plan BB

За окном иллюминатора вспыхнула очередная молния, и Бобби протянул руку, чтобы раздраженно опустить шторку. Всполохи света слепили глаза, в то время как Бобби отчаянно пытался хоть пять минуточек подремать в свое удовольствие. За последние сорок восемь часов он был близок ко сну разве что в такси, когда под завывания вьетнамского радио, желтый хёндэ носился, рассекая лужи, по Гонконгу, от одного притона к другому. Город нависал над Бобби переливающейся всеми цветами живой махиной, готовой рухнуть в момент, когда он будет меньше всего ожидать. Запахи уличной еды и канализации смешались с какофонией из клаксонов, кантонского диалекта и кашля, и во всей этой тесноте люди сновали, словно следуя правилам неизвестной Бобби игры, сливаясь в живые потоки и растворяясь в огромном городе. Бобби попытался изучить и принять эти правила, окунуться в толпу и продолжить свой путь, затягиваемый опасным водоворотом, прислушиваясь к дыханию города и биению своего сердца. Он топтал ногами залитые разноцветными отблесками улицы, примеряя на себя новые ощущения и придумывая правдоподобные роли. Он опытный нюхач, и даже самые крошечные и незаметные детали предстанут перед ним на ладони, как только Бобби сольется с этим городом воедино. Углы перекрестков сталкивали его с пути, неоновые вывески отпугивали своей ядовитостью, красноротые женщины призывно улыбались, обещая поделиться всем, что знают и умеют, и Бобби блуждал, с учащенным сердцебиением ощущая приближение того самого момента, когда он потеряется в этой массе окончательно, и, наконец-то, город примет его, прожектор вспыхнет и выхватит из темноты мерцающую стрелочку, победно указывающую на след. После двух недель напряженного поиска Бобби еще не готов был сдаться. Он позвонил начальству и попросил продлить командировку, в итоге оставшись в Гонконге на два месяца, тщетно выискивая свою добычу. За всё время он обошел все возможные бары с сомнительной репутацией, закрытые клубы, нелегальные сборища, про которые и узнать-то получилось чуть ли ни ценой собственной шкуры. Бобби казалось, что уже совсем скоро он выйдет на след, и давно был готов тянуть свою удочку, предвкушая, как рыба клюнет на его наживку. Бобби старался быть аккуратным и чувствовал, что еще никто не дышал ему в спину. Он протискивался в андеграунд этого города, широко улыбаясь и протягивая руку, не вызывая подозрений. И каждый раз, когда он чувствовал, что рыба клюет, тянул изо всех сил, но леска с треском обрывалась, и всё летело к чёрту. Тогда приходилось запускать новый поиск, начинать с нуля и писать длинные позорные рапорты, объясняя начальству, почему нужно остаться в этом колючем холодном городе еще ненадолго. Отгородившись от мира наушниками, Бобби покачивался на пятках под красными фонариками храма Вонтайсинь, где последний информатор опрокинул его, не придя на встречу, оставив мокнуть под холодным зимним дождем. Это была карма, так думал Бобби, до последнего оставаясь на месте, надеясь непонятно на что. Все, что он мог получить теперь, — это простуда, потому что упрямство не позволяло сдаться, а природная беззаботность не подсказала взять с собой зонт. Часы на руке запищали, и Бобби с досадой цыкнул, последний раз оглядываясь по сторонам. Он отключил сигнал и двинулся к дороге ловить такси, всё еще рассматривая прохожих и лениво скользя по лужам убитыми белыми найками. В гостинице времени оставалось лишь на то, чтобы не глядя затолкать вещи в сумку и пулей вылететь в аэропорт, где заканчивалась регистрация на рейс Гонконг-Сеул. Девушка за стойкой испуганно проверяла билет, пока Бобби, тяжело дыша от бега, прожигал в ней дырки красными слезящимися глазами. Взбежав по трапу, он протиснулся в салон, мягко подсвечивавшийся синим, и занял свое место у окошка, задвинув спортивную сумку под ноги. Как только Бобби натянул на глаза капюшон толстовки, рассчитывая наконец-то поспать, как на соседнее место внезапно приземлилась огромная потная туша, явно страдающая диабетом, запором и астмой. Бобби закатил глаза. Тело храпело весь полет, и щенячьи глазки, которые Бобби строил стюардессе, не помогли ему волшебным образом переместиться на другое место. Этой девушке в форме он, похоже, приглянулся, и она мило болтала с ним о своей работе, искренне полагая, что Бобби интересно. Когда разделявшее их тело в очередной раз издало громкий назойливый звук, стюардесса озабоченно огляделась, а затем виновато посмотрела на Бобби. — Всё занято, прошу прощения. — Ничего, — соврал Бобби и беззаботно улыбнулся. — Может, угостите виски? Со льдом. Девушка замялась: алкоголь разрешался только бизнес-классу. Бобби заметил ее неуверенность, снова улыбнулся, чуть подавшись вперед и протянув руку, чтобы забрать с тележки перед ней блюдце с лимоном. — Вы просто спасёте меня… И его, — он открыл рот и закинул туда дольку, прищурившись и еле заметно подмигнув, толкая локтем мертвое тело справа. — Ведь я работаю киллером и не спал двое суток. Бобби широко улыбнулся, слегка хрюкая и давясь лимоном, отчего девушка беззвучно рассмеялась. Слегка опьяневшему, ему стало легче воспринимать свою тяжелую долю. Бобби никак не мог смириться с тем, что в Гонконге он так круто пролетел по всем фронтам. Два месяца разведки, налаживания контактов, укрепления связей и прохождения всех кругов гонконгского ада отправились коту под хвост. Ничего. Никаких зацепок. Ни намека на след. Пустые, заваленные кучей мусора кварталы, где должны были находиться основные точки. Мертвые свидетели с подозрениями на суицид или остановку сердца. Даже ни одного самого захудалого бегунка отследить не удалось. Бобби устало вздохнул, поглаживая себя по плечам, жалея. Он был очень рад вернуться в Сеул, но вернуться с новостями — это не то же самое, что и с пустыми руками. А точнее даже с пустыми руками, прохудившимися карманами, рваными джинсами и засранными, убитыми вконец гонконгскими помоями найками Бобби и возвращался обратно в Корею. Приземляться в грозу было не то чтобы страшно или опасно, но у Бобби как-то все напрягалось внутри от этого факта, и он нервно дергал ногой и стучал пальцем по виску. Пять минут назад женский голос, слегка усиленный микрофоном, попросил перевести спинки кресел в вертикальное положение и поднять шторки иллюминатора, потому что самолет начинал посадку. Тело рядом рыхло затряслось и проснулось как по команде, оборвав особо громкий храп на полутоне. Бобби поковырялся в ушах, ощущая неприятную заложенность, и отвернулся от окошка, зажмурив глаза. Он боялся летать, а особенно приземляться. Самолет слегка затрясло, и Бобби принялся торопливо сглатывать каждую секунду, обещая себе в следующие разы проверять прогноз погоды перед тем, как брать билеты на самолет. Во рту быстро пересохло, и Бобби со скрипом выдохнул. Он почувствовал, как ткань на локте тихонько оттянули и аккуратно дернули, привлекая внимание, Бобби поднял глаза. Тело рядом, смущенно улыбаясь, протягивало на пухлой ладони конфетку, жестами показывая, что ее нужно положить в рот. Бобби рассмешило, что чувак, которого он молча проклинал весь полет, так мило поделился с ним сладостью, явно не представляя, сколько неудобств принесло его общество Бобби. Он вежливо поблагодарил, салютнув рукой соседу, и закинул конфету в рот. Самолет качнулся и осел на землю, сцепив шасси с асфальтом. Все вокруг тут же защелкали телефонами, и Бобби выудил свой из кармана просторных штанов. Десять пропущенных звонков, и все от Табло, и одна единственная смс-ка от Митра Джина, в которой он писал: «Имей совесть, малой». Бобби запрокинул голову, сотрясаясь от беззвучного смеха — его начальники беспокоились за него, как за собственного ребенка. Табло с собой в Гонконг снарядил ему целую банку маринованных слив, приготовленных его женой, без которых Бобби совершенно не мог жить, а Митра Джин ходил за ним повсюду с перманентными наставлениями вроде «не пали ни в кого, а то посадят» или «если тебя посадят, то сиди, не рыпайся — приедем, заберем», а иногда даже «если убьют, то сорян». Бобби улыбался, выдвигая из-под сидения свою сумку и закидывая ее на плечо. Через пару минут толкучки, он смог выбраться наружу и резко рвануть в автобус, потому что дождь заливал за шиворот как из ведра, и ветер норовил сорвать с него толстовку и унести ее в космос. Струи дождя косыми змейками ползли по окнам, пока автобус подъезжал к зданию аэропорта. Бобби ежился и переминался с ноги на ногу, осматривая салон и читая предупреждения на дверях. Гром вдарил так, что где-то в глубине автобуса заплакал ребенок, и все недовольно закряхтели себе под нос. Наконец автобус остановился, и Бобби пропустил спешащих, выйдя из автобуса одним из последних. Багажа у него больше не было, поэтому он торопливым шагом направился к выходу из аэропорта, выуживая телефон из штанов и нажимая на быстром наборе Табло. В трубке что-то заскрипело, и Табло ответил высоким занятым голосом, будто сидел на кухне и закручивал банки с маринованными сливами, а Бобби его отвлек. — Алло! Алло! Это ты что ли? — Да, я, — Бобби усмехнулся, вскидывая руку, чтобы остановить желтый автомобиль. Дождь умывал Бобби лицо и стекал по телу под одеждой. Он был такой насквозь промокший, что за ним оставались целые лужи. Кивнув водителю, Бобби хлопнул дверью, забравшись на заднее сиденье, откинув капюшон и тряхнув головой, разбрызгивая по всему салону капли. — Всё в порядке, еду домой уже. — Какой домой?! Дуй к нам, твой рабочий день еще не закончился. Время четыре часа! — теперь голос Табло по телефону напоминал голос подвыпившего аджосси, который пытался занять еще на одну бутылочку соджу. — Какой четыре, сонбэнни-им, — протянул Бобби, прекрасно зная, что время за полночь. — Иди проспись. — Йа! Малой, как разговариваешь! Бобби хрюкнул в трубку. Несмотря на очень дружеские отношения с начальством, Бобби никогда не забывал вежливо обращаться. — Ты хрюкаешь, как свинья, ты в курсе? — Вот здесь направо поверните, — Бобби отвлекся на водителя, прощупывая глазами дорогу через его плечо. — Адрес… Сейчас, минуту. Сонбэнним, давай я тебе перезвоню. — Эй! Эй, ты! Стой, кому говорю! — донеслось из телефона, когда Бобби нажал на кнопку и зашвырнул его через плечо. Водитель выжидающе повернулся. Парень продиктовал адрес, похлопав по карманам в поисках денег, передал водителю сколько-то вон и откинулся на спинку, прикрывая глаза и раскидывая руки в стороны. Дождь стучал по гладкой поверхности машины, будто это был вовсе не дождь, а град. Дворники без устали мельтешили, размазывая капли по стеклу. Фары и огни забегаловок заглядывали в окно, раздражая уставшие глаза Бобби. Он потер переносицу и краем уха услышал, как вибрирует телефон. Бобби поднес его к уху. — Эй, малой, — это Митра Джин. — Живой? — Да. Сам как? — У нас полный порядок, — голос не дрогнул, но Бобби знал, что по этому голосу все равно невозможно ничего прочитать. — Мамочка уже звонила? — Ругалась и звала на работу. Ай, извини, тут вторая линия, секунду. Алло? — Йа! Бобби! Ты чего такой дерзкий! — Блин, Ли-сонбэнним, мне там Митра звонит. — Этот бездельник тоже на связи? А-айщ… Скажи ему, чтобы принес мне мой падук. Этот хитрожопый товарищ уволок его в прошлый осенний фестиваль, и с концами, прикинь? — Секунду. Алло, хенним, ты тут? — Да, но я отключаюсь. Хотел просто узнать, что ты жив. — Погоди… Хотя, давай. До связи. — Бывай, малой. Бобби отнял трубку от уха и снова переключился на Табло. — Сонбэнним, ты тут? — А где мне еще быть?! Йа! Бобби-я, ты ему передал? Он принесет? — Да, принесет. — Врешь, малой, он тут рядом сидит, и я знаю, что ты ничего не передавал! Беззвучный гогот. — Дуй, говорю, на работу, Бобби-я. Тут дело есть. Бобби протестующе замычал. На заднем плане в телефоне кто-то пробасил, требуя не мучить мелкого, дать ему время поспать, и мелкий согласно закивал. — Ладно! — сдался Табло, и Бобби буквально увидел, как он возмущенно скосил взгляд на Митру, и как одна его бровь поползла вверх. — Но я пошлю тебе на почту информацию, посмотри перед сном, чтобы завтра не с пустой башкой тут околачиваться. Понял? Давай, Бобби-я, до завтра. Отдыхай. Бобби вымученно улыбнулся и отключился. Пока он протирал задницу в Гонконге, гоняясь за призраком в доспехах, его начальство уже нашло новую рыбку в этом огромном вонючем болоте, которое они пытались всеми силами осушить. Уже завтра будет новое задание по старому делу, и ни минуты отдыха, постоянная работа, от которой кипит мозг, потому что ничего не получается, всё валится из рук, вся база для поисков рассыпается как карточный домик, и каждый раз строительство нужно начинать с нуля, расчищая себе землю под ногами. Это была утомительная работа. Бобби никак не мог понять, почему его так тянет на нее каждый божий день. Такси вырулило на тротуар перед домом Бобби, мазнув светом фар по забившейся в уголок влюбленной парочке. Бобби выбрался из машины, закинув свою спортивную сумку на плечо и направился прямо к ним. — Кыш, — хрипло бросил он, с усмешкой следя, как они затравленно шарахнулись в разные стороны, расцепив руки. Ни один не пикнул ему наперекор, но случись такое — это было бы даже странно, ведь Бобби являл собой довольно жуткое зрелище: плечистый, запахнутый в длинный черный плащ, узкоглазый и кривозубый кореец, весь мокрый и растрепанный, с пирсингом в брови, хитрой ухмылкой и тяжеленной сумкой за плечом. Оскалившись вслед вздрогнувшей девчонке, он толкнул ногой дверь и прошел к лифту, оставляя за собой мокрые следы. Добравшись до квартиры, Бобби повернул ключ в замке, ввалился внутрь и, не включая свет, начал раздеваться, бросая одежду на ходу. Добравшись до ванны, Бобби с блаженством зашел в душевую кабинку, вытянувшись под теплыми струями. Выхватив полотенце, Бобби обернул его вокруг бедер, особо не вытираясь, и такой же мокрый прошлепал на кухню, не потрудившись собрать одежду. Щелкнул пульт, и эхом по квартире раздался скрипучий голос ведущего из вечерних новостей. Бобби потряс головой, снова разбрызгивая капли во все стороны, схватился за ручку холодильника и потянул на себя. Внутри холодильника — пара бутылок импортного пива, питьевой йогурт и кошачьи консервы, скромной кучкой забившиеся в уголок. Бобби вздохнул и потянулся за пивом. Открыв бутылку о столешницу, он облокотился на подоконник, выглядывая в окно. Ночной Сеул переливался огнями, далекие звуки кипящей даже в такой поздний час жизни еле долетали до Бобби, живущего под самой крышей. Он потянулся, вдыхая прохладный воздух и вглядываясь в неровные склоны Пукхансана. Телефон вяло пискнул где-то среди кучи мокрых вещей на полу, возвещая о новом входящем письме. Пришлось дойти до штанов, одиноко валявшихся между ванной и спальней. Бобби похлопал по карманам, выудил телефон, открыл пальцем окошко и пробежался глазами по тексту. Вдруг телик на кухне, без умолку тараторивший голосом ведущего, внезапно умолк и через миг зашипел и пошел рябью, словно сломавшись. Бобби почесал щеку, вспомнив, что забыл заплатить за кабельное, пожал плечами и скрылся в спальне. Упав на кровать, он заметил в конце письма вложение. Бобби скользнул пальцем по экрану, задевая значок со стрелочкой загрузки. 3%…17%…58%….100%. Бобби смотрел на изображение, отбрасывающее синий отсвет на его лицо. Фотография. На ней очень тоскливые глаза, смотрящие сквозь кругловатые очки куда-то вдаль, растрепанная, слегка кучерявая челка и расслабленный рот, будто никогда не знавший улыбки. Фото было сделано издалека, но каждую черточку лица было отчетливо видно. Парень не знал, что его снимают. Он аутично смотрел в никуда, и его взгляд показался таким далеким и отстраненным, что Бобби вдруг стало не по себе. Он зажмурился на миг, осознав, что пялился не моргая, и перевел взгляд под изображение, где расплывались три корейских слога. — Ким Хан Бин, — остро прозвучало в темноте.