***
— Проваливай давай. — Накахара в силу возможностей, перевел дыхание, толкает ногой суицидника в бок, надеясь, что тот свалится с кровати, но большую тушу не так-то просто скинуть. Детектив лежит рядом и так же глубоко дышит. Тела медленно остывают и плечи тихо кусает ветерок из окна, но им все еще тепло, да и лезть обратно под одеяло совсем не хочется. — И это все, что ты можешь мне сказать после хорошего секса? — хмыкает тот, ухмыляясь. — Нет, могу еще сказать, что ты ублюдок. — фыркают ему в ответ. — Ты разбиваешь мне сердце. — наигранно скулит шатен, — Но так уж и быть, выйду сегодня вместо тебя, потому что сильно люблю. — улыбается он и быстро чмокает рыжеволосого в щеку. — Вот и иди. — хмыкает мафиози, понимая, что очень сильно сейчас хочет закурить, но пачки рядом и в помине нет, а подниматься за ее поисками он пока не собирается, потому что благодаря одному долговязому придурку чинное место будет еще ныть порядком суток, а выть поясница и того больше, — Эй, а-ну пусти! — протест игнорируется и его затягивают в объятия, прижимая ближе к другому теплому телу, от которого все еще исходит запах утреннего секса, впрочем, как и от него самого. Руки скрещиваются на спине, его утыкают в бледную шею, а дазаевский нос зарывается в волосы. — Обязательно, солнце. — тихо говорит он, будто собирается снова провалится в сладкий сон, — Только давай полежим еще так пять минуточек. — с мольбой тянет кареглазый и Накахара практически верит ему, если бы не наглая лапища, которая под шумок ухватилась за задницу. — Дазай, твою мать!***
— Сука! Ты отлепишься сегодня, или как? — Или как. — ехидно хихикает шатен и все равно утягивает любовника к себе на колени, не смотря на сопротивления. Чуя вздыхает и устраивается между чужих ног поудобней. Дазай, удостоверившись, что рыжий брыкун никуда не смоется, берет в руки полотенце и накидывает на яркую копну. Мафиози позволяет тому такие махинации, поскольку детектив лучше его самого знает, чем тому обойдется варварское посягательство на святое. Давно пройдено и закреплено, потому шатен точно ничего не сотворит с его волосами и Чуя может расслабиться. Он только вышел из душа и чувствует себя на редкость лениво. Вроде бы не настолько вымотался за последние дни, а чувствует себя так, будто две недели без продыху шнырял по Японии. Только поэтому он сейчас сидит в рубашке Дазая, потому что свою искать было так же лень, закинув ноги на чужие колени и позволяя тому побаловаться. Перебинтованный же принимал ванные процедуры перед ним, поэтому был полностью одет. Осталось только плащ, ботинки и можно в путь-дорогу. Эх, а ведь и несносного ублюдка на редкость тоже не хочется куда-либо отпускать. Ловя себя на такой мысли голубоглазый хмурится. Что-то он совсем раскис. Когда это отсутствие мумифицированной шпалы вызывало что-то кроме расслабленности? А тут на тебе. Будто в командировку на месяц отправляет, а на прощание они даже не переспали. Чуя раздраженно выдыхает и откидывается на широкую грудь. Трение на голове тут же останавливается, а теплые руки обнимают вокруг талии, сцепившись в замок на животе и подтягивают к своему обладателю. — Ты чего? — спрашивает экс-мафиози, кладя подборок на плече возлюбленного. Тот сначала думает просто послать, ибо не собирается он такими мыслями с суицидником делиться, слишком много чести. Но вздох вырывается сам собой, он скидывает полумокрое полотенце с головы и кладет руки поверх перебинтованных. — Ничего особенного. Просто задумался над тем, как же все это изматывает. — на удивление вполне спокойно, без рычания, шипения и раздражения, выдал мужчина. По одним только усилившимся объятиям он понял, что детектив слишком хорошо его знает и слишком много понимает даже с пары коротких фраз. — Когда уже закончится эта шумиха? — Осталось не так много, чиби. — Дазай слабо улыбается и трется носом о висок. Да, редко Накахару на такие откровения тянет. В такие моменты хочется просто сгрести этот комок рыжей злости в одеяльце и где-то спрятать от окружающих, чтобы больше не трогали его солнце. Но Чуя солнце не простое, это солнце, что может вмазать кулаком и будет сопротивляться даже закутанным в одеяльце, пока ты будешь его нести. Темноволосый усмехается и проводит рукой по голенькому гладкому бедру, без всяких намеков и подтекста, ему просто хочется потрогать любовника побольше, пока есть на то время. — Давай съездим куда-нибудь после всего этого? — предложение на самом деле звучит заманчиво. — Ага, сразу же рванем, как только Мори отпустит меня на еще один отпуск через лет эдак двести. Как думаешь, что будет популярно в том году? — с иронией хмыкает голубоглазый, в ответ он слышит только недовольное мычание. Вторая половинка хмурится, явно недовольная из-за услышанного, потому что это правда. Но что-либо сказать он не успевает. — Долго вы еще зажиматься будете? — голос недовольный, раздраженный, с нотками рычания. Старший из накахаровских копий стоит в дверях и грозно сверлит парочку так, будто за окном всемирный потоп, а они тут, видите ли, помиловаться решили. — Завидующим одиночкам просьба воздержаться от комментариев и удалиться за дверь. — ехидничает шатен, ухмыляясь. Вот нравилось этому неуравновешенному бедного парня доводить. Похоже, данный вид издевательств конкретно к этому объекту доставлял детективу отдельный вид удовольствия. — Завали! Было бы чему завидовать! — осуждающий взгляд словил и сам оригинал, но Чую от чего-то это совсем не заботило. Взвесив, что ему дороже, мнение о его личности его копии или теплые обнимашки, он думал не долго. Видимо подсознание само решило что правильнее, если мозг отказывался обрабатывать должным образом поставленный вопрос и оставил все просто так как есть. — Ну видимо есть чему, если ты так завидуешь. — снова ерничает шатен и нахально притягивает ближе. — Да пошел ты, не нуждаюсь! — выкрикнул тот и ушел, однако оба из пары успели заметить прилившую к лицу парня краску. Накахара издал тихий смешок, думая, что наверное именно так и смотрелись каждый раз его перепалки с бинтованным и теперь понимает, почему его они так забавляли.***
Дверь захлопнулась. Он снова один на один со сворой неугомонных детишек. Хотя справляться с ними стало порядком проще. Сами по себе в доме выстроились негласные правила, которые никто не обговаривал, однако все их придерживались и в целом можно было жить. Если только самим копиям не вздумается сделать чисто по собственной прихоти и скуке очередную гадость. Вот тут уже стоит начинать переживать. Чуя проходится по всей квартире, проверяя не исчез ли кто случайно. Вероятность мала, но перестраховка не помешает. Лучше он пересчитает третий раз, чем недосчитается хотя бы один. Заканчивая осмотр он сталкивается со старшей копией. Тот зыркает на него недовольно, на что оригинал только изгибает бровь и закатывает глаза. Неужели ему на столько не нравится вид Чуи в дазаевской рубашке? К слову, он все еще в ней. Переодевать не хотелось и было решено так и остаться, поскольку он все равно сегодня никуда не собирался, разве что штаны надел, решив поберечь психику все той же копии. Хотел бы он что-то сказать ему, чтобы парень наконец-то успокоился. Но не знал что. Да и понимал, что тот все равно не послушает. Кому как не ему это знать, поэтому оставил его без внимания и прошел дальше. 19-летний проводил того взглядом, вплоть пока оригинал не скрылся в другой комнате. Вроде бы и та фигура — он сам, но он никак не мог того понять. Пусть он здесь и недавно, пусть прошел уже не один год, но слишком разные были Дазай, которого знал он и который здесь. Будто его не в другое время вкинули, а в другую реальность. И в такую теорию он бы поверил куда больше, и может быть даже не реагировал так остро. Он банально не понимал поведения шатена. Тот всегда был равнодушный в их связи, а своим исчезновением буквально подписался под этим предложением. Но этот будто следит за каждым движением здешнего рыжего, с каким-то непонятным чувством во взгляде. Однако это и не коварство, и не злость, и не хладнокровие, которое встречать в карих глазах было бы куда привычнее и правильнее. Четыре года срок. Он не столь мал, но и не столь велик, что бы случилось что-то грандиозное. Что-то, что заставило этих двух так сплотиться. Так доверять, кажется, еще больше, чем раньше. И может со своей стороны он готов был принять такое поведение, потому что, возможно, где-то в глубине души ему чего-то такого всегда и хотелось. Но со вторым. Тут были явные проблемы. Он не мог ему поверить. Больше казалось, что гадкий предатель снова что-то задумал и вместо того, чтобы сразу посвятить его в суть, решил разыграть спектакль. От того рыжеволосый и наблюдал за парочкой почти все время, пытаясь выследить, найти подвох, заметить ту самую незаметную малость и уличить во лжи. Потому что, ну не может так быть! Просто не может. Однако чем дольше он наблюдал, тем больше что-то скручивало и ныло внутри него самого. Со стороны казалось, что двое нашли друг друга и этого совершенно не стеснялись. По крайней мере, перед ними. Не стеснялись они это счастье и показать. И это было показано не только в обнимашках, поцелуях и словах. Та непонятная для него связь просвечивалась в разных действиях. Она была видна по утрам. Когда, первым делом разобравшись с копиями, оригиналы последними заваливались в ванную и чтобы сэкономить время торчали возле умывальника вместе. Но вместо ожидаемой ругани, тычков под ребра и грохота была только тишина и спокойные синхронные действия. И дурацкие шутки о том, на гнездо какой птицы сегодня похож кавардак на чужой голове. И никаких коварств. Нередко подобный фокус можно было увидеть и во время одевания. Передать какую-то вещь, а-то и помочь ее надеть. Пару раз он видел, как детектив помогал Накахаре затягивать портупею и чокер, поправлял воротник. И так же само исполнитель, застегивающий на долговязом мужчине рубашку или жилетку, аккуратно закатывающий рукава. Хотя при этом могли о чем-то переругиваться, однако не до летящих кулаков и матов. Один ворчал, второй смеялся. И даже в те моменты, когда была именно ругань, это связывающее звено все равно было. Будь они даже на улице. Даже получив просветляющего пинка под зад, оправившего кареглазого на пол. Даже будь рыжий сильно зол, а в глазах прохожих явно читалось сочувствие высокому мужчине, поскольку его сейчас превратят в колбасу. Даже когда в конце той ссоры тот самый мужчина оказался в мусорном баке. Эти двое все равно оставались странными, непонятными. Парень думал подметить деталь, когда оригинала не будет в доме, поскольку перед копиями держать лицо особого смысла не имело. Даже если бы кто-то что-то и увидел и даже что-то рассказал, вряд ли бы исполнитель ему поверил на слово. Но только от этого сдаваться он не собирался. Бывшего напарника в такие дни действительно будто подменивали. Только не так, как ожидалось. Он не был пофигистичным и равнодушным, однако и не лез везде, не держал той улыбки, а подобно своим копиям чаще всего сидел на диване в гостиной и читал. Если к нему кто-то подходил, он сразу отвлекался и решал возникшую проблему или задачу. Его разве что доставал не меньше. Никто из них никогда не ложился спать без второго. В позднюю ночь, когда вся квартира во мраке, один все равно будет сидеть и ждать второго. Накахара обычно сразу расстилал кровать или футон, уж где в этот раз придется. А детектив и вовсе выходил навстречу и караулил любовника где-то поблизости, чтобы весело помахать тому ручкой, когда из-за угла появится уставшая тушка, доковыливающая последние шаги до дома. Эта немая забота. Когда суицидник задерживался до глубокой ночи, или до утра, его на пороге безусловно ждал озлобленный, сонный Накахара со сложенными на груди руками и истребляющим взглядом, под которым залегли синяки. Он нашипит и проклянет, насколько будет позволять тишина в квартире, а потом отправит в душ и будет ждать полудурка на кухне с чем-то горячим. И так же мафиози мог прийти до ужаса уставшим, потому что так же, как и любовник, не имел тормозов, скинуть обувь, плащ и шляпу и завалиться прямо на читающего на диване шатена, развалившегося в полный рост. Никто из них и слова не проронит, разве что суицидник, если успеет, ибо через несколько секунд в ответ он сможет услышать только тихое сопение. И никаких недовольных мин или хотя бы осуждающего взгляда, выражающего недовольство. Рыжего чмокнут в макушку и зароются в нее длинным пальцами, их обладатель улыбнется чему-то своему и перекинет свою длинную нижнюю конечность через ноги Накахары, будто накрывая его чем-то незримым, словно его нога способно заменить то одеяло, что скроет спящего от посторонних. В такие моменты Дазай казался довольней обычного, хоть иногда ему и приходилось лежать неподвижно несколько часов к ряду и наверняка все тело затекало. А еще это была на редкость тактильная сволочь. Такую замашку мумифицированного Чуя замечал за ним и во время их совместной работы, но думал, что это было чистое желание побесить, поскольку контакт всегда таким и был. Сейчас же становилось заметно, что действовал тот, вопреки своей стратегической натуре, интуитивно. Жизненно необходимо было обнять Накахару-старшего, а желательно еще и облапать и плевать, что взамен ему прилетит поварешкой по лбу, или каким другим предметом, в зависимости от того, где он решил достать возлюбленного. Причем это тактильное проклятие задевало так же и рыжеволосые копии. На удивление, но тот даже забавлялся с детьми. Брал малышей на руки с неприкрытым удовольствием. Часто можно было услышать что-то вроде «Видишь, малыш? Такими вырастают непослушные дети, так что пей больше молока и может быть, у тебя получится обойти такую судьбу.» После такого конечно всегда следовала ругань оригинала. Ему надо было банальное касание в любой форме — потрепать волосы, ущипнуть за щечку, ткнуть пальцем в лоб, на худой конец и ладонь сойдет. А в дни, когда вторая половинка пропадала были похожи на ломку. Это невозможно заметить, ибо вел себя, мразь, вполне адекватно. Он наоборот, будто та девочка подросток, напрочь запрещающая себе сладкое на диете, совершенно никого не трогал, разве что дразнил, но никакого физического контакта без необходимости. Зато вдоволь восполнялся энергией, когда рыжик возвращался. Он не набрасывался сразу. Как питон он ждал, когда жертва сама придет к нему. И чаще всего это заканчивалось тем, что мафиози просто оплетали всеми конечностями в постели и так они спали до самого утра. То как спала эта парочка тоже было интересной темой. Если один проснется поперек другого никто даже глазом не моргнет. Если на утро рыжего еле возможно найти в перебинтованных объятиях — тоже ничего нового. Закинуть друг на друга конечности — вообще святое дело. Просыпались они совершенно по разному, но засыпали исключительно прижавшись друг к другу. Моментом, который сильно удручал старшую копию, было то, что те явно знали друг о друге намного больше, чем он знает о своем Дазае и тот о нем. Нельзя точно определить насколько много они знают. Но понимания и снисхождения к действиям другого читалось во взглядах постоянно. Он знает себя и знает, от каких вещей его бы уже должно было разорвать от злости, но старший вел себя невозмутимо. И вряд ли бы он к этому просто привык. Трудно признавать такую вещь о самом себе, но смирение это явно не про него. Этот же Накахара Чуя будто принял все прошлые ошибки любовника и готов принять те, что последуют после. И с ним поступают так же. Возможно поэтому пара ведет себя так открыто рядом с друг другом. Возможно поэтому Дазай не боится проявлять мягкие стороны и требовать ласки как наглый кот в любую неудобную секунду. Возможно поэтому Чуя не боится показать слабости и поныть, взять да зарыться в под чужой плащ к теплому телу, только что с улицы с жалобами на то, что его все достали, особенно копии одной несносной шпалы, но «Ты ублюдок всяко лучше, так что спрячь меня и не беси», совершенно не боясь потерять столь важный ему авторитет перед копиями. Возможно поэтому они сейчас вместе и порядком счастливее, чем мог ли бы быть четыре года назад? Возможно. Но он все равно продолжит наблюдать.***
Перевернутые баки, поломанные коробки, куча бычков от сигарет и осколков разбитых бутылок. Обшарпанные стены домов, давно потерявшие свой первоначальный цвет. Лужи возле водосточных труб, в которых увидишь разве что зеленую тину, а не свое отражение. Кряхтящие пылью на последнем издыхании вентиляторы и вонь. Дазай думает, что больно часто он стал ошиваться в подобных местах. Ему в целом и сейчас и раньше было абсолютно все равно, однако имей он сейчас выбор, предпочел бы другое место. Маленький внутренний дом, хиленькие невысокие здания, в которых уже никто и не живет, разве что бабушка на третьем этаже, сидит у окна и поглаживает своего кота, качаясь в кресле. Тихое, грязное, никому не нужное место. И безлюдное. — Может, я и давно покинул мафию, но нюх не потерял. — детектив недобро усмехается. — Видимо, я совсем не изменился. — слышится с тени между двух близко стоящих домой. К детективу выходит юноша в темном костюме и плаще. Потрепанный, как выброшенный на помойку пес, перепачканный всеми видами грязи Йокогамы, прячущий руки под плащем. Голос хрипящий, хоть и хмыкающий, но плохо скрывающий усталость и безнадегу. Глаз не было видно. Пусть с одного из них пропала белая повязка, однако их скрыла отросшая челка. Этому Дазаю восемнадцать лет. Месяц назад он потерял друга. — Возможно да, возможно нет. — шатен продолжает улыбаться и разводит руками. Определенно неприятно вспоминать те времена, возможно, худшее в его жизни. Особенно когда перед тобой стоит такое живое напоминание, на которое смотреть кисло, не то, что думать, что оно чувствует. Этого и не было бы, если бы кареглазый случайно не заметил его возле могилы и если бы не знал, что Чуя ему не простит, если он проигнорировал бы ситуацию. — Разве мы собрались тут, чтобы искать отличия? — Нет. — холодно бросает копия и бросает прямо в руки кареглазому конверт, ибо ближе он к тому подходить не намерен, — Здесь информация с Портовой Мафии и о них. — он зыркает на светлого, в отличии от него, оригинала настороженно и с неприязнью. — Далековато. — тянет Осаму, рассматривая содержимое конверта, в особенности маленький клочок бумажки с начерканным на скорую руку адресом, — Что же, иначе было бы скучно. — хмыкает он и посмотрев на прикрепленную к бумажке фотографию, вернул их обратно в конверт, — Что на счет остальных? — Пока ничего. — на это оригинал только кивает. — Хорошая работа. Может, все-таки заглянешь в наш питомник на чашечку чая? У нас есть чудная мелкая компания как раз для тебя. — Откажусь. — от детектива не укрывается, как копия сжимает край плаща. Он-то знает, что под ненавистной мантией спрятано самое сокровенное в виде бежевого плаща друга, который он так и не смог отпустить. Против воли все равно подхватываешь то плешивое настроение, когда серым и с плесенью кажется весь мир. Становится любопытно, во сколько раз хуже его копии сейчас. У него месяц назад умер единственный дорогой ему человек. Да, на тот момент это было именно так. Вопреки хваленому уму он совершенно не замечал тогда напряжение между ним и напарником, что стало очень даже видно, когда он встретился с ним уже новым человеком. Насколько бы он паршиво себя чувствовал, если бы его в такой горький период жизни неожиданно вырвали из собственного времени? Так еще и не в желанное прошлое, а в проклятое будущее, где от Одасаку действительно остались только надгробье под деревом и воспоминания в головах всего пары человек. Ненавидел ли бы он себя за то, что позволил страданиям так быстро уйти, а не затянуться на долгие года? За то, что позволил занять первое место важности другому человеку. За то, что до сих пор жив, а не умер еще тогда, когда ему казалось, что вот совсем скоро и он последует вслед за другом, когда достаточно оплачет его смерть. Вполне может быть. — Как хочешь. Но это последний раз, когда я позволяю тебе отказаться от моего предложения. — он жмет плечами, продолжая ухмыляться, — Советую не покидать город, я найду тебя быстрее, чем ты это сделаешь. — в голосе проскакивают нотки угрозы, но к ним остаются равнодушными и обоих вполне устраивает, — А еще советую хорошенько подумать. — добавляет он уже более холодной интонацией и без тени улыбки, разворачиваясь от собеседника в противоположную сторону. Уже выходя из двора его догоняют слова. — Оно того стоит? — Возможно.***
В общем галдеже Чуя не сразу различает трель телефона. Почему-то к горлу резко подкатывает неприятный комок, стоит протянуть к аппарату руку и он еще секунду медлит, прежде чем принять вызов. — Ч-Чуй-я-с-сан, — говорит из трубки взволнованный голос мальчика-тигра, чему мафиози сначала удивляется, потому что уже успел забыть, когда давал тому свой номер телефона, — т-тамм… Д-Даз-зай-сана с-с-сбил-ла маши-н-на. — еле выдавил парень, чуть не всхлипывая, а у него внутри все похолодело и начало трясти. Как? Сбила… — Где он?..***
Чуя уже и не помнит, когда так остервенело влетал в агентство в последний раз, судорожно оглядываясь по сторонам, пытаясь найти родное сердцу лицо и паникуя с каждой секундой все больше, когда в глаза попадались только другие детективы. — Где он? — в горле резко пересохло и приходится сглотнуть и сделать глоток воздуха поглубже, что бы унять ту дрожь в теле, что не дает ясно соображать. Остальные детективы смотрят на него и молчат напряженно, что ситуацию для Накахары ничуть не улучшает. Внутри него все нервы натягиваются до предела и он не может догадаться, что после этого произойдет: он сорвется на них или полностью обессилит. Кулаки то сжимаются, то разжимаются, в ушах слышен скрип перчаток, ибо тишина слишком гнетущая. Взгляд все еще бегает по лицам, пытаясь в них отыскать ответ, а в голове только крутится одно имя и не единой мысли больше. — Накахара-сан… — чужой оклик будто вытаскивает его из воды, он дергается, чувствует как напряглись мышцы и как он не может их расслабить, а кожа вспотела. Из двери на углу выглядывает голова Накаджимы, он ничего не говорит, только жестом подзывает мафиози к себе, а тот не ждет и мига, тут же срывается с места. — Чуя~ — голубые глаз встречаются с карими и где-то из глубин легких вырывается вздох, а вместе с тем он чувствует как потихоньку его отпускает липкий страх, который успел с него высосать достаточно много энергии и оставило после себя только слабость. И облегчение. — Придурок, так ты живой?! — первая привычная эмоция — злость, и раздражение, ибо такие эмоциональные качели мафиози ненавидит, а с этим суицидником он на них просто поселился. Хочется ударить суицидальную падлу, вот только рыжий быстро замечает, что на том и так живого места. Лоб перебинтован, на щеках и носу пластыри, на правой ноге эластичная повязка. Он так и остается с занесенным для удара кулаком, а после опускает. — А я то думал, ты переживаешь обо мне. — дует губы детектив. Рядом с его койкой стоит та самая врачиха и что-то колдует над капельницей, в какой-то момент исполнитель думает, что не против, если она подмешивает яд. — Конечно, переживаю! Как слон о муравье. — фыркает шляпник, понимая, что его полностью отпустило, — Ты на кой под машину полез, утырок?! Я же тебе говорил, жить надоест — обращайся ко мне, я с удовольствием провожу тебя на тот свет. — рычащие нотки в голосе и грубые слова вызывают у второй половинки только смех, — Ты че ржешь, скотина?! Головой ударился, так крыша окончательно поехала?! — Н-Нак-кахара-сан, Дазай-сан не виноват. — белобрысый паренек, пытается ухватиться в несмелом движении за чужое плечо, но получает только резкий взгляд и дергается, становится страшно за собственную шкуру, настолько испепеляюще на него взирают два ледника. Исполнителю же кажется, что тот вот-вот расплачется. — Чуя~, — снова хохочет шатен, — не пугай малышей. — в этот момент в кожу на руке врезается игла и тот шипит. Йосано подключает капельницу и обращает к старшему из любовников. — Ничего серьезного. Небольшое сотрясение, много царапин, ушибов и парочка растяжений. Жить будет. — «К сожалению.» — думает Чуя, — Заживляющая мазь и перевязка дважды в день и через неделю будет как новенький. — Девушка протягивает голубоглазому стикер с несколькими названиями лекарств и дозировкой, — Капельница закончится и валите. — тот ей благодарно кивает и темноволосая покидает лазарет. — Так что все-таки произошло, что ты еще живой? — эспер бросает скептический взгляд на любовника сверху-вниз. — Чуя, как ты можешь, я между прочим герой, а ты так со мной обращаешься? — наигранное возмущение вынуждает закатить глаза. — Герой петли и мыла разве что. Свои басни другим заливай, а мне правду, иначе к растяжениям еще добавиться перелом челюсти. — рыкает он, подходя ближе к койке и более внимательно останавливаясь на повязках. Вот же проклятый ублюдок. Вроде, эгоистичная мразь, а себя не бережет вообще, вынуждая каждый раз поджилки трястись. — Нак-кахара-сан, это правда. — снова несмело выдает мальчик-тигр, на что получает вопросительно-недоверчивое «э», также требующее немедленных объяснений, — В-в этом я-я вин-новат. — парень виновато опускает голову, словно боится смотреть в глаза мафиози, но тот молчал, ожидая продолжения, — Я-я п-позвонил Дазай-сану. У нас появилась наводка… На одном районе был замечен беспризорник с подходящей внешностью. От местных владельцев поступил заказ его поймать, потому что он воровал и мешал торговле. Мы с Дазай-саном отправились туда, что бы проверить. И-и… когда мы приехали… Сразу его нашли… О-он убегал от как-кого-т-то мужчины, видимо, снова что-то украл. Мужчина кричал «ловите его» и-и-и я п-потылся схватить его. н-но мальчик ре-з-зко увернулся ииии п-поп-пал на дорогу. Д-Даз-зай-сан б-бросился за ним и-и-и-и… з-закрыл с-собой… — кажется с каждым словом юноша опускался все ниже и ниже, что почти сидел на коленях в извиняющемся жесте, — П-простите, Н-накахара-сан, это я виноват! — Успокойся. — выдыхает тот, — Ты не виноват в любом случае. Это минимум случайность и максимум очередная задумка этого идиота. — он все-таки отвесил кареглазом щелбан по лбу, — Кого хоть поймали? — в ответ Ацуши поворачивает голову в сторону, смотря за спину эсперу. Тот поворачивается и видит рыжеволосого мальчишку, тихо сидящего на стуле и поглощающее взглядом каждое происходящее действие. Боится, но понимает, что что-то не так. Его копия, значит. Чуя снова вздыхает и на секунду прикрывает глаза рукой в перчатке, а после садится на стул возле детектива. — Спасибо за проделанную работу, Ацуши-кун. И не волнуйся об этом куске идиота. Его и не такое не брало. — Накаджима сконфужено кланяется, не находясь с ответом и собирается уже уходить, когда его останавливает очередной вопрос, — Как там малыши? У вас все нормально? — Д-да. — он неловко треплет беловолосую шевелюру, — Справляемся. — Мы заглянем в скором времени. — Хорошо. Дверь хлопнула и в следующий момент голова мафиози опустилась мумифицированному на грудь. — Что ж ты за мразь такая? Нельзя было обойтись без вот этого всего? — он смотрит на суицидника, тот мягко улыбается, снимает с рыжих волос шляпу и зарывается в них пальцами, почесывая. — Как я могу упустить шанс увидеть твое перепуганное лицо? Ай! — кареглазый жмурится, поскольку пусть ребра и не сломаны, но тычки возлюбленного всяко болезненные. — Заткнись, проклятая мумия.***
— Чуя-сан. — мафиози охнул, когда в него врезались стоило открыть двери. Девичьи руки оплелись вокруг тела, а мужчина смог увидеть только темную макушку с двумя хвостиками и подол красного кимоно. — Кека. — шляпника ласково улыбается и гладит девочку по волосам, та подняла на него сияющий взгляд, они достаточно давно не виделись и соскучились. В мафии всяко было больше возможностей пересечься, нежели сейчас. И если Кое была ей как мать, то он как верный брат. — Как ты, все хорошо? — синеглазая кивает, но отпускать мафиози определенно не собирается и он бы, по четному, тоже не против бы сейчас провести время с подростком, но у него за плечами собираются два ребенка, один из которых вымахал выше него и не мог нормально идти, он вздыхает и вытаскивает из внутреннего кармана белый конверт, — Это тебе просила передать Ане-сан. — шепотом говорит он, будто это большой секрет. Синие глаза загораются еще больше, ручки мигом выхватывают конверт и благодарно поклонившись, девочку как ветром сдувает, — Ну что, пошли, криволапка? — Очень смешно. — ворчит детектив, еле передвигаясь. Ступать на правую ногу ему определенно больно, а до их дома далековато. — Чуууя, — ноя, тянет шатен, — оставь умирать меня здесь! Я не смогу пройти с тобой этот путь! брось меня. — Дазай, это все лишь растяжение. — хмурится шляпник, но тот смотрит на него как девица на смертном одре и не хватает только розового платочка и слезы для эпичности картины, выслушав еще пару фраз о том, какой он бедный, эспер психанул, — Да задолбал уже! — выругался мафиози и подхватил несносного любовника на руки. То что эту сцену с открытыми ртами увидели практически все детективы его совсем не торкало, зато суицидальная принцесса перестанет ныть. По лицу любовника легко можно было прочитать, что он тоже удивлен такому повороту, однако этого гад и добивался. Он быстро сориентировался и поджался, что бы исполнителю было проще его держать, закинув руки на плечи. Его Чуечка сильный, он выдержит. — Что же, всем пока! — довольно помахал ручкой кареглазый и дверь закрылась.***
Исполнитель дергается, когда квартиру накрывает неожиданный вскрик, который доносился с ванны, где в данный момент находились Дазай и новонайденная копия. И кричал явно не Дазай. Чуя тут же сорвался туда, но не успел он добежать, как дверь резко открылась и оттуда со страхом на лице вынеслась его девятилетняя копия. Мафиози только проводил его взглядом, когда мальчишка скрылся в другой комнате и уже более спокойно прошел последние два шага к ванной с опаской и скептизмом заглядывая внутрь. Вопреки ожиданием ничего колосального он там не увидел, только горе-любовника, сидящего в смятенном виде на бортике ванной в одних трусах. Без бинтов. Тот глянул на него как-то удивленно и даже виновато, будто в этой ситуации жертва он, а не перепуганная малолетка. Первой мыслью в рыжей голове конечно, становится, что суицидник просто уже успел что-то учудить и понял, что перегнул палку, второй в целом не существовало. — Что произошло? — брови привычно нахмурились, внутри он уже был готов отчихвостить проклятого детектива с его приебанными шуточками. Дазай поднял на него растерянный взгляд. — Чуя, я и не думал, что ты таким пугливым был. А в свои-то десять так петушился! — пытался перевести все в очередное издевство шатен, но голос то и дело не слушается и наигранное ехидство получается каким-то жалким. — Говори, что уже сделал, придурок. — Накахара вздыхает, сам бегло осматривает новые ранение суицидника, а после смотрит в карие глаза, этакий немой знак, что бы любовник прекратил ерничать и сказал как есть. — Ничего. — коротко ответил тот, так и не сдвинувшись ни на миллиметр. — Да что ты брешишь?! А чего он того выскочил как ошпаренный?! — рыкнул мафиози, от чего у второго вид сделался как у побитой собаки и он отвел взгляд в сторону и каким-то шестым-седьмым чувством до Чуи кажись дошло, что здесь могло произойти. Видимо, мальчишку переполошил не слишком презентабельный вид его избранника. Безусловно Дазай был красив, вот только не обращать внимание на его увечья дело не для слабонервных. Мафиози в очередной раз вздыхает и подходит к Осаму, заглядывает в полную ванную, где лопались последние пузырьки пены. Видимо, чадо искупаться уже успело. Теперь нужно сполоснуть чадо побольше. — Залази. — бесстрастно говорит рыжеволосый и подталкивает шатена в плечо назад. Тот от этого не падает, но дергается от неожиданности, буквально в шоке наблюдая как вторая половинка закатывает рукава рубашки и ищет мочалку на полке. Где-то в глубине шестеренки тоже начинают двигаться. — Мне не нужна твоя жалость, Чуя. — супиться он. Ишь ты, прям недотрога. — Тогда почему твоя морда похожа на щенячью? — фыркает и скалится тот в ответ, — Давай забирайся, пока я добрый и ласковый! Дазай на него скептически косится, но покорно стаскивает боксеры и забирается в ванную. Чуя прав, пока он добрый — надо брать. Злобная колючка редко добровольно и по своей инициативе убирает иголочки. Он шипит, когда вода касается ранок. Шляпник наблюдает за перекатом мышц на покрытой шрамами спине, как та напрягается. Он закрывает дверь и сам садится на бортик, мысленно надеясь, что его полудурку не взбредет в голову искупать еще и его. А ведь может быть. Он мочит мочалку в воде и проводит по напряженным плечам, переходя на шею и позвоночник до лопаток, где останавливается у кромки воды. Любовник быстро расслабляется и млеет от таких действий. Любимые руки трут ему спинку, ну чем не предел мечтаний? Жаль только, что на такие щедрости рыжик раскидывается ну слишком редко. Мочалка медленно перетекает на шею и грудь, трет кожу до розового цвета, второй рукой он тут же ополаскивает намыленные места. Хотя в голове в какой-то момент проскакивала мысль этого не делать и сделать из Осаму мыльного человека, вместо мумифицированного. Даже стало интересно, как бы это выглядело. Чуя не удерживается от смешка, на что тут же реагирует кареглазый. — Чего ты там хихикаешь, злобное создание? — в голос вернулись привычные игривые нотки, похоже, отошел утырок. — Я тут его жалею значит, а он меня злым еще называет! — фыркает Накахара и будто мстя, без предупреждения выливает на голову детективу кружку воды. Длинноногий, улавливая намек, сразу затыкается, он позволяет ловким ручкам зарыться в мокрые пряди, массируя кожу, создавая в темных вихрях пену и размазывая ее по всей шевелюре. Капля мыльной смеси падает Дазаю на нос, с чего не упускает возможности поржать шляпник. Шатен бы хотел ответить любимому тем же, вот только тот его прикопает на месте и никакая жалость не поможет. — Давай сам. — он вручает детективу вторую мочалку и пока тот возится со своими, как Чуя говорит, «шпалами», тот намыливает спину полностью, вплоть до поясницы, рукой проводит вдоль бока и сжимает плечи, после намыливания переходят на руки. Чуя несколько секунд рассматривает кисти и запястья, прежде чем покрыть их пеной и отпускает как только Дазай собирался что-то казать. Под конец из суицидника все-таки получился мыльный человек, но любоваться мафиози долго не стал и всю прелесть быстро смыл, прыказным тоном скомандовав любовнику подниматься. Тот вылез неохотно, с кряхтением. Ну когда ему еще перепадет такое удовольствие? Правильно, очень-очень нескоро. А это промчалось как миг. Но если любимый сказал — надо делать. Ему помогли вытереться, закинули полотенце на волосы. Обтерли плечи и грудь. Дазай почувствовал мимолетный поцелуй на спине, где-то под лопаткой, вроде аккурат в очередной шрам, если он с той, а не с противоположной стороны, конечно. Дазай уже и не помнит. И слова. Неозвученные, но переданные с этим мимолетным прикосновением губ к его коже. — Жди здесь, сейчас принесу вещи. — единственное что сказал Накахара и вышел как ни в чем не бывало.***
— Эй, принесите кто-нибудь еще моток! — кричит мафиози, кода понимает что все-таки сука не хватает, вот ведь дылда! Дазай, словив кайф в ванной, решил построить из себя обиженного еще немного, поэтому потребовал, чтобы рыжий помог ему с перевязкой. В целом, детектив вполне мог это сделать сам. Не первый год практики. Но куда приятнее скинуть муторную работенку на ближнего своего, правильно? Вот и Дазай думает, что правильно, поэтому уже через пять минут он умостился головой на коленях Накахары на полу и засопел в обе дырочки. Чуя бы и рад вмазать тому за нахальство, но перебинтовать осталось только руки и шею, потому черт с ним, пусть дрыхнет. Заслужил. К его удивлению, на зов с мотком в руках выходит та самая копия, которая пол часа назад ужаленной выбежала из ванной. Он замирает перед ними, стоя в одной большой футболке, что ему по колено с принтом в виде миньона, на что суицидник уже успел отвесить комментарий, что футболка у рыжика с автопортретом, на что другой рыжий так же успел отвесить ему подзатыльник. Смотрит секунду на шатена, а потом с серьезным видом протягивает Чуе моток. — Что, уже не боишься? — не шибко заинтересованно хмыкает шляпник, принимая протянутое. Мальчишка на это дергается, видимо, его задели, но серьезного вида не теряет. — Нет, он меня спас. — бросает тот, наблюдая за действиями оригинала. — Вот оно как, — кивает Накахара, — Ну раз не боишься, тогда подержи. — он поднимает руку любовника, показывая копии, на какой высоте держать, так быстрее. Мальчик потянулся навстречу с подозрением и малой неуверенностью, но себя быстро переборол. Значит, понял. Чуя усмехнулся. — Молодец. Спасибо.***
— Ты чего не спишь? — Дазай трет глаза, жмурясь от слепящего света телевизора. В последнее время этот ящик включается слишком часто, за эти недели он его смотрел пожалуй чаще, чем за всю жизнь. — А сам? — Накахара с дивана не поворачивается к нему, но смотрит в ящик без особого интереса. Ему просто не спится. — За тобой пришел. — зевает детектив и шлепает босыми ногами к любовнику. Он в отличие от того, спать хочет жутко, поднялся только потому что не нашел родной тушки рядом, когда руки снова чесались и нужно было кого-то ворчливого пожамкать. И нашел вторую половинку в зале на диване. Он не думая завалился рядом со шляпником, закинув ноги на подлокотники, а голову на чужие колени. — Мягенько. — протянул тот, потеревшись щекой о голую кожу. Чуя собственно решил не оставлять такую наглость безнаказанной и быстро подсунул замерзшие пятки шатену под бок. — Холодно. — пожаловался Дазай, но отодвигаться не стал, а только провел рукой по острой голени, — Кошмары? Вопрос прозвучал тихо и погряз в молчании. Только шум телевизора. Словно его и не было. Но он был. И если мафиози все еще не ответил, значит, обошлось не без того. Кошмары не были чем-то необычным для них обоих. Живя вместе они быстро просекли, что не одни такие, что того, кто сопит рядом с тобой так же может накрыть волной кошмаров на неделю или даже больше. И ничего не могло помочь избавиться от этого преследующего ужаса. Разве что ощущение чужого тепла рядом, но не избавляло на совсем. Сны снились, но пережить их было легче. Они не особо любили говорить на эту тему. Они вообще не любили о таком говорить. О всем, что зарыто глубже, что показать страшнее, что доверить не так просто. Он только знал, что кошмары Чуи иногда связаны с порчей. Чуя знал, что его кошмары иногда связаны с Одасаку. Но это было иногда. Была та часть, которая так и осталась не раскрытой. И никто особо не спешил быть первым, кто нарушит это негласное правило. Но теперь. Дазаю хочется залезть под кожу Накахары глубже, чем он уже успел. Проскрести себе путь к душе. Не смотря на эмоциональность, замкнутости Накахаре не занимать, как и ему самому. Два сапога пара. Оба с прошлым, о котором никто не знает кроме них самих. А теперь это занимает все мысли, хочется уже отыскать чертов ключик и открыть заветный ларчик. Было бы неплохо, если бы этот ларчик открыл сам его хозяин. Но доверяет ли ему Чуя настолько? Они стали до безобразия близки за последний год. Он сам не ожидал такого. Он вообще не думал, что так получится, когда все началось. Да и чем руководствовался там в целом. Он просто захотел. Это стало жизненной необходимостью и первый раз в своей жизни он не смог ей противиться. Были предположения, что это пройдет, уйдет так же неожиданно, как и появилось. Однако стало только хуже. Необходимость переросла в острую зависимость. Зависимость от Накахары. От улыбки, взглядов, раздражения, смеха, теплых касаний и поцелуев. Он никогда не думал, что внутри него есть такой человек, который может так нуждаться в другом. А он есть. Тихо сидел внутри и долгое-долгое время ждал своего шанса. Накахара Чуя стал новым пристанищем для этого человека. — Возможно. — отвечает рыжеволосый, когда мумифицированный уже был в полудреме и не сразу сообразил, что и на что ему сказали. — Порча? — он смотрит возлюбленному в лицо, но тот все так же не отрывается от экрана. Осаму переворачивается на живот, подтягивается немного ближе. — Нет. — звучит достаточно быстро и Дазай понимает, что больше он не узнает. Если не порча, то обсудить они это не смогут по уже известным причинам. В такие моменты он практически ничем не может помочь. Взгляд цепляется руки в перчатках. Кажется, Чуя снимал их в ванной, ненадолго. Он тянется и осторожно берет руку рыжеволосого в свою, скорее даже кладет и тянет на себя, думая, позволит ему это мафиози или нет? Но тот покорно ведет рукой следом и наконец-то переводит свой взгляд на него, наблюдая за действиями. В это время пальцы второй перебинтованной руки бегут по перчатке, останавливаясь у кромки на запястье. Указательный палец трет светлую кожу рядом с ней, будто спрашивая разрешения. Чуя не замечает, как за этим действием пропускает вдох. — Сильно болит? — спрашивает Осаму, смотря в голубые глаза. Тот будто отмирает и отворачивается. К щекам приливает смущение и стыд, ибо он засмотрелся на любовника. На сонного, помятого Дазая, так ласково касающегося его. Такого теплого с ним и такого невозмутимо устрашающего для всех остальных. — Терпимо. — хрипит шляпник, ибо в горле тоже неожиданно пересохло. И кивает на тихое «можно?». Дазай так же осторожно хватает за края перчатки и плавным движением стаскивает ее, прекрасно зная, что увидит. Красивые тонкие пальцы и виднеющиеся вены на тыльной стороне ладони, узкое запястье. Перевернув ладонь он пробегается взглядом по покрасневшим трещинкам и корочкам, осматривая масштаб ситуации в этот раз. Экзема. Еще не столь ужасно. Для него давно не было секретом, что в плату брала порча, кроме жизненной силы владельца. Каждый выпущенный в мир черный шар оставлял на некогда мягких ладошках травмы и чем больше их, тем серьезнее урон. Могло обойтись обычным покраснением, могло обычной потертостью и отеком. Иногда руки покрывались красными трещинами, как сейчас, только расползались на всей внутренней стороне ладони и проникали дальше меж пальцами. Пару раз доходило до язв. Заживали они в целом так же быстро, как и остальные ранения мафиози, однако почти каждая порча оставляла на ладонях Накахары рубец. И пусть тот не говорил об этом, но детектив догадывался, что любовник вечно таскает перчатки не только из-за контроля порчи, но из-за того, что не хотел показывать ее последствия другим. И очередной он получит из-за одной из его, Дазая, копий. Разве стоят эти руки того, что бы спасать кого-то из них? Самоубийц, настолько беспомощных, что даже не способных отыскать свое место в жизни. А Чуя наверняка даже не задумывался над этим в тот момент, когда призывал свою проклятую часть дара и принося ей в жертву свои ладони. — Разве стоило идти на такое ради них? — шепотом спрашивает шатен, проводя носом по контору ладони, стараясь лишний раз не дышать, что бы не причинить дискомфорт. — А ты зачем под машину сиганул? — ровно вопросом на вопрос отвечает Накахара. Почему? Потому что тело сработало раньше разума. Потому что на дорогу выскочило солнышко, часть большого солнышка. Потому что это была копия, часть Чуи. Его Чуи. Спустя столько лет знакомства он наконец-то может не отторгать эту мысль. Не боятся и гнать взашей прочь из головы, нашептывая мольбы подсознанию, чтобы та больше никогда не всплывала вновь. — Потому что я тебя люблю. — скуляще тянет суицидник. — Считай, что я руководствовался исходя из тех же соображений. — пожал плечами голубоглазый. — Но. — Дазай, — прервал его избранник, грозно сверкая глазами и смотря ими в карие, — мне все равно, что ты там не поделил со своим прошлым, будь тебе 25, 15 или 5, бесишь ты меня одинаково. — в ответ шатен смотрит на него оторопело, буквально потеряв дар речи, а потом улыбается. — За что ты мне такой? — мотает он головой, прикрывая глаза, чувствуя как внутри разливается тепло. — Сам диву даюсь. — со смешком бросает тот, зарываясь второй рукой в темные локоны. Дазай млеет под касаниями и шустро пристраивается на коленях обратно, не отпуская оголенной ладони и утыкаясь носом в подтянутый живот. Сейчас как нельзя сильно хочется заурчать как кошак, это становится почти физической необходимостью, что он не против на время стать пресловутым нэко, лишь заполучить эту возможность и насладится поглаживаением вдоволь, и чтобы обязательно почесали за ушком! — Интересно, на мертвых это тоже действует. — после длительного молчания выдает мумифицированный, на что исполнитель не сразу обращает внимание, поскольку думал, что любовник уже просто уснул. — Ты о чем? — непонимающе спрашивает тот, выгибая бровь. — О этой способности. — тихо продолжает Осаму, будто все еще витает в своих мыслях и Накахара просто оказался случайным слушателем, — Возвращать по человеку из каждого прожитого года. Работает ли это на трупах? Если да, то как? Копии так же будут мертвы, или будут живы? — Если я правильно уловил твою мысль, то все должно зависеть от природы самой способности и ее способе действия. — сам заинтересовавшись этой мыслью, рыжеволосый почесал подбородок, хотя он все равно считал такой ход мыслей диковатым, но это же Дазай, — Если копии не создаются из материи способности, а конкретно перемещаются с ее помощью из другого времени, то они должны быть живы. Учитывая, что ты не можешь развеять их прикосновением… — То скорее всего так и есть. Это наиболее вероятный вариант. Хотя, хоть у моей способности и нет исключений, но после встречи с нашим осьминогоподобным другом у меня все чаще возникают сомнения. — усмехается детектив, а его вторая половинка вздрагивает при упоминании той ночи, он на океан неделю спокойно смотреть не мог, еще неделю не мог, когда узнал, что это чудо именно туда и вернулось после окончания заварушки с гильдией, — Надо бы разузнать об этом вопросе больше. — А что, есть ради кого? — неуверенно выдает шляпник на собственный страх и риск. Это тема под табу, пусть не таким большим и громким. Это не смертельно, но эспер и сам предпочитал не поднимать эту тему, поскольку понимал. Но это не значит, что суицидник не мог на него разозлится. — Не думаю, что это возымело бы желанный результат. — выдохнул тот, — Вряд ли бы он такое оценил. И как бы это не звучало, но он заслужил покой. — Будь я на его месте, я бы гордился тобой за такие слова. — усмехнулся Накахара. — Как же хорошо, что ты не на его месте. — меняя положение, кряхтит бывший мафиози. — Это же почему? — вскидывает брови шляпник. — Потому что ты нужен мне здесь. — хитро тянет детектив и целует ладонь на тыльной стороне. Кажется в этот момент Накахара готов дать собственное обозначение слову «счастье». Дазай утыкается в раненую ладонь, наваливаясь на чужие колени и что-то мурлычет. Чуя ничего не делает, просто следит за действиями шатена. И вот за что он его полюбил? Чуя сам не знает. Раздражающий, бесящий, изводитель. Только видел эту поганую улыбочку и сразу врезать хочется, что бы отлетел со звёздочкой поприветствоваться. Они всегда были по разные стороны. Но всегда прикрывали друг другу спины. Тогда легче было спихнуть все на сотрудничество, обязанность. Хотя оба понимали, что при особом желании можно было подставить напарника, а потом всё скинуть на несчастный случай или того подобную чушь. А сейчас? А с чего это вообще началось? Он не помнит. И особо не хочет вспоминать. В один момент самоубийца появился в его квартире и все. Так и остался. Прописался гадина. Зато Чуя точно знает, что единственный кому он доверит свою смерть и жизнь — это Дазай. Уж если так станет, что Накахаре будет пора, он хочет, чтобы это был Дазай. И это ещё один повод не подставить на заданиях, это ещё один повод доверять ему его Порчу. И Дазай тоже так думает. С его вечными самоубийствами Чуя на такое презрительно фыркает, но сам прекрасно понимает, что после любимого дела у того вторым по счету идёт рука Чуи. — Чуя, — тянет кареглазый, — что тебе снилось? Что с тобой случилось? — в ответ исполнитель косится на него и тихо вздыхает. — Ты уверен, что хочешь это знать? — спрашивает он, на секунду прикрывая глаза и откидывая голову на спинку дивана, однако рукой чувствует кивок лохматой головы, — А готов ли ты так же открыться мне в ответ? — на этот вопрос ответа было никакого, — Значит, еще не время. — тихо заканчивает он, снова прикрывая глаза. Детектив досадно поджимает губы, однако понимает, что солнце право. Пока они оба не будут готовы открыться, это не имеет какого-либо смысла. Он смотрит на рыжеволосого, как медленно его дыхание становится глубже, а мышцы расслабляются, кое-кто, похоже, готов отдаться в плен мира снов снова. Шатен тихо подымается и касается гладкого плеча, заставляя мафиози приоткрыть глаза и посмотреть на него. — Пошли в кроватку. — ласково и тихо тянет Осаму, поднимая шляпника за руку и ведя покорно идущее тельце за собой. В кроватку. Наверняка охладевшую без хозяев за пару часов кроватку, зато вместе. Они заберутся под одеяло и вздрогнут от холода. Накахара что-то пробухтит и подожмется, как и Дазай, а потом сам подлезет под любезно поднятую руку греться, уткнувшись носом куда-то в ключицу и протиснув ногу меж длинных шпал. А детектив оплетет руки вокруг его талии и уткнется в рыжее волосы, моментально засыпая с улыбкой на губах, последним слыша мирное сопение у шеи. А на следующий день Дазай исчез.