plan BB

Ханбин открыл глаза, сразу же упершись взглядом в низкий потолок. С его губ под звуки глухого лая с улицы на выдохе слетело облачко пара. В комнате, наверное, был абсолютный температурный ноль, и Ханбин, инстинктивно сжимаясь, принялся кутаться в одеяло, насквозь пропитавшееся влагой. Черные тени забегали по стенам, двигаясь вместе с проехавшим мимо автомобилем. Сумасшедшая собака с улицы завыла ему вслед, протяжно и грустно, а потом, наконец, заткнулась, словно отчаявшись добиться внимания. Однако внимание, сон и воскресный отдых Ханбина ей все же удалось заполучить — с досадой разлепив глаза снова, он уставился, не моргая, на фонарный столб у своего окна. Из ниоткуда взявшийся сквозняк лизнул Ханбина по едва прикрытому плечу, и он на миг замер, а затем вздрогнул, закусив обветренную губу. — Я живу в холодильнике, — буркнул он, растирая ладонью холодный нос. Ханбину снился очередной мутный сон, но проснуться таким образом, чувствуя острую нужду от холода и свои леденеющие пятки — не самое удачное начало воскресения. В сознании лениво всплыл счет за коммуналку, и парень вспомнил, что не платил за электричество уже пару месяцев, так как был в абсолютной и беспросветной финансовой жопе, и его электрическая простыня с подогревом теперь была просто простыней, бесполезной и такой же влажной, как старое рваное одеяло, не спасавшее даже от летнего сквозняка. Весь дом, казалось, пропитался сыростью, трещал и покачивался на ветру, прогибал крышу под напором ливня и вот-вот был готов похоронить Ханбина под своими обломками. Дом был очень старый, и каждый раз, когда Ханбин перемещался по комнатам, он скрипел половицами и дверьми, провожая его жалобными звуками, словно ропща на хозяина и всеми силами пытаясь выдворить его на улицу. Каждый косяк норовил приложиться ко лбу, каждый торчащий гвоздь — разодрать рубашку в локте. Даже плинтуса специально отлипали от стен, чтобы зазевавшийся Ханбин ударился об них мизинцем. Если бы Ханбину было куда идти, он бы, конечно, давно свалил из этой дыры. Аджумма, сдавшая ему это жилье, предупредила, что на случай холодной зимы в предбаннике есть топка, и если Ханбин парень толковый, то традиционная ондоль не вызовет у него сложностей. Ханбин уверенно откинул одеяло и ступил на ледяной пол, пытаясь вспомнить, где у него в доме водятся спички. Через миг он уже запрыгал по комнате, хватаясь руками за голые плечи и стукаясь обо все углы в поисках тапочек. Стянув с кровати одеяло и обернувшись им до самых глаз, Ханбин двинулся на маленькую кухоньку, скромно располагавшуюся в правом от входа углу дома. Пара тумб, раковина и плита — вот и все удобства. В раковине скопилась гора немытой посуды, и Ханбин тупо уставился на нее, немея от холода. Повсюду разлагались кучки мусора из упаковок чипсов, рамена и пустых бутылок газировки. В некоторых бутылках были выжжены неровные дырки. Напротив угла с кухней разместился старый пыльный диван с кое-где проглядывавшими пружинами. Обивка прохудилась, и выглядело так, словно вместо дивана у стены доживает свои последние минуты дряхлый слон. Рядом с диваном стоял маленький журнальный столик, на котором комично выделялся крохотный доисторический телевизор с двумя рожками-антеннами и управлением справа от экрана. Это единственная техника, помимо плиты, которая была доступна карману Ханбина. Спички нашлись на столе, рядом с теликом. В утреннем голубом свете, продиравшемся сквозь холодные зимние тучи, все выглядело заброшенным и необжитым. В углах ежились тени, над полом висела старая пыль. Зевая, Ханбин потянул на себя дверь в предбанник, уворачиваясь от посыпавшегося на него песка. — Блин. Когда выходишь из дома через окно и заходишь в него точно так же, у входной двери могут встретиться и не такие сюрпризы. В предбаннике внимание Ханбина приковала тусклая жестяная бочка. Он подошел поближе и поднял крышку — внутри хозяева хранили брикеты для растопки. Оглянувшись по сторонам, Ханбин нехотя полез двумя руками в бочку, качая головой и сетуя, что здесь даже рабочих перчаток теперь не найти. От прошлых хозяев остался лишь разлагающийся диван в гостиной и непонятная скрипящая конструкция, на которой Ханбин спал. Брикеты были тяжелые. Парень прислонил их к животу, ленясь перетащить по одному, и на полусогнутых ногах поплелся в сторону топки. Ханбин никогда в жизни, не то что печь не растапливал, — даже близко к костру не стоял, поэтому этот опыт с ондолью должен был стать совершенно новым и был бы горячо и с энтузиазмом воспринят Ханбином, если бы где-то была хоть какая-то инструкция. Эта мысль догнала его по пути, и он, внезапно затормозив, выронил брикеты на покрытый инеем пол и так и встал, с чумазыми руками и черными бороздами на животе, рассматривая топку, будто впервые ее видя. — Это может быть не так просто. Ханбин покрутился вокруг топки, рассматривая ее и так, и этак, прикладывая испачканные пальцы к лицу и неосознанно рисуя себе вокруг рта черный кружок. Присев и открыв дверцу, он вгляделся внутрь, подслеповато щурясь. — Ну и что тут у нас? — внутри не оказалось подсказок, вся зола была вычищена, и топка являла миру абсолютное запустение. — Поня-ятно. Он поднял один брикет, задумчиво покрутил его в руке и аккуратно положил внутрь. Как и ожидалось — ничего не произошло. Ханбин почесал щеку, оставляя еще один черный след на коже, и целеустремленно подтащил свою ношу ближе, всем скопом затолкав внутрь. Утерев воображаемый пот со лба, он выжидающе уставился на доверху забитую топку. — Как-то так? — спросил он, вероятно, у мироздания, ведь в доме был совершенно один. Вновь просочившийся внутрь сквозняк пробежался по его спине, и Ханбин поежился. У него была старческая привычка покачивать головой и сетовать себе под нос о том, как сложно всё в мире устроено, когда нужно принимать решения. Вот и теперь он сел по-турецки перед топкой, доверху забитой брикетами, закрыл глаза, откинул голову и ждал разрешения свыше, чтобы зажечь спичку. — Айгу-у, — нудел он, раскачиваясь, словно набираясь храбрости. Почему-то в его голову закралась прилипчивая мысль, что он обязательно сделает что-то не так, и дом рванет, либо все помещение заполнится черным дымом. Когда тревога стала потихоньку спадать, и Ханбин выровнял дыхание, уверенным движением запуская руку в карман пижамных штанов за спичками, где-то в гостиной зазвонил телефон. Звук разрезал тишину, словно нож подтаявшее масло, и Ханбин вздрогнул, остро ощущая толчок, возвращающий его в реальность. Он с секунду не двигался, словно прислушиваясь, затем поднялся и вошел в комнату, поправляя на плечах одеяло. Звук доносился из ванной. Ханбин свернул налево, прошел мимо поломанной, но еще державшейся сушилки для белья и по привычке нажал бесполезный выключатель, ступив ногами на кафель. Экран тускло моргал, и телефон призывно дергался, вибрируя на полу. Ханбин пробежался глазами по полкам, и его взгляд зацепился за что-то в ванне. — Твою мать! — там, под сантиметровым слоем воды, были замочены все Ханбиновы носки, и целлофановый пакет стирального порошка, сваленный с полки вчерашним пьяным Ханбином, валялся там же, замылив воду до молочного оттенка. Телефон все еще разрывался рядом на полу. Не обращая внимание на трель, Ханбин бросился спасать то, что осталось от порошка, но там, на самом деле, уже ничего было спасать. Все промокло и кашицей опадало между пальцев. — Черт-черт-черт! Ханбин был до смешного беден: сам над собой потешаясь, он ходил в ближайшую прачечную и выторговывал у дежурной пакетик порошка, извиняясь и смущенно улыбаясь каждый раз, когда она невзначай намекала ему на поиск работы. Она будто догадывалась, что он зарабатывает копейки каким-то левым в ее понятии путем. Поэтому Ханбин старался использовать при стирке так мало порошка, как мог, чтобы заходить в прачечную реже и не чувствовать себя каждый раз каким-то совсем уж безнадежным человеком. Телефон замолк. Носки грустно плавали на поверхности черными островками, и Ханбин устало и бессмысленно вперился в них своим пустым и заторможенным взглядом, как всегда в таких случаях приоткрыв рот. — Наверное, удобней всего перейти на мыло? — снова спросил он пустоту, оглядываясь беспомощно по сторонам. Ханбин сидел на холодном кафеле в ванной и все еще отстранено пялился на свои носки, будто собираясь с силами и настраиваясь мыслями на новый день, уже давший ему с утра пораньше пинка под зад. Ливень перестал хлестать по крыше, и слышно было только, как с крана в раковину капают одинокие капли. Не было смысла жалеть себя или жаловаться на судьбу. Жизнь Ханбина не выглядела чередой черных и белых полос. Как и у всех, у него бывали разноцветные дни. Отдававшие мутным голубым и серым цветами, когда он, обдолбавшись, лежал на чьем-то диване, даже не ощущая, как по подбородку стекает слюна. Дни, раскрашенные желтым, когда он целыми днями бродил по улицам и упирался в реку Хан, на закате просиживая задницу на камнях и совершенно ни о чем не думая. Бывали дни, пульсирующие красным, когда к горлу подступал комок слез, глаза опухали, а руки дрожали, сжимаясь в кулаки, готовясь встретиться в крепком поцелуе с кирпичной стеной. Ханбин не смел мечтать о какой-то лучшей жизни. Наступая себе на горло, он стал другим, он растворился среди новых, подобных теперешнему ему, и никто не смел ему сказать, что он отброс, или что он хуже людей, зарабатывавших деньги честным путем и не принимавших наркотики. У Ханбина просто не было выбора. Он не сам ввязался в это, но новая жизнь не представлялась ему такой уж хреновой. Чем она могла быть хуже жизни офисного планктона, не замечавшего последние десять лет, как цветет вишня у ручья Чонгечон? Или жизни пилота, возможно, подвергавшегося риску каждый новый рейс. Или жизни кого угодно другого, где есть свои плюсы и минусы, где люди точно так же чувствуют радость и счастье и точно так же травят себя чем-то, может, нервными срывами или антидепрессантами, а может, они избивают друг друга каждый день, и в каждой такой жизни каждый отдельный человек счастлив по-своему и своим собственным путем приближается к неминуемому концу. Какая в конце концов разница, кто и как живет? Ханбин просто не брался судить людей. Никому не было особого дела, как жил Ханбин. И в какой-то момент ему тоже стало наплевать на свой образ жизни. На самом деле, он даже помогал в работе, и парень угрюмо верил, что его заметит кто-нибудь сверху. Через некоторое время моторчик внутри Ханбина закряхтел и медленно пришел в действие, решив еще немного поработать. Ханбин нехотя вернулся из путешествия внутри себя, тяжело уперся локтями о бортик и со вздохом полез руками в холодную воду. Мутные струйки воды стекали по его запястьям и с чавканьем исчезали в сливе, пока он выжимал белье. Прошлепав к сушилке, Ханбин развесил несчастные носки на бельевой веревке и лениво вернулся в ванну, чтобы поднять-таки проигноренный телефон. Пять пропущенных. Видимо, звонили еще тогда, когда Ханбин спал. Время было 5 утра, и парень чертыхнулся, осознав, кто мог звонить в такое время и по какому делу. Чайник на плите звонко засвистел и задымил, предлагая Ханбину обратить на него внимание. Парень уже десять минут гипнотизировал телефон, ожидая очередного звонка, жуя оставленные с вечера чипсы. Денег не было даже на то, чтобы перезвонить. Денег нет — ключевая мысль для Ханбина. Бегать от закладки к покупателю и назад, конечно, дело ответственное, но платят за него, как за уборку в служебных помещениях: на аренду жилья едва хватает. Деньги были нужны как воздух, хотя Ханбин и умудрялся какое-то время жить совершенно без них, даже не ощущая особой потребности. Жизнь становилась разнообразней, когда приходилось по-настоящему выживать. Заварив крепкий чай, Ханбин с кряхтением завалился на диван, будто каждое движение давалось ему с трудом. Каждый раз о новой закладке ему сообщали незнакомцы с разных номеров. За целый год такой жизни, ему всего несколько раз удалось встретиться с кем-то из настоящих драгдиллеров, когда товар был ценнее или тяжелее обычного. Чаще всего это был либо мудацкий Оллти, либо еще один незнакомый парень, ненамного старше его самого, в черной маске от уха до уха и красных линзах. Он, наверное, просто маскировался, но выглядело это так, словно сам демон из преисподней таскает крэк для простых смертных, заставляя Ханбина забирать их души. Ханбину было, в общем-то, абсолютно насрать на этих смертных и их души, равнодушных ко всему нариков и безмозглых подростков, которым он толкал дурь. Ему нужно было как-то выживать. И на самом деле, Ханбин уже с месяц как задумывался про карьерный рост. Обратной связи практически не было, поэтому был план — осторожно запросить о личной встрече информатора, когда ему в очередной раз позвонят. Чай одиноко остывал на столике рядом с допотопным тв. В окно забила противная морось — смесь снега с дождем, Ханбин упрямо растянулся на диване, закинув ноги на стол и истязая себя холодом. Растопку ондоли он решил отложить на более светлые времена. И, вообще, надо было сходить в магазин. Один круглосуточный супермаркет находился в паре кварталов от Ханбинова дома. Выпав из окна мешком с картошкой, Ханбин, кряхтя, как дед, разогнулся и отбросил хвост шарфа за плечо. Дутая оранжево-синяя куртка, шапочка с помпоном и пижамные штаны на нем — единственное, что было теплого из одежды, пока джинсы еще сушились на веревке. Сдвинув шапку на затылок, Ханбин на ходу вынул из кармана пачку купюр, пересчитывая деньги и прикидывая, сколько он может позволить себе на еду. Нужно было обязательно купить воды, яиц и риса, может быть, еще кулек картошки. Позавчера скорешившийся с ним студент отдал должок за товар, и на эти деньги можно было позволить себе чупа-чупс и газировку. Ханбин плелся по сонным улицам, сжимая в кармане телефон, чтобы снова не пропустить звонок. Он одновременно боялся и ждал этого разговора, потому что тот был крайне важен, но, с другой стороны, он еще не придумал, что и как ему говорить. Заблудившись и придя в какой-то тупик с кучей мусора и граффити на стенах, Ханбин растерянно оглянулся — дурацкий топографический кретинизм. Кажется, он свернул после перекрестка направо, а надо было идти прямо. Ханбин пожал плечами и развернулся, чтобы пойти в обратную сторону. Внезапно сильные руки грубо обхватили его за плечи и припечатали к стенке. Ханбин охнул и зажмурился, предугадывая удар и не успевая загородится, но удара не последовало. Тогда он несмело открыл один глаз, а за ним второй, тут же нахмурившись и вперившись исподлобья на Оллти. — Эй, Бэмби, с добрым утром! — Оллти обдал Ханбина несвежим дыханием, провел своей грязной лапой по его лицу, задев глаз и оттянув шарф. — Как спалось? В такую рань и уже на ногах, а? Ханбин молчал. — Молчишь, куколка? Язык что ли прикусил? Так давай поцелую, где бо-бо, и всё пройдет. — Отъебись. — У-у-у! Вот это взгляд, Бэмби! — Оллти снова припечатал его к стенке, довольно оскалившись, когда Ханбин охнул от боли. — А знаешь, что — я пропущу это мимо ушей, мы же кореша, да? Партнеры! Но мне не нравится, что ты такой грубый. С хёном надо поуважительней, Бэмби, иначе хён может с тобой что-то нехорошее сотворить. Оллти был драгдилером и третьей стороной в отношениях Ханбина с теми незнакомцами, что звонили с информацией, где спрятан товар. И он был самым большим мудаком, которого Ханбин встречал за свою жизнь. — Чего приперся? — Чего я приперся? Так ты на звонки не отвечаешь! Пабло звонил уже миллион раз, а ты абонент — не абонент, — он снова противно ухмыльнулся своим неровным прикусом, и Ханбин заметил, что он надел гриллзы, отчего стал смахивать на мудака еще больше. — Нехорошо как-то. Пабло нервничал. Знаешь, что бывает, когда он нервничает? Ханбин молчал, чувствуя, как пальцы Оллти впились ему в ключицу, даже через куртку. — Не знаешь, а? Отвечай, — Оллти размахнулся, и его кулак с силой вошел в живот Ханбина. Тот согнулся пополам и бессильно свесил голову. — Не знаю, — захрипел Ханбин, схаркнув подступившую кровь. — Когда Пабло нервничает, прихожу я, — Оллти схватил Ханбина за волосы и потянул вверх, вынудив задрать голову. — И если ты специально, мудила, не отвечал, то я поломаю твои ребра прямо здесь, и в следующий раз ты ему ответишь быстрее. Быстрее же ответишь, да, Бэмби? Дилер снова ударил в живот, на этот раз коленом, но не дал Ханбину согнуться пополам, крепко ухватив за волосы. Ханбин ахнул и почувствовал, как чужие пальцы размазывают кровь по его губам. — Я… я не специально. — Ой, не верю я тебе, Бэмби. Слишком глаза у тебя хитрые. И рожа смазливая. — Я отключился и не слышал, это правда. Я… я крепко сплю. Оллти цыкнул, и вытер пальцы о Ханбинов шарф. — Что-то больно крепко ты спишь для того, у кого вечно жопа в огне. — Что ты имеешь в виду? — Ты по уши в дерьме, куколка. Ханбин разлепил глаза и попытался сфокусироваться на Оллти. — О чем ты? — Да ты сама дева Мария, пацан, — дилер делано засмеялся, будто играя на камеру, согнулся, упершись руками в колени, и выпустил наконец парня из тисков. Ханбин чуть сполз по стенке, схватившись за живот и сплевывая кровь. — Как ты собирался работать дальше, если сидишь в танке и нихуя не в курсе, что происходит? Ханбин, хрипло дыша, поднял тяжелый взгляд на Оллти, все еще стоявшего раком и угоравшего скорее для показухи, как делают плохие парни в фильмах, чем реально из-за того, что ему смешно. Ханбину было совсем не смешно. — У меня зато клиенты не отваливаются, как говно с ботинок. — Тоже мне, суперспособность! Они не отваливаются, потому что конченые нарики, а не потому что им твоя рожа нравится. У Ханбина конвульсивно дернулся глаз, и Оллти заметил это. — Извини, я поломал твои розовые очки? — он выпрямился и подошел ближе, поднимая руку к чужому лицу. — Точно не поцеловать, где бо-бо? Ханбин сделал выпад вперед, но не успел занести руку, Оллти снова навалился на него, одной рукой прижав виском к стене, другой задрав куртку и майку, касаясь кожи. Ханбин скривился, когда Оллти сильно надавил на наливающиеся синяки, и попытался вырваться. — Не дергайся, — Оллти впечатал ладонь в чужой висок, сильнее прижав к стенке. — Не дергайся, я сказал. — Блять, отвали… — Я думал, ты меня отблагодаришь за информацию. — Ты ничего не сказал. — Ах, да, — Оллти вдруг почти нежно погладил бока Ханбина, легко коснувшись саднящих мест. — Я что-то отвлекся. За тобой приставят хвост, Бэмби. Мне об этом по секрету рассказали. Тссс. — Он приблизил лицо к Ханбинову уху и легонько подул в него. — Понял? И ты не разболтай кому, смотри. Видишь, на что я пошел ради тебя? Можно сказать жизнь твою спасаю! — Я бы пожал твою руку, хён, — просипел Ханбин сбоку. — Но у меня что-то с рукой, посмотри… Он медленно поднял свободную руку и дрожащими пальцами сложил фак перед самым носом Оллти. Тот лишь усмехнулся, вновь щекоча чужой живот. — Нравишься ты мне, Бэмби, хоть ты и полный лузер. Сам не знаю, какого вообще лешего так забочусь о тебе. Прямо загадка для меня. А ты мне не веришь, — он наигранно приставил палец к щеке, проведя по ней вниз, изобразив слезу. Ханбин не был уверен, но, в принципе, дилеру не за чем было его обманывать. — Это правда? Это не какая-то подстава? — Может, и подстава, не знаю, пацан. Ты же вроде о повышении мечтаешь? Глаза Ханбина округлилсь. — Откуда… — Ты думал, у нас что-то может остаться в секрете? Ты пернул, а мы уже учуяли запах, так что не вздумай кого-нибудь слить, догоняешь? Иначе я пощекочу тебя посильнее, — Оллти снова нажал на живот, впиваясь пальцами в кожу. — Понял я, понял, перестань… Оллти отстранился, похлопав Ханбина по плечам и поправив на нем куртку, словно настоящий старший брат перед тем, как отправить младшего в школу. — Мечтать, короче говоря, не вредно, — задумчиво выдал он. — А, может, даже и полезно. Я тебе помогу, а ты поможешь мне. Как тебе предложение? Ханбину совсем не нравился тон Оллти. — Отсоси себе сам. — Бэмби, твой грязный рот так и просится облизать мои яйца! — он гоготнул уже по-настоящему. — Но так и быть, не в этот раз. Я говорю о товаре. Я сделаю закладку, ты подберешь и потом передашь, кому скажу. — А что за важность? Там что, героин? — Лучше тебе не знать, умник. Дольше, может, проживешь. — Заинтриговал. — Ты слушай дальше, а то просрешь все свои шансы, как обычно. Будет тут небольшая вечеринка у одного клиента с кучей народу, не только с теми, кто в теме. Тебе не нужно знать, для чего и почему, а то точно прихлопнут. Передачу сделаешь там. — И каким же, блять, образом? — Не знаю, Бэмби. Это уже твои проблемы. Если сделаешь — шепну про тебя кое-кому на ушко, может, выплывешь из своего дерьма. Посмотри на себя. Выглядишь как беженец из Северной Кореи. Оллти обвел пальцем фигуру Ханбина, и Ханбин оглядел дилера в ответ. — А ты выглядишь как херовый рэпер. Оллти снова оскалился своими гриллзами, видимо, приняв это за комплимент. — Ладно, куколка, бывай. Чмокнуть тебя на прощание? Нет? Не хочешь? Ну смотри. На телефон отвечай, иначе снова встретимся, и тут уж я точно тебя чмокну. Хорошенько так, чтоб запомнилось. Ясно тебе это? Ханбин отвернулся в сторону и промолчал. Оллти тут же схватил его за лицо и потянул на себя. — Отвечай мне, ясно? — Ясно, — Ханбин нехотя прохрипел в ответ, пока Оллти снова не ударил в живот. — Хороший мальчик. Мне нравится с тобой работать, так что не зафакапь всё, окей? — дилер отпустил его, несильно хлопнув по щеке, и отвернулся, сунув руки в карманы. — Не хочется потом соскребать твой труп со своего имиджа. Оллти скрылся за поворотом, и Ханбин постоял с минуту в тупике, глядя исподлобья в то место, где последний раз сверкнули его мудацкие гриллзы. Через миг он сорвался с места, но тут же остановился, припав спиной к стенке, охнув и хватаясь рукой за живот, вспыхнувший болью. Медленно вдыхая, чтобы не спровоцировать новый приступ боли, он высунул голову за угол, надеясь проследить, куда ушел дилер. Но за углом его встретила лишь оглушающая пустота. Ханбин ковылял по улице, отряхивая на ходу шапку, уныло думая, что если ее застирать, то придется пару дней гонять с голой макушкой, а так и заболеть недолго. Несмотря на еще один жизненный пинок в лице Оллти, кушать все равно хотелось, поэтому Ханбин продолжил свой путь в магазин, то и дело сплевывая сгустки крови на влажный асфальт. Когда Оллти впечатал его лицо в стену, Ханбин сильно прикусил язык, и тот теперь кровоточил без остановки. Колокольчики на двери приветливо звякнули, и девушка у кассы встрепенулась, тревожно поглядев в сторону выхода. Углядев Ханбина, который не обратил на нее никакого внимания и сразу пошел между стеллажей, она облегченно улыбнулась и вернулась к разговору. — Так ты недавно переехал сюда, да? Этот район довольно спокойный! Я читала, что тут самый низкий уровень преступности во всем Сеуле. Прости, оппа, я просто боюсь, что может войти менеджер, он обещал заглянуть с утра, — девушка смущенно заправила темные волосы за ухо, поглядывая на собеседника из-под пушистых ресниц. — Да пусть приходит, чего он тут не видел, — ранний покупатель ухмыльнулся, почесывая щеку и наблюдая, как девушка напротив хихикает, прикрыв ладошкой рот. — Да, оппа! Но не можешь же ты, каждый раз, когда он заходит, сразу бежать со всех ног? — она округлила глаза и развела руки в стороны. — Надо быть уже как-то серьезнее. — Серьезнее, говоришь? — ее собеседник задумчиво поглядел в потолок, все еще ухмыляясь. — Скажи ему, что я твой брат, и пусть он серьезно от меня отстанет. Девушка в миг покраснела, округлив и без того огромные глазищи, и снова прикрыла ладошкой рот. — Но о-оппа-а! Ты не мой брат, я не хочу ему лгать! «Оппа» поддался через стойку вперед, приблизив свое лицо к полыхающему лицу девушки. — Еще серьезней что ли, хочешь? — он неподдельно удивился, хрюкнув от смеха, и девушка, совсем превратившись в помидор, отвернулась, отмахиваясь от него, как от мухи, и пытаясь не смеяться. — Боюсь, за что-то посерьезней он отлупит меня своей метелкой и сдаст полиции. — Простите, что прерываю, — Ханбин с размаху опустил корзинку с продуктами между воркующими, безразлично смотря прямо в глаза парню. — Правда не хотел. Но вы же не заняты? Пропустите? Парень повернулся и посмотрел на него так же прямо, с долей интереса, разглядывая и совсем не хмурясь, хотя Ханбин был не очень-то вежлив. — Пропустите? — вновь повторил он, уже не так уверенно. Парень выдержал паузу, все еще глядя на Ханбина, и тому стало казаться, что он смотрел ему в душу и видел там просто всё, что было в Ханбине — настолько странно было выдерживать контакт глазами с незнакомым чуваком. Ханбин сглотнул и уже хотел было повторить вопрос, как вдруг парень протянул руку и коснулся его лица. — У тебя кровь. Его голос был какой-то глухой и хриплый, а палец на губе Ханбина теплый и немного шершавый. Другой рукой он достал откуда-то платок, и протянул его к лицу Ханбина, аккуратно обводя рот. Девушка за стойкой охнула и тут же подалась вперед. — Вам помочь? Может, вызвать скорую? У вас чертовски бледное лицо! Ханбин осоловело пялился на парня, который все так же медленно вытирал ему рот, глядя то на его губы, то снова прямо в глаза. Выражение его лица лишь слегка изменилось, посерьезнев, но взгляд оставался таким же ясным, словно он каждый день встречал Ханбина где-то в семь утра в супермаркете, утирал платком ему кровь с лица, и это было обычным делом. — Спасибо, не нужно. Просто… просто пробейте, и я пойду. Я недалеко живу, — зачем-то брякнул он, остановив чужую руку и перехватив платок. — Так что не помру. Девушка все еще испуганно поглядывала на него, пока пробивала товары. Ханбин сосредоточенно подавал ей продукты, почему-то остро ощущая присутствие парня слева, который уперся взглядом в продавщицу, нахально скалясь. Ханбин скосил глаза вниз, где на стойке покоилась чужая рука со следами его крови, и почувствовал холодок, пробежавший по спине. Когда еда была упакована в два пакета, Ханбин торопливо расплатился и, поблагодарив, сразу драпанул к выходу, чтобы поскорее выйти из неловкой ситуации. — Бобби-оппа, может, ты проводишь его? А то он правда какой-то умирающий. Бобби отлепил взгляд от стойки и снова посмотрел вслед Ханбину, уже ушедшему по улице далеко вниз. Его шатало от легкого порыва ветра, из-под куртки выбивалась тонкая майка, и шарф был заляпан кровью. Бобби весь замер внутри и усиленно попытался вспомнить любую причину, чтобы не пойти сейчас за ним следом, но никак не мог. Он выскочил из магазина под звук колокольчиков, и побежал за Ханбином, крича ему, чтобы тот остановился. Он видел, как Ханбин удивленно повернулся на его голос, и как его глаза округлились. Он выглядел, как побитый воробушек, растрепанный и чумазый, со сползшей на одно плечо курткой и пакетами в обоих руках. Бобби бежал ему навстречу, надвигаясь, словно товарняк, и уже заранее извинялся про себя за всё, что последует дальше.