***
— Очако-чан? — Тсую рядышком, Урарака с опозданием переводит на неё взгляд, а потом берёт за руку и уводит в коридор. — Скажи мне, отправлять или нет? — у Урараки голос становится внезапно тихим. Она мнётся на месте, теребя локон чёлки. — Отправляй, — Тсую одна всё знает. Тсую посвящена во всё это случайно, Урарака до сих пор не может вспомнить как, однако чувство стыда до сих пор сжигает её до самого нутра. — Чего ты ломаешься? — Ты понимаешь, он слишком умный! Вдруг он всё поймёт и будет смеяться надо мной? — Урарака кладёт ладони на горящие щёки и взгляд опускает под ноги. — Он, конечно, скотина, но не настолько же, — Асуи понимает, что как раз настолько. Асуи вообще много чего в этой ситуации понимает, только путать Очако в себе ещё больше ей совсем не хочется. — Ты уверена? — Урарака недолго пялится на носки своих школьных туфель, а потом хлопает себя несильно по щекам и улыбается. — Спасибо! — Пожалуйста, — кивает Тсую. Они возвращаются в класс, Урарака моментально опускает голову, вдыхает глубоко и, хмуря брови, проходит к своему месту. Уроки пролетают быстро. Очако не медлит, как только слышится звонок, она вскакивает и идёт к Тсую. — Идём? — Тсую видит, что Урарака погружена в свои мысли, поэтому легко улыбается и берёт её за руку. — Идём? — Да-а, — Очако срывается с места и идёт так быстро, что Асуи едва поспевает. Они оказываются на улице, и Урарака сворачивает куда-то в оживлённый район. Пройдя немного ещё в тишине, Очако не выдерживает и начинает: — А может не надо? — Тсую закатывает глаза, подавляя в себе желание раздражённо цокнуть. — Я тебя уже достала, да? Но понимаешь, я не знаю, надо ли это всё провернуть или не надо? Это же по-идиотски, разве нет? — Кто тебе это сказал? — Тсую смотрит на неё в упор. — Я думаю, надо. Он же тебе нравится. — Да не нравится он мне, — Урарака чуть повышает голос. — Просто интересно с ним говорить. Вернее слушать. И голос у него красивый. Это не важно! Просто скажи, надо мне это делать? — Надо, — они заходят в магазин, куда вела их Урарака. — Чего ты так паришься? Если уж решила, то в чём проблема? К тому же, ты уже столько всего купила и сделала. У меня даже кончились предположения, зачем мы здесь. Урарака ищет что-то взглядом, Тсую плетётся позади. Она правда не понимает, что может быть ещё тут нужно. Асуи невольно останавливается, когда Очако проходит к стенду с формочками для выпечки. В следующую секунду Асуи встаёт рядом и наблюдает за увлечённой подругой. — Была бы она поменьше… — Очако берёт большую формочку в виде человечка, раскинувшего руки в стороны. Тсую вглядывается во всё это обилие формочек, а потом берёт одну и протягивает Очако. — О, — Урарака тут же выхватывает упаковку. Точно такой же человечек! Только меньше. — Мне нравится! — Тут ещё есть, — Тсую снимает упаковки по одной, передаёт их Урараке, а потом ждёт вердикт. Так они набрали пять штук. И внезапно перед ними выросла огромная дилемма. — Асуи-чан, у нас проблема, — Урарака вертит упаковки в руках, разглядывая со всех сторон. Взгляд её сосредоточен так, как во время битвы. А потом она поднимает его на Асуи, хмурит брови и выдаёт: — Мне хватает только на три. — М-м-м, ну возьми три, в чём проблема? — Тсую суёт руки в карманы куртки, а Урарака вглядывается в каждую упаковку и будто бы ждёт, что божья благодать спустится на неё и выбор будет сделан сам по себе и обязательно правильный. Иногда хочется, чтобы подобное правда работало. — Ты понимаешь, они все красивые! — Урарака перекладывает всё это с места на место, и будто хнычет. — Я не знаю! Ты бы что взяла? — Вот эти, — Тсую тыкает пальцем в три понравившихся. Урарака хмурится, но молчит. — Так что? После мозгового штурма длиной пару минут, Урарака вешает обратно снежинку и снеговика, и идёт на кассу. Тсую пожимает плечами. Вот у человека проблемы. Ей бы такие. — Всё! — Урарака вытягивает руки перед собой, любуясь новинкой. — Я довольна! Осталось улучить момент, когда его не будет в общежитии или он будет очень занят, или… — Я поняла, нужно его отвлечь, — они идут нарочно медленно. Так Урарака спокойна, ведь на улице их никто не услышит. И никто не прознает, какая буря сейчас у неё в душе. — Асуи-чан, — начинает Очако, останавливаясь посреди дороги. — Не надо мне ничего делать…. Всё, пора умнеть! Асуи не сдерживается — хлопает себя ладонью по лбу. И что ей делать с этой неразумной девчонкой? Сколько раз она уже передумывала? Не счесть. Смс на телефоне Асуи переполнены этими «Может, не надо?» и «Нет, я решила!». А потом всё заканчивается так. Урарака морщится, хмурится. Ей же тоже не нравится такое своё поведение. Но что она может поделать? У неё ноги работать перестают, когда Катсуки рядом. Помнится как-то в классе она умудрилась чуть ли не рухнуть прямо на Катсуки, потому что засмотрелась в его глаза. А у Катсуки в глазах колкое электричество. И не высокопарна речь его. Да будь он трижды колючей звездой, просто перестань считать его таким и он тут же преобразится. Как сейчас. Станет как будто нежен и чуток. У Очако привычка появилась странная — записывать что-нибудь умное, чтобы потом пригодилось где-нибудь. И всё это не потому что так делает Катсуки. Всё совсем не потому. — А-а-а, — вскрикивает Урарака, хватаясь одной рукой за голову. — Почему я создаю себе одни проблемы? Вот живут же люди и не парятся. Я из любого действия душераздирающую историю сделаю… Пойду утоплюсь. — Стоять, — Тсую хватает её за капюшон куртки и тянет на себя. — Куда ты без меня топиться? Успокойся, двадцатое уже скоро… — Не легче! — Урарака прячет формочки во внутренний карман куртки, когда они подходят к общежитию. Не дай Бог, он увидит. — Ладно, до завтра, Очако-чан. Тсую уходит в свою комнату, Урарака вновь выглядывает из-за угла, никого нет. Она проходит мимо его комнаты и прислушивается, там ли он. Нет, кажется. Ещё не вернулся. Она вздыхает облегчённо. Остался всего день, а ей ещё думать, как оставить всё, что она там приготовила не у его двери, а в комнате — на столе или на кровати, не решила ещё. Она заходит аккуратно в комнату, скидывает формочки всё в тот же ящик и достаёт оттуда переплетённую канву, нити и разные большие бусины, декоративные перья. Затем она снимает куртку, усаживается за стол и искренне радуется предстоящему выходному. Она успеет сделать всё вовремя. От этого ещё прекраснее становится на душе. Очако сейчас как никогда жива. Действительно жива — с усталостью, мыслями, воодушевлением, всем прочим прекрасным, что она чувствует, осознавая, что сейчас её никому не видно, она может быть самой собой и не скрывать ничего. Боже, она напоминает себе щенка — так она глядит на Катсуки. Боже, они же так не похожи. Боже, они так подходят. — Всё, последнее, — она берёт заготовленные бусины, нанизывает их ни нить и крепит на обод, потом прикрепляет перья, доставшиеся с таким трудом. И вот стоит Бакуго этого всего? — Всё! Теперь точно всё! Ловец снов получается аккуратным, красивым. Урарака глядит на него и вновь невольно краснеет. Она напоминает себе сумасшедшую. Ну, а кто ещё будет так загоняться, ради человека, который просто знакомый, едва ли друг, да нет, не может быть, совершенно точно — просто знакомый? В пальцах покалывает что-то — Урарака забыла про иглу в основе, которую убрать следовало ещё два дня назад, когда заканчивала с ней. По пальцу течёт кровь, Очако ищет в ящиках пластырь и старается не оставить пятна на пижаме — суёт палец в рот. Ну, к чёрту этот пластырь, не такая уж и рана. Киришима как-то сказал, что у Катсуки бессонница, что будто Эйджиро слышит, как тот выходит на балкон посреди ночи. Урарака сразу понимает, что кошмары мучают его. А он молчит. Молчит, так по геройски, справляясь в одиночку, сам. Он может сам. Может, но… Очако не хочет отпускать его куда-нибудь одного. Ей стыдно за свою трусость в тот момент, когда помощь была ему нужна. А он выкарабкался сам. Она не сделала ничего тогда, пусть сделает хоть что-нибудь сейчас. Она берёт ловец бережно, улыбаясь, кладёт его в ящик стола. Остался всего день.***
— Асуи-ча-а-ан, — Очако жмётся к ней, обнимая. Они сейчас у Тсую в комнате. Урарака пришла к ней в шесть утра, не спавшая и уставшая. Асуи едва ли понимает, что говорит Очако. — Как думаешь, мне положить в подарок носки? — Ну… — Асуи тупит взгляд и зависает на минуту, повисает пауза. — Не знаю. — Бли-и-ин, — ноет Очако, плюхаясь к Тсую на кровать и носом утыкаясь в подушку. — Ты опять загоняешься? — Тсую переодевается и говорит при этом вяло. — Как думаешь, мне написать письмо на обычной бумаге или на цветной? — Как хочешь. — Что мне делать? Может, не надо? Асуи хлопает дверью шкафа с силой — Урарака всё понимает, поднимается и выходит, прощаясь на час. Она заходит в комнату, открывает в мобильнике браузер и ищет самый красивый почерк. А потом берет лист и убивает на отработку весь час, Асуи приходит в семь и зовёт её на кухню — удалось выяснить, что Бакуго до вечера едет домой, на День Рождения, чтобы отметить и завтра вновь идти в школу. Целый день уходит у них на готовку. Урарака готовит это не в первый раз, но… хочется, чтобы было идеально. Поэтому попыток была такая уйма, что нервы сдавали у тех, кому нужна была для чего-то кухня. А потом, закончив, и наконец, всё украсив, Очако уносит к себе все две протвини, чтобы сложить всё так красиво, как только возможно. Она возвращается назад, и они убираются быстро, ей уже не терпится приступить к оформлению. Она прощается с Асуи и идёт в комнату, плюхается за стол и ищет ручку, специально купленную на такие случаи. Она заносит руку над листом и… застывает. А что же она хотела написать? Мысли испаряются сразу, кровь приливает к щекам и Очако откладывает это на неопределённый срок. Она встаёт, проходит к кровати и достаёт из-под неё не очень большую коробку. А потом из ящика ещё одну, но поменьше. Во вторую она укладывает печенье, перевязанные по три штуки красной лентой. Бакуго идёт красный — подумала она, увидев ленту в магазине. Коробочку с печеньем она укладывает в другую коробку. Потом берёт ловец снов и хочет положить, но думает, что это не так эффектно, как если бы он был подвешен. Она находит в ящике скотч и цепляет амулет на стенку коробки, так, что нити с бусинами и перья остаются лежать на дне. Посерёдке помещается запечатанный свёрток. Очако вздыхает и возвращается к письму и, просидев над ним почти два часа и исписав столько листов, что в комнате придётся убираться, не нашла ничего лучше того, что мгновенно выводится каллиграфическим почерком. Она смотрит на лист, старается успокоить сердце и шум в ушах. Ей становится так невообразимо стыдно. Но она закрывает глаза, вздыхает тяжело и кладёт послание в коробку, запечатывает её и зовёт Асуи, чтобы украсить. Та приходит почти мгновенно и ещё час они тратят на то, чтобы обклеить коробку газетой, а ещё сверху декоративной бумагой. И завязать фиолетовый бантик. Урарака невероятно счастлива. Она так попала, в груди такой кипяток. Боже, тяжёлый случай. — Асуи-чан, он нравится мне-е-е-е, понимаешь? — Урарака хнычет в ладони, пряча горящее лицо и счастливые глаза. — И чувство, знаешь, такое, что хоть пой, и плевать, что народу полон дом и меня не поймут. Это ужасно. — Это хорошо, — Асуи пристраивается рядом, улыбается и кладёт руку ей на плечо. — Да что ж в этом хорошего?!***
Вечер наступает неожиданно, Урарака крадётся по коридору — Катсуки не вернулся ещё, у неё есть время. Асуи достаёт для неё ключи, коими Очако пользуется, чтобы попасть в его комнату. Сразу же в нос ударяет его запах, и Очако ступор охватывает моментальный. Она проходит к кровати. Здесь оставить? А Катсуки будет рад? У неё руки дрожат. Она не знает, класть или не класть? Может уйти отсюда от греха подальше, чтобы не доставлять проблем ни ему, ни себе и… — Ты что здесь забыла? — Очако роняет коробку прямо на кровать. Оборачиваться совсем не хочется. Она уже тонет в его голосе. Настолько, что кажется, будто наступает глухота. Руки трясутся, а ноги не держат. Момент и она срывается с места, несётся на выход. Только Катсуки рядом и ноги отказывают. Она бы упала, если бы он не схватил её за локоть. — Всё нормально? — Катсуки хрипит, у Очако голос пропадает. И зуб на зуб не попадает. Бакуго совсем недавно начинает меняться, поэтому непривычно слегка, что он спрашивает, в порядке ли она. Она молчит, он помогает ей встать и не выпускает её из рук — у Урараки холодок по спине бежит, когда он ведёт её за собой, к коробке. Очако отказывается понимать, что ей не уйти. Воздух из комнаты, кажется, испаряется, когда она слышит, как рвётся бумага. Она вновь подрывается, но Катсуки держит её крепко. У неё уже уши красные и горло сипит, и сердце будто дрожит и дрожь эта бежит по телу. Катсуки чувствует, как она дрожит. Но она ведь убежит, если он отпустит. — Не убежишь? — Катсуки переводит на неё взгляд, Очако невольно опускается на кровать. Он же не зол, так? Он всё ещё держит её, у неё рука уже горит, оттого что именно он касается её. Боже, если бы он знал, что стал героем её истерик и пантомим, то остановился бы на полпути. Урарака не смотрит на него, сжимает пижамные штаны в ладонях и кусает губы. Она слышит, как звенят бусины, как прогибается кровать, а потом широкая ладонь ложится на её макушку. Она бы подняла глаза, если бы они так предательски не блестели. — Спасибо, — это едва ли слышно. Катсуки разве может говорить так тихо? Чёрт, у неё не хватает нервов пережить это всё мужественно. Она поднимается, кланяется ему в спину, прося тем самым прощения, и, пользуясь тем, что Катсуки увлёкся подарком, мчится к себе. Она хлопает дверью, закрывает её на ключ и опирается на неё спиной. А потом сползает вниз, прикрывая ладонями рот. Ей отчаянно хочется ругаться, будто это поможет избавиться от чувств, переполняющих и грудь, и лёгкие, и голову. Это всё с самого начала была плохая затея! Она же была уверена. Теперь хочется провалиться сквозь землю, ведь она так надеялась, что никто не подумает на неё, если она оставит подарок тихонечко, пока его нет. Никто, кроме Асуи, не должен был знать. А тем более сам Катсуки. Теперь уж точно есть повод посмеяться над ней. Ему ещё пришлось ловить её. Она утыкается носом в колени и тихо-тихо плачет. От безысходности. И так и засыпает, завалившись на бок.***
— Очако-чан, — Тсую зовёт её уже которую минуту. Урарака абсолютно не готова выйти из своей маленькой-маленькой раковинки туда, наружу. Она не может представить, что будет, когда Катсуки встретиться ей в коридоре, улице, классе. У неё ноги подрагивают, стоит только подумать об этом. Слишком страшно. — Идём, они ушли уже, — врёт Асуи. — Точно? — Очако выглядывает в дверной проём, оглядывается и, никого не заметив, выходит. — Это катастрофа, Асуи-чан! — Что? — Асуи совершенно согласна с тем, что Урараку Очако можно назвать именно «катастрофа» и никак иначе. — Он поймал меня, понимаешь? Что делать? Повеситься? Утопиться? Как лучше? — у неё голос дрожит, Асуи не знает как себя с ней вести. А Очако летит вперёд, не глядя и не слушая ничего. — Постой… «Не могу я!» — сказала бы Очако, если бы не врезалась со всего лёту. Катсуки ловит её мгновенно. Киришима тоже оказывается рядом и задаёт обычное «Ты в порядке?». А Бакуго молчит. Урарака не может поднять взгляд. Ей бы побороть в себе это смущение, и поднять глаза. Надо один раз наплевать и попробовать. Она поднимает взгляд и… чувствует его губы на своих. Очако слышит изумлённые охи по сторонам, зажмуривает глаза и старается устоять на ногах, когда чужая ладонь заправляет прядку за ухо. Что это с ним? Он отстраняется сам, оставляя её в смятении, дрожью в коленях и спутанными мыслями. — Чего? — она, кажется, рухнет сейчас. — А разве не так нужно отвечать на подобные записки? — Катсуки протягивает ей её же «письмо», состоящее из трёх идиотских слов. — На них словами отвечают… — тянет Асуи, заглядывая в записку. — Киришима! — Что? Откуда ж я знал, что ты не шутишь? Урарака глядит на всё это и реакция у неё запоздалая. Получается и он не любит её тоже? — Эй, пойдём со мной, — он уводит её вперёд, оставляя тех двоих в коридоре. Он заводит её в лифт, игнорируя друзей, до которых дошли его намерения. А потом прижимает её к себе, поглаживая по волосам и опускаясь к шее. Правда, что это с ним? Очако поднимает голову, глядит на него из-под чёлки. И не верит. Он отводит взгляд, и уши у него как у неё, красные, как лента от печенья. — Ты мне нравишься! — она хихикает сдавлено и обнимает его за плечи, хватаясь за пиджак. — Я знаю, — фыркает Катсуки.