Одинокий

      Воздух с пыльными пушинками сказки, уюта и некой сонливости, погружающей людей, находящихся тут, в историю выбранной книги, сотрясается от голосов. Так же как и эти двое, малютки-пушинки бегают по гладким своим волнам, стремящимся вниз, на дно, на пол, где проведут недолгие часы существования, где смогут понаблюдать за влюбленной парой, такой глупой, но невероятно красивой.       Почему же уважающий свою «религию» Пак Чимин носится по храму своих мечт, жизней, чувств, описанных другими людьми-богами? Жилистые, сильные и смуглые руки парня, в разы больше, чем наш малыш, гонится за ним, чтобы узнать. Узнать своего малыша поближе. Предпочтения, вещи, вызывающие трепет его бутона в грудной клетке, чтобы стать тем, кто подарит однажды дрожащее и столь тонкое это чувство. Чтобы стать тем, кто будет лишь своим присутствием его создавать.       — Отстань от меня! Знай же правила личного пространства! — игриво кричит мальчик, очень надеясь, что библиотекарь его греха не пресечет. Оббегает аккуратно стол, имея небольшое преимущество — знание этого места, словно своего дома. К тому же маленькое тело позволяет ему очень ловко уходить от вот-вот настигнувшей его хватки Чонгука.       И даже имея игривый настрой сейчас, Чимин на полном серьезе не хочет отдавать книгу младшему. Не хочет, чтобы тот увидел постыдный для любого парня жанр, вызывающий у него самые бурные чувства и эмоции при прочтении. Чуткое произведение, содержащее в себе влюбленность, романтическое влечение, переживания двух людей. Такие сказочные, такие чувственные, касающиеся сердца крылом бабочки, беспокойно приятно вызывающее целый ураган внутри лишь взмахом. И поймет ли такое метафоричное чудо Чонгук?       Не оценит. Пожмурится, посмеется над ним и выбросит глупую книжонку. А Пак хочет этот мирок уберечь от грязных рук непонимающих, хочет защитить и самое лучшее — просто спрятать. Так и поступает мальчик, прижимая обеими руками книжечку к груди, когда к стенке его прижимают, загоняя в тупик из сильных рук по бокам.       Смотрит немного с опаской, переоценив игру и поверив в нее. Смотрит прямо в глаза Чона, изучающе, будто может прочесть в них способ побега от хищника, в которого превратился безобидный кролик. Дыхание у обоих сбилось, но страх, проснувшийся в маленьком тельце старшего, не позволял успокоиться, даже наконец остановившись и замерев. Страх жертвы, в которую обратился лис, и трепет перед убийцей своих мечт и желаний.       — Дай, я посмотрю, — пока что спокойно и с улыбкой просит книгу младший, но получает в ответ отрицательное энергичное мотание головой визави. И все же в этой игре Чонгук победитель, потому свое он заберет, поймав Пака. Этот парень очень упрям и настойчив, чтобы просто так уйти от своей цели, особенно если она связана с его малышом, жмущимся сейчас к стене.       Рукой одной осторожно берется за открытый уголок книги, выглядывающий из-под маленьких ручек воинственно настроенного Чимина, поджавшего свои пухлые губы без намека на улыбку. Вся его игривость пропадает, будто он действительно скрывает очень страшный секрет. И подобное не пугает младшего, лишь подливает масло в огонек интереса, возникшего в нем и в его больших глазах. Не может таить что-то ужасное этот лис. Или точнее, ничего связанного с лисенком не может быть ужасным.       — Чимин-а, пожалуйста, — нечестно включать свое обаяние перед влюбленным человеком. У Пака в сердце ломит, и то же сердце молит не отдавать. Оно разобьется в любом случае либо от грустного, хоть и наигранного взгляда Чона, либо от его насмешек. Что перенести сложнее?       Опять мальчик машет головой и опускает ее, покусывая свою нижнюю губу. Находиться так близко со своим предметом воздыхания несомненно прекрасно и волнующе, но когда он требует раскрыться, показать свое сокровище, самое ценное для лиса и самое нелепое для подобных Гуку… Чимин чувствует себя некомфортно. Не хочет, но не может ослушаться, ведь младший так настойчив. И на заднем плане всей трагедии, лису кажется, что для Чонгука это тоже важно, кажется, что рвение того слишком подозрительно, чтобы просто быть насмешкой. Игривость между ними уже давно пропала.       — Чимин, — и снова в воздухе звучит имя старшего, отчего тот тихо, но благоговейно и чувственно вздыхает. И такое не проходит мимо ушей Чона, мягко улыбающегося этому сжавшемуся лисенку перед ним. Он тоже трепещет, — Что там? Почему ты от меня ее прячешь? Читаешь порнографию?       И последние слова заставляют Пака резко поднять голову с карминовыми от возмущения щеками и сминающими в пыхтении воздух губами. Что угодно, но только не камасутра! Любовь, но без интима. Лишь чистая и невинная, романтичная и тактичная, аккуратная и трепетная и ничего более! Как можно осквернить подобное нежное увлечение душ друг другом и описания мягких отношений, назвав порнографией?! Как можно осквернить библию любви и субтильности развратом? Не позволит лисенок, супящийся и грозно на мелкого смотрящий.       — Нет, — отвечает резко, снова книгу к себе прижимая, будто в наполненную разными чувствами грудную клетку засосать хочет, — Таким, как ты, не понять того, что тут написано, — уверенно и грубо заявляет старший, будто отчитывая ребенка перед собой. Хватило одного подкола, чтобы так раскрепостить, развязать его и дать волю всему тому, что внутри хранится и к желудку оседает, — Только секс на уме и ни черта чувств!       Обиделся бы Чонгук на эти слова, если бы Чимин не был таким милым сейчас. Таким ребенком, который вот-вот устроит свою маленькую истерику ради любимой игрушки. Злой, маленький и требующий сладенького за свою обиду. Но этот лис уже не малыш, и для него ничего не может быть слаще приторной, обволакивающей и сказочной любви, игривой щекотки, ласкающего шепота и объятий.       — И что, там даже не целуются? — поменявшись местами и став ненадолго взрослее, Чонгук с некой снисходительностью и родительской лаской подтрунивает разбушевавшегося Чимина, пытающегося что-то доказать и на своем стоять.       — Целуются, но не так, что половину лица друг у друга съедают! — заявляет миниатюрный Минни, аки в каждой бочке затычка. И сейчас он бы описал всю чуткую страсть, испытываемую и персонажами, и им самим, читая, упиваясь прилагательными и лирично преувеличенными ощущениями, но Чонгуку же не понять, а потому хмыкая, смело и победно вздергивает носик такой кукольный, словно все его личико продуманно компанией Baby Born.       — Но я же еще не поцеловал тебя, чтобы ты точно знал, как это будет, — и только губки раскрываются, чтобы заявить о явной похотливости и не более в крови и мозгах Чона, как старший просто застывает, расширяя узкие глаза. Щеки начинает щипать, будто пронзают маленькими иголочками, и гореть, к ним предательски быстро приливает кровь и уже не от клокочущего враждебного пароксизма, а разогнавшегося снова сердца и смущения из-за того самого маленького, кажущегося незначительным, слова «еще» в таком откровенном предложении.       Снова поспешил себя заверить Чимин, что накручивать свою мечтательную голову не стоит и мелкий засранец перед ним просто неправильно построил предложение. Снова поджимает пышные губы, отводя взгляд в сторону, отводя сердце в сторону и успокаивая его, чтобы красный занавес с лица оно убрало. Дыхание снова стало неспокойным и сердце Чонгука волнующим. Кажется Чимин выдыхал свое желание, свои чувства и сейчас младший мог все это вдохнуть, попробовать и убедиться, наполниться решительностью, которой не хватало долгое время.       Берет все в свои руки, буквально и личико Пака. Накрыл красное пятнышко, целую щеку одной лишь своей ладонью. Его малыш такой миниатюрный, приходится нагнуться, чтобы намного ближе стать и носами соприкоснуться. Почувствовать млеющую дрожь губ напротив, передающуюся дыханием, увидеть, как зажмуривает глаза Чимин и через пару секунд вздыхает будто последний раз перед погружением в толщу воды.       Дыхание того замирает и все его существование тоже. В ожидании. Как зимой замирает жизнь в растениях, у маленьких грызунов и даже медведей, и как позже отмирает, встречая время любви, заботы природы и ее ласки.       Доверчиво раскрывается алый бутон в груди, сходящий сейчас с ума. Глаза открыть страшно, ведь все это злой шуткой может оказаться, ведь задохнется в боли, если это так. Лишь руки и в такой момент слишком чувствительная кожа напоминают, что Чон все еще рядом, все еще настоящий и надвигающийся на холмики подрагивающих, приоткрытых губ.       Чтобы не ошибиться, не допустить ошибки, этот первый их поцелуй начинается щепетильно аккуратно. Но главное так, как хотел бы Чимин, пока что из-за страха взаимностью не отвечающий. Чуть ли не пискнув, не простонав, старший ощущает, как верхнюю губу приятно чужие сминают. Не наполненный уверенность, он дает себе фору на несколько секунд, чтобы не оплошать, а Гук терпеливо и медленно переходит на нижнюю. И он ощущает не только томительные и волнующие его существование ожидание и нетерпение, но и карамельную гладкость и сладость бездейственных уст Пака. Увлекшись, посасывает, зубами проводит по мягкой внутренней блестящей части и старается, сдерживает себя от соблазна и проявления невероятного своего влечения, которое возможно мальчика чувственного испугает.       Но, набравшись смелости, неумело, за отсутствием такого внимания к нему раньше, Чимин подражает действиям младшего. Руку от книги отрывая и прикасаясь нервно-холодными кончиками пальцев к щеке Чона. Такой же смущенно горячей. Робко, но так тактильно взрывающе все рецепторы кожи, подушечки проводят по щеке и виску, уходя в густой лес смольных, как перья ворона, волос.       Столько нежнейшей страсти проходит по недолгому слиянию губ. Легкие Чимина смертельно нуждающиеся в дыхании, отчаянно требуют ухода за собой, отчего носик аккуратно вбирает воздух из маленького пространства между их лицами. Замечая такую деталь, медленно отстраняется Гук, убивающий сейчас своего малыша.       — Дыши, — с доброй насмешкой произносит он, оставаясь на месте, заверяя старшего, что не исчезнет. Наполненная не только воздухом грудь, медленно сдувается, пока Пак обрывками выпускал из себя все, и накопившуюся в нем бурю в том числе. Слишком много всего он сейчас чувствует внутри, его маленькое тело вот-вот разорвет, а от глупой улыбки треснет лицо.       — Убедился? Я тоже могу, как в книжках, — тыкает Чонгук пальцем в уже не интересующую его литературу, улыбаясь так же мечтательно и счастливо. Хотел бы прояснить все до последнего. То, что ему хотелось бы с Чимином состоять в более близких отношениях, которые намного глубже отметки «друзья». То, как ему нравится старший, чтобы тот ничего не придумал себе глупого и не смел в себе сомневаться. Но его, как и Пака, прерывают, вторгшиеся в затихший воздух, многочисленные и громкие голоса. Знакомы они и Паку и Чону, ведь это бестолковая свита второго… Лис вздрагивает, услышав это противное улюлюканье парней, разыскивающих младшего по библиотеке и занимая диваны и кресла в холле, а кролик наоборот оборачивается в их сторону с радостной улыбкой.       Тонкая рука спадает с волос Гука и тут же миниатюрный парень отстраняется, отпуская предмет воздыхания к друзьям, которые все еще ворошат тишину этого храма в поисках первогодки. Без слов, обещаний и лишних, как подумал Чон, взглядов, младший быстро удаляется к толпе идиотов, обижая мальчика нехваткой клятвы о продолжении разговора.       Прерывая сейчас в одну секунду все, что было в моменты сказочной и чуткой тишины на этом самом месте, за красивой колонной, наполовину лишь выпирающей из стены, Чонгук безответственно вплетает в их запутанные на данный момент отношения излишки неловкости, неуверенности и разочарования. Или же собственноручно параноидно эти режущие глаза, слишком яркие и неприятные нити, вплетает себе сам Чимин.       От сидящей в холле компании, он находится далеко, но уходит еще дальше, все прижимая к груди свою книжку. В их поцелуе все было не так… Все было намного фееричнее, настолько легко, красиво, мягко и чувственно, что лишь этими ванильными прилагательными не описать и четверти огромного сентиментального спектра эмоций и чувств. И чем больше Пак утопает в этом переживании, тем больше причиняет себе боли. Он так научен жизнью — не стоит приукрашивать и преувеличивать…       Скрипучая дверь из реальности не добирается к лису, находящемуся в своей прострации, зато привлекает ненужное внимание Чонгука, сразу же взгляд поднимающего на парня с гранатовыми волосами. Он то и нужен кролику! И за ним это травоядное нечто, принявшее сегодня облик хищника, сразу же отправиляется вдогонку.       Не завидев своего друга Тэхен просто уходит, не переступив порога второй ногой, заметив свиту придурков, которую он откровенно презирает, Ким еще и газу дает, чтобы не пристали. Не понимая где же тогда находится его маленький лучик света, парень в задумчивости и переживаниях уходит с этажа. Наверное только сейчас «лучший друг» понимает, как же плохо его мальчику без него… Потому что Тэ и сам чувствует огромную пустоту, от незнания как поживает лис. Ни многочисленных, порой уже надоедливых сообщений, ни видеозвонков до четырех утра, ни теплых встреч. Все это обоим нужно, как цветам нужна вода, и Тэхен так беспардонно и наплевательски лишил их жизненно необходимой частицы.       — Эм… Тэхен? — смуглую руку опускает Чон на забавную кофту старшего, — Мы можем поговорить? — обычно доброжелательный и светящийся оболтус, сейчас агрессивно переживающий не настроен тратить время на выскочку. Закатив глаза и набирая воздух для неприятных слов, обычно им непроизносимых, Ким уже начинает свое «иди-ка ты…», — О Чимине, — важная поправочка в речи младшего спасает старшего от устного греха. Нахмурившись и прищурившись, парень кивает, следуя за Гуком вглубь коридора.       — Тот, с третьего или четвертого курса, он встречается с Чимином? — в лоб спрашивает Чонгук, выжидающе смотря на вишню. Тот же скептически театрально вздернув бровью, высокомерно поднимает голову. Чонгук Тэхену не нравится.       — Ревнуешь? — ухмыляется тот победно, — Я в их дела не лезу, но возможно встречаются. Когда ты обидел моего друга прилюдно, Юнги успокаивал его, слезы вытирал и крепко обнимал, а не ты и не я. Из-за тебя я с Чимином поссориться успел, так что свали в закат, пока не заставил его рыдать в очередной раз, ладно? Найди себе другую мишень или в следующий раз мы останемся наедине в темном переулке, где я набью твое смазливое личико, — тигр Ким Тэхен показывает себя ненавистному первогодке и нагло улыбнувшись снова возвращается на свой путь, но уже на поиски Юна, чтобы поговорить о появившихся слухах.       И Чонгуку стоило бы тоже поспешить… Немедленное вмешательство требовалось в ужасный конфликт или же омерзительное унижение. Терзания Пака насчет непонятных отношений, между ним и Чоном образовавшихся, переросли из личных душевных в мучительно физические.       А всему виной его любовь к библиотеке, к своему хобби, к своему маленькому этому миру, который лис постарался защитить. Когда младший убежал за Тэхеном, стало слишком громко в месте, не терпящем шума. Компания Чона превращалась в неуправляемое стадо, с отвратительным ржанием, смехом назвать которое будет возмутительно, омерзительными фразами о девушках и нескончаемыми матами, терзающими слух хрупкого мальчика.       Ни капли не робко вышел в холл Чимин, хмурясь и скрещивая на груди руки. Такой же твердый и уверенный в себе, как вчера, когда хотел Гука прогнать. Робость внутри воинственно сдерживая, собрав все силы в кулак, просит быть потише или уйти. Дает себе несколько секунд, чтобы убедиться, что те замолчат или покинут его храм, но слышит присвистывание и очередную волну отвратительного смеха в свою сторону.       В теле появляется дрожь, не волнующая и приятная, а беспокойная и тревожная. Пальцы леденеют, но теперь с болью и холодным потом. Встав со скрипящего кресла, на него направляется парень, снова же больше лисенка. И если честно, то все это стадо больше него, оно жестоко до молнии в ребрах и раскаленного железа, разливающегося по всем артериям, венам и капиллярам тела.       Толчок в плечо, как сильнейший порыв ветра для раненой птицы, сбрасывает на пол, где к счастью смягчающий удар ковер. Физическая грубость ничто для подобных моральных уродов. Почему Чонгук с ними водится? Почему для него эти люди друзья и где он вообще? Не наблюдает ли со стороны? Только плохие мысли посещают рыжую голову, терзающую свои губы. Предприняв попытку подняться, Чимин снова ударом ногой в грудь больно опущен обратно, под смешки и оскорбления остальных. Под их аплодисменты и одобряющие возгласы…       Тощему Паку не сложно навредить, оставить синяки лишь слабым пинком, доставляя также огромную боль, сломать косточки, словно зубочистки или унизить существо с уже и без того заниженной самооценкой. Наверное, все это действительно весело — издеваться над слабым. Наверное, интересно сейчас им всем придумывать расправу над Чимином за то, что он просто есть. Им, наверняка, доставляет удовольствие замечать, как искривляется лицо слабого мальчика от их действий.       Приподняв свою ногу один из веселой компании, будто готовясь топнуть по скрипучему полу, не промахивается и попадает на голень Пака, отчего тот напрягается в животе и грудью привстает от боли. Нажимая и дальше на хрупкие кости, парень веселился, подбадривая и остальных на такой же забавный поступок.       Множество ног тут же находит себе применение, рубленной подошвой топча кисти рук, плечи, чтобы не дергался, и остальные свободные и удобные для этого занятия места на теле. Больно. Очень больно не только физически, не только рукам, где уже появляются синяки и покраснения, не только голове, на волосы которой тоже наступают, с привкусом пытки их оттягивая. Внутри все тоже рушится, а обидное звание «пустое место» гравировкой выделяется на короне из мусора императора ничтожеств. Все хорошее, что сегодня было, перекрывается обидой, страхом и тревогой, все еще не унимавшейся.       Стоны боли и слабости вырываются со сдерживаемым плачем Чимина, со сбитым и рваным дыханием, которое, к счастью, ему еще не перекрыли. Однако скучно компании становится быстро и в голову, благодаря, как кажется этим людям, возбуждающим зовам о помощи приходит другой план.       — Нужно не забывать, что мы сейчас с дамой, — говорит кто-то остальным, намекая на женственного Пака. У того же глаза наполняются ужасом, тело дрожит, будто его вдруг поразило лихорадкой. Ноги тут же поджимает к себе, обнимая себя за колени. Но эти парни не шутят, на воздух слов не бросают, — Дам обычно не бьют, их насилуют.       Отвратительное нечто, спустившееся к Чимину, руками тянется к тощей талии. У него ничего не получалось до того момента, как руки объекта унижения не оказались в плену двух других жестоких личностей. Пинаясь дрожащими и слабыми ногами, громко взвизгивает Пак, когда длинные омерзительные пальцы ухватились за пояс джинс, начиная их стягивать. Крики режут горло, а левая щека горела от пощечины. Но Чимин не чувствовал, не слышал агрессивного рыка, говорящего заткнуться, он чувствовал лишь тяжесть и резь внизу живота от скручивающей его паники и безысходности.       Но не успевают с лиса снять и носочка, как вся маленькая группка отморозков вдруг оставляет свою жертву. Через соленые слезы, накапливающихся в глазах, мальчик замечает лишь очень резкие движения недалеко от себя. Через легкое оглушение адреналином Пак слышит Чонгука и грустный предсмертный треск кофейного столика. Звуки возни становятся отчетливее и медленно вернувшись в реальность всем телом и всеми рецепторами, парень отползает подальше от начавшейся драки. Несостоявшегося насильника тяжелым ударом Чон уложил на тот самый бедный столик. Но все закончилось, не успев начаться и разрастись до печальных последствий.       Закончилось недопониманием, парой угроз и полным разрывом их «связей». Считаются ли они важными или нет, но Чонгук, видимо, не так ими и дорожит, раз плюет уходящим вслед. Язвить у него нет времени, потому что недалеко сидит его малыш в шоковом состоянии.       Все еще дрожащий и от напряженного писка в ушах отходящий, мальчик за колени себя обнимает, прокручивая в голове уродливые картины того, что случилось и того, что могло случиться, не приди сюда Гук. Так страшно, так жутко и тревожно. Как люди могут быть настолько ужасными? Людей бояться стоит, люди единственные бабайки, окружающие нас. Каждый может оказаться зачинщиком и чего-то более жуткого. И сейчас впервые такое чувство беспомощности ощущается, разрывающее внутри все и заставляющее Чимина закрыться.       — Минни, где болит? — на одно колено опускаясь, Чонгук сначала осматривает быстро мальчика, отмечая, что открытых переломов и визуальных серьезных повреждений к счастью нет. После этого, все равно очень осторожно Пака на руки поднимает и уносит из абсолютно пустой библиотеки своего лисенка.