Elusive ways

... путь к счастью

      Так вышло, что Питера Паркера невозможно не опекать каждый раз, когда он появляется на базе Мстителей. Одна только Наташа чего стоит — все время, нужно только бедному Паркеру переступить порог, старается направить мальчишку, что-то рассказать ему, а иногда и убедить в том, что, если честно, Старк на людей влияет крайне плохо. Питер, разумеется, кивает в ответ и очень внимательно слушает всех наставников, даже, в общем, плечистого и добродушного Тора, который, впрочем, по мнению наблюдавшей со стороны Ванды Максимофф, ничему хорошему ребенка научить не мог. Она, наверное, тоже в этом отношении нисколько не лучше, но, позвольте, Ванда с поучениями к подростку никогда и не лезет, потому что вспоминает свои шестнадцать и… и на этом останавливается: ее подростковый период был наполнен неоправданным риском, митингами и ночевкой в заковийских мотелях, словом, слыл далеко не образцом правильной жизни. Тогда какой смысл учить Паркера хоть чему-то? Но все-таки не опекать его и правда невозможно. Украдкой, как Старк, она за Питером не следит, полагая, что тетушки Мэй, Железного Человека и всех остальных, к слову, Мстителей ему и так с лихвой хватает, но зачастую, пересекаясь с мальчиком, Ванда добродушно глядит на него из-под полуопущенных ресниц так, что он сам мигом ей все рассказывает: и про оценки в школе, и про Эм-Джей, кем бы она ни была, и про наглых грабителей банка на Ситиграуп.       И это в чем-то, наверное, даже странно — фактически, никакие теплые отношения их не связывают, они и общаются-то реже, чем кто-либо из команды. Но Питер рассказывает базе Мстителей о своей тяжелой жизни, а Ванде — еще и все свои секреты. Возможно, именно поэтому само собой получается так, что люто дождливым ноябрьским вечером Паркер стучится в дверь именно ее квартиры. — Питер, ты тут какого черта, — в своей привычной остро-колючей манере начинает Ванда, но застывает на полуслове, увидев ссадины, неглубокие, на первый взгляд, алые расцветы ран на белой коже и свежие синяки на его теле под порванным костюмом. Паркер, едва держась на дрожащих ногах, салютует Максимофф и опирается на дверной косяк, тяжело дыша. — Был тут недалеко. Заскочил… на чай, — Питер падает в ее руки. Почти падает — за секунду до соприкосновения отяжелевшего тела с полом магия Ванды ловит его возле самого паркета, и Паркер болезненно стонет, протяжно и почти как маленький ребенок, теряя связь с реальностью и собственный голос, а у Ванды сердце щемит так, словно перед ней не Питер.       А без сознания Паркер находится слишком долго: за это время Максимофф успевает промыть все его раны и переодеть в растянутую старую футболку, принадлежавшую раньше, кажется, Вижну? Она качает головой, отгоняя лишние мысли, роем ядовитых ос прожигающие сознание, и садится рядом с Питером, пытаясь увидеть его сознание сквозь мертвецки-холодную синеву уставших век и рубиновый огонь своей магии. Ей хочется дотянуться-докопаться до правды, узнать, кто обидел Паркера — совсем еще, в общем, ребенка — а потом найти безжалостного противника и показать ему, что такое истинная боль. Когда клетки разрывает искрами, когда ребра крошит в песок, когда каждую косточку медленно вытягивает из тела что-то инородное, мощное, древнее, принадлежащее исключительно и всепоглощающе только ей одной — худому телу и костлявым рукам, которые убивают мучительно и старательно. Ванда не Пьетро, Ванда никогда не была и не будет против насилия, если дорогих ей людей обижают. Ванда вздрагивает, когда Паркер заходится сиплым кашлем и хватает его чуть выше запястья: ран на этом месте нет, только неглубокие ссадины и поцарапанная кожа. — О-ой, — стонет Питер, не открывая глаз. — Мне кажется, что я легкие выплюну. И селезенку. Ванда-а-а, без селезенки люди живут вообще? — Не говори ерунды, — усмехается девушка и аккуратно приподнимает его голову, когда подносит к растрескавшимся губам высокий стакан с водой. — Заживет все на тебе, глазом моргнуть не успеешь. — Успел, — смыкает он ресницы, — ничего не зажило. Мне кажется, я умираю. — Не рано собрался? — говорит Ванда и видит, что Питер уже и впрямь старается растянуть губы в улыбке. — Расскажешь, что произошло?       Улыбка Паркера гаснет вмиг, и он хмурит брови до того сильно, что царапинка на высоком лбу раскрывается вновь и кровоточит. Рубиновая капелька катиться вниз, к переносице оставляя за собой след, который, кажется, и при желании не сотрешь, а Ванда тянется к голове Питера, смахивая кровь салфеткой в каком-то щемяще-нежном движении. А потом замирает на миг, будто вспомнив, каково это — ухаживать за кем-то важным, за кем-то родным. Перед глазами Максимофф — на мгновение не Питер, а призрачно-молодой, темноволосый кудрявый Пьетро с разбитым в кровь носом, но счастливо улыбающийся. И Ванда ему так же стирает с лица кровь, и так же тепло улыбается. Ей этого не хватало столько лет, что когда она начинает вдруг общаться с Питером — заботиться о нем в силу возможностей своего интроверсированного характера — то степенно и медленно осознает, что жизнь ее наполняется смыслом. Повод не сойти с ума с лицом шестнадцатилетнего героя с манией оказываться в неприятностях держит ее за левую руку в поисках поддержки, потому что даже смелым порой нужна опора, чтобы не ступить в пропасть и не взглянуть в лицо бездны. Максимофф сжимает крепкую ладонь мальчика и прикрывает глаза, когда по венам Питера вверх скользит ее успокаивающе-теплая магия. Паркер вдруг расслабляется, воспринимая факт своего поражения с гораздо большим спокойствием, и жмет плечами. — Поначалу я было подумал, что он, верзила этот, на людей в подворотне Лотт набросившийся, похож на силача, сбежавшего из бродячего цирка. Ну, знаешь, такие усатые каменные глыбы в полосатых купальниках? У них ведь нога одна больше меня, — начинает рассказывать он. — А потом смотрю: этот черный какой-то, липкий, как будто из спа-салона, вот прямиком из грязевой ванны вылез. И зубастый такой, как акула. Я ему: «Эй, парень, ты в курсе, что каннибализм потерял свою актуальность еще после ледникового периода?» А он начал угрожать, мол и меня сожрет. Еще и балериной назвал, нет, ты представляешь? Словом, сцепились мы…       Питер описывает битву с монстром красочно и даже красиво, как будто маленький ребенок, рассказывающий сказку: с горящими глазами всплескивает руками и недовольно вставляет авторские ремарки в пьесу с одним актером. Ванда не понимает ни слова и неожиданно быстро предлагает свою помощь Паркеру…       …и вдруг ловит себя на мысли, что именно в эту секунду, упиваясь чувством нужности хоть одному человеку в этой Вселенной, она безвозвратно счастлива.