну? Секунды тянутся как жвачка медленно и тягуче, и он думает, что младший или промолчит или откажется, но: - А давай. Решительно. Аза садится резко, к нему спиной и ждёт. Маликову и так дышать тяжело, а тут будто совсем кислород в зале схлопывается. И жарко, что пиздец. Он сглатывает вязкую слюну и осторожно, на пробу, касается плечей кончиками пальцев. Нет дрожи, нет сопротивления. Карт-бланш. Медленно и осторожно разминает задеревеневшие мышцы шеи. Эйс подставляется под прикосновения доверчиво, и стонет глухо от наслаждения. Стонет, ссука. У Батырхана тормоза слетают, ещё чуть-чуть и контроль ручкой помашет. Футболка мешает, но выдавить из себя слова, чтобы снять её, старший не смеет, боится нарушить этот момент. Кожа под ладонями разогревается, но мало, так мало свободы в движениях, что зарычать хочется. И все это: почти интимный полумрак, то, что они одни в студии (а скорее всего и во всем здании), то, что младший дышит глубоко и время от времени издаёт такие звуки, что у Маликова узлом внутри все скручивает... Это все начисто вышибает голос разума. Пошёл ты на хрен, короче, разум. Батыр придвигается ближе, наклоняется, выдыхает жарко прямо за ухом, руками сползает медленно, сначала по плечам, а потом прямиком до талии. Азамат замирает, чувствует изменения, но не дёргается. Разворачивается резко, будто что-то для себя решив. Взгляд прямой, ожидающий. Облизывает губы и... И большего просто не надо. Это не приглашение, но согласие. Доверие. Аза ему доверяет, и Батыр почти лопается от нежности. Наклоняется и целует мягко, будто пробуя на вкус. Сжимает бока пальцами и углубляет поцелуй, медленно и тягуче исследуя его рот языком. Ашмакын пытается перехватить инициативу, но лишь сталкивается с ним зубами, и всё-таки уступает, позволяет вести. Старший чувствует робкое касание: горячая ладонь под его собственной футболкой оглаживает кубики пресса нежно, даже с трепетом каким-то. И это все. Это капец. Полная капитуляция. У внутреннего зверя праздник и фейерверки, и дай-дай-дай мне его. Больше, сильнее, глубже. Мягко упирается в плечо и валит на пол, устраивается между так покорно разведенных ног. В глазах напротив мелькает испуг, но  Батыр спешит успокоить, зацеловывая шею, спускаясь к ключицам (спасибо тебе, тётя-стилист, что навязываешь ему футболки с широким вырезом), задирает мешающую тряпку аж до горла, гладит и легонько царапает. Аза охает, отвлекается и позволяет. Только пальцы на плечах сжимает до синяков, иначе просто разорвёт от ощущений. Батыр целует снова, насытиться им не может, вдохнуть не может, сходит с ума безвозвратно. ... Опускает ладонь ниже, очерчивает тазовые косточки, взгляд в глаза - "можно?" Младший медленно прикрывает веки. "Да" Накрывает ладонью его член и сжимает прямо так, через ткань спортивок. Ашмакын выдыхает сквозь зубы и зажмуривается только сильнее. Батырхан смелеет, двигает рукой вверх и вниз, плавно и медленно. Дразнит. - Даа... - тихо, на грани слышимости. Спусковой крючок. Назад не повернешь. Опирается на локоть, второй рукой стягивает штаны вниз (Аза приподнимается, и это мать-вашу-просто-все), и больше нет преград. Собственное возбуждение давит, но он старается не думать. Важнее - смотреть на него, видеть его такого. Совершенство. Запомнить, записать на подкорке мозга. Маликов двигает рукой быстрее, оглаживает головку большим пальцем, слегка надавливает, вышибает новые стоны. По виску катится капля пота, но он не обращает внимания. Секунда. Ещё. Минута? Младший извивается и шипит, сжимает его руками только сильнее, не чувствуя, что делает больно. Весь как один оголенный нерв. - А-аах... Выгибается дугой и кончает в ладонь, долго и судорожно. Вдыхает шумно, будто последние минуты не дышал вовсе.. У Батыра вселенные рушатся и собираются вновь. Он не может оторвать взгляд от него. Душу бы продал, чтобы запомнить в мельчайших подробностях и повторить. Целует в уголок губ мягко, почти невесомо. Утыкается лбом в плечо. Молчание, передышка. - А.. ты? - несмелое Азамата. - Обязательно. Но не сейчас, - улыбается старший, приподнимается, подтягивая рукой и вокалиста. И как бы не хотелось.. нет, действительно не сейчас. Слишком много чувств и ощущений, ещё немного и, пожалуй, не избежать обморока от нервного перенапряга. Аза прячет глаза, неловко подтягивая белье и одежду, жмётся ближе, утыкаясь носом в место между шеей и плечом. - Я.. мы.. обязательно.. позже.. - бубнит в футболку старшего и снова краснеет, хотя куда уж бы. Батыра топит от счастья, от этого обещания "позже", от всего такого Азамата. Ради этого стоило жить.