Гордость и предубеждение

Эта история началась погожим весенним днем, когда все города Италии окрашивались в мягкие пастельные тона, и целая страна становилось похожей на праздничную открытку. Тут и там пышно цвели тюльпаны, разноцветные розы, скромные маргаритки и рододендроны, повсеместно чувствовался сладкий запах тропических магнолий, королевских глициний — фиолетовых и лиловых, махровых мимоз, нежно-желтых, словно маленькие цыплята… В это время года Италия напоминала разубранную невесту, о чем не преминули рассказать многочисленные поэты. И вот как раз в это время… — Полковник* Байльшмидт по вашему указанию прибыл! — привычно бодрым голосом доложил Германия, слегка недоумевая — что могло так срочно понадобиться его боссу, да еще и с военным руководством в придачу? Неужели война? Германия помимо воли немного вздрогнул — после тяжелой и затяжной зимы, последовавшей вслед за неурожайной осенью, страна просто не выдержала бы военного положения. — Итак, полковник Байльшмидт, — по обыкновению, серьезно и хмуро начал его босс, окидывая Германию недовольным взором. — Вы прекрасно знаете, в каком тяжелом и отчаянном положении оказалась наша страна после рекордного осеннего неурожая и ранних заморозков, а выплата долга Англии и Франции доела последние оставшиеся крохи. Наши попытки увеличить производство не дали нам ничего существенного, и руководство страны приняло важное решение… Германия почувствовал, как напрягся — он ожидал услышать все, что угодно, но только не то, что последовало за театральной паузой. — Единственное, что может спасти нас — присоединение плодородных земель, желательно, находящихся у океана — иными словами…

…

— ПРУССИЯ, Я СКОРО СОЙДУ С УМА! — буквально-таки взвыл Германия в телефонную трубку. — Меня вынуждают немедленно ВСТУПИТЬ В БРАК! ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ, УМОЛЯЮ, ПОДСКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ! — Ксе-се-се-се-се! — немедленно восхитился Пруссия. — Запад, для этого существуют специальные энциклопедии для чайников про всякие там пестики и тычинки, но если ты хочешь получить консультацию Великолепного Меня — что же, очень разумный выбор! — ПРУССИЯ! Я СПРАШИВАЮ ТЕБЯ СОВСЕМ НЕ ОБ ЭТОМ! — продолжил Германия, заливаясь краской. — А, так ты и сам уже со всем справился! — «догадался» Гилберт. — Я горжусь тобой, милый Запад, и что же, теперь злобный папаша заставляет тебя жениться? — У него вообще нет папаши! — буркнул Германия, пытаясь справиться с собой и уже жалея, что позвонил дорогому братцу. — Это династический брак, и, к тому же… — КСЕ-СЕ-СЕ-СЕ-СЕ! — восторг Пруссии вышел за все возможные пределы. — Так ты наконец решил жениться на крошке Венециано? — ЧТО ЗНАЧИТ — НАКОНЕЦ?! — возопил Германия, бросая трубку на аппарат с такой злостью, что от нее откололся кусок пластмассы. Германия чувствовал себя так странно, как еще не бывало в жизни. Действительно, руководство страны приняло именно такое решение — союз с Италией должен был выйти на другой, намного более важный уровень, и он, Германия, должен был немедленно получить согласие Венециано на этот брак. «Я думаю, для вас это не составит особенного труда, — заявил его босс, заставляя Германию замереть на месте, поочередно краснея, бледнея и зеленея, — однако в крайнем случае вы должны пойти на все…» После подобных слов Германия ощущал себя одновременно предателем, идиотом и той самой куклой-марионеткой, на которых любил смотреть когда-то вместе с Италией, на ярмарочных площадях. Разумеется, он всегда подчинялся боссу, и тем паче — военной дисциплине (возможно, именно поэтому босс и пригласил на встречу военное руководство), но ведь Италия был его единственным другом, его товарищем… Германия покраснел. В голове помимо воли всплывали весьма оригинальные моменты, которые ни в каком случае не должны были вспомниться в этой смущающей ситуации. Вот Италия висит у него на шее. Вот они идут вдвоем на пикник и сидят под фиолетовыми глициниями у парка… Вот Италия, испугавшись грозы, жмется к нему, отчаянно сопя, вот он предлагает потереть ему спинку в душе… Краснея уже как помидорный куст, Германия затряс головой, прогоняя смущающие картинки. Что это за чертовщина! Конечно же, Италия сразу поймет, что это лишь вынужденная мера, что это династический брак для того, чтобы спасти страну… «Дойцу, обними меня! Дойцу, ты такой сильный и красивый!» — снова запело у него в голове. «Дойцу, я бы хотел быть с тобой всегда! Дойцу, поцелуй меня, я тебя люблю!» — К ЧЕРТУ ВСЕ ЭТО! — злясь на самого себя, Германия с силой ударил кулаком по столу. — Черт, как же это я… как же теперь я… — он тяжело вздохнул, потирая ноющие виски. Ему действительно было приятно находиться рядом с Италией, видеть его улыбку и слушать трескучую болтовню, и в сердце становилось тепло даже от одной мысли, что на свете есть такой светлый и искренний, бесшабашный, бестолковый Венециано… — Господи… — застонал Германия, начиная бесполезно ходить по комнате. — Как я ему скажу, и главное, что я ему скажу… — «Скажи, что крепко любишь, и жить без него не можешь, — любезно посоветовал ему нечастый внутренний голос. — Италия всегда был с тобой откровенен, так будь честным хотя бы сам с собой, бесчувственная скотина!» — Но он же парень! — жалобно возразил Германия своему внутреннему голосу. — И я… и я… — «И когда ты обнимаешь этого парня, у тебя внутри все теплеет, а когда он смеется, у тебя блестят глаза! Или ты до сих пор думаешь, что бегаешь спасать его из чувства исключительно дружеской привязанности? А когда ты отрываешь его от толпы девиц, и тебе кажется, что ты на месте кого-нибудь пришибешь — это, значицца, тоже проявление крепкой дружбы? А то, что ты не можешь заснуть, пока он не заберется к тебе в постель? А? Ты, может быть, призадумаешься?» Германия тяжело вздохнул. Он был сломлен разумной убедительностью доводов и страшно смущен всей сложившейся ситуацией, и боялся даже подумать, как отнесется Италия к его: «Э, слушай, давай мы заключим брак». — У тебя никогда нет приличного австрийского кофе, — воображаемый разговор с Италией с обычной бесцеремонностью прервал Родерих Эдельштайн, имевший прекраснейшую привычку порой заходить к нему, как к себе домой. — Чем же ты, позволь узнать, угощаешь своих гостей? — У меня вообще на кухне толком ничего нет, — дернул плечом Германия, не отрываясь от своего блокнота, в котором пытался набросать речь для предложения Венециано. — Сам что-нибудь приготовь, если тебе приспичило. — А, значит, Италия давно не был, — величественно кивнул Австрия. — Вынужден сообщить, что у тебя не слишком цветущий вид. — А какой бы был вид у тебя, если бы тебя заставили вступать в брак?! — рассердился Германия, раздраженно зачеркивая только что написанные строчки. — Это черт, черт знает, что такое! — Я уверен, Италия тебе что-нибудь посоветует — он обещал быть через пять минут, — заявил Австрия, отпивая зеленый чай из «самой приличной» найденной в буфете чашки, подаренной Людвигу Венециано на один из каких-то дурацких праздников. — ЧТО?! — немедленно завопил Германия, багровея, как мантия папы Римского. — Ты что, позвонил ему? Он сейчас придет? — с трудом сдерживаясь, чтобы не начать метаться по комнате, выдавил Людвиг, бросая взгляд на свои исчерканные странички. — Я был голоден, — пожал плечами Родерих Эдельштайн. — Проведя краткую инспекцию запасов твоих продуктов, я пришел к печальному выводу, что мне не удастся пообедать в твоем гостеприимном доме. Ты не особо-то рвался оказать мне содействие, и потому я вызвал Италию, чтобы он оказал мне соответствующую поддержку…