***
События пред очами моими проносились с ужасающей быстротой и неслись таким потоком, из-за чего разглядеть хоть одно событие было сложнее некуда. И так спустя пару мгновение несущегося потока событий вдруг поток резко остановился, и я могу видеть одно из самых худших воспоминаний в своем разуме. Все выглядело так реалистично. Будто я вернулся в те серые, нескончаемые горы и столь знакомые глиняные домики и вечно палящее с небес солнце. Люди в странных одеждах ходили по своим делам по своему небольшому поселению. Девушки и женщины заботились о детишках и готовили еду к приходу мужчин. Но мужчин не было видно нигде они будто исчезли, не считая конечно маленьких парнишек восьми и шести лет, что помогали своим матерям. Небо удивительно чисто и на нем нет ни единого облачка. — Пусть люди эти и не считали Отца нашего истинным богом, но та участь, которую уготовил им ты, воистину была ужасной. — На небе начинают скапливаться тучи, к поселению же съезжаются зеленые коробкообразные грузовики, из которых начинают вылезать человечки в оливковой униформе, среди которых был я. Моя, еще тогда не щетинистая морда с классическим носом и карими глазами вылезла из грузовика. Одет я был в военные штаны и футболку расцветки Флектарн. Поверх футболки был бронежилет IOTV Gen 2, связан был выбор данной экипировки с чудовищной жарой, что стояла на улице, а на небе же только начали формироваться облака. Короткую причёску скрывала каска Emerson Helmet 2000. На плече висел М4А1, а в кобуре, что висела на поясе лежал старый потертый ПМ. Наш командир, что-то прокричав, кинул мне в руки АКМ из деревянного ящика, после чего солдаты стали разбредаться по деревне. Всего их было тридцать человек, в деревне же было чуть меньше сотни. «Шел» я за собой буквально по пятам, смотря на свои деяния. Так я забрел в одно жилище, где располагалась семья широкобровых и смуглых людей. Три ребенка старушка и девушка. Я схватил женщину за руку и попытался вытолкнуть ее с детьми на улицу, дабы совершить злодеяние со старушкой, и у меня практически удалось это сделать, если бы не одно но. Когда я оттолкнул девушку с детьми в сторону входной двери, близ которой видимо, кипятилась вода и навел оружие на лежащую на кровати старушку. Мальчик лет семи схватил меня за руку и начал умолять меня покинуть их жилище. Однако я лишь со злобой отвёл ствол автомата от женщины и с размаху вдарил мальчику прикладом в правый висок, из-за чего тот аж отлетел в стену. — И первый грех твой. — В голове раздался голос старца, он так же мог наблюдать торжество греха моего в разуме моем. — Гнев. Я выпустил очередь в старушку, и большая часть пуль ушла в голову и туловище, из-за чего лицо ее превратилось в страшное зрелище, а грудная клетка же и вовсе вышла наружу. Дочь её, видимо, начала кричать и рыдать, обнимая лежащего близ стены сына. Однако в мгновение страх пред вооружённым мужчиной сменился гневом, и она, схватив сосуд с кипятящейся водой, налетела на меня, пытаясь вылить кипяток мне на лицо, но я вовремя прикрылся правой рукой, большая часть которой была не под рукавом, ибо на улице стояла ужасающая жара. Я прокричав от боли нечто ужасающее, снял с плеча АКМ и выпустил оставшуюся обойму в девушку. На вид ей было лет двадцать, она была с кучерявыми волосами и зелеными глазами. Она закрыла телом своим сына и дочку, однако грудь ее и живот превратились в решето, из-за чего из живота вывалились некоторая часть кишок, а кровь хлынула на пол, при этом запачкав мою униформу. Плачущие же детишки четырех лет кинулись к упавшей матери. Я же, закинув автомат на плечо, достал из кобуры ПМ и, быстро отвернувшись, раз и навсегда усыпил рыдающих детей. Два патрона на каждую детскую черепную коробку. Взглянув же чрез мгновение на картину своего злодеяния, я увидел двух детей, что лежали на своей матери с открытыми черепами и их небольшие кусочки мозга вперемешку с кровью. Оливковая куртка с засученными рукавами пропиталась потом. Я же, баюкая над обожжённой рукой, пнул труп девушки, после чего закинул пистолет обратно в кобуру и вышел из жилища, заранее выкинув при помощи железного ковша горящие угли из подобия печки. Вокруг же творился концентрированный страх и ужас: людей выгоняли из домов, а тех же, кто не способен выйти, усыпляли свинцом. Живых детишек и женщин согнали за территорию деревни к небольшому оврагу. Пока же мои товарищи гнали людей, я перематывал обожжённое предплечье и с тремя человеками поджигал еще не горящие дома при помощи зажигательных смесей. Когда же все двадцать пять домов полыхали, будто спички, мы присоединились к пиршеству греха. Людей согнали в овраг. Всего их было чуть больше пятидесяти. Большая часть состояла из детей и даже грудничков. Но нам было плевать, дети или нет. Ведь пару дней назад в районе этой деревни убили патруль наших товарищей. Сняв с плеча M4, я прислонил приклад к бронежилету оливкового цвета и открыл огонь по стоящей внизу толпе. Впрочем, как и все вокруг. Пули разрывали плоть и превращали людей в напичканные свинцом куски мяса. Трупы сожгли, а на следующий день десятки мужей будут рыдать на месте своего дома. — Не достойны данные злодеяния сына божьего. В мгновение ока опять я предстал пред судьей своим. Лицо старца никак не изменилось. Лишь изменились глаза его. Теперь в них будто бы плещется сама боль за весь тот ужас, что творился в жизни моей руками моими. — Есть ли у тебя есть доказательства невиновности твоей в совершение грехов своих, то говори. — Отец, прости меня за грехи мои, но нету у меня ни слова против всего того, что совершил я при жизни своей. Но могу я лишь просить милости вашей и прощения за совершенные мною преступления и отобранные мною жизни. Я лишь мог склонить голову к земле, дабы не смотреть в лицо старику, ибо сердце сжималось с такой силой, что будто вся людская боль перешла ко мне. Помолившись же про себя Господу Богу я посмотрел на старика расправив плечи. Старец убрал золотой ключ, а вернее он буквально исчез. Взяв же в обе руки темный ключ, апостол проговорил: — Нет прощения деяниям твоим, и мольбы о милосердие не помогут душе твоей избежать наказания за совершенные злодеяния. Потому я Апостол Петр от имени Отца Нашего Господа Бога и Иисуса Христа приговариваю душу твою к отправке к павшему сыну Отче Нашего. Он выпустил ключ из рук своих и после того как он упал на землю Апостол пропал, а пустота же резко окрасилась из белого цвета в темные тона и земля будто бы пропала у меня из-под ног. В мгновение ока все пропало, а глаза будто бы застелила пелена. Голова начала болеть с чудовищной силой, а в разуме стали появляться странные образы. Будто бы в разум мой проник слепой художник, что кровью своей пытался нарисовать странные образы и символы. И вот один из образов выданный моим разумом поверг меня в шок. Это было некое существо с головою козла, на лбу которой была вырезана пятиконечная звезда, что горела багровым цветом. Тело женщины, к которому была переделена голова, восседало на шаре черном и разложив правую руку вверх указывая в темноту указательным и средним пальцем, левая же рука в том же жесте указывала в темную пустоту вниз. На руках, будто клинком было высечено два слова: на правой руке на латыни было написано «SOLVE», а на коже левой руки было высечено «COAGULA». Вместо ног же были козьи копыта что были раздвоены и располагались в турецкой позе. К спине было приделано два черных крыла, а на голове же его где располагались рога расположилась будто бы свеча, что освещала все вокруг себя в будто бы красные и золотистые цвета. Меж «ног» же его расположился некий неизвестный мне символ. И смотрело это существо будто бы на меня, но я не мог понять безумство ли это мое иль же взаправду предо мной восседает столь пугающее существо. Оно будто бы смотрело на меня своими прямоугольными зрачками. Голова же раскалилась до предела и я практически срывая с лица и руки правой кожу отправился в бессознание.***
— Очнись… После этих слов я чуть ли не вскочил, легонько трясясь от животного ужаса, что пронизал каждую клетку моего проклятого тела. Но я был удивлен тем, что был прикован я к небольшому кожаному креслицу. Напротив меня же не было буквально никого, но что-то зловещее чувствовал я напротив себя. Будто бы нечто вылезло из самой адской бездны и восседало напротив меня, но я не мог его видеть. Вокруг все смешалось в серых и черных тонах превращаясь в полуосвещённую темную и холодную пустоту. — Так значит все же Петр не провел тебя чрез врата. - Холодный и отчасти надсмехающийся голос будто бы раздался в моей голове, но мне было ясно, что говорили не в моей черепной коробке, а снаружи буквально в метре от меня. Пелена же на глазах все не проходила из-за чего говорящего увидеть я не мог, но и сказать хоть что-то я не мог. — Впрочем, я не удивлен. Через пару же секунд глаза мои, наконец, стали видеть, но лишь на мгновение их пробил столь яркий свет, что тело мое невольно начало биться в конвульсиях, а из немого горла пытались вырваться крики боли. Сетчатку будто в мгновение ока прожгло до корки, а яркий, будто белый свет застыл в очах моих, заставляя пытаться закрыть глаза, но теперь веки отказывались закрываться. — Но что еще больше меня удивляет так это то, что Бафомет оставил на тебе свою метку. - Обладающий столь хладным голосом щелкнул пальцами и столь яркий свет в секунду пропал, а на замену ему пришла тьма и жгучая боль. Глаза будто бы высохли к чертям и представляли собой два сухих шара, веки же будто бы сгорели. Однако по второму щелчку они будто бы начали заживать освежающая прохлада, и влага вышла на них и вот чрез мгновение я смог нормально закрыть веки, после чего открыть их. Предо мной за будто бы дубовым столом на элегантном черном кресле из натуральной кожи восседал мужчина. Одет он был в дорогой серый костюм, в будто бы крокодиловых, в цвет костюма, туфлях. Кожа его была серого граничащего скорее с белым цвета глаза же и во все были будто с багровым зрачком. Однако багрового цвета был лишь один зрачок в правом глазе, в левом же глазу содержался небесно голубой зрачок. Рот будто бы кривой, выбрит он был гладко, а на голове же были осторожно приглажены черные, как смоль волосы. — Уверен тебя мучает вопрос: «Кто это сидит предо мною?». Можешь звать меня Мефистофелем или же если пожелаешь Воландом. Хотя о чем я говорю, ты же сейчас толком даже рот открыть не сможешь, а о произношении имени моего я и вовсе молчу. - Проговорено все это было с явной издевкой с даже некой примесью ненависти и зависти. Попытавшись же что-либо сказать из горла моего ничего не вышло наоборот горло пронзила боль и агония, появилось ощущение, что в горло будто бы вылили в керосин и там же подожгли. — Даже сам Люцифер приказал МНЕ, чтобы я проследил за тем, чтобы ты не проходил стандартную процедуру «заселения», а сразу же попал к нему на ковер! Конечно, я понимаю, он властитель нашего подземного мирка, но я не верю, в ту чушь, что он наговорил про твою душу. Хах! Многогранная душа! И что интересно это может значить? Он бы еще сказал, что такой жалкий человек как ты со столь жалкой жизнью сможешь стать Бароном Ада! «Защитником» Ада! Ха! И еще раз Ха! Последние слова он будто бы выплюнул с максимальным количеством кислоты и с такой злобой, что мне в один момент показалось, что мои шейные позвонки начинают ломаться. Каждый же раз когда он произносил новое слово и открывал рот, я мог видеть заостренные будто бы волчьи клыки. А мой разум же пытался переварить произнесенные им слова. Барона Ада? Мефистофель? Воланд? Защитник Ада? Люцифер? Господи куда же я попал…