Наша светлость: дорога в Закат

Часть первая Здравствуй, небо в облаках! Здравствуй, юность в сапогах! Впрочем, не будем несправедливы к прочим возрастам: в сапогах чуть ли не с рождения и до вечности в Талиге щеголяли все мужчины благородного происхождения. Так что наша с Ричардом обувка не являлась ни уникальной, ни преходящей. Да и что бы мы делали на марше в бальных туфлях? Нет, в самом деле, что носить, кроме сапог, до изобретения берцев и походной обуви? Вы слышите, грохочут сапоги… а также подковы, колеса, выстрелы, команды и ругательства. Мы ехали на очередную войну защищать интересы Фельпа, куда наш король Октавию ж его Фердинанд одолжил Алву со всем воинским талантом, частью регулярной армии и свитой, в составе которой мы с Диком и плелись, вновь палимые солнцем и одолеваемые сомнениями. В прошлый раз мы с Вороном к взаимопониманию не пришли и не стремились. Теперь же юный герцог Окделл взял решительный курс на налаживание отношений с коллегой по цеху. Я была, в целом, «за». В частном же… Можно назвать это женской интуицией, но я всем несуществующим более личным ливером чувствовала: с Алвой все непросто, и керосином пасет аж за версту. Он что кольцо всевластия: защищает от самого очевидного противника, но с изнаночной стороны прилетает сплошная фигня. Ричард сплевывал пыль чужих дорог и про себя негодовал на наших спутников. Рядом с нами покачивался на лошади виконт Марсель Валме, в отличие от Дикона, ругавший походные условия вслух, витиевато и наверняка с задней мыслью. Иначе придворные интриганы не разговаривают. Каждая фраза у них имеет кучу скрытых смыслов. Милого моему сердцу Эмиля Савиньяка с Алвой отчего-то не послали, и Ворон потащил с собой в качестве компаньона Валме, уместного, на взгляд Ричарда, на войне в той же мере, как прогулочная барка посреди морского сражения. «Что, если это местный аналог дипкорпуса на выезде?» - осторожно мявкала я в ответ на резкие замечания Дика. «Это салон мадам Шерер на выезде или, как ты это называла, программа «Пусть говорят». Ну, когда из механического ящика все время доносятся голоса про сплетни, моду, этикет и прочую туфту», - категорично заметил Окделл. «А также блюститель умонастроений, - гнула свое я. – Недаром он вокруг тебя ошивается. Если поехал ради компании Алвы – крутился бы около Ворона сутки напролет. Так ведь нет, значит, служба такая. Сам посмотри, Валме то тут, то там, уши нагреет, на разговор вызовет, и наверняка куда-то всю информацию девает. Даже к Герарду норовит подлезть, хотя, казалось бы, где сей молодой человек – и где большая политика». «Герард», - опять же мысленно кривился Ричард, едва не сплевывая точнехонько на предмет обсуждения. «А что Герард?» - притворно удивлялась я. Даже Дик не верил в мою наивность. И правильно делал. Герард был очередной плюхой от Ворона, пощечиной всем условным и безусловным приличиям. Практически, как некогда герцог Окделл в оруженосцах, только хуже. Сей вьюнош имел несчастье являться наследником капитана Арамоны со всеми вытекающими из родства предрассудками насчет его пока что скромной особы. Не могу сказать, что Герард казался мне каким-то «не таким» или будил особую настороженность. Просто само назначение сына Арамоны порученцем первого маршала при живом и боеспособном бывшем оруженосце уже породило и продолжало порождать массу домыслов. Спорю на звезды Кэнналоа, тот же Валме с начала похода успел состряпать свою версию, а то и не одну, и теперь прилежно проверял их на нас, благо заняться чем-то более коварным возможности пока не представлялось. Я называла Герарда талигойской Золушкой, пытаясь развеселить злящегося на парня Ричарда описанием сцены, как сапоги Арамоны-сына превратятся в хрустальные, и как весело будет их искать, мерить или разбивать. Также можно было бы приспособить их для шампанского, вернее, для его местного игристого аналога. Алву я перестала пытаться понять. В конце концов, нравится человеку своеобразно забавляться – его право. Главное, провести Дика мимо ловушек и помочь не сорваться. Даже на Герарде, не то, что на Валме или самом сиятельном. «Первый маршал? Да он у нас уникальный маршал, - шутливо ворчала я. - Предлагаю голосовать за введение и присвоение Алве звания рейхсмаршала, чтобы почтенная общественность окончательно прониклась. А потом на возок – и в Березово. Пусть пока твои северяне построят деревеньку, где похолоднее». «Вот как так можно? – напрасно ярился Ричард под нашей черепушкой, никак не успокаиваясь насчет назначения Герарда. – Ничего, Эрин, он увидит. Я докажу, что герцог Окделл – это не какой-то сброд! Мы ведь справимся, правда?» Упс. Юность-юность, что же мне с твоими порывать делать? «Непременно, Ричи, - как можно убедительнее сказала я. – И для начала будем хитрее. Прямолинейность тут излишня, вон, у Валме поучимся». Ричард взялся за дело с фамильным окделловским упорством, и, продолжая про себя кривиться и ругаться, целыми днями общался с виконтом Валме, не делая попыток избавиться от словоохотливого собеседника. Марсель квохтал, насколько удивлен встретить в старой семье молодого человека столь энциклопедического склада ума, а мы… Мы (точнее, я) придерживались универсальной тактики «улыбаемся и машем». Под моим давлением Ричард бойко врал, что более всего ценит в людях широкий кругозор, оригинальность мышления, склонность к наукам и искусствам. И это ему еще повезло, что не надо было представляться любителем балета или поддерживать какие-либо парады. Впрочем, уверена, у Марселя балет и парады тоже прошли бы на «ура». Тащившийся на пол лошади сзади Герард лишь рот открывал, слушая наши с Валме диалоги. Вот, кстати, еще один звоночек: порученец первого маршала того самого маршала видит лишь на привалах, подливая вино по вечерам да принося таз для умывания утром. - Шпионы там, шпионы здесь. Без них не встать, без них не сесть, - мурлыкала я Дику под нос знакомую нам обоим песенку. Что, разумеется, не осталось незамеченным для Марселя. - Что это вы поете, герцог? – не преминул поинтересоваться Валме. Пускать в бой д’Артаньяна в третий раз я не решилась. Вместо этого Дик пояснил: - Пытаюсь сочинять, виконт. Бывает иногда, что строки сами приходят на ум и так и просятся на музыку. Вот например: «Что холод, что жара/ От вас вестей не слышно./ Шпионы нагло врут,/ Не зная ничего, - напела я в продолжение конспирологической темы, припомнив подходящую бардовскую песенку. - А в комнатах с утра/ До ночи пахнет вишней./ Надолго ли?/ Спросить бы у кого…» - Браво, - восхитился Валме с годами наработанной долей искренности. – Эти слова требуют звона струн. Не то, что требуют – их и лабали под гитарку, усмехнулась про себя я. Можно и повторить. Тем более, что Дику пора вливаться в теплую, ароматную компанию собутыльников Алвы. А как иначе? Через диван не продвинешься: попробуй сыщи его, точнее, сколоти, что точно не герцогское дело. Остается через возлияния, а там, глядишь, под градусом и Ворон оплошает, и мы как-нибудь вывернем. Ричард моих рассуждений не слышал. До поры. Он пребывал в «доказательной» стадии, так пусть доказывает свою крутость. Зато когда-нибудь потом покажем кукиш им. И скажем: «Фигушки, за вас я драться не пойду», - утешала саму себя я. Марсель запомнил удачно подвернувшийся мне плагиат и тем же вечером упомянул о поэтических талантах герцога Окделла. Мы сидели рядом с независимым видом и цедили вино, услужливо подливаемое Арамоной-младшим. - Все так же верны изящной словесности, юноша? – отреагировал шаблонным поднятием брови Алва. - Главное, чтобы она продолжала быть мне верной, скрашивая досуг, - скупо улыбнулся Ричард. - Представите нам ваш очередной экзерсис? – спросил Ворон. - Отчего нет, - я пожала плечами, вызывая в памяти строки о вишне и старых воспоминаниях, с которыми лирический герой не имел сил проститься. Насчет проститься на аллеях столицы что-то тоже скреблось в памяти, наподобие монолога под музыку, но это лучше придержать для особых случаев. – Вот только, - я сделала вид, что задумалась, - виконт Валме абсолютно прав, без музыки очарование романса теряет половину. Сможете подыграть? Разумеется, если ваша гитара уцелела после уроков для Моро. Марсель недоуменно воззрился сначала на Алву, потом на довольно ухмыляющегося Окделла. Общая шутка сближает, даже если вначале подавалась как издевательство. Мы с Ричардом с интересом следили за Вороном. Тот рассмеялся. - Вы, никак, задались целью сразить меня тонкой иронией? - Всего лишь беспокоюсь за вашу старую подругу. Итак, герцог? Алва приказал Герарду выудить гитару из тщательно скрученного тюка и легко подхватил нашу незамысловатую мелодию. - Неплохо, юноша, - расщедрился на одобрение кэнналиец после финального «Все, что сказать я не посмел,/ Увидите между строк». – Предсказуемо, скучно, избито, но для вашего возраста вполне годная вещь. Вот только от кого и к кому сие нудное признание? Это ведь признание, не так ли? Допились. Клуб студенческой песни, сессия на выезде. Я кинула Ричарду образ Алвы – маститого барда перед студентом-первокурсником, который тщится подражать старым мастерам, пафосно воя нечто про гитан и мавритан с непременной кровью-любовью и каменем-пламенем. - Торопитесь примерить маску опыта, не представляя, что за ней таится. Молодость, - вальяжно продолжил Алва, перебирая струны гитары. Герард, кажется, забыл, как дышать. Но мы с Ричардом были привычные. - Обычная стилизация, - кивнул Дик. – Чтобы занять ум в дороге. Мне все равно, про вишни или про баобабы. - Баобабы? – удивленно переспросил Валме. - Это, виконт, такие большие южные деревья необыкновенного размера, - сказал Ричард. – Желаете еще из заезженного? – он хитро усмехнулся. Марсель покосился на Алву, однако ответил практически без паузы. - Если герцог Алва снова согласится помочь с музыкальным сопровождением… Эх, понеслись! Мне пришло на ум, что в сходных ситуациях люди пели Высоцкого. Крутился в мыслях, как на катушке магнитофона, хрипловатый голос, выводящий о привередливых конях. Но вслух я пустила отцензуренный контент. При всех мыслимых допущениях, едва ли юный Ричард, будучи хоть сто раз герцогом, мог «сочинить» и верно донести полустон-полухрип про желтые огни, зеленый штоф, и что «все не так, ребята». Но если мы (то есть, Дик) дотянем до тридцати… Вот потом-то какой простор откроется! А пока пусть будет танго Остапа. Бендеру было проще: ему требовался от мадам Грицацуевой всего лишь стул. Нам (по крайней мере, Дику) от Алвы нужна если не симпатия, то стойкое покровительство. Так что пусть наслаждаются песнями для плебса, великосветские лицемеры. В конце концов, как верно заметил один композитор, мало просто быть талантом, надо знать еще три ноты. Три, запомни, а не семь. - Да, это китч, - сообщил Ричард поморщившемуся Алве, едва смолкли аплодисменты Марселя по поводу «птички на ветвях души» пирата. – И он таким задуман. - Стараетесь убедить меня, юноша, что ничего серьезного не пишете? – фыркнул Алва. – Бросьте, в вашем возрасте «настоящие» трагедии необходимы и даже желанны. - Но далеко не столь забавны, как прослушанная вами с виконтом ерунда, - сказала я. – Вы, в самом деле, после дня в пути, за кувшином вина жаждете услышать о громе последних труб или о тех, кого призовут среди числа благословенных, а кто окажется отвержен? Тем более нелепо это прозвучит в сопровождении гитары. «Какие трубы?» - не понял Ричард. «Такие, каких ты, я надеюсь, никогда не услышишь на своем веку и после», - мрачно заметила я, но «Конфутатис» ему все-таки сбросила, так, для протрезвления. Дик поежился. - Вы там заснули или просто дальнейший диалог предпочитаете вести лишь с самим собой? – прищурился Алва. - Засыпаю, - мы изобразили смущение. - Неудивительно. Я тоже почти уснул, - поддержал нас Валме, помня про необходимость продолжить путь рано поутру. Алва великодушно отпустил нас, чтобы мы разбрелись по койкам, откуда на рассвете нас поднимал отвратительно бодрый Герард. Следующие несколько дневных переходов я скрупулезно реставрировала в памяти и доносила до Дика лирику, упирая на «Любовь хулигана» и «Москву кабацкую». Коль его бывший сеньор возжелал серьезности в чувствах, грех не уважить старого больного человека. «Кого?!» – услышав это определение в первый раз, Ричард чуть не упал с лошади, холодея при мысли об отравленном Штанцлере. «А что? Алва не эталон юности и здоровья, а худшее не за горами, судя по запросу, - фыркнула я. – Так что выше голову, герцог Окделл! Когда клиент, пусть и нарочито безразлично, подает заявку на серьезную форму, значит, дозрел. И пьяная лирика Есенина тут самое оно». «Пьяная лирика мужика, сбежавшего от сохи», - высокомерно хихикал Дик. «Но-но, ты, брат герцог, давай-ка поаккуратнее. Какой там у вас век, то бишь, круг на дворе? Сколько осталось до того, как такие вот крестьяне напополам с мастеровыми начнут вас развешивать по фонарным столбам?» «Да какие у нас фонарные столбы, Эрин? Сохрани нас Создатель от подобной мерзости», - мысленно заливался смехом Ричард. «В таком случае, зря мы поспешили с эром Августом. Тебе определенно стоило задуматься не о военной, а о политической карьере, чтобы в свое время запретить богомерзкие фонарные столбы», - притворно сетовала я. Ричард тренировался не выдавать лицом наши диалоги, а я потихоньку меняла его отношение к эпизоду с перстнем. Дело житейское, отравили и отравили, такой уж век и правила игры. Тот же Алва пачками убивал на дуэлях, не говоря уж о войнах, и ничего; пьет, на гитаре играет, смеется. Так что же Дику особо рефлексировать? Для переживаний, вернее, для перенаправления оных в безопасное русло, у меня имелась поэзия. Да, ворованная, но ведь от того не менее действенная. Что юный Ричард, Валме с Герардом, который до поры вообще не считался у нас целевой аудиторией, тоже прониклись. Это вам не оруженосца по отдельности с его шпагой валять. Для полноты образа мы с Диком сшили листы в подобие блокнота, и на привалах записывали «сочиненные» в пути строки. Так, «Письмо матери», хоть и с некоторыми заменами, даже у Алвы не вызвало нареканий, кроме подозрительно мягкого: «Рановато вы собрались помирать, юноша, не торопитесь», - и незаметного настороженного взгляда. Незаметного, разумеется, только для упоенного своим успехом Ричарда. А ведь в загашнике еще валялся «Московский озорной гуляка», которого надо было приспособить к реалиям Талига и тонко польстить Алве, намеками выведя его лирическим героем опуса. На взгляд Дика, ситуация выигрышно отличалась от прежней. Алва регулярно вечерял в компании Ричарда, перекидывался с ним репликами по дороге, все так же фехтовал, но без чрезмерной язвительности и даже объяснял некоторые военные операции. Ричард сиял и украдкой бросал победные взгляды на Герарда. Я же… готовилась к очередному облому. Ну, не меняют люди по щелчку старых привычек, никудышный эр едва ли превратится в мудрого начальника. По большому счету, стать «другом» Ричарду, будучи аристократом при военном чине, невеликий труд, вспомнить хотя бы Оскара. Еще меньше усилий требуется, чтобы мальчишка ввязался в соревнование с воображаемым соперником. Вопрос лишь – зачем? В рамках цикла о «настоящих терзаниях» я подкинула Дику Самойлова, и на привале, под неизменным синим прищуром, Ричард простодушно выводил строки чужого века: «Ты моим никогда не будешь,/ Ты моим никогда не станешь./ Наяву меня не погубишь/ И во сне меня не приманишь». Я мерзко ухмылялась, наблюдая, как под невинный, в общем-то, диалог лицо Ворона вытягивается и тут же старательно принимает привычный безразличный вид. «Эрин, здорово ты придумала», - в сущности, что нам надо в юности для ощущения счастья? Только сраженная наповал публика. И «придумка» у герцога Окделла по поэтической части была действительно самая здоровская во всем Талиге и окрестностях, потому что выдаваемые им строки были написаны профессионалами. Вот только, сдавалось мне, личный менестрель был нужен Алве примерно так же, как оруженосец или духовник.